ашины.
Паша с Алёшенькой шли с Еврейской по Молдаванке. Идти было где-то час. Две странные фигуры: будто отец с ребенком, которому зачем-то поздней весной, когда солнце – во всю, натянули меховую шапку на голову. Под горло Алёшенька намотал «арафатку», чтобы не смущать случайных прохожих тонкой зеленой шеей. Болтали, как обычно, о всякой чепухе. Паша всегда пользовался этой удивительной возможность порасспрашивать коллегу о необычном.
— А чего тебя не взяли ученым каким-нибудь? Профессором? Мог бы много чего нового рассказать нашей науке. Антигравитация там всякая. Вечный двигатель.
— А ты сам, Паша, много рассказал бы? Например, — Алёшенька вдруг остановился и посмотрел насмешливо на товарища, — если бы прилетел к марсианам?
— Конечно, — Паша воодушевился даже. — Я бы рассказал, что мы уже придумали теорию относительности.
— Ну.
— Что, ну?
— Ну, говори её.
— Кого?
— Теорию относительности.
— Е равно… Эм равно…
— Ну, вот, то-то же. Так и я. Ни бэ ни мэ.
Алёшенька был в морге на Академика Воробьева несколько раз. Там работала Галя, судмедэксперт. Метров за сто Алёшенька забеспокоился. Вообще, к интуиции Алёшенька относился более чем скептически, считая её совершенно ненаучной чепухой. Но именно интуиция была развита у него сверх всякой меры.
— Бежим! — крикнул он Паше, и понесся вперед.
Ходил Алёшенька медленнее людей, но, вот, бегал…
Он ворвался на крыльцо, с которого санитары спорхнули, как стая снегирей. Дверь одна. Вторая. Мимо охраны, под вертушкой. Паша застрял. Налево. Направо. Дверь. Странное ощущение все сильнее и сильнее вело его вперед, как кошку – валерьянка. Он влетел в прозекторскую. Галя сидела на стуле, держа у носа алый уже платок. На кафельный пол из сжатых ладоней капала кровь.
— Привет, Алёшенька.
— Вызывай, Паша, скорую.
— Не надо скорую.
— Надо, Галя. Надо. Это – радиация.
В двери стал набиваться народ.
— Панове, всем выйти на улицу!
Паша вытолкал санитаров и судмедэкспертов. Алёшенька встал перед цинковыми ящиками и показал на один из них.
— Он здесь?
— Да, — сказала Галя удивленно.
— Что-нибудь извлекали?
— Вон, там, — еще более удивилась Галя.
Алёшенька аккуратно заглянул в стеклянную банку.
— Дай-ка, я его запру пока.
Он взял со стола крышку с резинками, и плотно притер её.
— Паша, всем надо срочно выйти. А Галю в больницу. Срочно. И нам будет нужен свинцовый контейнер. Точнее, не нам уже, а им. Как это называется? Радиационная безопасность?
На крыльце бузили люди в белых халатах.
— Граждане! Все срочно должны покинуть территорию морга! В радиусе, желательно, ста метров.
— Что это за чмо тут раскомандовалось? — выкрикнул какой-то солидный лысый мужчина в розовом пиджаке с золотой цепью поперек.
— Паша, объясни ему.
Полицейский вынул из подмышки пистолет, и ткнул бунтовщику в самый нос:
— Это тебе, блять, не чмо. Это – старший оперуполномоченный лейтенант Инопланетянинов. А ну-ка, всем – выполнять приказание!
— Милый, я хотела бы поговорить.
— Да, любимая моя.
— Слушай, ну, зачем нам эта полиция? Смотри, какие варианты еще есть.
Диана лежала теперь на кровати в неглиже, спустив бретельку и отставив попочку в ажурных трусиках так, как это изображают на рекламных страницах. Одна нога её покоилась на шелковом одеяле, вторая была согнута в колене, чтобы он видел розовую пяточку. Которую так любил лизать своим узким, шершавым, кошачьим языком. Она скривила дважды увеличенные операцией губы в комочек и сложила их набок, будто для фотографии в Instagram. Перед ней, между последними айфоном, айпадом и ладошкой с пластмассовыми ногтями, валялся блокнот молескина. Она уже вполовину изгрызла ручку, которой в нем все исчирикала.
— Гляди, пусик, что я придумала. Ты мог бы пойти в цирк работать, или в зоопарк, например. Можно еще карты отгадывать в Лас-Вегасе. Или порно, как самый крайний вариант.
— Ты же знаешь, в казино меня не пускают после того случая. А вообще, в зоопарк, это, конечно, – интересный вариант.
Алёшенька взобрался на кровать рядом с возлюбленной и снял очки:
— Ты хочешь, чтобы я сидел в клетке с обезьянами? Или чтобы я с ними порно делал?
— А ты хочешь, чтобы я на троллейбусе ездила? В этих каблуках? — Диана швырнула ручку на пол, закрыла лицо и как будто зарыдала навзрыд. — У нас даже дома своего нет! Ютимся, как нищеброды, в съемной квартире! В районе для быдла!
— Диана, милая…
— Убери от меня руки!
— Дианочка моя…
— Даша два года, как в Калифорнии! А уже! А я могла бы быть женой английского лорда! Ко мне сам Березовский клеился, еле отбилась.
Алёшенька протянул к ней свои тонкие пальцы.
— Отойди от меня! Не прикасайся! Я тебя ненавижу!
Она вскочила и побежала в коридор. Там уже были заранее готовые два её собранных чемодана. Диана надела пальто прямо на белье.
