— Да, я понимаю, в это чрезвычайно трудно поверить, я сам был слегка озадачен, когда увидел его в Парке, ума не приложу, как он там очутился. Этому есть только одно объяснение, моя дорогая: Алмон смог совершить удивительный поступок — обратный переход из Смерти в Жизнь. Но как ему это удалось, мы с тобой навряд ли узнаем, он не умеет говорить, его интеллект на уровне хищного животного, преобладают в основном инстинкты. Но он не опасен, не беспокойся, его контролирует ошейник. Видишь полоску из белого металла? Этот ошейник нельзя снять, сломать или испортить. Если хоть что-то попытаться с ним сделать, Алмон мгновенно умрет от болевого шока. Благодаря этому ошейнику, я всегда смогу контролировать его, как бы далеко от меня он не находился. Ну, вот и все, пожалуй, теперь я могу спокойно оставить вас вместе. А чтобы радость от общения с другом была полнее, я специально выбрал именно эту Серую Обитель, здесь созданы условия, приближенные к Мертвой Зоне: вам никогда не захочется ни есть, ни спать, вы никогда не заболеете, не постареете и не умрете. Вы сможете находиться здесь практически вечно. Кажется, вы именно этого хотели: всегда быть рядом, вместе? И, конечно же, я не стану торговаться, предлагая свободу в обмен на Глаз Идола, это глупо, тебе все равно некуда идти. Я просто подожду, пока твой рассудок расколется и ты встанешь рядом с полуволком. Когда твой разум помутится, ты не сможешь больше хранить и защищать Глаз Идола, тогда я его заберу и наконец-то забуду о вас. Не сразу, конечно, но со временем забуду. Ты знаешь, а мне где-то даже отчасти жаль, что ваш с Алмоном путь привел вас именно сюда.
С этими словами, Патриций отступил на шаг назад, и пепельно-серая дверь плавно закрылась, слившись со стеной в единый монолит.
На Марсе начался дождь, переходящий в монотонный ливень, способный тянуться несколько дней. Тяжелые крупные капли разрывали в клочья листья, заставляя бурлить лужи и грязь, — казалось, все вокруг кипит. Работа в Гавани сделалась совсем невыносимой и, будто сговорившись, никто не вышел на работу. Главный индустриальный центр встал.
Когда за Георгом затворилась дверь, полуволк опустился в тряпичный ворох и остался сидеть неподвижно. Ссутулившись, с опущенной головой, он дышал тяжело, хрипло, медленно, будто во сне. На окаменевшую девушку полуволк не обратил внимания. Анаис не помнила, как подошла к белой кровати и присела на край, аккуратно, как за столом на приеме, расправив платье. Как долго она просидела вот так, с идеально ровной спиной и гордой осанкой, девушка тоже не знала. Очнулась она от боли. Оказалось, Анаис так сжала руки в кулаки, что ногти до крови впились в ладони.
— Властелин, в Гавани забастовка!
— Что?
— Забастовка в Гавани, рабочие не вышли на свои места, ни один не вышел!
Советника Рубина трясло в ознобе: нести Патрицию плохие новости — это само по себе уже дурно. Георг и к хорошим-то новостям по-разному относился, а тут настолько вопиющий случай. Однако, Георг казался на удивление спокойным. Он сидел в кресле у пустого камина, задумчиво потягивал светлое вино из высокого бокала и что-то писал на листе бумаги. Советнику Рубину почему-то показалось — стихи…
— Плохо, — наконец произнес Повелитель, поставив бокал на услужливый тонкий столик. — Гавань должна работать, это же очевидно. Ступай и позови Дракулу.
— Да, Повелитель!
Старый вампир явился незамедлительно.
— Вы хотели меня видеть, Владыка? — возник он на пороге кабинета.
— Не особо, но ты мне понадобился.
Вампир, облаченный в длинный балахон небесно-голубого цвета, отороченный красной каймой, имел такой нелепый вид, что Патриций невольно усмехнулся. Дракула тут же воссиял ответной улыбкой.
— Ты знаешь, что сегодня произошло?
— Где конкретно? — На сухом лице вампира возникла крайняя степень озабоченности текущими событиями.
— Здесь, — развел руками Патриций, — на планете.
Дракула озаботился еще сильнее, но все равно никак не мог взять в толк, что же Патриций имеет в виду.
— Гавань. — Патриций взял со столика бокал и поднес к губам. — Она, видишь ли, бастует.
— Как так? — опешил Дракула. — Гавань остановилась? Не работает? Вся?
Патриций молча смотрел на него поверх бокала. А Дракула все сыпал и сыпал вопросами:
— А почему она бастует? А…
Патриций вздохнул, делая крошечный глоток вина.
— Займись этим. Сейчас же.
— Я? — Дракула заметно опечалился. — Именно я? Как же это я…
— Ты, именно ты. Но, если ты на это не способен, если нет желания, можешь взять бокал, налить себе вина, присесть в кресло и рассказать о своем путешествии на Землю. Ты неплохой рассказчик, уверен, мне будет интересно тебя послушать.
— Повелитель, Гавань слишком важное дело, не терпящее отлагательств! Я так сожалею, что вынужден оставить вас…
— Возьми и Палача, пускай хотя бы раз существенную пользу принесет. Как управитесь, проследите за подготовкой к сегодняшнему приему.
— Разумеется, Повелитель! Положитесь на ваших верных слуг!
Когда за вампиром закрылась дверь, Патриций встал, подошел к хрустальному окну и устремил тяжелый взгляд в задернутый ливневой шторой Парк.
