Законник, одним словом. Девчонки наши вначале на него косились: молодой, а тощий, как Кощей, и ни на кого не смотрит. Все о чем-то своем думает. Ну и окрестили Скелетом, а некоторые переговариваться начали: мол, еврей и все прочее. Другие воюют, а этот в тылу окопался. Бабами командует. Ты не обижайся, у нас тут всякие есть.
– Да я понимаю, – невесело усмехнулся Михаэль. – Мне тоже разное говорили.
– А ты на дураков не гляди, – отозвалась Надя. – Послушай дальше. Косились, косились, пока у одной из наших сынишка не заболел. Оставить не с кем. Она туда-сюда, отгул нужен. А мы – на военном положении, хоть и швейная фабрика. Какие там отгулы! Нечего делать, пошла она к начальнику. Возвращается пришибленная. Смотрим на нее, переглядываемся, дескать, все ясно: послал ее куда подальше Скелет. А она нам: «Девочки, родные, не поверите! Отпустил! “Идите, – сказал, – домой, не волнуйтесь. Мы вас прикроем”. На “вы” назвал, а у самого платок в руке, и кровь на нем».
Михаэль понимал, что еще немного, и у него начнет двоиться в глазах. Коварный напиток действовал. И все же он заметил, что Надя закинула ногу на ногу и натянувшаяся юбка приоткрыла колено.
– Так-то вот, – закончила она. – Хороший человек оказался. Если беда у кого, всегда старался помочь. Понемногу отошел, даже шутить начал. «Моя фамилия, – говорит, – что означает? Тот, кто шьет. Вот и руковожу швеями». А сам больной, чахоточный. Зиму нашу не пережил. И семья у него под немцем осталась. Твои-то где? Говорят, фашисты всех евреев убивают.
– И мои под немцем остались, – повторил Михаэль, невольно подражая Наде. – Думал, погибли. А сегодня в военкомате сообщение получил: отец и сестра живы, в партизанском отряде оба. Только о маме ничего не сказано.
– Живы?! – отозвалась Надя. – Да это же радость какая! Давай-ка мы с тобой за это выпьем!
– А как ты догадалась, что я еврей? – спросил Михаэль.
– Как, как. По глазам, – усмехнулась Надя. – Не веришь? Ладно, давай: за твоих, за победу!
Самогон оказался задиристым, крепким. Михаэль чувствовал, что ему хватит, что больше пить он не должен. Но как тут откажешься?
Что происходило потом, Михаэль помнил смутно, но достаточно для того, чтобы не сомневаться: в постели этой ночью он был не один. И хотя восстановить в памяти все, что произошло между ним и Надей, Михаэль не мог, разрозненные воспоминания, которые не покидали его по пути в Новую Ладогу, окончательно сложились в общую картину мучительно-острого наслаждения, накатывающего волнами, уходящего и возвращающегося, не похожего на то, что было у него на фронте. Если Клава, прежде Михаэля узнавшая любовь, во многом еще оставалась неискушенной, то Надя, несмотря на молодость, оказалась опытной женщиной, умеющей доставить удовольствие себе и мужчине. Она проводила Михаэля на станцию, вручила его знакомому железнодорожнику с просьбой непременно посадить на нужный поезд и, прижимаясь к нему на прощанье, сказала:
– Хорошо с тобой, Миша. Вот адрес. Если вспомнишь обо мне – напиши.
«Зачем?» – хотел ответить Михаэль, но слово застряло во рту. Зачем ему эта женщина, старше его на несколько лет, имевшая мужчин и к тому же с ребенком? Но Надя, как в свое время Клава, не выходила из головы. Рассудок твердил свое, а плоть Михаэля помнила Надино тело и не могла позабыть. Рука, уже готовая выбросить адрес, положила его в карман. Пытавшийся обмануть себя Михаэль понимал, что напишет Наде, как только прибудет на фронт, и ни
здравый смысл, ни воспоминания о пропавшей у Мясного Бора Клаве не смогут ему помешать. Но сначала он будет писать Юрису и вложит в послание письмо для отца и Лии. Михаэль не знал, что, пока он в теплушке решает, кому и когда написать, карательный батальон обер-лейтенанта Мелдериса уже приближается к расположению отряда, где находится Залман Гольдштейн, а Лия и Яша, о котором Михаэль не имел ни малейшего представления, стоят перед Влодеком – командиром польских партизан из Армии Крайовой, и тот решает, жить им или умереть.
