Прочитав открытку, Ирокезов перевернул ее и без любопытства стал рассматривать картинку, словно она могла помочь в принятии решения.
— Елена, жена царя Менелая. А? Парис? Хороша баба?
Парис в ответ только икнул.
— Хошь, женю?
Несмотря на потрясение, разума Парис не утратил. Как разговаривать с Ирокезовым, чтоб добиться желаемого он знал.
— Слабо тебе…
Ирокезов, рассчитывавший услышать «Да» и посмеяться над убогим, стремительно повернулся к почтальону и, побурев от негодования, переспросил:
— Мне? Слабо?
Судя по тону, которым были произнесены эти слова, за ними должна была последовать прежесточайшая трепка, однако обошлось. Опережая действия Ирокезова старшего, Парис печально кивнул не свою ногу. Ирокезов враз остыл.
— Черт с ними, с ногами! Знаешь, что у мужика самое главное?
Покраснев, Парис кивнул.
— Покажи! — Потребовал Ирокезов младший.
Парис показал. Ирокезов старший глянул краем глаза и остался доволен.
— Так вот с тем, что у тебя есть, я из тебя греческого героя сделаю! В книги попадешь, в газеты! На. Дарю.
Он сунул ему в руку открытку с Еленой.
— Через два часа отъезжаем. Иди, соберись.
Через два часа из ворот Трои выехали трое.
Парис мчался на казенном велосипеде, а Ирокезовы крутили педали самодельного тандема. Заглушая свист ветра Ирокезов старший то и дело орал что-то вырывавшемуся вперед Парису, но до того долежали только обрывки фраз:
— Я Менелая давно… Сволочь…. Добром не отдаст… Красть будем… Как два пальца….
Ирокезов младший в разговоре участия не принимал. Сидя позади папаши, он, манкируя прямыми обязанностями, играл не лютне запрещенный к распеванию романс «Любовь гладиатора».
Царь Менелай жил в маленьком городишке из сострадания к которому, история не сохранила его названия. Ирокезовы и Парис прибыли туда только под утро. Оставив своих спутников у одного из знакомых, Ирокезов старший пошел побродить по городу и разнюхать что тут и как. Вернулся он быстро и с озабоченным видом.
— Успели вовремя. У тебя, оказывается, есть соперник.
— Ноги! Сколько у него ног? — спросил Парис мерявший всех одной меркой и заплакал, не дожидаясь ответа.
— Дались тебе его ноги… — Поморщился Ирокезов старший.
— Что за конкурент? — поинтересовался Ирокезов младший.
— Черт его знает. Какой-то датский принц.
— А-а-а-а, — протянул сын. — А нам он ничего плохого не делал?
Ирокезов старший пожал плечами.
— Ну, значит, не успел еще, — успокоил свою совесть Ирокезов младший. Они немного помолчали.
— Странные у них тут нравы, — удивился вдруг неожиданно пришедшему озарению Ирокезов младший. — Женщина замужем, а у нее столько поклонников…
— Азия… — меланхолично откликнулся Ирокезов старший. — Чего ж ты хочешь?
Парис упал духом. Принц, да еще с обеими ногами? Такого барьера ему не перепрыгнуть.
Увидев, что дух Париса упал ниже плинтуса, Ирокезов старший пришел в себя.
— Не робей, одноногий. Как обещал, так и сделаю.
Красть Елену решено было ночью….
Подойдя к дворцу, налетчики столкнулись нос к носу с призраком.
— Никак туман? — спросил Ирокезов младший.
— Я призрак, — с достоинством ответило приведение.
— Чей же? — поинтересовался вежливый Парис.
— Я тень его отца, — отрекомендовался фантом.
— Будешь под руки лезть — перекрещу, — пообещал Ирокезов старший, заопасавшийся, что призрак начнет вредить. Призраков он не опасался, а вот вредителей…
— Я посмотреть пришел, — робко возразил призрак.
— Без сопливых обойдемся? — спросил Ирокезов у сына, не сводя взгляда с привидения. Подумав, тот кивнул.
— Обойдемся.
— Видишь — обойдемся… А подглядывать будешь — все одно перекрещу!
Ирокезов начал злиться.
— Тьфу на вас, — обиделся призрак. — Мне самому их отношения вот где.
Он чиркнул туманной ладонью по туманному горлу.
— Это меняет дело, — пошел на попятную Ирокезов старший. Одним взглядом оценив возможности нового помощника, он дал ему задание напугать стражу.
— Пугать до смерти. В плен не брать!
— А потом?
— А потом — суп с котом, — туманно ответил Ирокезов. — Что ж мне тебе все секреты открыть?
Врал он, конечно, хитрил… Честно говоря, что будет потом он и сам не знал. Призрак угукнул, и взлетев, поплыл к караульному помещению. Через секунду там раздался крик ужаса, и все стихло.
— Готово, — призрак призывно замахал рукой из чердачного окна.
— Молодец папаша, — восхитился Парис. — Экая диковина. Без рук, без ног, а ворота отворяет.
Ворота и в самом деле были распахнуты настежь. Похитители быстро пробрались к покоям царицы, сея на своем пути хаос и разрушение. Но около дверей спальни их остановил свирепый окрик.
— Стой! Бросай оружие! — крикнул старый и злобный самурай Го, чудом уцелевший после взрыва на Фудзияме.