Анаис пришлось забраться на кровать и сесть, прислонившись спиной к изголовью, чтобы не видеть полуволка. Иначе внутри постоянно метался то затихая, то нарастая, не находящий выхода собственный крик. Опустив лицо в ладони, она старалась не заплакать, чтобы не допустить затопления души мутными водами горя и страха. Не оставалось времени никого жалеть, нужно было искать выход. Анаис начала размеренно дышать, успокаивая сердце и мысли, отгораживаясь от запаха мертвой атмосферы, от которого тоскливо ныла кровь, ускоряя свое течение до беспокойного колотья в висках; от пульсирующего света шаров — он продолжал покалывать глаза и под закрытыми веками… Анаис почти удалось вывести сознание на свежий воздух, в темноту и тишину, как вдруг она ощутила на шее легкое прикосновение чьих-то прохладных пальцев.
В Гавань Дракула с Палачом явились с подразделением Спец. Штата и порядок был наведен практически мгновенно. Очистительная Служба собрала трупы, и вскоре промышленный центр вошел в обычный ритм работы.
Сквозь ливень и туман, поднявшийся от разгоряченного тела планеты, зачем-то пробились солнечные лучи и высветили Георга в хрустальном стекле. Его высокая, безупречно сложенная фигура, затянутая в темно-синие одежды, казалась замурованной в сверкающе-стеклянном великолепии. Холодное лицо в нимбе белых волос — спокойное до отрешенности, черты застыли, словно на портрете, лишь на виске часто-часто пульсировала тонкая вена. Пальцы Владыки сдавливали пустой бокал, как чье-то горло, пока бокал не треснул и осколки не вонзились в ладонь.
Анаис чувствовала, что еще немного и она задохнется. Приподняв голову, Алмон наблюдал, как девушка, извивается, сопротивляясь кому-то невидимому. Прохладные пальцы разжались так же неожиданно, как и возникли. Анаис зашлась в приступе кашля, без сил падая на постель.
Патриций отряхнул ладонь. Кровоточащие порезы моментально затянулись, не оставив о себе напоминаний. От двери донесся неприятный царапающий звук. Когда Дракула пребывал в особо подобострастном настроении, он не стучал, а скребся в дверь. Патриций поморщился и бросил:
— Входи, Дракула, входи!
Из шкатулки на письменном столе, Георг взял тонкую черную сигару и вернулся в кресло у пустого камина. Вошедший вампир прямо сходу принялся докладывать о решении вопроса с Гаванью, и о том, что приготовления к приему идут успешно и близятся к завершению, и о том, что…
— Дракула, я говорил тебе, чтобы ты дверь не царапал?
— А? — осекся Дракула. — Кто царапал? Я царапал? Да никогда я не мог так поступить, у меня и ногтей-то приличных нет! — Старый вампир вытянул вперед пальцы с сантиметровыми белыми когтями. — Разрешите задать пару важных вопросов?
Патриций кивнул и перевел взгляд на полосы сигарного дыма, тянущиеся в бледнеющих солнечных лучах.
— Мегенавр спрашивает, какую цветовую гамму вы предпочитаете сегодня? Какое одеяние подобрать к приему? Будут ли особые пожелания?
— Пусть сам подберет.
И вампир про себя отметил, что когда Георг не высказывал никаких пожеланий касательно своей одежды, Мегенавр неизменно одевал его в черное, разве что с подбором металла каждый раз гадал, но ни разу еще не ошибся, точно попадая под настроение Патриция.
— Советник Скобар умолял уточнить, будет ли э-э-э-э… частный ужин после приема? В смысле… э-э-э-э… продолжение? Понадобятся ли жертвы?
— Скажу в течение приема.
— А еще…
— Всё, Дракула, всё.
Отдышавшись, Анаис поднялась, избегая смотреть в сторону «гнезда», и снова попыталась собраться с силами и начать сначала. Но на этот раз ничего не получилось — она боялась закрывать глаза.
Зала сияла тысячами живых огней — только ими, сведенными в необыкновенные огненные композиции, была украшена Малахитовая. С улетевших ввысь невидимых сводов лилась невесомо-прозрачная музыка. Прибывшие с различных планет и миров многочисленные гости отдавали должное общению друг с другом. Ни одна планетарная резиденция Солнечной не могла себе позволить столь масштабных собраний, нигде не могло одновременно разместиться такое количество лидеров и представителей планет. Поэтому начало собрания вышло несколько суматошливым — некоторые гости никак не рассаживались за столы, желая сразу же пообщаться с интересными или важными Появление Патриция ознаменовало начало приема, и суматоха стала стихать. Черное одеяние, усеянное бриллиантовой россыпью, напоминало звездное небо, грудь отягощала цепь лунного серебра с символами Высшей Власти Империи Марса. Как только Георг достиг центра Залы, его окружило людское кольцо, улыбчивое, шумное, разноликое. Какое-то время Патриций великодушно обменивался едва заметными кивками и ничего не значащими фразами и приветствиями, затем проследовал к трехступенчатому возвышению с резным цельно малахитовым столом и тремя креслами. Как только Георг занял центральное кресло, к нему присоединились Дракула и Палач. Патриций приподнял кубок, усыпанный Драгоценностями Космоса, кивнул и пиршество началось. Так как Патриций ничего не ел, лишь время от времени касался губами края кубка, глядя в Залу, Дракула с Палачом вынужденно голодали, не осмеливаясь жевать рядом с ним. Взгляд Георга скользил, пронизывал, нырял в это сравнительно маленькое, но бурное, взволнованное разноцветное море людей со всей отрешенностью и едва заметным ироничным презрением знатока человеческих глубин. Как вдруг взгляд его, ничего определенного не и