тянувшиеся отсюда на север на сотни миль и формирующие сердце Альп, являются, по словам Форти, «не более чем отчаянной попыткой земли вскарабкаться подальше от места вторжения неотвратимо надвигающегося гиганта [Африканского континента]... Вся Карпатская гряда выгибается в сторону от притеснителя». (Одна из наиболее известных гор Альп, Маттерхорн, представляет собой впечатляющий результат этого процесса: верхний сегмент на самом деле часть «Африки», которую вытолкнуло целиком поверх «Европы».) Далее Форти продолжает уподоблять процесс формирования Альп тому, как на скатерти образуются складки: «Если положить ладонь на скатерть и двинуть руку по столу вперед, то ткань начнет сминаться, возникают складки... Продолжайте двигать руку, и складки будут заваливаться, а самая задняя постепенно будет наползать на предыдущие, образуя напластование складок... Альпийские горы можно рассматривать как скверно приготовленную лазанью, с плохо уложенными слоями и смятую при запекании».
По мере того как Альпы поднимались, они подвергались выветриванию, стачивались под действием воды, ветра и — в особенности — движущегося льда. В прошлом в Альпах существовали громадные ледники, в десятки километров длиной, которые продолбили широкие, прямые, с крутыми склонами долины, как, например, долины Роны и Инна, и оставили после себя вытянутые, напоминающие палец озера, такие как Комо, Лаго Маджоре, Лугано, Женевское и Фирвальдштетское. Сейчас ледники отступили в более высокие части гор, но и уцелевшие по-прежнему огромны; наибольшее впечатление производит Алечский ледник, его начало можно видеть ниже Юнгфрауйох, а массивный ледяной поток извивается на двадцать три километра на юг в направлении долины Роны, где его можно видеть у Беттмеральпа возле Брига. В числе прочих ледников, издавна пользующихся популярностью как у туристов, так и у ученых, — Пастерце, чей исток расположен ниже Гроссглокнера, самой высокой горы Австрии; Ронский ледник, талые воды которого питают реку Рону; и череда каскадов ледяных потоков возле Шамони, в сердце Французских Альп, включая ледник Аржантье и Мер-де-Глас.
В прошлом для ученых оставалось загадкой и то, как действовали ледники, и то, чем они по сути являются, и из-за окружающей их тайны эти ледяные потоки казались столь же притягательными и зловещими, как и высокие пики, в тени которых они рождались. Около трех столетий среди туристов и ученых был популярен ледник Мер-де-Глас, знаменитый благодаря своему эффектному волнообразному изгибу, образованному при спуске с массива Монблана в лесистую долину Арва, сразу к северу от Шамони. В 1741 году два англичанина, Уильям Уиндэм и Ричард Покок, совершавшие в том районе восхождение, побывали на леднике и рассказали об огромных расщелинах на ледяной поверхности, которые способны без труда поглотить искателей горного хрусталя и могут прекрасно сохранять их тела в ледяной гробнице на протяжении десятилетий. (Для Альп эти два путешественника были весьма эксцентричными особами: Покок только что вернулся из поездки по Египту и Палестине и однажды, отправляясь в горы, облачился в тюрбан, восточный халат и сандалии: неудивительно, что подобный наряд вызвал необычайный интерес у местных пастухов.) Двадцать лет спустя де Соссюр так описывал словно бы покрытую рябью поверхность того же самого ледника: «море, неожиданно замерзшее, но не во время бури, а в тот миг, когда ветер стих, когда волны, хотя и высокие, успокоились и округлились». (Страстный любитель Альп Альберт Смит, который в 1850-х годах по всему Лондону показывал театрализованное представление о своем восхождении на Монблан, позволил себе не согласиться с Соссюром, когда в 1838 году посетил ледник. «Рассказ, что Мер-де-Глас напоминает неожиданно замерзшее море во время шторма, — полная ерунда, — писал Смит. — С Монтанвера он походит скорее на увеличенное в размерах вспаханное поле».) К 1785 году в Шамони было три гостиницы, которые принимали пятнадцать сотен туристов ежегодно; в числе сувениров в городке на продажу предлагали горшочки с местным медом и кристаллы, найденные местными крестьянами высоко в горах.
В 1779 году городок посетил немецкий поэт Иоганн Вольфганг Гёте, который намеревался «ходить по самому льду и рассматривать эти глыбы вблизи». Взбираясь на Монтанвер, скалистое обнажение породы, которое господствует над Мер-де-Глас, он набрел на уединенный деревянный домик, известный как Шато-де-Фоли. Этот домик поставил англичанин по имени Блэр, устроив в ней личный винный погреб и бар для своих друзей. Всего через тридцать лет сюда приехал поэт Перси Шелли; вместе с женой Мэри он предпринял осторожную прогулку по ледяным пещерам, пробитым в толще ледника, а затем им рассказали, как два голландских туриста выстрелили в одной из пещер из пистолета и на них свалилась ледяная глыба. В том же веке, но позже, здесь побывал еще один писатель — Марк Твен в очерках «Пешком по Европе» писал, что стены туннеля «испускали густой мягкий голубой свет, производивший очень приятное впечатление», и что от ледяных стен исходило «нежное голубое сияние»[2].
