— А сексом вы, конечно, в презервативе занимались?
— То есть, ты хочешь сказать, что он везде себя выделяет яд?!
— Не яд, а специфическое вещество, чрезвычайно дорогое. Которое можно использовать в медицине. А вот, что он выделяет отсюда, — Артур показал пальцем под стол, — это я сказать не могу. Возможно, что-то еще более фантастическое!
— А откуда ты все это знаешь?
— Я же – будущий фармацевт, а мой папа делает таблетки. Вообще, все это можно найти в отчетах. Ведь твоего Алёшеньку десять лет обследовали. Вдоль и поперек. Это все есть в интернете.
— О, Боже! — Диана ударила себя по лбу. — Он подсадил меня на себя! Господи, он же меня в пятку целовал! Я вспомнила!
— А понимаешь, почему? На человеческой пятке самый толстый кожный покров!
— Теперь ясно, отчего мне было так приятно…
Артур открыл счет, сунул туда карточку, и щелкнул, подзывая официанта.
— Диана, а теперь мы поедем ко мне. Потому, что ради науки тебя придется всю обследовать.
— Всю?
— Всю, всю. Мне клятва Гиппократа не позволяет тебя вот так просто отпустить.
Диана вздохнула: надо, так надо.
— Пиздец теперь пришел нашему чебурашке, — весело сказал Курицын, но никто не поддержал старшего лейтенанта в его радости. Сотрудники заходили в кабинет, кто успел – рассаживался, кто не успел – подпирал спиною стены. Совещание, которое проводил теперь уже Гонюкович, казалось, никогда не закончится. Виктор Фёдорович будто читал лекцию студентам, на которой половина группы непременно должна была заснуть. Вий монотонно зудел о том, что дисциплина в угрозыске совершенно никуда не годится, что он костьми ляжет, чтобы в отделах соблюдалась строгая субординация, что раскрытие преступлений напрямую зависит от выполнения требования устава, что он будет решительно бороться со всевозможными халтурами и злоупотреблениями на службе. Что губернатор одесской области, и даже сам пан президент… Завершая свое занудное выступление, новый начальник угрозыска еще раз напомнил, что кидание грязью в стену категорически запрещается. Все новости, что касались Алёшеньки и его отдела, были самого дурного свойства. Алёшенька, как самый быстропечатающий в управлении сотрудник, временно поступает под командование старшего лейтенанта Курицына. У того в отделе – завал, и Инопланетянинову надо помочь им допечатать более ста отчетов. Тем более, что он теперь остался совсем не при делах. Ибо материал о радиоактивном трупе велено передать воякам, это – их епархия. Пусть Мироненко возьмет все документы по нему и завтра дует в военную прокуратуру.
— Короче, — сказал Курицын Алёшеньке, который стоял перед ним со своим карасём в банке, — пойдешь сейчас в архив, в подвал, там нужно будет все отсортировать.
Алёшенька печально вздохнул, меньше всего он хотел теперь сидеть в холодном подвале.
— Слушай, Паша, я пойду теперь нелегально бабочек ловить. Ты меня не выдавай.
— Каких бабочек?
— Да я шучу. Пока дело не забрали, я иду встречаться с вдовой.
— Так ведь, все равно заберут.
— Да они не найдут ничего. Я почти уверен. Нет, не почти. Я точно уверен. И получится так, что мое тринадцатое дело окажется не раскрытым. Поэтому я буду заниматься делом подпольно.
— «Подпольно» не говорят.
— Хорошо, тогда я придумал новое слово.
— Алексей Петрович, я с ними попробую договориться, чтобы военные нас держали в курсе дела.
— Спасибо, Паша. И еще мне надо молока купить.
Мироненко с грустью посмотрел на своего понурого товарища: «интересно, а у гуманоидов бывают запои?» Все у Алёшеньки было теперь плохо: Диана от него ушла, дело отобрали, а самого Алёшеньку отправили под начальство самого лютого его врага. Сидеть в холодном подвале. Тут любой человек в запой уйдет, даже инопланетянин.
— Мироненко, куда это у нас чебурашка делся?
— Не понимаю, о чем вы.
— Ты знаешь, о ком я.
— Понятия не имею, пан старший лейтенант.
— Я его в подвал отправил, а он оттуда смылся. И рыба куда-то делась из банки. Дай-ка мне номер его сотового.
— Да кого?
— Да Алёшеньки твоего!
— А вы разве не в курсе, пан старший лейтенант, что у Алёшеньки телефона нет.
— Это почему?
— Да он ему без надобности. И в уставе не прописано обязанность операм телефоны иметь.
Курицын скорчил рожу и зло хлопнул дверью. Он был уверен, что телефон у Алёшеньки есть, но Мироненко из вредности не дает его номер. Как такое может быть, чтобы у современного человека не было телефона? Такого быть не может.
И он пошел напрасно искать его по всему управлению.
— Ты лежи, а я тебя сейчас обследую.
Она закрыла глаза, будто ребенок, который считает, что если ты не видишь реальность, то и реальность тоже не видит тебя. Он расстегнул ей на спине лифчик и принялся массировать плечи, позвоночник, обе лопатки, поясницу, крестец. Руки его спускались все ниже и ниже, гладя и лаская кожу её, пока не достигли, наконец, пятой точки. Он взял её ягодицы крепкими своими пальцами, сжал их, и резко раздвинул.
