Помню, как слушала Галича. Многие его в то время слушали на магнитофонах, а я еще видела — большого раненого человека. Отважного гения. Жертву режима. Такие эмоции на всю жизнь.
Помню закрытый показ пьесы Леонида Зорина «Дион» в Театре им. Вахтангова о наивном мудреце то в фаворе у властей, то в изгнании. «Римскую комедию» (другое название «Диона») уже закрыли в Ленинграде, где в БДТ ее поставил Товстоногов. Вахтанговцы впервые играли спектакль на зрителях, среди которых были «вершители», и не знали, что ему уготовано — жизнь или полка.
И таких примеров много. Талантливые люди не могут быть рабами, они сопротивляются, когда их душат. Я счастлива, что была знакома с такими людьми.
«Я брежу его добротой»
«Я брежу его добротой», — сказал об отце трогательный, взволнованный до слез Сергей Иосифович Параджанов в документальном фильме «Алов». Сейчас, когда нет Параджанова, нет Чухрая, Самсонова, Швейцера, Бондарчука (все они давали интервью для фильма об отце), когда доброта стала дефицитом, эти слова звучат еще более пронзительно и обреченно.
Конечно, личность отца не исчерпывается этим качеством. Много замечательных, от сердца идущих слов написано о нем в этой книге. Спасибо всем, ушедшим и живущим друзьям и коллегам, выдающимся людям нашей культуры.
Замечательный драматург и прозаик Леонид Генрихович Зорин через 30 лет после ухода отца сказал мне: «Боль не проходит. Редкий был человек твой папа, мой друг! Цельный». Надолго засело у меня в голове это рядовое слово, слишком простое для великого мастера диалога, знающего цену слову, знающего, что слово единственно. Сидело занозой, а потом вдруг зазвучало музыкой. Но, только начав писать эти воспоминания, по филологической привычке я заглянула в словарь синонимов и теперь всем советую, потому что синонимов обнаружилось свыше четырех десятков, они неблагозвучны, но мне подходят. Цельный — сделанный целиком, монолитный, поэтому неделимый, то есть завершенный, доведенный до конца, следовательно, обладающий внутренним единством и самодостаточный.
Вот такой мой отец Александр Алов — солдат, кинорежиссер, русский интеллигент.
Из последних фотографий. 1983 год
«Все мы родом из детства». Я ставлю здесь точку, хотя мои шестнадцать — это лишь половина срока, отпущенного нам с папой для самого прекрасного общения, которое только возможно между любящим отцом и любящей дочерью. Конечно, наше взрослое общение продолжалось… Для меня оно продолжается по сей день. Знаешь, папа, у меня все хорошо. Спасибо тебе за все.
Фильмография
«Тревожная молодость»
Киевская киностудия, 1954 (по роману Владимира Беляева «Старая крепость»)
Авторы сценария: Владимир Беляев, Михаил Блейман
Оператор: Александр Пищиков
Художник: Владимир Агранов
Композитор: Юрий Щуровский
В ролях: Александр Суснин (Василий Манджура), Михаил Крамар (Петька Маремуха), Тамара Логинова (Галя Кушнир), Николай Рыбников (Котька Григоренко), Сергей Гурзо-ст. (Яшка Тиктор), Николай Крючков (большевик Тимофей Сергушин), Григорий Гай (Никита Коломеец), Борис Бабочкин (секретарь ЦК КП(б) У), Юрий Лавров (Печерица)
Репетиция. В центре — Владимир Наумов. Михаил Крамар (Петька Маремуха, слева) и Александр Суснин (Василь Манджура)
Эпизод в гимназии. Александр Хвыля в роли сотника
Бурный темперамент и строгая достоверность в воссоздании эпохи, чувство целостности и богатство деталей, которые тонко подмечают и передают режиссеры, — этим сразу привлекла «Тревожная молодость». Быт был воскрешен на экране так точно и живо, с таким обилием колоритных подробностей, что порой кажется, будто бы фильм снимали непосредственные свидетели событий тех лет.
Тамара Логинова (Галя Кушнир)
Сергей Гурзо (Яшка Тиктор, слева) и Николай Рыбников (Котька Григоренко)
Николай Крючков (комиссар Сергушин) и Леня Цыпляков (Василь в детстве)
Трилогия Алова и Наумова («Тревожная молодость», «Павел Корчагин» и «Ветер») — насквозь, до основы пленки и от ракорда до ракорда советское, мобилизованное и призванное искусство XX съезда, прямо наследующее классический историко-революционный фильм 30-х, «Максима», «Чапаева». А уж изменения поэтики, и экспрессивность, и нервность, и чуть-чуть надрыва — как же иначе? Мало ли пронеслось над страной с максимовски-чапаевских времен?
