Родилась в Москве. Три года работала корреспондентом красноярского краевого радио. Более двадцати лет сотрудничала с редакцией газеты «Известия».
Автор шести стихотворных сборников и двух книг рассказов: «Трепет чувств и заблуждений» (издательство «Зебра-Е») и «Трудности ухода» (издательство «Ридеро», 2019 г.).
Публиковалась в литературно-художественных журналах и альманахах: «Академия поэзии», «Свет столицы», «Писатели XXI века», «Роман-журнал – XXI век», «День литературы», «Новая литература», «45-я параллель».
Стихи и проза были переведены на болгарский язык и опубликованы в литературных болгарских изданиях.
Член Российского союза писателей.
Засыхают листья, но не память
Огрубевшие листья июля,
Потерявшая нежность трава.
Овод в тело вонзается пулей,
Засыхают от зноя слова.
Самый пик благодатного лета
С напряжением тока гудит.
А растительность вроде поблекла,
Обещанья расти – позади.
Скоро, скоро погаснут закаты,
Навернется на лист желтизна.
Как не хочется этой утраты,
Но о ней говорит тишина.
Что отходит в природе, то с нами
Остается, как сердце в груди.
Не срывается с памяти пламя
В тех, кто встретит огонь впереди.
1994 г.
Настроение
Смешинка в рот не залетает.
Слеза стесняется упасть.
И силы сердце покидают,
И даже не о чем мечтать.
Вокруг печальная пустыня.
Газон все суше и рябей.
И на дорожках нет отныне
Знакомых дождевых червей.
Сброшен занавес
Свет погас. И занавес опущен.
Зрители покинуть зал спешат.
Отголоски обсуждений скучных,
Как горох, о зеркала стучат.
Мир фанерный молотками свален.
Жар дискуссий, отгорев, угас.
Горький дым отыгранных развалин
Оседает на печали глаз.
Нынче темы ищут в марафоне
Битвы за конфуз любой ценой.
Если платят, то без антимоний
Балерина снимется нагой.
В ход идут хвастливые ужимки,
Чернота нарощенных ногтей
Иль под кожей хитрые пластинки,
Чтоб пленить тусовочных друзей.
Вот и сцена подчинилась тоже
Состязанью за большой фурор.
Слов уже не слышно, но в прихожей
Без штанов встречает вас актер.
Мелюзга и та стремится к славе:
Дай картину из музея утащу
Или школьной докажу ораве,
Что безвестным быть я не хочу.
Я с карниза прыгну, чтоб засняли,
Как лежу в крови на мостовой,
Чтобы после в «Новостях» сказали:
«Очень жаль, такой был молодой».
Все с ума рехнулись, очевидно.
Эти «подвиги» не стоят свеч.
Поступайте, люди, благородно,
Берегите правильную речь.
Печально
Все те же сырые бурьяны.
Травы пожелтелая желчь.
Кусты обнимаются пьяно.
Шатается бранная речь.
Поля набегают, как слезы
Вдовы, потерявшей детей.
Но кормится пахарь извозом
На утлой машине своей.
Он крутит баранку, нахмурясь,
И чует усталым горбом
Погоню – как детскую руку,
Хватавшую мамкин подол.
Над ним, как гудящие шершни,
Витали укусы вины.
Не гладит никто против шерсти.
Молчи и себя не кляни.
Замри в своей жалкой карете.
Очки нацепи потемней.
Нет горестней боли на свете,
Чем вид помертвелых полей.
Пожилая любовь
В глазах твоих, пугая дурь,
Два облака горят.
И, оттеснив лешачью хмурь,
Уже теплеет взгляд.
Любви закатной не стыдись,
И пусть она бедна,
Ты все же за нее держись.
Она – твоя весна.
Михаил Шустерман
1947 года рождения, г. Коростень, Украина. Автор 7 поэтических книжек стихов, из них 3 написаны на языке иврит и 4 на русском языке. Образование высшее, степень МД в Одесском госуниверситете и PhD в Санкт-Петербургском университете по специальности «компьютеризация химических процессов».
До 1990 года работал преподавателем, занимал административные должности в системе народного образования.
В 1990 году репатриировался в Израиль, где работал преподавателем химии и лектором в системе русскоязычных общественно-политических организаций. В настоящее время занимается литературным творчеством.
Член СРПИ – Союза русскоязычных писателей Израиля и СИПИ – Союза ивритоязычных писателей Израиля им. Черняховского.
Автор переводов на иврит избранных стихов А. Ахматовой, Б. Пастернака, О. Мандельштама, И. Бродского.
Пасхальные хроники – 2020
Я с детства верил в истину,
Что жизнь – вода и твердь,
Судьбою жизнь расписана
И неизбежна смерть,
Что быть хорошим – правильно
И скверно – быть плохим,
Что с Гитлера и Сталина
Ад спросит за грехи.
Чего же тело бренное
Дрожит, как волчья сыть?