После того как их схватили у шлагбаума на въезде в Ос-вею, Яша не проронил ни слова. Молчал он и в вагоне, набитом евреями, не знавшими, куда их везут, и строившими разные предположения. На вопросы Лии Яша не отвечал и не пытался ее утешать. Мысль о том, что он, следопыт, уроженец этих мест, не только сбился с пути, но умудрился выйти на большую дорогу, словно был на прогулке, да еще обронил по-дурацки винтовку, парализовала его волю. Поэтому, когда прижатый к Яшиному боку немытыми, потными, источающими невыносимый запах телами старый, с нечесаной бородой еврей обратился к нему на идиш, Яша не сразу понял, о чем идет речь.
– Бежать надо, кйндерлэх.
Старику дважды пришлось повторить эту фразу, прежде чем до Яши дошел ее смысл.
«Бежать?! Из вагона?! Как?! О чем этот полоумный болтает?!»
– Нужно только вытащить доску. Ты сильный, сможешь.
Доску? Яша с сомнением посмотрел на плотно пригнанные доски вагонного пола. Неожиданно он увидел, что между двумя досками в центре вагона имеется щель. И почему-то именно это место свободно. Он не знал, что на этом месте только что умер пожилой мужчина и его оттащили к двери. Ринувшись туда через чьи-то головы, руки и ноги, Яша схватился за доску.
– Что он делает? – забеспокоился кто-то. – Нас же всех из-за него расстреляют!
– Нас так и так убьют, – ответил другой. – Пусть хоть парень спасется.
Но заговоривший первым человек в грязной кепке и треснувших круглых очках не унимался:
– Нас везут в трудовой лагерь в Польшу. Мне писарь-немец сказал в Освее. Какие убийства? Большинство из нас еще могут работать.
Ему возразили, и хотя спорящие находились рядом, Яше было не до них. Доска не поддавалась, держалась крепко. Юношей овладело отчаяние. Он посмотрел туда, где сидел старик, но увидел лишь большие испуганные глаза Лии. Старик исчез из виду. Очевидно, его заслонили другие. Сейчас бы инструмент! Любую железяку – поддеть проклятую доску! Или хотя бы нож…
Но в этом вагоне смертников не было ничего. Яша снова без всякой надежды взялся за толстое гладкое дерево. И вдруг произошло то, чему трудно было найти объяснение. Доска поддалась. Из нее начал вылезать ржавый гвоздь. Это было счастье. Гвозди проржавели!
Оставалось перетащить сюда Лию и убедить ее прыгнуть под поезд первой. Яша понимал, что если первым будет он, то Лия потом не решится. Времени не оставалось. Вероятность того, что им помешают, все еще была велика. Подняв голову, Яша увидел, что Лия сама пытается пробраться к нему, но безуспешно. Какая-то женщина на ее пути и не думала подвинуться, только смотрела зло:
– Вы, значит, сбежите, а нам подыхать?
На нее зашикали, и этим воспользовался Яша. Оттолкнув женщину резким движением, он схватил Лию за руку, рывком подтянул к себе и, собрав все силы, выломал одну за другой три доски.
– Опускай ноги вниз! Соскальзывай! Падай точно между рельсами по ходу поезда и не шевелись!
– Нет! – отшатнулась от образовавшегося отверстия Лия. – Не могу! Попаду под колеса!
Яша понял, что уговоры не помогут. Нужно было действовать без промедления. Схватив девушку, он опустил ее в щель, удерживая на весу. Сопротивляться Лия не могла. Она упала, уткнувшись лицом в гравий, почти теряя сознание, и лишь поэтому не подняла инстинктивно голову и осталась цела. Вагоны прогрохотали, стук колес начал удаляться, а Лия все еще не понимала, жива она или мертва, и лишь тогда пришла в себя, когда над ней склонился Яша…
Продолжение романа Вы можете прочитать в книге автора «Рог Мессии»
Европа
Евгений Козицкий
Родился в с. Христиновка Черкасской области 19 августа 1978 года в семье инженеров-железнодорожников. В 1998 году окончил Днепропетровский машиностроительный колледж по специальности «наладка станков с ЧПУ и РТК». Свой трудовой путь начал на Стрелочном заводе г. Днепропетровска, затем работал на заводе ООО «НТЗ ИНТЕРПАЙП» в должности резчика труб и заготовок, где в 2010 году окончил базовый курс школы мастеров и стал мастером производства. В 2018 году попал в Луганск (ЛНР) в связи с состоявшимся обменом военнопленными, так как находился в плену украинской хунты более трех лет. В 2018 году вступил в ряды ополчения НМ ЛНР и принимал участие в боевых действиях. На начало литературного пути вдохновила происходящая в стране несправедливая и жестокая война, а также гибель многих друзей-славян. Всегда оставался и остается верным сыном своего русского, славянского народа и старается никогда не предавать родину, веру, дело своих дедов и прадедов.
