Митя-тя всё дальше уносился в своих красивых щедрых мыслях о том, что он сделает для мамы, для соседей, возможно, для целого мира, а Бармалё тем временем суетился в области его сердца. И наконец, сделав последний стежок своей добронитью и звучно её перекусив, тихонечко позвал обладателя большого и светлого сердца:
– Митя-тя, всё готово, можешь открыть глаза.
Когда мальчик вернулся от своих сладких и славных задумок в текущую действительность, он не без удивления обнаружил, что на его любимой олимпийке – ни в районе драгоценного логотипа, ни в каком-либо другом месте – не осталось и следа от прежних боевых ранений. Но самое главное, что Бармалё теперь знал наверняка, – под курткой, в глубине души Мити-ти и на его сердце, тоже не было больше никаких ранок. Был один лишь свет.
За эту лагерную смену Митя-тя так ни с кем и не подружился. Почти-что-взрослые-дети продолжали смеяться над его кроссовками, обзывать дохликом и очкариком и всячески подтрунивать над тем, что он бесплатный. Но надо признать, возможностей задеть Митю-тю у них было совсем немного, так как он постоянно где-то пропадал…
На следующий же день после встречи с Бармалё Митя-тя шатался в одиночестве по лагерю и забрёл в ту его часть, где строились новые корпуса. С полчаса понаблюдав за тем, как бодро и ладно строители орудуют своими инструментами, Митя-тя решил, что будет здорово, если он сможет им помочь и заодно немного отвлечься от своего тоскливого одиночества. Так, Митя-тя стал просыпаться ещё до первой команды «подъём» и бежал на стройку. Там он таскал кирпичи, шпаклевал стены, готовил бетонную смесь и, устав до мигающих перед глазами звёздочек, сидел вместе со всей бригадой и уплетал батон белого хлеба, щедро измазанный маслом с вареньем. Это были самые счастливые каникулы Мити-ти!
Через месяц новый двухэтажный домик сиял таким же переспело-дынным цветом, как и его соседи, а Митя-тя сиял от счастья! Его плечи и бицепсы заметно увеличились в размере, а пресс стал крепким, как кирпичи, которые парень таскал всю смену на стройке. На торжественной линейке директор лагеря вручил Мите-те почётную грамоту за помощь в строительстве лагеря, а провожать его к автобусной остановке пришла вся строительная бригада во главе с прорабом. Тот крепко пожал Мите-те руку и протянул ему слегка смятый по краям конверт. Митя-тя не решался открыть его, пока автобус не отъехал от остановки, а потом, запустив в него подрагивающие от волнения пальцы, нащупал пять похрустывающих купюр… Митя-тя не мог поверить! Там в конверте шелестела та самая сумма, которая нужна была ему, чтобы купить рюкзак! Рюкзак своей мечты, с которым он через несколько дней отправится в школу, – чёрный, с пухлыми накладными карманами на грубой молнии и с металлическим шнурком…
Но Бармалё знал: сердце, сплетённое из нитей добра, не обмануть – оно начинает светиться только тогда, когда в нём рождаются по-настоящему искренние желания…
Первого сентября Митя-тя шёл на торжественную линейку, гордо развернув свои могучие после летней работы плечи, за которыми висело «сокровище» – выцветший отцовский рюкзак. Рядом с ним шла его кроткая милая мама в своих новеньких синих туфельках. «Подарок сына», – смущённо растаяла она в улыбке, получив комплимент новым лодочкам от Тамары Васильевны, классного руководителя Мити-ти.
По небу едва заметно плыли ленивые пухлые облака, наперегонки с ними носилось облако, по форме своей напоминавшее альпака…
Медитация Исполнения Желания. Автор: Татьяна Турятка
Глава четвёртаяВ которой Бармалё связывает нитями добра всех, кто любит друг друга
– Когда ты самая младшая в семье, поверь мне, Бармалё, тебе живётся несладко. Даже если родители не запрещают конфеты и халву. Ох не сладко, Бармалё…
Маленькая Юля-ля, забравшись на спинку дивана, свесилась оттуда – аккурат над близстоящим фикусом. Она покачивалась в такт большим зелёным листьям, напоминавшим ей лопухи, повсеместно произраставшие на бабушкиной даче. Фикус был ну точь-в-точь как дачный лопух, только как будто бы его городской версией – более элегантной и изысканной. Юля-ля обожала деревенские лопухи почти так же, как саму бабушку, которая заведовала там, у себя на даче, вообще всеми растениями и безжалостно определяла их судьбу с помощью тяпки. Те, кого бабушка презрительно называла «сорняк», особенно едко просвистывая букву «с» в этом слове, изгонялись с грядки беспрекословно. Остальные же представители деревенской флоры купались в лучах безграничной бабушкиной любви. Пару раз в год этой любви перепадало и Юле-ле, когда по заведённой в её гигантской семье традиции Юлю-лю одну отправляли на деревню к бабушке. Такая опция частного бабушкиного ретрита была у каждого члена семьи (даже у мамы с папой), но уже большие братья и сёстры Юли-ли использовали эту возможность всё реже. А Юля-ля просто обожала, когда её одну отвозили к бабушке. Это были те славные редкие моменты, когда она чувствовала себя не сорняком на огромной семейной грядке, а любимой бабушкиной ягодкой и цветочком.
