очию, никогда бы не поверила, что робот может быть таким… Шутка программиста. В последнее время стало модным наделять андроидов определенными чертами характера, как хорошими, так и плохими, очеловечивать, как писала об этом пресса. Наш Степан Емельянович мне очень нравился, но Томас…
Настроение итак было ниже плинтуса, невыплаканные слезы душили, а безмерная горечь рвала сердце на части. При виде Томаса, вытянувшегося по струнке перед резными белоснежными дверями, мое состояние не улучшилось.
– Леди, – медленно произнес робот, глядя сквозь меня, – чем могу быть полезен?
– Ничем, – буркнула я, пытаясь обойти дворецкого по дуге. Не тут то было.
– Леди Ткхшшшарсинсит, сейчас не принимают, – он попытался заступить мне дорогу. Надо же, и фамилию Хунькину не исковеркал.
– Меня примут, – я почти проскочила в холл, но была схвачена за рукав форменного кителя.
– Постойте, юная леди, – андроид закатил глаза и я поняла, что попала. Томас готовился к очередной лекции по этикету, перестраиваясь на преподавательский тон, – попав в приличный дом, вы должны вести себя как леди и поступать соответствующе…
– Томас, миленький, – взмолилась я, выдергивая китель из цепких пальцев робота, – я тебя потом выслушаю, даже три раза…
– Повторюсь вновь, ваша подруга занята и принять вас не может, – но я, подхватив упавшую сумку, уже неслась к лифту. Дворецкий рванул за мной.
– Леди, остановитесь! У вас нестабильное эмоциональное состояние! Вы нуждаетесь в нравоучительной, успокаивающей беседе.
– Да пошел ты, болванка биомассовая… – проворчала я, с удовольствием нажимая на панель. Двери закрылись, а андроид все еще размахивал руками где-то внизу.
– Куда катится современная молодежь! Никакого воспитания! Никакого уважения к старшим! – донеслось до меня. Тоже мне старший! Да его от силы лет двенадцать назад собрали.
Однако, моя стычка с занудой стилизованным под местные интерьеры отвлекла и помогла немного прийти в себя. Когда я прикладывала ладонь к сенсорной панели Хунькиной квартиры, сердце уже не выпрыгивало из груди, а просто билось чуть быстрее обычного. Все-таки не каждый день вас бросает любимый.
– Ее Величество занято королевскими делами и не может отвлекаться на пустые разговоры. Если вы считаете, что достойны аудиенции у Ее Величества – ждите, – пропела дверь.
В прежние времена Хунин юмор вызывал у меня улыбку, но не сейчас. Сейчас он меня бесил! И я сделала то, что на моем месте сделал бы каждый, вне зависимости от века в котором живет – я пнула эту чертову дверь и кажется сломала ее. Потому что фраза, которую повторял интер-привратник мелодичным женским голосом изменилась и звучала басом примерно так:
– … зааааняутоу коооороулеускиумиу деееулаумиу…ждииуте…
– Да что ж такое! У кого там лицо под неприятности заточено? – распахнулась дверь и я увидела всклокоченную Хуню, спешно запахивающую халат. Я ее увидела и вот именно сейчас меня прорвало. Глаза защипало и по щекам покатились слезы.
– Хууууняяя… – я всхлипнула, бросившись на шею подруги.
– Алька! – выдохнула леди Ткхшшшарсинсит и обняла меня, проводя в свои апартаменты, – Что случилось?
Но ответить я не могла. Рыдания просто рвались из груди, а внутри была такая пустота, что, казалось, ее ничто не сможет заполнить.
– Верник, – сурово начала Фархунда, проведя меня в гостиную и усадив в мягкое кресло, – я тебя никогда такой не видела! Колись, что стряслось за эти полчаса? Колись, не то хуже будет!
Рука сама потянулась к нагрудному кармашку, я достала платок и всхлипнула. Если бы Хунька стала меня успокаивать, то, возможно, у меня началась бы истерика, но строгий тон школьной училки отрезвил.
– Феклуша, – позвала подруга, – у нас гости. Неси коньяку, мой мальчик. Да лимончик порежь и чего еще… колбаски там разной.
Домашний андроид Хуни, Феокл, вышел почему-то из спальни. Одет он был в лучших традициях минимализма. Кроме небольшого полотенца, прикрывающего узкой полоской его чресла и ярких желто-красных веселеньких носочков на подтяжках на нем не наблюдалось ничего. Феокл – андроид улучшенной комплектации, с кучей полезных и бесполезных функций, знаний и умений, модели Грек-2427, обычно облачался в белоснежную тогу, скрывающую его бронзовое, атлетическое тело, и сандалии, сплетенные из тонких кожаных ремешков. Красота этого человекоподобного робота поражала своим совершенством. Все в Феклуше было прекрасным. Его бархатный голос, фигура Аполлона, копна золотых волос и синие, как озера, глаза стали предметом зависти почти всех Хуниных знакомых, ну кроме меня, разумеется. Модель нового ультра современного домашнего робота хоть и обошлась Хуне в 'копеечку', зато все курсантки нашей летной школы томно вздыхали, когда этот греческий бог иногда встречал свою хозяйку у дверей альма-матер. С видом одного из основных богов греческого пантеона Феокл прошествовал на кухню, ворча под нос что-то в духе: 'Не царское это дело…'.
– Поговори мне еще! – пригрозила Хуня, – живо батарейки повыкручиваю!