И что-то невоенное
Мне хочется убить.
Не жадность ненавистную,
Не злобы воронье,
А порожденье крысино
С короною ее.
Да только не снимается
Ружье мое с крючка:
То «тулкой» не стреляется,
А то заел АК!
И сабля абордажная
Для мелочи тупа…
Неважным стало важное,
Раздвоилась тропа.
Ломают бури стадные
Свободной воли дух.
И смертью заурядною
Огонь любви потух.
Лежим под амбразурами,
Которые молчат.
И дураки меж дурами
Покорностью горчат.
А дальше, как обещано,
Игрушки нам вернут,
Когда утратит бешенство
Корононосный спрут.
Под страхами прививкою
Окуклится черта.
К жестокости подливкою
Вернется доброта.
С дозволенною малостью —
Нормально умирать.
Не оскорбляя старостью
Больничную кровать.
Снова о Высоцком
Мир прет в дурдом, как в шахту клеть.
По Марксу и по Фрейду…
Устал святой Владимир петь
Про пиррову победу.
Уж сорок лет холоден ствол.
В гранит ушли фигуры.
Бьет день сегодняшний, как кол,
Вершины в амбразуры.
Теперь нам только Бог судья.
Живем миролюбиво.
Исчезли грозные дядья
Дзержинского разлива.
Спортивный дух у звезд Кремля.
По счету – поголовье.
Народ могучий, не скуля,
Мрет только от здоровья.
Пускай не врут статистики
О перепитье водки.
Мы стоики и мистики
В российском околотке.
И в нашей нынешней борьбе
Гитарный брень несносен.
Теперь играют на трубе,
Поют фанерным носом.
И если рядом не орать
И не стрелять по скатам,
Услышать можно слово «бля…ь».
А дальше непечатно…
Мораль гуляет без оков,
В ходу – сплошь иномарки.
Теперь забили на волков
Армейские овчарки.
Все, что ты раньше не любил,
Пришлось у нас по вкусу.
И ангел, что тобою был,
Не вышел в Иисусы.
И не о чем тебе хрипеть,
И не принять Парижа.
Собор любви устал гореть,
Став на полшпиля ниже.
Все рухнуло в забвенье лет,
В альбомы и осколки…
Ржавеет черный пистолет,
Так и не снятый с полки.
Ты жизни нищей не пенял…
И в мавзолее века
Горит поэзия огня
Вселенского ацтека.
Ты до сих пор за нас, за всех
Стучишь в ворота рая…
И выпавший тобою снег
Мне душу покрывает.
Прости, что внуки не поймут
Твоей бравады пламя
И что стихи твои уйдут
В незнаемое… С нами.
Остановиться, оглядеться…
На тело человечества – уже в который раз —
Накладывают швы из корабельной пеньки.
Кровь в органах дыхания пузырится, как квас,
И в интернете с парашютом виснут зенки…
Горит слеза горючая в невинности золы…
Сожрала крыса мелкая шесть месяцев у года.
Тоска взлетает птицей с оперением из мглы
В мир зла, где возрождается забытая природа.
Пожары австралийские спалили сухостой
В Европе и Америке, России и Китае…
Проклятием столетие отплатит за простой
Промышленности совести, за ненависти стаи.
Изрыта парадоксами суггестий каббала,
Из церемоний святости уплыло наважденье.
И та надежда малая, что в Господе жила,
Фольклорно обозначена лишь в негритянском пенье.
У похорон беспечности особая тоска,
В молитвах безнадежности мешает боль в коленях…
А в памяти останутся лишь замки из песка,
В бессолнечной Вселенной не имеющие тени.
Если по правде…
Страшит не старость – пугает немочь.
Выцвел рисунок – осталась схема.
Ушла вода, пересохло русло…
Зря в этом пиве бродило сусло.
Себя искал – но никто не найден.
Так и остался талант на складе.
Ума палата давно в осадке,
Сомнений зерна терзают грядки.
Чего не вышло – того не вышло!
Пегаса с клячею делит дышло.
Собрались в тучи былые тучки,
И даже ноги дошли до ручки.
Вулкан извергнут. Застыла лава.
И стала рамкой моя оправа.
А баритон тяготеет к писку,
И лезут зернышки из огрызка.
Горчит напиток надежды в чаше,
И все, что помнится, – было раньше.
Боишься ветра в прогулке сольной…
Но жить так хочется, что аж больно.
Моим друзьям – советским евреям
Попроще, господа, попроще —
Не надо забывать корней
И нагло выдавать за мощи
Скелеты загнанных коней.
И, душу выдувая в трубку,
Укладываться в норматив.
И самое святое в скупку
Нести, как на аккредитив.
Совать свой ум в любую дырку,
Как в мясорубку для котлет.
Плыть между капелек впритирку,
Как нам велит менталитет.
