В начале 90-х встретил приятеля – давно не виделись, когда-то вместе начинали: мотались по редакциям, потом он литинститут закончил и как-то затерялся.
«Привет!» – «Привет!» – «Как дела?»
Я шел в концертный зал «Россия» денежку получить. Он говорит: «А я в гостиницу “Россия” к спонсору, пойдем со мной?»
Пришли – номер люкс, на столе много бутылок шампанского (все почему-то открыты) и огромный торт, частью отъеденный. Были в номере и еще люди, но они при нашем появлении как-то тихо исчезли.
Сам потенциальный спонсор, мужик некрупный, лет сорока, с внимательными, присматривающимися глазами, сидел в кресле у окна. Руки его лежали на подлокотниках, и я сразу заметил на пальцах две наколки, говорящие о двух тюремных сроках. Это меня не удивило, в богачах тогда были разные люди и относились они к артистам еще с почтением, смотрели как на небожителей, потом стали смотреть ровно, а сейчас свысока, как на вещь, которую могут купить.
Усадил нас потенциальный спонсор в кресла, спросил: с чем пришли? Вспомнив, предложил выпить – мы единодушно отказались. После чего приятель бодро и заискивающе стал пересказывать сценарий будущего фильма, что-то типа: один бандит украл миллион, другой хочет украсть у него, и т. д. и т. п.
Когда он закончил, хозяин номера спросил: «А что у вас?» Я решил пошутить и начал пересказывать пьесу Чехова «Чайка»: молодой писатель написал оригинальную пьесу, а мать его не понимает, денег ему не дает – он бедно одет, но ее тоже надо понять – она известная артистка, ей надо одеваться. Молодой писатель любит девушку, которая мечтает о сцене, а она влюбляется в известного, модного писателя, который живет с матерью этого молодого…
Приятель глаза вытаращил, а спонсор, смотрю, заинтересовался.
Ну, а я продолжаю, говорю – молодой писатель психанул по-молодому – чайку убил, а потом и в себя пульнул, но не до смерти. Хозяин номера подлокотники кресла сжал, говорит: «Да, бля, бывает!» А уж когда я рассказал, что у молодой девушки от модного писателя ребенок был и умер, что они расстались, – у него, смотрю, глаза повлажнели. Чувствуется, задела его за живое пьеса Антона Павловича. А я дальше рассказываю, как в дождь, в ветер пришла молодая актриса к усадьбе, молодой-то писатель думал к нему, простить ей все готов, он уж к тому времени печататься стал в журналах, а она – только чтоб посмотреть на пожилого, который опять приехал в усадьбу с матерью молодого…
Хозяин номера говорит: «Что ж она, сука, делает! Он же, бля, ее любит!»
«А она, – продолжаю я, – в дом даже не вошла – поехала дальше, говорит, я теперь чувствую себя актрисой настоящей». «А он что?» – спросил с надеждой хозяин.
«А у него, – говорю, – и без того на душе было неладно – не нравилось ему, как он пишет, а тут еще это… Пошел, – говорю, – и пока другие там в лото играли – застрелился».
«Вот, бля, как бывает в жизни! – подвел итог дважды, а может и трижды судимый потенциальный спонсор. – Молодой, талантливый и – никому не нужен! – Помолчал и сказал: – Интересная пьеса… только вот пускай молодой чайку не убивает».
«Почему?» – в свою очередь удивился я. «Чайка – хорошая птица, красивая, – объяснил он. – Пускай лучше убьет ворону!»
Хоть пьеса Антона Павловича и понравилась, от спонсорской помощи я мужественно отказался.
Вышли мы с приятелем из гостиницы, пошли через Красную площадь: октябрь был, день пасмурный… приятель молчал, думал о чем-то своем, а я… а я, только дойдя до Исторического музея, вспомнил, что шел в концертный зал «Россия», чтобы получить свои трудовые рубли.
Нет теперь ни гостиницы «Россия», ни концертного зала и нет таких спонсоров.
Опять Люся!
Алло, Люся, это я! Я проходил мимо военкомата, и меня в армию забрали! Люсь, они сказали, что это почетная обязанность каждого, кто не сбежал!
Не, Люсь, здесь возраст определяют так: кто служит второй год, тот дед, а мне тридцать пять, я – молодой! И должен чистить бляху так, чтоб блестела морда от усердия! Командир роты говорит: «Ты что – хочешь наряд получить?!» А у меня, Люсь, как раз штаны порвались, я думал, он мне новые даст, говорю: «Хочу!» Он кричит: «Объявляю вам три наряда!» Я говорю: «Ладно, я два старшине отдам!»
Потом, Люсь, мы ходили на стрельбы… сорок человек, вернулся – я один. Ну, дали мне автомат, говорят: «Стреляй!» Я говорю: «Боюсь!» Майор говорит:
«Представь, что кругом враги…» Ну, я и представил! И главное, он еще сказал:
«Целься в десятку…» Я и стал целить туда, где их не меньше десяти стояло. Хорошо, хоть никого не убил… Он кричит: «Ты почему в мишень не попал?!» Я говорю: «Так у меня же зрение: один глаз минус два, другой – плюс двадцать! Я когда один зажмуриваю, другим только небо вижу!»
Вчера надел противогаз, сверху – очки, майор в обморок упал! Хороший человек… у него одна звездочка на погонах была, теперь – две, но маленькие! Говорит, что из-за меня его скоро в рядовые разжалуют!
