Лишь один из присутствующих, уродливый и неуклюжий гигант, ноги которого, казалось, доставали до середины комнаты, лениво оглянулся ей вслед.
Еще через несколько минут за портьерой открылась дверь и раздался голос: «Войдите». Ожидающие засуетились. Одна женщина встала и, уныло пробормотав: «Кажется, моя очередь», словно легкая тень, проследовала за портьеру.
– Собираетесь ли вы сегодня, гражданин Лэнлуа, на братский ужин? – спросил гигант, едва лишь исчезла женщина.
– Сегодня вряд ли. Мне необходимо встретиться с матушкой Тео. Жена уж больно просила. Она разболелась, и сама не может прийти. Она так верит во все эти заклинания.
– Вы не могли бы немного проветрить здесь? А то я просто задыхаюсь, – неожиданно попросил его собеседник.
В этой темной, пропитанной чадом комнате было и в самом деле очень душно. Длинноногий приложил руку к сердцу, как бы давая понять, что уже едва держится. Затем его огромное тело стал сотрясать ужасающий громкий кашель, от которого на лбу выступил пот. Но Лэнлуа, спокойно дождавшись окончания жуткого спазма, с равнодушием, весьма свойственным тому бурному времени, сказал:
– Придется сидеть тут и ждать, пока рак на горе не свистнет. Страшно не хочется упустить очередь.
– Ну вам тут еще часа четыре сидеть… В этой духотище.
– Можно подумать, вы аристократ, гражданин Рато! Воздух вам, видите ли, не нравится!
– Еще неизвестно, как бы запели вы в этой вонючей комнате, будь у вас одно легкое, – прохрипел гигант, преодолевая одышку.
– Так и не ждите, – заключил Лэнлуа, беспечно пожав своими узенькими плечами. – А если вам все же не хочется пропустить свою очередь…
– Нет, не хочется, – огрызнулся Рато. – Пойду немного пройдусь. Я ненадолго. Я теперь третий. Если не успею вернуться, валяйте вы, а я следом. Но я успею… – на этих словах гигант зашелся в новом приступе кашля. Еще через несколько мгновений он тяжело вышел из комнаты и зашлепал своими деревянными башмаками по лестнице.
В комнате произошло небольшое перемещение, после которого все вновь застыли в позах безмолвного ожидания.
Тем временем девушка, несколько мгновений назад вышедшая из комнаты мамаши Тео с заплаканными глазами, медленно спустившись по лестнице, вышла на свежий воздух.
Рю де ла Планшет на самом деле весьма мало походила на улицу, поскольку домов на ней почти не было, да и расположены они были весьма неблизко друг от друга. С одной стороны находился огромный ров без воды, отсекающий от остального города довольно приличную, контролируемую военными территорию, расположенную вокруг Бастилии. Дом, в котором квартировала матушка Тео, принадлежал небольшой группе подобных ему построек, с верхних этажей которых были отчетливо видны развалины ужасной тюрьмы. Непосредственно же перед этими домами находились Сент-Антуанские ворота, миновав которые прохожий мог добраться из отдаленного уголка Парижа до более оживленных кварталов великого города.
Покинув зловонные апартаменты матушки Тео, девушка постояла некоторое время, с наслаждением вдыхая приятный чистый воздух, после чего не спеша направилась к Сент-Антуанским воротам.
Она очень устала, поскольку пришла сюда пешком из отдаленного Сен-Жерменского предместья, где ютилась в небольшой комнатенке вместе с матерью, сестрой и маленьким братом. Кроме того, ее страшно утомило длительное ожидание на неудобной узкой скамье, а дикие прорицания мистической старухи, которые, как ей казалось, будут длиться вечно, окончательно вымотали ее нервы.
Но теперь все это было уже позади, и она забыла об усталости; Регина де Серваль шла на свидание с любимым в условленное место, давно уже облюбованное ими, – портик церкви Пти-Сен-Антуан.
Они договорились с Бертраном на пять часов, теперь же была почти половина шестого. Регина пересекла рю де Балэ, церковный портик находился уже в нескольких шагах, когда ее внимание привлекли тяжелые шаркающие шаги. В следующее мгновение раздался чудовищный кашель, сопровождаемый душераздирающими стенаниями страдающего человеческого существа. Девушка инстинктивно оглянулась и увидела привалившегося к стене дома человека, который, будучи едва ли не в обмороке, конвульсивно раздирал себе пальцами грудь. Ни мгновения не раздумывая, Регина быстро вернулась и, подойдя к страдающему незнакомцу, заботливо спросила:
– Могу ли я вам помочь?
– Немного воды, – прохрипел несчастный, – ради всего святого.
Регина беспомощно огляделась, не зная, что делать, надеясь хотя бы увидеть Бертрана, если тот еще не ушел, отчаявшись ждать ее. Но в следующий момент решительно направилась к дверям ближайшего дома. Миловидная консьержка вынесла ей кувшин воды, с которым Регина вернулась, дабы завершить свой простейший акт милосердия. Однако бродяги, которого она оставила в полуобморочном состоянии, не оказалось на месте, и девушка на мгновение даже опешила. Впрочем, довольно скоро она увидела его заползающим как раз в тот самый портик, который был для нее святым местом свиданий с Бертраном.
