Это сейчас мне кажется: сорок с небольшим… в сущности, мальчишка. Тогда это представлялось иначе: после «Бега» Володя был живой классик. Или почти классик. Но в душе, по характеру и темпераменту он был моложе иных моих сверстников. И он, и Александр Алов, который был старше Наумова на четыре года, прошел войну, оказались необыкновенно живыми и молодыми. Мне нравилось в них все: открытость, доброжелательность, отзывчивость, великолепное чувство юмора, неуемная фантазия, которая превращала пустяк то в остроумный анекдот, то в блестящую по драматургии сценку. Но при этой легкости они были людьми одержимыми своим делом, своей профессией.
С Надей Леже в Национальном музее Фернана Леже Биот, 1970 год
Меня восхищала Володина дружба с Аловым. Как правило, они целый день проводили вместе на работе, причем загружены были порой непомерно. Писали сценарии (раньше сценарий существовал в трех разновидностях — литературный, киносценарий и режиссерский), проводили худсоветы, встречались с творческой группой, смотрели эскизы, декорации, слушали музыку, делали актерские кинопробы, выезжали на поиск натуры, пробивали или утверждали в высоких кабинетах заявки, сценарии, готовые фильмы своих коллег по Объединению, домой возвращались полуживые. Но проходило полчаса-час, и они звонили друг другу и долго говорили, обсуждая все, что произошло за день, смеялись, снимая напряжение, строили планы на следующий день.
Союз с Александром Аловым был удивительный по гармонии и взаимопониманию. Наблюдая за ними больше десяти лет, я пришла к выводу, что они существовали автономно, в творческом плане каждый был абсолютно самодостаточным, в принципе, они могли бы работать порознь. Но эти две глыбины составляли единое целое, нерасторжимое.
После года ухаживаний Володя сделал мне предложение. Его холостяцкая жизнь в четырехкомнатной квартире, которую он делил с бурундуком, осталась позади. Бурундуку пришлось потесниться, а мне — полюбить футбол и бокс. Помню, в ЗАГСе милая женщина, которая нас обоих узнала, долго и чуть-чуть стесняясь, рассказывала, как построить счастливую семейную жизнь. Володя дергался, нервничал; чернила еще не высохли на акте записи гражданского состояния, а мы уже мчались домой, к телевизору, потому что в тот день играл его любимый «Спартак». Точно ветром сдуло и наших свидетелей — Александра Алова и Леонида Зорина, которые тоже были болельщиками со стажем. Думаю, эта «неприличная спешка» немало удивила сотрудницу ЗАГСа.
Наталья Белохвостикова в роли Мари Луни «Тегеран-43», 1980 год
Свадьба у нас была тихая, скромная, отмечали ее в доме моих родителей. На свадьбе народу было немного, но люди действительно близкие: Алов, Герасимов, Макарова, Парфаньяк, Ульянов, Леонид Зорин… Я вообще считаю, что личное — это личное. Не люблю открытую жизнь, то, что мне дорого, я предпочитаю оставлять при себе, не люблю афишировать свои чувства, выставлять их напоказ. И Володя, при кажущейся его легкости, открытости, умении становиться центром любой компании, на самом деле человек закрытый, мало кто посвящен в его частную жизнь, допущен к подлинным переживаниям. О том, что я жду ребенка, знали только самые близкие: мама, папа, бабушка и Володя. Я скрывала этот факт до последнего дня, может быть, из суеверных соображений. Володя с Аловым встречались каждый день. Мы жили в соседних домах, по утрам за ними приезжала студийная машина, по пути на «Мосфильм» они завозили меня к родителям. Когда Володе позвонили из роддома, он тут же перезвонил Алову.
— Старик, поздравь, у меня родилась дочь!
На том конце провода воцарилась тишина, наконец Алов неуверенно произнес:
— Поздравляю. Ты — отец, а… кто мать ребенка?
— Как кто? Моя любимая законная жена!
— Да не может быть! Я же только вчера ее видел! — Алов был искренне сражен.
Стояла зима, я появлялась в широкой шубке, мое интересное положение трудно было заметить. Еще долго Александр Александрович не мог успокоиться:
— Как же так! Я воробей стреляный, — говорил он, — меня не проведешь. Но Наумов провел! А Белохвостикова ему в этом помогала!
Владимир Наумов в роли штабс-капитана («Гори, гори, моя звезда», реж. А. Митта, 1969 год)
Мы с Володей абсолютные противоположности, и при этом вместе сорок четыре года. Не только дома, но и на работе. Володя человек темпераментный, даже взрывной, в нем кипит энергия. Я же совсем не умею конфликтовать, считаю, что всегда можно договориться, главное — понимать, что по-настоящему важно в жизни, что первостепенно. Он — действующий вулкан, я — человек покоя. Так что у нас нормальная семья — единство противоположностей безо всякой борьбы. В самом начале нашей семейной жизни я расставила для себя приоритеты: раз у меня есть дом, семейное тепло, я должна их беречь. Тем более что актерская профессия непредсказуема: сегодня тебя снимают, завтра — нет. И если при этом у актрисы нет семьи, это страшно. Можно легко оказаться «у разбитого корыта». Я всегда отказывалась от ролей, которые бы меня выгнали из дома на большой срок. Володя же, напротив, считал, что я должна сниматься, играть разные роли, у разных режиссеров. При этом, когда я, снимаясь у других режиссеров, пыталась с ним советоваться, он всегда увиливал, ссылаясь на то, что не имеет права вторгаться на чужую территорию.