На разводе караула спросил меня: «Что называется постом?» А я, Люсь, устав не учил, сказал: «Когда человеку есть хочется, но нельзя». Он говорит: «Когда есть хочется, но нельзя, это – запор! А постом называется все порученное для охраны и обороны часовому!»
Поэтому, когда я охранял штаб, а из него хотел выйти полковник, я его два часа не выпускал.
Потом нас водили на медосмотр… Когда я разделся, врач долго искал меня в кабинете… А потом говорит: «Я думал, это рентгеновский снимок!» Говорит: «Становитесь на весы…» Я встал, он гирьку на стрелке двигал, двигал… а она, Люсь, дальше ноля не двигается! Хорошо, фельдшер догадался: поставил рядом со мной сапог и написал: «Вес – 500 грамм».
А второго сапога, Люсь, у меня нет… деды пошутили: прибили его к полу, когда я спал, и закричали: «Подъем! Тревога!»
Я вскочил, сапоги надел и – ни с места! Они кричат: «Противник наступает!» А мне что делать – я поднял руки, говорю: «Сдаюсь!» Сержант как даст мне под зад, я подметку и оторвал… Залез на сосну и говорю: «Ку-ку!..» А полковник мимо проходил… остановился и говорит: «Кукушка, сколько мне жить?» Я говорю: «До моего дембеля не дотянешь! И потом, я не кукушка, я ку-кушать хочу!»
Ну, он и отрубился… Хороший мужик… У него раньше три звездочки на погонах было, теперь – четыре, но на двух! При встрече он первый мне честь отдает. Жена его бросила… потому что он во сне дни до моего дембеля считает. А мне служить-то еще почти два года… А у него голова уже вся белая… потому что не надо было заставлять меня потолок в штабе белить! И ведро, Люсь, такое большое было… Если бы они с начальником штаба проходили – на них бы двоих хватило!
Командир роты говорит старшине: «Зачем ты его в штаб послал?» Старшина говорит: «А куда – если он в прошлый раз в наряде по кухне от картошки одни глазки оставил! Я, – говорит старшина, – могу послать его только в одно место!» Командир роты говорит: «Куда?» Старшина говорит: «Как куда – обратно в военкомат!»
Искусство
Не верите – спросите у Петьки. Он, козел, вместо того, чтобы мусор на свалку отвезти, привез на выставку. Ну там, на бывшем заводе, какая-то выставка: сломанные стулья, арматура… и он, козел, кучу мусора туда!
На свалку далеко везти, он и свалил. А тут мужик какой-то кричит: «Это что?!» А Петька показывает вокруг и говорит: «А это что?» Мужик: «Это экспонаты!»
Петька ему: «И у меня тоже экспонат!»
Ну, у Петьки вид – небритый, злой с похмелья… вылитый художник. Мужик спрашивает: «А как называется?» Петька подумал и говорит: «Голос разума!»
После таких умных слов мужик сразу вежливее стал. «А как ваша фамилия?» – интересуется. Петька, подлец, чувствует, что наклевывается что-то, и говорит:
«Сыров-Голландский!» Мужик ему: «Ждем вас завтра на открытие, господин Сыров-Голландский!»
Ну, Петька приехал, смотрит – куча на месте, а рядом табличка «Голос разума». Люди разные… ходят туда-сюда. Остановятся у кучи, подбородок вздернут, прищурятся, губу подожмут, головой понимающе покивают.
Петька рядом с кучей гарцует, наслаждается. Корреспондент какой-то спрашивает: «Что значит для вас творчество?» Петька говорит: «Всё!» Телевизионщики подкатились, в глаза светят, в нос микрофон тычут: «Что вы этим хотели сказать?» Петька говорит: «Я хотел сказать, что искусство не должно отрываться от помойки… то есть от народа!»
Какая-то тетка баламутная с диктофоном: «Как вы относитесь к нетрадиционным отношениям в сексе?» Петька говорит: «Я б их всех!..» Она говорит: «Браво!»
А тут – банкет! Петька, козел, упился дармовой водки, к женщинам полез, в глаз получил… Короче, в репортажах с выставки современного искусства он на фотографиях и на экране везде в центре: в порванной рубахе, с синяком, на полу на карачках… То есть, пока мы честно трудились, он, козел, знаменитым стал!
Через два дня приехал на автобазу, мы тут на мусорных машинах, он – на джипе! Говорит: «Я со своей кучей скоро в Берлин поеду на биеннале!»
Мы говорим: «А джип откуда?» Он нам: «Это спонсорская поддержка!» А из этой поддержки – три телки пялятся, хихикают. «Голландский! – кричат. – Иди к нам! Нам скучно!»
Ну, блин, не приедь он на джипе с бабами, не было б ничего, а так!.. Наутро все наши козлы мусор вместо свалки на эту выставку поволокли!
Сашка – мебель поломатую, ну там комод, этажерка, диван-клоповник, назвал: «Светлое прошлое». Васька остатки двух «Запорожцев» обозвал: «Запорожцы пишут письмо турецкому султану на пляже Антальи». Генка вообще нечто эротическое: старая никелированная кровать, а на ней бревно! Юрка в политику ударился – ржавые батареи парового отопления, стеариновая свеча, коробок спичек и надпись: «Заседание Совета министров в отопительный сезон!» Да все и не перечислить!
Хлипкие интеллигентные художники в панике – что они против наших мусорщиков! Выставка трещит от экспонатов, а их везут и везут отовсюду. Торопятся! В городе – паника! Лично мэр, не буду называть его фамилию, надел кепку и поехал разбираться. А там хрен разберешься, где мусор, где инсталляция, где хлам, а где перфоманс ихний!