По ту сторону границы, в Швейцарии, многие ледники производят впечатление не менее сильное, чем Мер-де-Глас, — хотя ни один из них не обладает подобной известностью и к ним не так-то легко подобраться. В 1673 году некий англичанин по имени Муральт опубликовал в «Философских трудах» Королевского общества письмо о леднике Гриндельвальд; приведенное им описание ледника, расположенного под Айгером, сопровождалось наброском, иллюстрирующим то, что он увидел. Он описывал, как ледник рос, «увеличиваясь в размерах, отчего происходил громкий треск. Там были большие впадины и пещеры... когда светило солнце, видны были различные цвета, словно бы через призму». Он также сообщал о «жутком шуме, который перепугал всю округу», когда в летнюю жару лед стал трескаться и коробиться, и продолжал далее описывать поверхность ледника, которая «не ровная и гладкая, но имеет глубокие провалы, пригорки и вздутия, а иногда выглядит как волнующееся море, чьи бурные валы замерзли в одно мгновение в своем самом яростном движении». Он упоминал огромные расселины, узкие глубокие щели и трещины в поверхности ледника (каковые являются результатом того, что лед в буквальном смысле раскалывается и разрывается при движении), уподобив их «ледяным клыкам смерти». В своей книге «Швейцария», вышедшей в 1950 году, Джон Расселл писал о Ронском леднике, однако, описывая его вид, предпочел не прибегать к аналогии штормового моря; вместо этого Расселл отметил, что лед «имел текстуру языка (складчатый, скользкий и чешуйчатый) какого-то доисторического чудовища». В книге «Пешком по Европе» Марк Твен дает иронический отчет о посещении другого швейцарского ледника, Горнеровского, расположенного над Церматтом. Будучи достаточно осведомлен о ледниках, чтобы понимать, что они движутся, он ступил на лед, «закрыл книгу и выбрал получше место, чтобы любоваться видами». Обнаружив, что окружающий вид нисколько не меняется, а сам он никуда не движется, Твен открыл свой путеводитель, чтобы найти расписание движения ледников (такового не оказалось — но Твен клялся, что оно должно было быть, и если не у Бедекера, то у Брэдшо — в хорошо известном в то время справочнике расписания движения общественного транспорта).
Разумеется, Горнеровский ледник движется — но очень медленно. (Можно сказать, что в действительности он движется леденяще медленным шагом.) Хотя первые ученые, исследовавшие ледники, и понимали, что те движутся, точный механизм этого движения оставался тайной на протяжении многих веков. Де Соссюр полагал, что жар земных недр вызывает таяние самой нижней части ледника, и тот скользит по слою талой воды. В 1837 году Агассис, которого поставила в тупик обнаруженная им в Лохцайтене окаменелость рыбы, имеющая странно вытянутый вид, выступил с радикальным предположением, что некогда всю Европу, от полюса до Альп, покрывал лед и что внешний вид гор в значительной мере обусловлен результатом движения ледников в прошлом. На первых порах научным сообществом XIX века идеи Агассиса были с насмешками отвергнуты. Преподобный Адам Седжвик из Британской ассоциации, услышав доклад ученого в Дублине, в таких словах отозвался о теории Агассиса: «Пространное и бестолковое гипотетическое рассуждение, источник которого — в глубинах невежества». Сэр Родерик Мурчисон, президент Лондонского Королевского географического общества, писал, что если бы кто-то согласился с «предположением Агассиса о том, будто самые глубокие долины Швейцарии когда-то заполняли снег и лед, то с такими людьми говорить совершенно не о чем».
Но Агассис был уверен в собственной правоте и продолжал упорно отстаивать выдвинутую теорию: для своих исследованиий на леднике Унтераар в Бернском Оберланде он выстроил крошечную хижину, которую окрестил «Отель де Невшателуа» (в честь родного города). На полу хижины лежали плоские каменные плиты, вход закрывала занавеска, а кухней служили высеченные во льду ниши. Из этого великолепно расположенного логова Агассис мог вблизи изучать протекающие на леднике процессы. В какой-то момент он оказался непосредственным свидетелем образования расщелины на леднике. «Я услышал... звук, подобный дружному ружейному залпу... ледник буквально содрогнулся... у меня между ногами возникла трещина и быстро побежала по прямой через ледник», — записал он позже. В конце концов собранные данные Агассис опубликовал в книге, озаглавленной «Опыты о ледниках» (1841), которая, по слухам, была написана за одну ночь. На следующий год ученый побывал в Великобритании, где выступал с лекциями, предложив для обсуждения свою теорию ледниковых периодов и поразив скептически настроенную аудиторию заявлением, что всего четырнадцать тысяч лет назад огромные площади Европы покрывал лед.
Относительно ледниковых периодов Агассис был прав, но в вопросе о движении ледников ошибался. Ученый полагал, что источником движения ледников является процесс расширения, когда замерзающая вода заполняет трещины и тем самым как-то толкает всю структуру. Тем не менее ледники в действительности движутся на тонкой пленке талой воды, образующейся благодаря трению между скальной породой и движущимся льдом, которое согревает породу и плавит лед, образуя смазку. Кроме того, и даже в большей степени, течет сам лед; благодаря свойству пластичности лед способен сжиматься и растягиваться, так что расщелины могут закрываться и целиком поглощать любые упавшие в них обломки породы. Эти представления были развиты в 1840-х годах еще одним эксцентричным гляциологом, угрюмым шотландцем Джеймсом Форбсом, который считал ледники имеющими едва ли не духовную сущность. Проводя свои исследования, Форбс исходил сотни миль по Французским Альпам, погрузившись в отшельническое общение с природой и сторонясь всякого замеченного им туриста. В книге «Путешествия по Савойским Альпам» Форбс писал: «Ледник — это отражение потока времени, бесконечный свиток, на чьей безупречной основе запечатлена последовательность событий, даты которых далеко выходят за пределы памяти человечества». Форбс, венцом карьеры которого стал пост ректора университета Святого Андрея в Шотландии, оказал огромное влияние на Джона Тиндалла, инженера, работавшего на строительстве железных дорог и позже ставшего естествоиспытателем, который в 1860 году написал одну из классических работ по гляциологии — «Ледники Альп».