— Я ухожу, мне все надоело.
Алёшенька не спешил бежать к дверям и уговаривать. Это было совершенно бесполезно. Он вообще очень плохо разбирался во всех этих вещах. Тут совсем не действовала земная логика. Да и никакая, впрочем, не действовала. Ни с Марса логика, ни с Венеры.
— Я ухожу сейчас на улицу, и там меня изнасилуют хулиганы назло тебе! — закричала она с порога.
— Если тебя изнасилуют хулиганы, я посажу их в тюрьму.
— Идиот! — выпихнула чемоданы, и хлопнула дверью.
Алёшенька сидел на тротуаре и пил молоко. Дианы нигде не было, поехала, верно, к маме, ночевать. Это повторялось каждый месяц с завидной регулярностью. Но больше, чем на два дня её не хватит, он знал это точно. Полупустой пакет стоял рядом с ним. Пятипроцентное. Это было для него почти как водка. Двухпроцентное – как вино, и полупроцентное, как пиво. Алёшенька был уже совсем нетрезв. «Боже, какие они все дуры», — подумал он вдруг с внеземной тоской. Ему хотелось выть на Луну. Где-то там, с другой её стороны, не видимая отсюда, была его солнечная система, которую они зафиксируют в самый мощный свой телескоп лет через триста. GFQ-209 по межгалактической классификации.
По щеке его сползла слеза, надолго задрожала на подбородке и слетела на дорогу. Через час в этом месте на асфальте будет дырка, через день из неё осторожно вылезет несмелый ещё фиолетовый росточек, который распустит свой стебель удивительным и необыкновенным трёхлистным цветком. И никакие выхлопные газы, и никакие сорняки не смогут его никогда погубить. Спустя год они будут уже расти тут повсюду. А через два – Одесса прославится на весь мир, как город, в котором появились золотые цветы, доселе совершенно неизвестные науке.
3
Алёшенька вошел в кабинет, в руке у него был пластиковый пакет с водой и карасем внутри. Он выплеснул содержимое в банку на подоконнике. Рыба заметалась, обследуя свое новое жилище. По Инопланетянинову можно было часы сверять, он приходил на работу ровно в 8.57.
Прежде Алёшенька появлялся на рабочем месте в 8:59, но однажды Тарас Тарасович, будучи в дурном настроении, сделал ему отчего-то замечание об опоздании. Придирка совсем вздорная, и подчиненный стал спорить, что явился вовремя. Начальник был не прав но, не желая признаваться в том, выдумал своеобразно необходимость быть на рабочем месте ещё раньше:
— Если ты приходишь за минуту до начала трудового дня, то у тебя просто не остается времени на то, чтобы приготовиться к работе. А в девять ноль ноль ты должен уже за столом сидеть, а не аквариумом своим заниматься.
Хорошо. После того случая Алёшенька стал приходить за три минуты заблаговременно. Раздевался, выплескивал рыбу, доливал в банку свежей воды и садился за стол, даже если ему и нечего было там делать. Это был у него такой непременный ритуал. Посидит недолго, подперев голову, и выходит из-за стола по делам.
— А ты мог бы вынюхать?
— Я, Паша, не собака.
— Не так сказал. В смысле – телепатически?
— Я просто зеленый человечек, который работает в угрозыске.
— Ты мог бы походить вокруг, вдруг еще где «фонит»?
— Конечно, я понимаю, что вам всем хочется водить меня на поводке, как собаку-сыщика. Чтобы я вынюхивал везде, где они еще могли облучиться?
Алёшенька засмеялся, Павел тоже засмеялся.
— Итак, Паша, что мы имеем?
Оперуполномоченный стал читать:
— Обезображенный труп с радиоактивной ампулой. Смерть наступила около месяца назад от ударов тяжелым предметом по голове. Ампула была зажата в пальцах. Место осмотра преступления…
— Посмотри по картотеке пропавших? Какой возраст?
— 20-25 лет.
— Самое простое было бы найти, кто еще облучился. Потому, что ампула – либо жертвы, либо убийцы. Если убийца имел с ней дело, то на нем тоже есть полониевые следы. А теперь – давай думать.
Алёшенька подошел к стенке, прислонился к ней своей огромной головой в меховой шапке и закрыл глаза. Дверь резко распахнулась, в кабинет заглянул Костик, водитель:
— Я детей привез.
— Всё. Думание отменяется. Я поехал вынюхивать, а ты – допрашивай.
— Я тебе апельсинов принес, Галя.
— Это мандарины, Алёшенька.
— Вот, я вечно путаю! А мандарины считается?
— Считаются. Ещё даже лучше.
Алёшенька сел на кровать и посмотрел на Галю с удовольствием. Странное было чувство, как будто он снова очутился дома, так было ему хорошо подле. Галя была, конечно, совсем не такая красавица, как Диана. Слегка полноватая, румяная, чернобровая, но такая домашняя, что притягивала Алёшеньку к себе будто каким-то магнитом стократ сильнее Дианы.
— Что там у вас нового?
— Вий лютует.
— Да почему Вий-то?
— Потому, что «Виктор» сокращенно. Да ты видела, какие у него мохнатые ресницы?
— А ТТ куда делся?
— В командировку. Как ты тут?
— Обследуют.
— А давай-ка я ещё лучше обследую. Алёшенька приложил ладошку ей на лоб. Галя откинулась на подушку и закрыла глаза. Он отнял руку, быстро и незаметно послюнявил кончики всех четырех пальцев, и приложил снова ей к голове. Галя вздрогнула.