На последнем курсе однокурсник Мэгги по имени Кевин Кисмет изобрел приложение с геолокацией для онлайн-знакомств, RoseBox, которое подбирало пользователям партнеров на основе общих психологических травм. Идея Кевина заключалась в том, что расовая и классовая принадлежность, образование, музыкальные предпочтения и внешность – слишком поверхностные критерии. Куда более прочные связи возникают между людьми, которые разделяют боль друг друга, – ветеранами, наркоманами, жертвами насилия. С помощью однокашников, посещавших с Кевином практический курс по разработке мобильных приложений, он составил исчерпывающий список жизненных невзгод и на его основе написал простой алгоритм подбора партнеров. Пользователи заполняли свои профили различными неприятностями, которые им довелось пережить. Например: если вы никогда не знали своего отца, приложение подбирало для вас человека, тоже выросшего в неполной семье. Если вы перенесли тяжелую операцию, RoseBox находило того, кому довелось лечь под нож. Если вас травили в школе… – ну и так далее. Ко всеобщему удивлению, студенческий проект стал стремительно набирать популярность и теперь, два года спустя, оценивался в десятки миллионов долларов.
Минула неделя после того, как Мэгги упала в обморок на той вечеринке. Сейчас она сидела в бед-стайском кафе и читала новостную заметку о грядущем первичном размещении акций RoseBox на бирже, а в верхней части экрана то и дело вспыхивали новые сообщения от Эммы. Мэгги оторвала взгляд от телефона и измученно, по-стариковски вздохнула.
Кафе четко позиционировало свой стиль как «теплый индастриал»: обитые амбарной доской стены под лабиринтом обнаженных вентиляционных труб, абажуры из медной проволоки, вместо полок – деревянные ящики, на которых лежали пухлые мешки с кофейным зерном. На высоком окне, выходящем на улицу, золотом оттиснуто слово boulangerie[1]. Мэгги выбрала это кафе, потому что оно находилось на равном удалении от ее дома и дома Итана и потому что ему бы понравилось убранство: стильное и похожее на интерьер его квартиры. (Она гостила у него дома всего один раз. Интерьер действительно был стильный, но слишком уж бездушный: минималистичная эстетика не допускала каких-либо чувств.) Менеджер вешала на голую кирпичную стенку за барной стойкой уорхолизированный портрет Туссен-Лувертюра – в знак уважения к жилому району, который ее кафе облагораживало своим присутствием.
Мэгги уже начинала переживать, что Итан вовсе не явится на встречу. Он вполне мог продинамить ее в последнюю минуту, а потом списать все на свою «социофобию». Мэгги этот аргумент никогда не убеждал. Очень уж тонка грань между себялюбием и самопрезрением. Умный, чуткий, высокий – мироздание наградило Итана множеством достоинств. И что он с ними сделал? Люди и с куда меньшим набором положительных качеств добивались гораздо, гораздо большего. Да и в конце концов, поход с сестрой в кофейню можно назвать «социализацией» разве что с большой натяжкой. Как человек, всегда направлявший свою ярость и тревогу наружу, во внешний мир, Мэгги была не в состоянии понять брата, оценить по достоинству его личность, якобы таящую несметные богатства. Она догадывалась, что его отчаянное стремление к уединению и бездонная тоска – всего лишь симптомы одиночества. Ему надо найти человека, с которым они будут одиноки вместе. А вся эта мнимая неуловимость («Не могу сейчас разговаривать»), вся измученная бравада («Вам меня не понять») – лишь крик души стадного животного, оказавшегося в полной изоляции.
Мэгги перенаправила свое раздражение в прежнее русло – на Кисмета, – а затем экстраполировала его на современное общество в целом. Не очень-то хороший знак, что общество – на этой все еще ранней стадии нового тысячелетия – так высоко оценивает подобные идеи. Приложение RoseBox с его «фирменным» окошком для аватарки в форме красного сердца изначально было просто студенческим приколом. Кисмет сам ей это говорил! На благотворительном вечере братства «Сигма Ню», у здания студенческого парковочного комплекса! Теперь же, разбогатев, Кисмет превратился в сущего ангела: при любом удобном случае он вещал о любви, выступал на шоу Андерсона Купера с проповедями о чудесной сближающей силе совместного преодоления психотравм и отбивался от вопросов злопыхателей о приватности и защите пользовательских данных.
Мэгги разглядывала фрилансеров, деловито тыкающих пальцами в экраны своих гаджетов за столиками из матированной стали. Вполне может быть, что кто-то из них сейчас листает предложения RoseBox. Она присмотрелась к симпатичному парню за барной стойкой со стильной щетиной и татуировкой Всевидящего ока на предплечье. Интересно, какие у него тараканы? Обсессивно-компульсивное расстройство? Родители развелись? Пастор домогался? Вариантам несть числа…
Мэгги вернулась к своему телефону, бестолково попялилась в экран и неожиданно очутилась на странице для загрузки приложения RoseBox. Ну, подумала она, раз уж я тут… И вот приложение уже скачивалось на телефон, а с карты Мэгги списали девяносто девять центов – секунду-другую деньги пометались между серверными парками и исчезли.