Герой России
Воронин Денис Александрович
Погиб 13.07.2022
Письмо от сына Алексея
Посвящается Герою России, павшему в боях за освобождение Донбасса от укрофашистских захватчиков
Здравствуй, моя мама дорогая.
Время есть, и строки я пишу,
По-славянски кланяюсь я в пояс,
Лишь тобой и родиной дышу.
Знаю, для тебя всегда мальчишкой
Буду маленьким и самым дорогим,
Что, порой немного неуклюжий,
Спешит в школу с рвением большим.
Помнишь, мама, первую линейку?
Я стою с большим букетом роз,
Ты, моя красотка дорогая,
С папой рядом не скрываешь слез.
Как грустила, если после школы
С двойкой возвращался я назад,
Как гордилась ты, когда узнала,
Что я лучший в классе средь ребят!
Господи, каким я глупым был,
Мечтал вырасти
И стать быстрее взрослым,
Что имел, то просто не ценил,
Жалко то, что понял слишком поздно.
Находясь в окопе, на войне
И в «святой броне» ПК сжимая,
Знаю, что со мной сейчас вы все,
чувствую тепло твое, родная.
На Донбассе в пламени, в дыму
Горловка и близкие к ней села,
Коль удача не изменит мне,
То мы встретимся с тобою, мама, снова.
Я за Русь, за дом наш, за тебя,
За края родимые борюсь,
Пусть впереди «свинцовый дождь»,
Я вернусь, его не убоюсь.
Вспоминаю здесь холодной ночью,
Как ты пела нежно, сладко мне,
И сейчас со мною в час суровый
Ты незримо рядом на дуге.
Ну а если вдруг случится рок —
Жизнь моя в мгновенье оборвется,
Что же, такова моя судьба,
Лишь борьбой свобода достается.
Мама, мне не десять, не двенадцать,
Вырос я, взял в руки автомат,
Не кручинься, знай: все обойдется,
Прочь гони тревогу, я – солдат.
Ты единственный родной мой человек,
И к тебе любовь лишь крепче стала,
Благодарен я тебе вовек,
Что меня мужчиной воспитала.
Мало тех, кто за родную землю
Жизнь готов свою в полях сложить,
Много тех, кто по команде хунты
Кровь славян всегда готов пролить.
Наступил момент, когда мы смело
Проявить должны свою отвагу,
Поломать хребет змее за дело,
Хвост отрезать диктатуре, гаду.
Не пойму совсем, по чьей злой воле
На своей исконной стороне
Басурманов полчища стреляют
По любимой родине и мне.
Чей унылый мозг войну придумал,
Умертвил моих лучших друзей,
Посылает в русских «Град» и пули,
Возродил фашистский он музей.
Думаю, что все же мы научим
Эту мразь поверить в человечность,
Щупальца садизма ей прижучим
И скитаться тварь отправим в вечность.
Мама, очень сильно умоляю:
Сердце ты свое не изводи,
Обязательно домой вернусь, родная.
Сын твой Алексей, в/ч 2…3.
Мемориал неизвестному солдату
Он брал Берлин весной далекой,
На дзот бросался одинокий.
Вставал в атаку в полный рост,
Пускал составы под откос.
На Волге, в пекле Сталинграда
С ним билась целая армада.
Под Курском, в крови, на дуге,
Сломал стальной хребет в борьбе.
Он разорвал кольцо блокады,
Метал в захватчиков гранаты.
И в Бресте намертво стоял,
Фашизму прочил там финал.
Неведомый стране и миру,
Он Русь спасал, швырял эмира
Продажного и брал Кабул —
Треножил псов цепных разгул.
Кавказа горная гряда
Пропитана солдатским потом.
Непокоренный идиотам, хранил он мир
И свой очаг, Россию пламенно любил!
Сапог российских отпечаток
В Чечню и Грузию зачаток
Нес дружбы и защиту дней
От ига НАТО-всяческих сетей.
С захватчиком вел бой в Донбассе,
Испортив план кровавый массе
Иуд, гнобивших Русский мир.
Спасал славян от их секир.
Он был отцом, сыном и братом,
А неизвестным стал солдатом.
Спит под Кремлевскою Звездой
Защитник Родины – герой!