Таскать, как горб, нажитый опыт,
Потеть от бега в кандалах,
Светить, как солнце, голой жопой,
Прикинувшись, что при делах.
Не надо каяться при детях
За бедный стол и тесный дом.
И скудно жить на этом свете,
Как будто мы уже на том.
Послушно замерзать и таять,
Заглядывать, как в дуло, в рот.
Любить врагов и ближних хаять
И греться лишь в стадах, как скот.
Попроще, господа, попроще —
Изобретен велосипед.
Перезимуем семь лет тощих,
Потом придут семь жирных лет.
И в исполнение пророчеств
Худого бледного коня
Выбоины имен без отчеств
Застынут на чужих камнях.
Вас, господа, от солнца спрячут
В святоприимные пески.
И внуки вежливо заплачут
От непонятной им тоски.
И вам самим неловко станет
За неуместную здесь прыть.
Не убивает то, что ранит.
Жить, господа, и значит – жить!
2020
У года вытекли глаза.
Лежат с инфарктом перемены.
И инфернальное «нельзя»
Наполнилось бетонной пеной.
Оброс концлагерь бытия
Колючей проволокой страха.
Сверкает высший судия
Всемирной полицейской бляхой.
Нет холодов и голодух,
Весна пришла без опозданья…
Венчают человечий дух
С бедой безликие пираньи.
Объятия любви сухи.
Заплесневели поцелуи.
За непонятные грехи
Аминь меняет аллилуйю.
Уже не будет «как всегда»,
Господний замысел разрушен.
И в легких пенится вода,
Помалу заполняя душу.
В бескровном ужасе войны
Ни правых нет, ни виноватых.
Лежат в госпиталях страны
Невоевавшие солдаты.
Увы – прогрессу нечем крыть.
Сейчас избавить нас от гнуса
Мы будем вежливо просить
Мухаммада и Иисуса.
Всемирный потоп
Мир мой! Создан ты из кусков штукатурки,
Обвалившихся при сотворенье Вселенной.
И Господь, возмущенный живучестью окиси кальция,
Просто залил водою ошибки творенья.
И безвидно над водами плавились звезды-окурки,
Там, мечтая о жабрах, ушло за коленом колено…
Только Ной за труды заслужил сатисфакцию
Приснопамятного, пробно-ошибочного повторенья.
Потоп был всеобщим, но божественно кратким.
После него история обрела внятное начало.
И сыновья Ноевы – уже библейские Сим, Хам и Яфет
Грешили умеренно, не искривляя совершенства.
Ткань населенья земли получила цветные заплатки,
Все, что могло цвести, – цвело, что могло рожать, – рожало.
Греховные мысли выжег божественный свет,
И грех сменил пол мужской на женский.
Обычный эксперимент с подручными средствами.
Нет урановых шахт. Нет кирпичных печей Освенцима.
Рекам крови не заполнить океаны потопа,
Безумию прогресса за неделю не выжечь мозг.
И благие намеренья грядут испорченными невестами,
Мощь колен иудейских уже обернулась коленцами…
Выскребают небесную высь начиненные нами циклопы,
И ревут ураганы когда-то задуманных гроз.
Мне одно непонятно: зачем утопил Он безгрешных,
Никогда не грешивших животных, зверей и червей?..
Пауков, змей, жуков под горячую руку зашиб…
Пощадив лишь рыбье да орлов на холодных вершинах.
Почему не пошел до конца – не прикончил врагов своих
внешних
И не отдал зверью исправленье ошибки своей?
Потому что Он знал: даже плесенноклеточный гриб
В коллективном сознанье своем отгрызет пуповину.
К людям…
Мы судьбой называем дорогу,
По которой, слепые, идем.
То, что трепетно вверили Богу.
То, что мы, склонив головы, ждем.
Мы судьбой называем причины
Следствий, что неподвластны уму…
Слог библейский Франциска Скорины.
И из света пришедшую тьму.
Изреченья безумных пророков,
Гнев Олимпа и слезы икон.
И двуликий марьяж стрептококка,
Выдуваемый сквозь геликон.
Изречения Экклезиаста,
Пифий сны, Иеремии плач…
Истерический блуд от подкастов
И тупой политический срач.
Суеверий дремучую шалость,
Камнепад поражений и бед.
И щемящую нежную жалость
К вере в свой несвершившийся бред.
Мы судьбой называем окурок,
Мировой запаливший пожар,
И призыв обитателей дурок
В бестелесье, к подателю кар.
В ней, как в женщине, вяжут капризы
Сеть возможного нитью времен.
В ней картины эпох – лишь эскизы.
И атланты – причуды колонн.
Мы безгласны в надежности клеток,
Что за смысл – грызть зубами металл?
Судный прах лотерейных билетов
Равнодушный сквозняк разметал.
Мы – судеб неудавшихся судьи…
Для удавшихся – мы палачи.
Продаем за тридцатник Иудин
Пламя светлое Божьей свечи.