Старая крепость
Николай Рыбников (Котька Григоренко)
Юрий Лавров (Зенон Печерица)
Агитконцерт — «Чарльстониада, или Что буржуям надо»
Все три фильма, сделанные Аловым и Наумовым, посвящены комсомолу, людям, которые находятся в том счастливом возрасте, когда у человека складываются убеждения, когда он, полный нерастраченных сил, начинает жить. В картине «Павел Корчагин» режиссеры выдвинули на первый план исконные права кинематографа на свою особую, лишь ему присущую выразительность. Они… сумели добиться… возрождения некоторых приемов кинематографа — и в точке зрения аппарата, и в принципах освещения, и во внутрикадровой композиции, какие давно уже (и напрасно!) признавались старомодными или даже архаичными.
Они (Алов и Наумов) восстанавливали в правах киностили конца 20-х — начала 30-х годов, они жаждали вернуть кинематограф кинематографу. <…> В то время как в среднем прокате цвела театральность… <…> два молодых режиссера рванулись куда? В незабываемое прошлое! В резкую веселую, графичную ритмику, в «монтаж аттракционов», где если и нет психологизма, зато есть динамика и чистота и где летит кувырком вся декоративная, тяжеловесная фактура. Теперь, ретроспективно, вы угадываете в «Тревожной молодости» основные черты стиля Алова и Наумова:
— ненависть к охотнорядству, к тупой плоти, к опереточному самодовольству сытости… то самое, что потом, в «Ветре», даст парадоксальную и нелепую фигуру проститутки, вываливающейся в революцию прямо из кортежно-кружевных бонтонов, а еще позднее, в «Мире входящему», выявится у Алова и Наумова хрустом разбитой посуды под колесами войны, исковерканными вещами, развеянным, раскромсанным бытом — эти мечтатели всегда не любили быта;
— упоительное, несколько абстрактное движение, которое противостоит этому нелепому миру вещности: ветер в глаза, смерть на бегу, на ходу, на скорости, когда не чувствуешь веса своего, когда остается одна эта, взмывающая, яростная сила духа.
«Павел Корчагин»
Киевская киностудия, 1956 (по роману Николая Островского «Как закалялась сталь»).
Автор сценария: Константин Исаев
Операторы: Илья Миньковецкий, Сурен Шахбазян
Художник: Владимир Агранов
Композитор: Юрий Щуровский
В ролях: Василий Лановой (Павел Корчагин), Эльза Леждей (Рита Устинович), Тамара Страдина (Тоня Туманова), Владимир Маренков (Иван Жаркий), Павел Усовниченко (Жухрай), Лев Перфилов (Франц Клавичек)
На МКФ в рамках VI Всемирного фестиваля молодежи и студентов в Москве (1957) — Серебряная медаль.
На I ВКФ (1958) — поощрительные дипломы.
Я считаю, что фильм «Павел Корчагин» является наиболее талантливой работой советской кинематографии за 1956 год, и выставляю ее по праву на соискание Ленинской премии в области искусства (по кино).
Для меня «Павел Корчагин» был не только победой Алова и Наумова, а победой всего нашего поколения.
В фильме о Павле Корчагине есть правда, жестокая, суровая правда жизни. Именно это — основа режиссерского видения, видения сценариста, видения операторов, актеров, декораторов. Это взволнованное искусство, это не бездушная иллюстрация.
Художник В. Агранов, А. Алов, оператор И. Миньковецкий
Александр Алов на репетиции «Павла Корчагина»
Василий Лановой (Павел Корчагин)
Поезда брали штурмом. В центре Эльза Леждей (Рита), Василий Лановой (Павел Корчагин).
Здесь романтическое доведено до предела, до фанатизма, до ненависти ко всему, что не может встать на эту гипотетическую высоту духа. <…> Корчагин скачет с шашкой наголо, пригнувшись к гриве коня, кричит: «Даешь!» — и это тоже не быт, а песня, не будни, а оживающая легенда.
А имеем ли мы право пройти мимо такого явления, когда каждый из критиков начинает с того, что мы видели чрезвычайно талантливое произведение. А если это так, то мы можем себя поздравить с рождением больших, талантливых художников с большим сердцем, ясным умом.
Кто-то сказал, что в картине есть жертвенность. Да, по-моему, есть. И это — пафос, патетика в истинном смысле слова. Ибо если люди чем-то жертвуют и есть жертвы, то как же не быть жертвенности? Не понимаю. <…> И жертва, и трагичность, и самые страдания даются в фильме глубоко, серьезно, даже страшно, а обреченности нет и внешнего оптимизма нет. <…>
Вспомним образ самого Николая Островского! Разве не страшно? Конечно, страшно. Из страшного, из выходящего за пределы обычного рождается высокое содержание подвига.
Громадная, суровая, непреклонная сила в образе Павла Корчагина в этом фильме взята из самого страшного, чем был проникнут подвиг. Хорошо это или дурно?
Мне думается, что это верно и хорошо.