Рядом с ним стоял молодой Тю-Мень, внучатый племянник того самого Тю-Меня, который погиб при разрушении Фудзиямы. Тю-Мень со значительной скоростью демонстрировал приемы карате и борьбы борицу.
— Эй, Го, — сказал Ирокезов старший. — Зачем ты связался с этим дураком?
Го в ответ тонко оскалился:
— Да. Он не умен, но ашиваза его хороша!
В эту секунду из-за закрытой двери появилась тень отца соперника и оглушительно свистнула в ухо старого самурая. Го сказал «ох» и упал, выронив отлично заточенную катану. Воспользовавшись его замешательством, Парис и Ирокезов старший проникли в спальню, выломав дверь кулаком.
Елена мирно спала и тихонько похрапывала во сне.
Распалившийся Парис попытался полезть к ней с поцелуями, но Ирокезов остановил его.
— Ты куда это, шкодник? Ты женись сначала!
Зажатый мощной рукой Ирокезова старшего, почтальон колыхался в воздухе, не достигая ногой изукрашенного мозаикой пола.
— Ну как? Брать будешь? Завернуть?
Парис, почувствовав, что желанный час близок, закивал и начал сноровисто скатывать суженную в одеяло. Взвалив узел на плечи, проворно ринулся к двери…
Через минуту они уже нажимали на педали, стремительно уносясь навстречу новому витку истории.
Два дня спустя разгневанный Менелай осадил Трою.
Так началась долгая Троянская война.
Ирокезовы отлично знали пределы своих сил, и, не стесняясь, применяли их, где попало. Иногда это шло на пользу окружающим, иногда во вред.
Последнее, конечно, случалось гораздо чаще, ибо интересы Ирокезовых редко совпадали с интересами человечества. При своём поистине сказочном могуществе Ирокезовы вполне могли стать чьими-нибудь королями, царями, императорами, но это не прельщало ни отца, ни сына. Когда-то давним давно Ирокезов старший, по-доброму улыбаясь мудрецам, так ответил депутации индийских йогов, тщетно уговаривавших Ирокезовых взять власть в свои руки и облагодетельствовать человечество вечным миром.
— А на хрена это все мне?
Мудрецы действительно были умными людьми, и поэтому разговор быстро закончился.
Объяснялось это просто. Как человек действия Ирокезов старший не любил однообразия и тем более не любил однообразия безделья, а став чьим-нибудь повелителем он неминуемо стал бы бездельником.
Конечно, были минуты безделья и у Ирокезовых — отдых нужен даже всесильным. Желая отдохнуть, они отправлялись обычно в какой-нибудь приморский городок, где веселились до тех пор, пока тяга к перемене мест вновь не бросала их по миру.
Но, даже оставаясь на отдыхе, Ирокезовы совершали деяния, влияющие на ход мировой истории.
В то знаменитое лето 490 года до нашей эры они отдыхали на побережье моря, в селении, неподалеку от греческого городка Марафона.
Дни отдыха были похожи один на другой как щенки одного помета. Почти весь день герои проводили на берегу, поглощая солнечные лучи и йод. Загар хорошо приставал к северным телам Ирокезовых и поэтому к исходу третьей недели они загорели так, что совершенно сливались цветом с рыжим песком.
Жизнь текла сквозь них легко и стремительно, но однажды утром Ирокезова старшего разбудил топот ног и лязг металла. Под окнами шло войско. Мрачные бородатые греки шли к морю, на Марафонскую равнину. Злой спросонья, с мутными глазами, Ирокезов старший высунулся из окна.
— Что, другого места не нашли? Топаете тут… Спать не даете…
Он нашел взглядом командира, закованного в панцирь и нещадно сверкавшего на солнце, сказал:
— Эй ты, дерьмо в жестянке, уйди пока рога не обломал.
Войска быстро свернули на параллельную улицу.
Ирокезов старший закрыл окно, лег на правый бок, зажмурил глаза, но уснуть уже не смог. Сон пропал, словно гоплиты унесли его на кончиках пик. Поворочавшись в постели, Ирокезов растолкал сына.
— Сынок, тут нынче войско прошло. Не слыхал куда?
Не выспавшийся сын помотал головой.
— Папенька! — укоризненное сказал он — Ты же знаешь, ежели я проснусь, то уж не усну, хоть стреляй в меня из огнемета. А?
Ирокезов старший смущенно почесал ухо.
— Ну, извини. Всю жизнь не проспишь. Все одно когда-нибудь просыпаться придется.
День было решено провести по старому распорядку. Через полчаса, с привычным грузом за плечами, они вышли из города, направляясь на пляж. Этот пляж Ирокезовы облюбовали давно. Каждый день из трех прошедших недель они приходили сюда, неся за плечами амфору с вином и корзину еды. Это был и завтрак, и обед, и ужин. День проходил незаметно в воспоминаниях из богатой происшествиями жизни, в поучениях Ирокезова старшего и насмешках над ними Ирокезова младшего.
Мягко говоря, пляж этот был малолюден, а если называть вещи своими именами, то человек на нем был такой же редкостью, как и счастливый понедельник: люди вокруг работали, и отдыхать им было некогда. Однако в этот раз, поднявшись на дюны, они увидели два стоящих враг против врага войска.
Персы против греков.
Между ними была полоса песка, свободная от людей, своего рода демилитаризованная зона, шириной метров 300, по краям которой, переступая с ноги на ногу, стояло несколько тысяч человек.