Диана делала вид, будто спит…
5
— Там самое смешное, Паша, что кот разбивает кота.
— Как это?
— Это самое удивительное, потому что после этого радиоактивный Пётр вдруг выбежал из дома и больше не появлялся.
Алешенька сидел, как обычно, на столе, «махал» ногой в разные стороны и делился с Мироненко результатами похода к вдове убитого:
— Маша, её зовут Маша, красивая. Рассказывает, что им подарили большого японского кота на свадьбу. В Японии есть примета, и поэтому у них всех там такие коты. У нас – если кот идет в одну сторону – то сказка, в другую – песня, а у них, наоборот: если он поднимает одну руку, то приходит удача, а если другую – то деньги. Ты бы чего выбрал?
Паша зачесал лоб:
— Я бы, наверное, деньги.
— А я бы сначала уточнил, сколько денег, и что включает в себя понятие «удача», потому, что я не понимаю, — сказал Алёшенька, разводя руками, и продолжал: — но этот кот не принес им ни удачи, ни денег. Ничего! Они его поставили сначала на пол, но с ним стал играться котенок. Настоящий! Животный! И они поставили его на стол. Но кот забрался на стол. Тогда они поставили скульптуру на шкаф. И вот, когда они уже собирались уезжать в медовый месяц…
— В свадебное путешествие…
— Да, спасибо, в путешествие, и тогда Маша заболела, и легла на кровать и она видит, как кошка крадется по шторам, а оттуда прыгает на шкаф и сбивает японского кота, и он падает вниз, и разбивается что есть силы об пол! И она кричит сначала на кошку: «Рица!» потому что кошку зовут «Рица», а потом зовет: «Петя!» Прибежал труп…
— Муж?
— Да, спасибо, муж. И он стал собирать осколки, и встал, и сгреб их в сторону, и даже не убрал в ведро, что показалось мне странно. И муж говорит ей: «Маша, мне надо срочно уехать». Берет куртку, ключи от машины и уходит. И всё.
Оба задумались.
В огромной квартире на трехспальной кровати валетом лежали Артур и Диана, накрытые розовой шелковой простыней с голубыми китайскими маками, она что-то строчила в своём телефоне, он – в своём. Артур перевернулся на живот и поцеловал большой палец на её ноге.
— Мне в голову пришло, что я первый человек на Земле, что трахаю девушку, которая спала с инопланетянином. У нас, выходит, одна микрофлора.
— А может, и не первый?
Оба засмеялись.
— А почему он «Петрович»? — спросил Артур, — «Инопланетянинов» – я понимаю, «Алёшенька» немного понимаю тоже, но вот почему Петрович?
Диана лениво зевнула, не отрываясь от телефона:
— Потому, что Порошенко.
— В смысле?
— Потому, что паспорт ему вручал украинский президент.
— А до этого без паспорта?
— Без. Мыкался при старой власти. Как неприкаянный.
— Вроде, как его названный сынок, получается?
Диана кивнула, и перевернулась на живот. Артур подкрался сзади, приподнял простыню, глянул и стал пристраиваться. Послюнявил пальцы, смочил там, вставил, вошел; она не вылезала из телефона. Артур принялся методично двигаться, а Диана – негромко стонать, но ничто, казалось, не могло отвлечь её от такой важной теперь переписки.
— Алексей Петрович, я давно хотел спросить, а что значит «кидать грязь в стену»?
Алёшенька, вздрогнул, будто задумавшись о чем-то, словно узрел Диану, лежавшую на чужой кровати в пятидесяти километрах от управления угрозыска, в доме Артура Махметова, и тихонько рассмеялся:
— Это значит, Паша, что когда кидаешь грязь, то на стене что-то остается, а что-то отлипает. Если долго кидать, то случайным образом проявится рисунок. Очень удобно медитировать, когда не знаешь, на каком конце подойти.
— С конца.
— Ну, или так. Поэтому я всех тут научил кидать грязь в стену управления. А Вий признал кидание незаконным.
В коридоре послышались крики:
— Где эта чебурашка?! — орал на весь угрозыск Курицын.
— По мою душу, — зашептал с тоской Алёшенька, сполз со стола, и побрел к подоконнику.
— Ты чего это тут делаешь? Тебя, кажется, в подвал отправили?
— Я все уже сделал, и вот пришел к рыбке. Подкормить.
— Как все? Там двадцать томов надо было собрать и сшить!
— Я все сделал.
— Да быть не может!
— Может.
— Ты со мной не спорь. И банку бери с собой.
— Нельзя, карасю там холодно.
— Да какая разница? Все равно съешь.
Алёшенька ничего на это не сказал, рыбу брать не стал, и поплелся за старшим лейтенантом Курицыным в подвал показывать ему выполненную работу.
— Мироненко будьте добры.
— У аппарата.
Паша стоял у подоконника и кормил карася из майонезной баночки какой-то приправой: Алёшенька попросил его присмотреть за аквариумом.
— Привет, Паша.
— А, здорово.
— Слушай, ну, вроде, поймали.
— Да ты что!?
— Ну да.
— Говори быстрее.
— Паша, ну, это не телефонный разговор. Дуй сюда, на Шмидта.
От Еврейской до улицы лейтенанта Шмидта, где проживал погибший военный курсант, было пятнадцать минут пешком.