Прижав телефон поближе к груди, Мэгги начала заполнять анкету. Травмы в пубертатном периоде? Разумеется. Тревожность/депрессия? Клинической нет, а так – определенно да. Травля в школе? Хм, в девятом классе она возглавляла школьную антибуллинговую кампанию (подвергая безжалостной травле всякого, кто не желал вступать в ряды).
Вопросы становились все специфичнее, и в конце концов на экране появилось сакраментальное: «Потеря родителя в период становления личности». Тут-то в кафе и вошел человек, который совершенно точно пережил ту же самую травму.
Итан похорошел относительно недавно, и Мэгги до сих пор всякий раз дивилась его привлекательности. Короткие волосы внезапно стали чуть ли не белокурыми. На щеках алел детский румянец. Уютный свитер с шалевым воротником казался мягким, словно измятые денежные купюры, прошедшие через множество рук. Живот слегка выдавался вперед, как у беременной на небольшом сроке. Мэгги не видела брата месяца два, но сразу узнала его походку. Манеру держать себя. Точнее, не держать – он всегда немного горбился под весом собственного тела.
Она сунула телефон в карман и встала поприветствовать Итана. Они обнялись: их тела образовали над низким столиком букву А. Мэгги сразу почувствовала его живот и уже хотела как-то это прокомментировать, но передумала: чего доброго, брат обратит внимание на ее болезненную худобу. Впрочем, он был так укутан – в свитер, в собственные мысли, – что ничего не заметил. На столике лежали завернутые в салфетки столовые приборы и табличка с бессмысленным приказом: «УБЕРИТЕ НОУТБУКИ».
– Спасибо, что пришел, – сказала Мэгги. – Пешком добирался?
– Нет, нет. – Итан потянул за конец своего тонкого шарфа. Тот мгновенно размотался и мягко упал ему на колени. – На такси. – Он опасливо забегал взглядом по залу.
– Напрасная трата денег. И… э-м… ресурсов – ископаемое топливо, все дела.
Брат молча взглянул на меню:
– Уже решила, что хочешь?
– Тут ветка «джи» проходит. – Она скрестила руки на груди. – Мог бы и на метро доехать, вот я к чему.
Зевающий официант принял заказ. Итан попросил черный кофе, а Мэгги хотела со сливками, но теперь, конечно, не могла в этом сознаться и тоже заказала черный. Тут у нее в кармане завибрировал и завыл мобильник – раньше он подобных звуков не издавал.
– Как твоя квартирка? – спросила она. – Район по-прежнему нравится? Нашел кого-нибудь?
– Мэгги, умоляю, – вздохнул Итан.
– Что?
– Хватит кудахтать. Превращаешься в наседку.
– Да мне просто интересно! Я же добра тебе хочу! – Она забарабанила пальцами по столу. – И как дела с работой? По-прежнему…
– …Наслаждаюсь жизнью, да, – процедил Итан.
– Я думала, ты…
– Мэгги.
– Ипотека все-таки…
– Мэгги. Уймись.
– Не понимаю! – Она покачала головой. – То есть понимаю, конечно, столько всего случилось… Но как ты мог уволиться?! Ума не приложу.
Консалтинговая фирма наняла Итана сразу по окончании университета – «внедрять прогрессивные принципы и императивы в рабочие процессы». То есть – объяснять успешным великовозрастным бизнесменам, как им оптимизировать производство. Фирма отправила его в кругосветную командировку – проводить исследования и представлять их результаты в виде презентаций тем мировым компаниям из списка Fortune 500, которые могли себе это позволить. Итан установил, что причиной неудач одной компании, выпускавшей программное обеспечение, была слабая узнаваемость бренда; нашел тридцать кандидатов на сокращение в некоммерческой медицинской организации; провел приснопамятное исследование для фирмы «Доктор Шолль», производящей ортопедическую обувь и косметику для ног, – опрос полутора тысяч китайских крестьян об их предпочтениях при выборе обуви. Поначалу дела шли замечательно: Итан непрерывно работал, и времени на праздное самокопание не оставалось. Он отрубался на гостиничных кроватях и от усталости спал без снов. Но вскоре работа начала его тяготить; с каждым годом он все острее чувствовал нелепость своего могущества, ведь он ничего не смыслил в программном обеспечении, медицине и ортопедической обуви. Открытия, совершаемые командой его «специалистов», приводили к увольнению десятков сотрудников из компаний, которые он при всем желании не мог изучить досконально. От гостиничных кроватей начала болеть шея. Причем его коллеги не испытывали никаких угрызений совести: они благополучно поднимались по карьерной лестнице, а их места занимали все новые выпускники вузов. Итан, не считавший себя адептом политики самопродвижения, превратился в эдакого меланхоличного ветерана компании.
– Ты же сама называла меня продажной шкурой, пока я там работал!
– Ты и был продажной шкурой. Но хоть при деле.
– Бесконечные разъезды…