– Он же… он же… он же… – пыталась сказать я, подавляя рваные вздохи после рыдания.
– Голый, – подтвердила подруга, – ну а чем мы с ним занимались в спальне, как ты думаешь?
Я подумала. Потом еще подумала и опять подумала. А потом, я наотрез отказалась верить в то, что надумал мой воспаленный мозг.
– Вы там… – подняв удивленный взгляд на Хуню, поняла, что моя догадка верна, – он же робот!
– Робот конечно, – усмехнулась она, – но с усовершенствованной функцией того самого. Ты не представляешь во сколько мне обходится ежемесячный апгрейд, но оно того стоит. Вибрация включается по команде, двадцать скоростных режимов. Да! Кстати, есть даже вибрация языка…
– Прекрати! – взмолилась я, – это отвратительно!
– Дурочка что ли? – удивилась Хуня, – это очень даже приятно. А главное удобно. Никаких тебе обязанностей, скандалов, отчетов. Агрегаты после использования ему лосьенчиком протер и он, как новенький.
– Фууу, – скривилась я.
– Он и сам может протереть, – пожала плечами подружка, – но мне нравится процесс. Во мне умер великий механик, как думаешь?
В этот момент Феокл, нисколько не стесняясь своего фривольного вида, чинно вкатил небольшой столик, на котором уже стояли пузатые бокалы, огромная бутыль коньяка и тарелочки со всякой снедью. От смущения я опустила глаза. Заметив это, Хуня скомандовала:
– Феклушенька, радость моя, фруктиков нам принеси и оденься! – а потом добавила, обращаясь уже ко мне, – ой не понимаю я тебя, Верник. Сама же сказала – робот он, а смущаешься, как будто перед тобой натуральный голый мужик ходит.
– Ну он же мужик, – выдохнула я.
– Он – не мужик! Он муляж! Заменитель пылесоса, кухонного комбайна, шофера, домработницы, того же самого мужика! Заменитель! Ты ж его пылесосом не называешь.
– Потому что он не похож. – ответила я, – а секс – это очень интимно, а я вам помешала… а вы…
– Стоп! Стоп! Стоп! Верник, очнись, – прервала меня Хуня, разливая по бокалам горячительное, – сейчас ты договоришься, что я себя извращенкой почувствую. Я, Аленька, нормальная, здоровая, одинокая женщина, без оформленных и неоформленных обязательств. И это нормально – иногда придаваться плотским утехам. И вообще, Верник, ты размышляешь, как девственница из тьмы веков, а сейчас двадцать пятый век на дворе. Календарь смотрела? Так вот! Секс сейчас – это даже не повод для знакомства.
– Я против беспорядочных половых связей, – еще больше смущаясь выпалила я, а она почему-то рассмеялась.
– А мои связи, Альк, очень порядочные, – продолжая ржать, доверительно поведала мне Хуня, – даже спиртосодержащим протертые. Держи!
Она всунула мне в руку наполовину наполненный бокал, а в другую ломтик лимона.
– А теперь живо! Залпом! Не чокаясь! – подавая пример, Фархунда опрокинула в себя огненную жидкость, скривилась и тут же закусила лимончиком, отчего скривилась еще больше и даже передернулась, – ну, чего ждешь-то?
И я глотнула, и еще глотнула, а потом закашлялась и захрипела.
– И секс тебя смущает, и пить ты не умеешь, – констатировала факт подруга, – пора браться за твое воспитание.
Едва отдышавшись, я положила на язык ломтик лимона и блаженно зажмурилась. Приятное тепло разливалось по телу, делая его легким, как перышко. Голова совсем чуточку закружилась…
– Хорошо? – усмехнулась подружка.
– Определенно, да, – кивнула я.
– Надо заполировать эффект, – протянула мне бутерброд с икрой Хуня и наполнила бокалы по новой. – Ну, за что пьем?
– За верность! – выпалила я и первая опрокинула в себя бокал. Второй определенно пошел легче.
– Хороший тост, – Хуня не спеша выпила и уставилась на меня, не мигая, – а сейчас может расскажешь, что у тебя произошло?
После повторно влитой порции коньяка, истерика, как-то медленно, нехотя отступила. Я откусила большой кусок от густо намазанного янтарными икринками бутерброда и поняла, что жизнь сегодня не закончилась, она, наоборот, предоставила мне щедрую возможность исправить ошибки и начать все с чистого листа. Прикрыв глаза от удовольствия, ловила потрясающие ощущения от лопающихся на языке икринок. Все произошедшее уже не казалось мне таким мрачным. Нет, безусловно, это было омерзительно, подло и низко, но… как-то не трагично что ли. А ведь я любила Дэна… Нет, не так. Я ведь думала, что люблю этого чертова эгоиста Истархова! Получается, что Алька Верник тоже лгунья, потому что любовь не испаряется, как пролитая на мостовую в жаркий летний день вода.
– А давай еще по одной! – предложила я, оторопевшей подруге, потирая ручонки.
– Ты ли это? Куда ты дел мою скромную подругу, проклятый пришелец, захвативший ее тело? – и мы рассмеялись, потом хлопнули еще по одной и я, собравшись с духом рассказала…
Слез больше не было, а каждое, сказанное мною слово, словно очищало изнутри, даря равновесие и спокойствие. Я выплеснула Хуне все свои горести, рассказав о безобразной картине, которую застала в нашей с Дэном спальне. Рассказала и о разговоре, о том, что изменял, что использовал, что спорил… А потом о приворотном зелье с Тсуры.