— Посмотрим... зеленый перец... сахар... корица...
— Звучит здорово, Мастер.
— ...толченые крылья летучих мышей...
— Га-а-а-адость!
— Масло из серой амбры...
— Фу, Мастер...
— Орлиный глаз...
— Мастер...
— Глутамат мононатрия...
— М-а-а-а-а-стер!!!
— Да, Уиллоу?
— Ты что варишь?!
Амер глянул на пенистую жидкость в колбе.
— Снадобье прозорливости, Уиллоу.
— Чево?
— Снадобье прозорливости. С его помощью я смогу наблюдать за Самоной, где бы она ни была.
— Ты что, подглядка-ищейка, что ли? — возмутилась огневушка.
— Уиллоу! — запротестовал Амер, глубоко уязвленный. — Я всего лишь осуществляю необходимую операцию стратегической разведки.
— Об том я и толкую. Следить за женщиной... а еще Мастер!
— Боюсь, что это необходимо, — сообщил Амер. Он заглянул в колбу. — Видишь ли, она все время ищет способ обратить меня в раба.
Нежное бульканье возвестило, что варево в колбе готово. Амер прочел заклинание и воззрился на жидкость.
— Так, посмотрим... — Он увидел, что колба заполнена вихревыми переливами самых странных оттенков. Амер пробормотал иной вариант заклинания — никакого результата. Попробовал второе, третье заклинание, а потом, потеряв терпение, шлепнул ладонью по стенке колбы. В тот же миг цветовые вихри сплелись воедино, вытянулись, задрожали — и сошлись в фокусе в образе Самоны.
Она была одета в красное бархатное платье с глубоким вырезом на груди и высоким елизаветинским воротником, обрамлявшим ее голову алым сиянием. Лиф платья облегал тело так, будто оно родилось в нем, и, пока оно росло, лиф рос вместе с женским телом, сужаясь в талии и пышно разлетаясь в юбку там, где угадывались плавные линии наполнившихся мягкой полнотой бедер, а затем устремляясь вверх в тщетной попытке укрыть высокую, налитую грудь. Но там, где отступила ткань, преуспели волосы: длинные, мерцающие, они волнами струились вниз, укрывая грудь мягким буйством черных локонов. На чистом, смугловатом лице молодой женщины чернели слегка раскосые глаза и пламенели большие, полные красные губы.
Все это заметил Амер, как замечал каждый день и в детстве, и в юности, почти не осознавая этого. Опять она изменила рисунок бровей, и в волосах снова появились медно-рыжие пряди.
Руки миниатюрной Самоны легко и быстро порхали среди всевозможных пузырьков на полках, протянувшихся вдоль камина, по каплям пуская их содержимое в небольшой котелок, который кипел, задорно попыхивая, на зеленом огне. Самона помешала содержимое котелка, бросила туда щепотку белого блестящего порошка и встала, отсчитывая удары собственного пульса и наблюдая за густеющей жидкостью.
— Что она делает, Мастер?
— Мне показалось, ты говорила, что шпионить нехорошо, Уиллоу.
— Ну, так... зато сплетничать — другое дело. Расскажи!
Амер улыбнулся.
— Она тоже творит снадобье. Вот только какое? Посмотрим... она берет экстракт сладких зефиров... сгущенные слезы... рахат-лукум... Что бы это могло быть?
— Как раз это меня и интересует, — пробормотала Уиллоу.
— Силы небесные! — Амер поднял глаза к потолку. — Еще один афродизиак!
В колбе миниатюрная Самона, сочтя, что времени прошло достаточно, сняла котелок с огня, дала ему отстояться несколько минут, а потом сняла черпаком пенки с отвара и слила их в небольшой пузырек. Глянула его на просвет: жидкость в пузырьке отливала рубином, над горлышком поднимался парок. Глаза Самоны сияли, она взирала на пузырек с самодовольной улыбкой, а насмотревшись, стала хохотать.
Внезапно колба вспыхнула зеленым огнем, и колдунья пропала.
Амер еще несколько секунд стоял неподвижно, всматриваясь в колбу.
— Чево там, Мастер? — вскричала Уиллоу. — Мастер? Мастер!
Меж тем Амер взял чистую колбу и принялся хватать со всех полок порошки.
— Что это за снадобье афро-как-то-там-еще? — требовательно спросила Уиллоу.
— Афродизиак, Уиллоу.
— Что оно делает?
— Стра-а-а-а-анные вещи!
— Какие?
— Ну, — произнес Амер и снова «ну». А потом: — Оно сделает... уф, что я... уф... ну, она станет мне нравиться.
— Чудненько! Тогда вы будете друзьями, верно?
— Что-то в этом духе..
— Мастер, — в голосе огневушки-эфемерки зазвучал упрек, — ты что-то от меня скрываешь.
— Ладно, Уиллоу. — Амер вздохнул и на мгновение оторвался от своего занятия. — Всякий афродизиак вызывает в мужчине вожделение. А то, что варит Самона, еще и приворотное зелье.
— Стало быть, ты чево делаешь?
— Готовлю анти-афродизиак, Уиллоу. Защитное лекарство, — пояснил Амер. — Оно убережет меня от воздействия колдовского снадобья. Посмотрим... Куда я подевал селитру?
— Так, — сказала Уиллоу, — разве ты не хочешь влюбиться в нее?
— Уиллоу, — голос Амера стал жестким, — не задавай нескромных вопросов.
— Почему Самона хочет устроить так, чтобы понравиться тебе?
— Потому что она женщина.
— Да нет же, нет! Я имею в виду — чево ей еще надо?
