— Не надо никуда бегать. Писай здесь. Прямо на меня.
— Прямо на вас?
— Да, прямо на меня.
Теплая золотистая струйка ребенка! Девочка, не стесняясь, опоржнила мочевой пузырь на развратного дядю. Виталий Петрович изгибался, ловя волшебный поток — малолетка не умела толком писать в рот мужчине, это было в первый раз.
Лена, не в силах больще сдерживаться, присела над лежащим мужчиной и тоже пустила мощную струю, куда более толстую и длинную, нежели тоненький ручеек воспитанницы. Оросила и мужика, и девочку заодно.
…Некие оргазмические воспоминания были прерваны вздохами черноволосой девушки, его дочери, кстати, широко и бесстыдно расставившей ноги и дрочащей свои влажные губки и киску.
— Так, папа? — то и дело спрашивала она, наяривая так и сяк.
— Так, доченька. А теперь ты спустишь не просто так, а с грязными ругательствами.
— О-о, папа! Как это пошло!
— Говори гадости! Бесстыдно!
— Моя п…, папочка… О-о-о! Ах!.. Ну все.
В. П. подошел к полногрудой девчушке (ее соски по-прежнему стояли), стал двигать шкурку туда-сюда своего стоящего как безобразную палку члена. Валька не прекращала трогать свой клиторок. В. П. наконец-таки брызнул дочери на лицо. В момент оргазма он приблизил головку пениса к прекрасным глазам красавицы. И вот…
Он поводил головкой обмякающего инструмента по щекам пятиклассницы, провел по губам, запачканными малофьей; не забыл поласкать пенисом и ушки, сначала левое, а потом правое. Даже ушной раковине девицы досталось некоторое количество липкой жидкости. Но приятней всего было мазать остатками спермы ее пухлые губки.
— О-о…
— Папа, тебе хорошо?..
В. П. молчал.
— Папа, тебе понравилось, как я дрочила?
Папа отставил большой палец на манер древнего римлянина — дарую, мол, свободу. Девчонка села на подушку-думку голой пиздой, поерзала и изрекла:
— Да, папаня, это совсем неплохо! А теперь мы поебемся. Мне надоело дрочить.
С этими словами девчушка, на мАленькие упругие титечки которой стекала светло-серая жидкость с лица (В. П. обратил внимание на то, как большие капли спермы, синхронно задержавшись на какое-то мгновение на эрегированных сосках дочери таки синхронно же и упали на милый животик, внизу которого находилась заветная игрушка), положила отца на диван и ловко оседлала его, предварительно погладив мокрой обспермленной головкой пениса свои широко растопыренные девчачьи губки, не забыв и клитор. Начавший было опадать толстый член снова воспрял и легко вошел в горячее мокрое лоно возбужденной дочери.
— Так, папочка, так, еби свои доченьку… — Валька скакала на хую отца подобно ковбою на не очень-то объезженной кобыле. Хотя кто тут был ковбоем, а кто лошадкой — вопрос философский. Наконец она в изнеможении легла. Виталия Петровича поразило, как современные девчата легко, просто на ура прощаются с девственностью; мало того, дочь, на миг замерев, стала сокращать мускулы влагалища таким образом, что приятно было и ей, и ему — ну кто ее учил такой науке?
— Папа… А теперь, после всего этого, пососи меня…
Девочка приподнялась и, оглянувшись, словно опасаясь чьего-то непрошенного визита, уселась влажной вагинушкой на рот отца. Влагалище двенадцатилетней девочки оказалось немного глубже, чем он предполагал.
Дочь хотела кончать. Наверно, пора было учить уроки. Что скажет она завтра Агнессе Ксенофонтовне?
Да, вульвеныш дочери не то чтоб глубина бездонная, но, однако, вылизать его до конца — не такая уж и простая задача. Дочери хотелось, чтоб отец проник до конца, прикоснулся кончиком языка к самому дну ее мАленькой убогой вселенной. Тогда она испытает еще один оргазм, на этот самый раз самый нешуточный.
Язык папани был не настолько длинным, каким его воображала Валя. Тем не менее, сидя на его рту, она с удивлением поняла, что удовольствия бывают несколько разными.
Немного странная любовь…[1]
Мужчина вновь стал мастурбировать девушку. Клитор был песней. Влажная горячая вагинка дочери с радостью принимала руку отца.
— Что, доча, тебе понравилось?..
— Очень, папа…
— Доченька, а ты сделаешь для меня приятное?
— Папочка, для тебя — что угодно!
— Пописай на меня. Ты ведь хочешь в туалет?
Девушка задумалась.
— Да, папа. Очень хочу.
— Ну так писай.
— Папка… я стесняюсь.
— Писай, доченька. Мне будет приятно.
— Прямо здесь?
— Нет, конечно. Пойдем в ванную.
Пропустив доченьку вперед (это был лишний повод потереться пенисом о ее попку), отец пустил умеренно горячую воду и, улегшись на дно ванной, сказал:
— Помочись на меня. Я в последний раз это видел, когда тебе было пять лет.
— Писать надо в туалете…
— А разве, дочь, ты никогда не писала под юбку? А ну-ка, признавайся!
Девушка покраснела. Румянец был заметен даже сквозь поднимающиеся клубы пара.
— Если честно, пап, мне нравится сикать… здесь… Я делаю это постоянно… И ты не поверишь… Каждый раз я пытаюсь попасть в сливную дырочку…
— И удается? — заинтересовался отец.