Кое-как вскарабкавшись туда, он взгромоздился на деревянную скамью в самом дальнем углу этого скромного убежища. Бертрана же нигде видно не было.
Регина приблизилась к несчастному и поднесла к его пересохшим губам кувшин с водой, которую тот с жадностью выпил. Неожиданно почувствовав усталость, девушка села на лавку рядом с незнакомцем. Кашель последнего теперь уже совершенно прошел, и он стал рассказывать ей о своих несчастьях. Эту проклятую астму он заработал во время английской кампании в Голландии, когда ему с товарищами приходилось едва ли не босиком ходить по снегу и льду, завернувшись порой только в одну циновку. После чего он был списан вчистую, как полностью не пригодный к солдатской службе. Теперь же у него осталась единственная надежда, чтобы не отдать богу душу, – поскольку денег на лечение он совершенно не имеет, – обратиться к матушке Тео, которая, как говорили ему товарищи, знает всякие снадобья и может одним наложением рук прогнать любую болезнь тела.
– Ах, – невольно вздохнула девушка, – тела!
– Ну, – откликнулся он на ее вздох, – и души, разумеется. Одному моему приятелю, пока он сражался за родину, изменила его подружка, так матушка Тео дала ему какого-то зелья, которым тот напоил неверную, и та с не меньшим пылом влюбилась в него опять.
– Я не верю во все эти зелья, – ответила девушка.
– Да и я тоже, – беспечно откликнулся гигант. – Если бы моя милашка меня обманула, я-то уж знал бы, как поступить.
– И что бы вы сделали, гражданин? – осторожно спросила Регина.
– Для начала прогнал бы ее подальше от греха, – нравоучительно начал ее собеседник. – Я бы сказал: «Довольно!», потом: «Катись отсюда, душечка!»
– Да, – порывисто возразила Регина, – просто вам говорить. Мужчине и так много позволено, а что может женщина?
Но вдруг ей показалось, что он не слышит и даже не видит ее.
– Что вы сказали, гражданочка? – переспросил он с раздражением. – Вы что, грезите, или как?..
– Да, да, – робко прошептала она с сильно заколотившимся от испуга сердцем. – Наверное, у меня бред… Но вы… Вам лучше?
– Лучше? Вполне возможно, – с грубым хохотом ответил он. – Кажется, я даже способен доползти до дому.
– А вы далеко живете?
– Нет, рядом с рю де л'Анье.
Регина не могла различить даже намека на благодарность в этом огромном человеке, выглядевшем уродливо и отталкивающе с длинными, вытянутыми едва ли не поперек всего портика ногами и с засунутыми в карманы бридж руками. Но при всем этом он все же выглядел таким жалким и беспомощным, что, увидев, как тяжело он поднимается со своего места, добрая девушка не выдержала и предложила:
– Это мне как раз по пути. Если вы чуть-чуть подождете, я верну консьержке кувшин, и мы уйдем вместе. Вам бы сейчас лучше не ходить по улицам одному.
– Ерунда, мне уже лучше, – все так же грубо ответил гигант. – Оставьте-ка лучше меня, я неподходящая компания для такой смазливенькой шлюшки.
Но девушка уже убежала отдавать кувшин. Когда же она вернулась, ее недавний собеседник весьма курьезно ковылял по улице уже где-то ярдах в пятидесяти от портика. Регина пожала плечами, почувствовав некоторую обиду, но стыдиться своей помощи этому явно нуждавшемуся в ней существу она и не думала.
Глава IV. Пуд хлопот на грош веселья
Некоторое время она стояла, глядя вслед удаляющемуся астматику. Но вдруг услышав свое имя, обернулась и от радости даже вскрикнула.
– Регина!
Молодой человек подбежал к ней и взял за руку.
– Я жду тебя уже больше часа, – начал он с легким укором.
Лицо его в начинавших сгущаться сумерках казалось изможденным и бледным, что еще больше подчеркивалось темными, глубоко посаженными глазами. Одежда была очень ветхой, туфли же на пятках зияли дырами. Рваный трехцветный колпак был сдвинут назад и открывал высокий лоб, выдававший скорее энтузиаста, чем человека действия.
– Бертран, прости меня, – прошептала в ответ девушка. – Но я так долго просидела у матушки Тео и…
– А чем ты занималась только что? – спросил молодой человек с настойчивостью, ничего хорошего не предвещавшей. – Я наблюдал за тобой издали. Ты вышла из этого дома и остановилась в замешательстве. И даже не слышала, как я окликнул тебя.
– А, это было небольшое забавное приключение. Но я очень устала. Давай посидим немножко, Бертран. Я все расскажу тебе.
– Уже поздно, – начал тот, лоб его перерезала складка недовольства.
Но Регина уже шла, не дожидаясь согласия своего кавалера, по направлению к часовне, и Бертрану не оставалось ничего другого, как последовать за ней. Сумерки придавали их скромному убежищу еще большую уединенность, и Регина удовлетворенно вздохнула, пробравшись в отдаленную часть портика и сев в самом темном его уголке.
За ее спиной находились дубовые двери церкви. В этом месте даже сами тяжелые каменные стены казались отрезанными от всего остального мира, отверженными. Но Регина чувствовала себя в их окружении совершенно спокойной, а когда Бертран Монкриф, хотя и с некоторой неохотой, уселся рядом, она сочла себя почти счастливой.