— Уиллоу, — сквозь зубы процедил Амер, — весьма нетактично напоминать ученому о том, сколь многого он еще не ведает.
— Ладно, извини! Знаешь, по мне, все это такая глупость. Она стряпает зелье, чтоб ты в нее влюбился, а ты замешиваешь свое, чтоб этому не бывать. Вы сберегли бы кучу времени, если б ни один из вас вовсе не стряпал этих снадобий.
— Очень правильная мысль, — согласился Амер. — К сожалению, Самона так не считает.
— А почему?
— Ну... полагаю, дело в том, что, если у нее не получится превратить меня в раба одним способом, она попробует какой-либо иной.
— И афро-кактотамеще принесет ей удачу?
— Начало хорошее, — признал Амер.
— Не понимаю, — произнесла бедняжка огневушка-эфемерка, совсем запутавшись.
— Значит, нас двое, — сказал Амер. — Так, посмотрим... полынь... щепотку желчи... волчий яд...
— Любовные снадобья. — Уиллоу впечатывала новые сведения в свою книгу энергоимпульсов. — Защитные лекарства... Подождите, Гарвард еще услышит про это!
Амер в последний раз взболтал снадобье, поднес его к губам и залпом выпил. Лицо его перекосила жуткая гримаса, алхимик закашлялся, но через минуту улыбнулся:
— Вот так! Я в безопасности!
Звук, настолько низкий, что его скорее можно было ощутить, нежели услышать, заполонил комнату. Уиллоу затрепетала от страха, зато Амер вздохнул свободно:
— И вовремя!
— Добрый день, Амер, — проворковал низкий с хрипотцой голос.
— Добрый день, Самона. — Голос Амера дрогнул, и алхимику пришлось напомнить самому себе, что принятое лекарство начнет оказывать действие лишь через несколько минут.
Самона двинулась к креслу, в котором сидел Амер, и воздушные юбки, облегая, обрисовали ее тело.
— Ты не очень галантен, — сказала она. — Обычно хозяин предлагает гостю отдохнуть после дальней дороги.
— Разумеется, — откликнулся Амер. — Присаживайся. — Он поднялся, взял с каминной полки графин и два бокала. — Амонтильядо?
— Прекрасно, — согласилась Самона, и улыбка на мгновение тронула ее губы.
Наполнив бокалы старым добрым вином, он подал один из них гостье.
— За твое искусство, госпожа. Да будет оно величественнее...
— Лицемер! — воскликнула она. — Предложи тост за что-нибудь другое, Амер, ты ведь не хуже меня знаешь, что никогда не бывать мне могущественнее, чем сейчас.
— Не печалься, — сказал Амер. — Ты еще молода.
— Но своей вершины уже достигла. А ведь и ты молод, Амер, но почему-то твоя сила все прибывает и прибывает. Мне ли этого не знать: я столько времени пытаюсь одолеть тебя.
— Полно тебе, Самона! — запротестовал Амер. — Не следует так легко сдаваться.
— Не верь ей, Мастер! — взволнованно шептала у Амера за спиной Уиллоу. — Помни про зелье!
Ее шепот вывел Амера из благодушия.
— Да! Вот, Самона... я рад убедиться в том, что ты наконец-то перестала гоняться за эфемерными огнями...
За спиной у него кто-то кашлянул...
— Прости, Уиллоу, — прошептал Амер. Самона ничего не заметила, она повернулась спиной и направилась к камину.
— Ты прав, Амер. Я стала мудрой, пройдя тяжкую школу разочарования. Я знаю, когда я проиграла.
— Уж, конечно же...
— Нет, в самом деле, — произнесла она, обреченно опустив голову, — я пришла признать поражение, Амер.
На краткий миг Амер растерялся, думая, что колдунья говорит искренне. Но припомнил мимолетную злорадную улыбку, которую заметил, разливая вино, и сказал:
— Что ж, будем считать, что ты наконец поумнела. Итак — мир?
— Я пришла с миром, — подтвердила Самона. — И в доказательство хочу предупредить об опасности.
— Опасности? Кто же ищет меня?
— Смерть.
— Ну, ее не минует никто, — улыбнулся Амер.
— Ты не понимаешь, — раздраженно заметила Самона.
— Готов постичь неведомое.
— Да-да, и весьма охотно, я знаю, — сказала она с горечью. — Так постигни, ученый, что в том сверхъестественном мире, в каком мы пребываем, Смерть это не сила, но существо.
— Неужели?
— Да, Мастер. Когда колдунья избудет свой земной срок, а иногда и до этого, Смерть является за ней, так сказать, лично.
— Признайся, — сказал Амер, — уж, конечно же, ты придумала для себя какое-нибудь средство защиты.
— Верно, — призналась она, — одна беда: стоит нам расслабиться хоть на секунду, как Смерть уже тут как тут. Она следит за нами гораздо более пристально, чем за обычными людьми, дабы увлечь нас в бездну Ада. — Самона стояла, не сводя глаз с огня, бледная, дрожащая, словно видела, как уставились на нее пустые глаза Смерти.
— Но если Смерть все время караулит вас, — мягко сказал Амер, — почему же ты никогда прежде не задумывалась об этом? Ты говоришь так, будто впервые почувствовала ее зов...
— Потому что прошлой ночью она явилась в Салем, — произнесла Самона придушенным голосом. — Нынче утром тетушку Койстер нашли дома в старом кресле-качалке возле камина. Она была мертва, как камень. — В зрачках Самоны отразилось пламя горящего камина. — На плече у Койстер еще были видны следы, оставленные костлявыми пальцами.