— Иногда — нет, мимо. Но чаще — да. Я ведь на даче была чемпионкой…
— Что? — изумлению мужчины не было предела.
— Мы с девчонками соревновались. Кто нассыт дальше. Или точнее. По длине… струйки… Ой, папа, что я говорю…
— Ну?
— По длине никто, конечно, не мог соперничать с Надькой… А прицельно — почти всегда выигрывала я.
— Ну-ка, ну-ка, расскажи! — Виталий Петрович начал неторопливо поглаживать дубинку, с нежностью глядя на дочь.
— Да все очень просто, пап… Мы присаживались на лугу, помнишь, на даче был луг с одуванчиками? Ну вот, рассаживались так, чтоб от коленок сидящей девочки было одинаковое расстояние до цветка… Я почти всегда попадала.
— Иди-ка сюда. Иди, иди, не бойся.
Голенькая девица осторожно ступила босой ножкой на дно ванны. Затем — другой. И стояла, вопросительно поглядывая на отца.
Не очень большие, но уже начавшие вырастать грудки («Несомненно, они будут иметь классическую форму», — подумал эстет), красивый животик, вообще стройное, хоть и чуть полноватое тельце, и — в довершение портрета — возбужденные, слегка приоткрытые влажные половые губы. Руки нагой девушки уже начали движение к ним, дабы закрепить еще раз на практике половой урок отца.
— Валька! — строго сказал отец. — Потом подрочишь.
Послушалась. Руки оказались за спиной. Юная развратница встала по стойке смирно, красуясь наготой перед отцом.
— Садись. Присаживайся. Ну же. Давай, пускай струйку.
Валечка стеснялась. Ничего не получалось пока что.
Виталий Петрович понял, что надо как-то изменить ситуацию. Пассивно лежать без толку. Надо приподняться. Полусесть.
Предложить дочери встать на колени? Пожалуй, неплохая идея. Но не будет ли ей больно?…
— Ближе… — манил он дочь. Очень скоро недавно опушившаяся детская вульва оказалась невдалеке от его уст. — Вот теперь губки можно и раскрыть. Так. Дырчонка-то у тебя не так уж и мала, а все прикидываешься невинной. Сдается мне, вся лекция была повторением пройденного?
— Нет, папа, — пролепетала Валюшка. — Я твоя доченька. Ебешь меня только ты. А вульвочку никто до сих пор так близко не рассматривал. Нравится?
Виталий Петрович, надо заметить, видел на своем веку немало пизд — больших и малых. Вид нежного же полового отверстия двенадцатилетней дочери привел его не то чтобы в экстаз, но позволил почувствовать себя стихоложцем.
— Ближе, дочь. Ну давай же ближе.
Доченька позволила отцу лизнуть. Он сначала прошелся наискосок кончиком языка по девичьим губкам, сначала слева и верх, затем справа и вниз, не трогая пока влажным окончанием мясистого органа девичьей игрушки. До этого еще не дошел черед. Девочку нужно уметь лизать.
Теперь губки ребенка были раскрыты полностью, малолетнее чудо, как и любая взрослая женщина, была готова насадиться на толстый инструмент, но не тут-то было — ВАлентин Петрович не являлся сторонником банального традиционного секса. Ему надумалось доставить доченьке относительно нетрадиционное удовольствие — удовольствие, которое большинство женщин рассматривает лишь как прелюдию к овладению членом, и лишь эстетически зрелые существа умеют пройти весь путь до конца.
— Ой, папка, лижи! Ну лижи, папенька!
Гадкий мужичок прекратил процесс и принялся мучить дочь пошлыми вопросами. Опустим основную часть; ведь это довольно-таки интимно. Между прочим он задал вопрос:
— Ты ведь хотела?
— Что, папа?
— Неужели не догадываешься?
— Пописать? Прямо на тебя?
— Поговори-ка гадости, дочь.
Валька, вот умница, с лету подхватила условия игры.
— Папа! Я хочу на тебя помочиться.
За что люблю дочь — она не дурит, а умеет говорить конкретно. Безо всякой ерунды.
— Хочешь посикать на меня?
— Да, папенька, да!
— Что, правда?
— Да, папуля. Мне очень хочется посикать на тебя.
— Прямо так и посикать? Как мАленькой девочке? Обмочившей свои трусики? Белые трусики в темно-голубой горошек? И не стыдно тебе сикать на папу, а?
— Мне очень стыдно, папенька. Но очень хочется писать. Позволь, я это сделаю, ладно? Ведь ты этого тоже хочешь?
— Откуда ты знаешь, хочу я этого или не хочу?
— Папа…
Девочка трется курочком о рот мужчины.
— Папа… Я сейчас обоссусь.
— Не надо ссаться, дочь. Приличные девочки не ссут. Они писают. Поняла?
— Да, папа.
— Так ты сделаешь это?
— Да…
— Пустишь мне в рот струйку золотистой, янтарной девичьей мочи?
— Да… Я стесняюсь… (Напоминаю, это всего лишь игра отца с дочерью).
— А помнишь, что ты устроила там, под деревом?
— Я очень хотела… пописать…
— Так ведь и сейчас ты хочешь того же самого?
— Хочу… Папа, у меня зудит между ног…
— Забирайся. Вот так. Ножки развинь. Не стесняйся. Плюнь ты на это дело. Я ведь твой отец.