Но до частного деревенского визита оставалось слишком много времени, чтобы даже начинать о нём мечтать. А когда тебе ещё нет четырёх и ты не понимаешь, как расшифровывать тайные послания больших электронных часов в гостиной, время тянется особенно долго. В общем, сельские лопухи пока являлись девочке только во снах, а она сама регулярно являлась к своему изысканному городскому фикусу. Вернёмся и мы к нему! Что же маленькая Юля-ля делала, нависнув над ним? Все её бесчисленные родственники думали, будто она с ним разговаривает – что являлось дополнительным и веским поводом для и без того регулярных насмешек над малышкой. Но если бы они узнали, что на самом деле она разговаривает с волшебным гусенцем, который время от времени живёт в этом фикусе и плетёт нити добра… В общем, Юле-ле пришлось бы несладко, хотя, как уже и упоминалось выше, родители никогда не запрещали ей халву.
Как так вышло, что в семье из 9 человек, одного попугая и трёх рыбок лучшим другом самого младшего её представителя стал гусениц, не ясно. Но для Юли-ли Бармалё являлся кем-то вроде личного супергероя. Он был как человек-паук, только гусениц-добропряд: у него тоже была волшебная паутина, на которой он болтался по всему свету, спасая человечество… Но больше всех он, конечно, спасал Юлю-лю – от грусти, от одиночества, от желания оторвать двум средним братьям головы, от тоски по бабушкиным лопухам и от мыслей о том, что она самый никем не любимый человек в мире.
Несмотря на задушевные околофикусные беседы, Бармалё и Юля-ля подружились не сразу. Что уж там! Остросюжетная история их знакомства чуть было не стоила жизни посланнику Света…
Как-то раз в один из солнечных дней – тех, что заливают собой комнаты квартир до самого потолка, а души их обитателей – до самой макушки, – Юля-ля готовила утреннее чаепитие для гостей. На королевский бранч были приглашены лучшие друзья принцессы: плюшевый Котолё, резиновый Крокодалё, войлочный Слонопотамолё и мягкий Жирафолё с деревянными копытцами на тоненьких шнурках.
Прежде чем распахнуть двери своей спальни утренним гостям, Юля-ля обзванивала на своём воображаемом телефоне всех по списку:
– Алё, это Крокодалё? Я вас сегодня жду на чай?
– Конечно, Юлё-лё! Я не могу пропустить такое событие!
– Алё!
– Слушает Слонопотамолё!
– Уважаемое Слонопотамолё, вы помните про наше чаепитие?
– Разумеется, Юлё-лё, я уже спешу к вам со всех своих топотыжек…
Бармалё тогда чуть не рухнул со своего облака, с которого он уже давно наблюдал за этой малышкой. И глядя на то, как терпеливо она переносит все душевные и телесные тумаки от старших братьев и сестёр, со дня на день ждал звонка от Света. Мол, Алё-Бармалё, как обычно, спасай, все дела. А тут вдруг само собою выяснилось, что Юля-ля практически его, бармалёвый, родственник – Юлё-лё! Да ещё и повелительница целого царства им с Бармалё подобных… Это обстоятельство не могло не вызывать у гусенца живейшего интереса, и он решил, что если уж топотыжки Слонопотамолё направляются на это чаепитие, то его собственные гусеничные – просто обязаны туда бежать!
Бармалё идеально вписался в компанию Котолё энд Ко и даже мирно и незаметно просуществовал среди них в детской вазе с пластмассовыми клубничинами, пока внезапно не был обнаружен виновницей торжества. С пару секунд Юля-ля внимательно и недоумённо смотрела на зелёного гусенца, затем одновременно вскинула брови вверх и уронила уголки губ вниз… Бармалё многое повидал на своём веку и точно знал, что эта детская мимическая примета к добру не приведёт. Так и вышло! После того как личико Юлё-лё приобрело соответствующие настройки, комнату озарил оглушительный визг – такой, какой умеют воспроизводить только девочки от двух до девяносто двух лет при встрече с незнакомым очень маленьким и очень зелёным гусенцом.
Серена Юли-ли молниеносно привела в её комнату одного из старших братьев и его друга за компанию, с которым они минуту назад спасали обитателей инопланетного царства Асгард от несуществующей опасности. Поэтому, когда внезапно обнаружилась опасность вполне реальная, герои были тут как тут. Брат Юли-ли с размаху приземлил меч джедая на пластиковый ягодный десерт. В ужасе и стремлении спастись, Бармалё подпрыгнул на своём световом проводе к самому потолку в надежде зацепиться за люстру… Но скользкие вензеля осветительного прибора подвели, и Бармалё, не справившись с гравитацией, свалился прямиком за шиворот продолжающей визжать малышке. Осознав, что объект её недоумения теперь барахтается у неё на спине, Юля-ля сменила гнев на ярость, а визг на вопли. «Не реви, кнопка, – подбадривал её брат, – сейчас мы тебя спасём». В то время как его друг без лишних утешений со всего своего асгардовского размаха огрел девочку по спине поролоновой дубинкой.
Посчитав миссию по спасению сестры от гусенца выполненной, герои унеслись прочь – наводить войну миров в других комнатах. Но Юля-ля оставалась безутешна. Её горе возросло в разы, ведь теперь она оплакивала не встречу с непрошеным к кукольному чаю гостем, а его безвременную кончину. Но вдруг из-за девочкиного плеча послышалось: