— Уговор знаешь? — деловито спросил Николай, доставая из кармана большую металлическую ложку.
— Какой уговор? — упавшим голосом спросил Алешка, заметив ухмылки окружающих.
— Недосол на столе… — начал Николай.
— Пересол на спине! — весело закончил Сергей. И, сняв кастрюлю с ящика, шлепнул ладонью по доскам. — Ложись, миленький! Учить будем уму-разуму!
— Может, ребятки, простим на первый раз? — неуверенно предложила Лиза, — Ну что с него взять, коли он ничего не умеет?
— Нельзя! — запротестовал Сергей. У нас — демократия. Да ты, милок, не бойся, — обратился он к Алешке. — Мы ложками учим. Если кто пищу испортил — каждый имеет право потянуть его разок-другой ложкой. Ну, а по какому месту, можешь сам выбирать. Хочешь — по лбу, хочешь — наоборот!
— Я же не знал! — взмолился Алешка, опасливо поглядывая, как Николай медленно похлопывает своей огромной ложкой по ладони.
— Как — не знал? — вскипел Женя. — А когда меня третьего дня лупцевали смеялся?
— Я думал, вы шутите. Я же тебя не бил.
— Это твое дело! — решительно заявил Женя. — Имел полное право бить или не бить! А лично я от своих прав никогда не отказываюсь!
Он тоже взял ложку и так же, как и Николай, нетерпеливо захлопал ею по ладони.
— Ребята, честное слово, я… — начал было Алешка.
— Да что ты — баба? Смотреть противно — презрительно перебил его Николай. — Задрожал! Мы еще никого не убили! Держи! — протянул он Волкову свою ложку. — Начнем по старшинству!
Волков взял ложку, задумчиво посмотрел перепуганного юношу, покачал головой и отдал ложку обратно.
— Ну его! Заплачет еще! И он пошел в палатку.
— Да-а, — задумчиво протянул Сергей, — Испортил ты нам, брат, всю игру. А такая веселая игра была! Я тоже не буду. Ну его к черту!
Он направился к буровой.
Следом отошел и Илья.
— Да постойте, ребята! Чего же вы? — огорчился Женя и стал упрашивать Алешку: — Чудачок! Это же совсем не больно… Ей-богу! Меня знаешь сколько раз учили, и ничего. Вот, пожалуйста, посмотри. Покажи, Коля, — Он повернулся к Николаю и отставил зад.
Николай мрачно посмотрел на него, потом Алешку и, вложив все негодование в этот удар пошел прочь.
Женя содрогнулся, но тут же сделал веселое лицо:
— Ну и все дела! А ты испортил все… Что ж, один-то я, конечно, тоже не стану, — рассудительно продолжал он, — неинтересно. Я всегда, как все, против коллектива — никогда! В общем, зря ты струсил!
Он тоже ушел.
С Алешкой осталась одна Лиза, смотревшая на него с состраданием и жалостью.
И Алешка понял, что случившееся оказалось хуже всякой порки, и горько пожалел об этом. Он хотел уже шмыгнуть в палатку, но Лиза остановила его.
— Что же ты, Ленечка? — страдая за него, спросила она. — Они ведь не по злобе, а так, шутейно… Скучно в степи, вот и удумали забаву…
— Хорошенькая забава бить человека! — неуверенно возразил Алешка.
— Да разве это битье?.. Сколько раз уж так баловались, а чтоб больно — никого не били… Так, спытать тебя хотели, а ты заробел. Теперь они еще хуже смеяться станут…
— Ну и пусть! — угрюмо махнул рукой Алешка. — Они и так все время смеются.
— А ты не поддавайся! Смейся сам. А обижаться на артель нельзя. Один в степи не проживешь. Ах ты, господи! Ну с чего это ты такой пужливый? Небось батька ремнем не так лупцевал?
— Меня никогда не били, — пробормотал он.
— Неужто? — простодушно удивилась Лиза. — Да он что у тебя, профессор?
— Почему профессор? Обыкновенный мастер на заводе.
— Ну и ну! — протянула Лиза, разглядывая его как диковинку. — Ну, а сам-то с мальчишками дрался?
Алешка снова с виноватым лицом покачал головой.
— Господи! — с откровенной жалостью воскликнула толстуха. — И бывают же такие!
Из палатки вышел, жуя на ходу кусок хлеба, Илья.
— Пошли, что ль? Начнем бурить! — бросил он на ходу.
Лиза поколебалась.
— А может, одни пока управитесь? Я бы мигом лапши заварила. Есть-то надо.
— Валяй! — буркнул Илья, покосившись на Алешку.
…Кипит кастрюля над паяльной лампой. Лиза, проворно очищая луковицу, наставляет Алешку:
— В мужике хуже всего жадность да робость. Ежели даже и испугаешься — все одно, виду не подавай, потому что тебе, как мужику, задор от природы положен…
Она покосилась на Алешку, задумчиво сидевшего, обняв колени, возле кастрюли, и неожиданно полюбопытствовала:
— Ну, а девчонок-то хоть бил в школе?
Алешка улыбнулся:
— Н-нет.
Лиза хмыкнула и снова спросила:
— А собак или кошек там всяких?
Алешка пожал плечами и попытался припомнить хоть что-нибудь героическое в этом роде, но так и не вспомнил.
Шла смена. Николай стоял за рычагами станка. Алешка на помосте.
Доставали керн. Свеча, поднятая лебедкой, быстро взвилась вверх. Алешка, придерживая отверстие внизу, чтобы керн не вывалился, должен был оттащить конец в сторону и уложить трубы на землю. Но у него не хватило сил, и труба воткнулась в помост. Он попытался приподнять ее, но не смог.
Николай снова поднял свечу, и снова, когда стал опускать ее, Алешка не удержал конец, и он воткнулся в землю.
Все больше и больше мрачнея, Николай крикнул Жене, стоявшему неподалеку у тисков, укрепленных на ящике:
— Женька! Помоги!
Женя, с чувством обтачивавший «пулю»[1] напильником, сделал недовольную гримасу и неторопливо направился к ним.
— Если я все время буду бегать туда-сюда то и до вечера «пулю» не сделаю.
— Ладно! И так уже три часа возишься, — оборвал его Николай — Обрадовался, что посачковать можно!
— При чем тут — сачковать? — обиделся Женя. — Я, между прочим, одну зарплату получаю, а не две, и за него работать не желаю. Пускай тогда Алешка делает «пулю», а я тут буду.
Николай молча включил лебедку.
На этот раз свечу благополучно уложили на землю.
Женя тотчас же отошел к своему импровизированному верстаку, а Алешка принялся подключать шланг, чтобы выдавливать керн. Подошел Волков, постучал носком сапога по трубе и коротко бросил:
— Вот что, уложишь керн, поезжай с Аркашкой за водой. Насос у него поломался.
Алешка молча кивнул.
Машина с прицепом и установленной на нем цистерной пылит по степной дороге.
В кабине Аркашка, рядом с ним Алешка, оба молчат.
Алешка несколько раз испытующе покосился на Аркашку и вдруг спросил:
— Аркадий! Тебе нравится твоя работа?
— Ничего! — кивнул Аркашка. — Я ведь до этого на карьере работал. Песок возил. Километр туда да километр обратно. Сорок ездок в день — скукота! Здесь интереснее — новые места и все такое прочее. Опять же свободнее… А тебе что, не нравится?
— Да как тебе сказать? — замялся Алешка. — Понимаешь, я ведь собирался в институт поступать, геолого-разведочный… Хотел с геологами походить, а меня на буровую сунули… — Он задумался.
— Понятно! — усмехнулся Аркашка.
Мотор взревел — это Аркашка поддал газу. Машина запрыгала по ухабам.
Алешка хватается руками то за потолок, чтоб не удариться головой, то за дверцу.
— Потише нельзя, — взмолился он.
— Больше газу — меньше ям! — пренебрежительно ответил Аркашка.
Впереди, на дороге, показалась пыль. Аркадий высунулся в окно.
— Наши! Начальник партии! — узнал он и затормозил.
Встречная машина остановилась, не доезжая. Из кабины выпрыгнул бритоголовый мужчина лет сорока в брезентовом плаще и с полевой сумкой.
— Здравствуйте, Андрей Петрович! — широко улыбнулся Аркашка.
— Здорово, здорово! — Андрей Петрович пожал руку ему, потом Алешке. — Ну, как поживаем, ребята?
— Спасибо. Ничего! — улыбнулся Аркашка.
Из кузова машины тем временем вылез второй мужчина, высокий, немного сутулый, с худощавым суровым лицом, изрезанным глубокими складками. Ему было лет пятьдесят.
— Вот нового геолога вам везу. Будет у вас вместо Виктора. Знакомьтесь, — представил его Андрей Петрович.
— Аркадий! — представился Аркашка, первый протягивая руку.
— Белогоров.
— Котельников, — сказал Алешка.
Белогоров не стал второй раз называть себя, а просто кивнул.
— Ну, бывайте здоровы, — заторопился начальник. — Я ведь к вам ненадолго загляну, так что не увидимся…
Он пожал руки ребятам, Белогоров кивнул им, и они пошли по своим машинам.
— Андрей Петрович! — сорвался вдруг с места Алешка. — Можно вас на минутку…
Начальник остановился.
— Видите ли, Андрей Петрович… — начал было Алешка. — Тут недоразумение вышло… Я ведь хотел… — и тут он осекся.
К ним подходил Аркадий.
— Ну что? — спросил Андрей Петрович.
Но Алешка ничего не ответил, повернулся и пошел к машине.
— Что это с ним? — повернулся начальник к Аркашке.
Тот недоуменно пожал плечами.
— Вы его там не обижаете?
— Что вы, Андрей Петрович! — ухмыльнулся Аркашка. — Он у нас как у Христа за пазухой…
И вот они снова в кабине. Алешка вяло и молча смотрит в окно. Аркашка, ухмыляясь, крутит баранку.
…Он все подбавляет и подбавляет газу, не замечая, что температура воды уже подходит к ста градусам.
И вот из-под пробки радиатора полетели брызги и стали прорываться струйки пара.
— Смотри! Кипит! — встрепенулся Алешка.
— Ничего! До переезда дотянем, а там холодной зальем.
Машина пошла тише. Вскоре впереди показалась невысокая насыпь полотна железной дороги.
У переезда со шлагбаумом стоял небольшой домик путевого обходчика с сараем, небольшим огородиком и колодцем.
Аркашка остановил машину возле дома и приказал Алешке:
— Беги попроси ведро, у нашего ушко надорвано — упустишь еще в колодец.
Алешка направился к домику.
Он вошел в темный прохладный коридорчик с земляным полом. Дверь в комнату была распахнута настежь, и он хотел уже войти, как вдруг услышал гневный возглас:
— Отстань! Кому говорят?
Алешка невольно застыл возле двери.