Бракосочетание Владимира Наумова и Натальи Белохвостковой. Свидетели Александр Алов (слева) и Леонид Зорин (справа)
Работа — это прекрасно, но за количеством я никогда не гналась; во-первых, была разборчива, во-вторых, знала: мой дом — это мой тыл. Я люблю возвращаться домой, туда, где меня любят и ждут. Без любви вообще невозможно создать что-то серьезное — ни в жизни, ни в работе. Нельзя включиться в работу, не полюбив ее, — для меня это просто немыслимо.
Конечно, по сравнению с другими актрисами я нахожусь в более привилегированном положении: мой муж — режиссер, я — его актриса. Начиная с «Легенды о Тиле», я снималась во всех фильмах Алова и Наумова, во всех фильмах, снятых Володей после смерти Александра Александровича. Более того, начиная с «Тегерана-43» главная женская роль писалась «на меня». Но такое положение дел имеет свою оборотную сторону, во всяком случае, я так чувствую: ответственность возрастает многократно, когда работаешь с мужем.
Вот мы и подобрались к главному вопросу: трудно ли мне сниматься у режиссера Наумова? И да, и нет. Трудно, потому что, работая с мужем, я особенно остро, иногда болезненно, воспринимаю все, что касается съемки в целом. Хочется, чтобы все шло хорошо, ничто не мешало, чтобы он не мучился, не переживал из-за разных неурядиц, которые неизбежны на площадке. Кроме того, я чувствую огромную ответственность за то, что делаю как актриса. Я не имею ни малейшего права ошибиться, подвести мужа.
С другой стороны, мне легче, потому что я проживаю вместе с Володей всю картину, с того момента, когда она только задумывается. Мы обсуждаем все, в том числе и мою роль. Я все время в материале, я знаю, почему, как и что меняется. Из дома работа перемещается на съемочную площадку, оттуда опять домой, где мы обсуждаем прошедший день, выверяем отдельные моменты роли, всей ленты в целом. За время совместной жизни мы научились понимать друг друга практически без слов. Не только в работе, но и в повседневной жизни случается так, что я только о чем-нибудь подумаю, а Володя уже озвучивает мою мысль. Володя знает меня гораздо лучше, чем я сама. И я ему очень верю.
На съемках Володиных фильмов я не только как актриса, но и как жена вижу все, что происходит вокруг, творческие и производственные проблемы, нестыковки и рвусь, чем могу, помочь. Если по какой-то причине что-то не ладится, а такое часто бывает в кино, я готова все отдать, только бы все шло как надо. При этом я знаю, что Володя будет переживать, если мне, например, холодно; если я больна, никто, кроме него, этого знать не будет, но это ни в коей мере не снимает с меня ответственности. Наоборот, мне очень стыдно, если я что-то не так делаю. И все-таки я больше всего люблю то время, когда Наумов снимает фильм, а я в нем снимаюсь, и мы все время вместе…
«Легенда о Тиле». Карнавал
Я не буду рассказывать обо всех моих ролях в фильмах Алова и Наумова, об этом интересно вспоминает Володя на страницах настоящей книги. Скажу только одно: что для актера жить в мире, который талантливо и кропотливо создают вокруг него режиссеры Алов и Наумов, — невероятная ответственность. Нельзя допустить неправды. С этим я впервые столкнулась на «Тиле». Масштаб материала огромный, масштаб реконструкций колоссальный: воссоздание предметной среды XVI века, подлинные костюмы, сложнейшие декорации, уникальные пейзажи, человеческие фигуры, будто сошедшие с полотен великих голландцев, ожившие лица. Для Алова и Наумова все имело первостепенное значение, все было важно, ничто от них не ускользало, ни единая деталь, которую потом на экране и не разглядишь. Пока не уточнят все до последней мелочи, не успокоятся, не дадут команды «Мотор!». Поэтому и актеры работают с полной самоотдачей.
Помню, как безропотно стоял по грудь в болоте и катился по мокрому глинистому склону Евгений Леонов. Причем незадолго до съемок он перенес тяжелейший инфаркт, а играть ему приходилось в толщинках, которых по ходу фильма становилось все больше, но ни разу никто не слышал от него ни одной жалобы. На этой физически трудной картине все — артисты и неартисты — работали самоотверженно.
Весело сейчас вспоминать сцену казни Тиля; по обычаю того времени, приговоренного могла спасти женщина, которая возьмет его в мужья. Так Неле спасала его от виселицы. Снимали сцену под проливным дождем, но он был не настоящим: потолок павильона весь состоял из маленьких трубочек, и по ним струилась вода; мы снимали эту сцену два дня и, несмотря на все ухищрения (под костюмы нам надевали целлофановый чехол), были мокрые насквозь.
Есть сцена, когда по воде, по мелководью, бегут десятки собак редчайшей породы хорт — это длинные борзые бесшерстные псы, которых скорее можно увидеть на старых гравюрах, чем в жизни. Они бегут, разбрызгивая вокруг себя тысячи брызг. Это снимали в режиме замедленной съемки, и казалось, изящные псы зависают в воздухе, как в балете. Вместе с ними по воде бежали Тиль и Неле, наряженные в придворные одежды, а под ними водонепроницаемые костюмы. Мы снимали этот эпизод в общей сложности шесть-семь часов, а на экране он длится несколько минут, но получилось, по-моему, фантастически красиво. Все это говорит лишь об одном — о скрупулезности и высокой требовательности режиссеров ко всем, кто вместе с ними делает фильм.