— Галя, тебя, — паренек положил трубку аппарата и улыбнулся посетительнице, — через минуту подойдет.
Диана глянула на его улыбку так, будто юноша предложил ей прогуляться по Дерибасовской и, не сказав спасибо, пошла к единственному для гостей кривому стулу.
Они неслись в пятое отделение на всех порах, включив мигалку. Как назло, на переезде опустили шлагбаум и после тягостной для всех паузы, потянулись, наконец, долгие бесконечные пустые цистерны. Товарищи, уверенные, что им придется вытаскивать Алёшеньку из заточения, из цепких лап сокамерников его, немало удивились. Он, как ни в чем не бывало, сидел в дежурке на столе, будто приехал в отделение с инспекцией, пил чай с пряниками и травил байки, от которых половина околотка корчилась со смеху.
— Забирайте уже вашего сатирика, мочи нет, — сказал Пал Палыч, вытирая слезы и держась за живот, — аж пузо болит.
— Отдыхаете, товарищ лейтенант, — сказал укоризненно Паша, — а там Вий лютует. Сейчас будет вам нагоняй. Велел объяснительную писать.
Алёшенька со всеми тепло распрощался. Ночевал он, конечно, не в камере, а на диване в дежурной части, точнее, дремал, когда полицейским не требовалась его помощь. За ночь он успел раскрыть две кражи, нашел велосипед и восемь раз обыграл всех в шахматы.
— Вы меня с кем-то путаете.
— Я вас, девушка, ни с кем не путаю.
Галя засмеялась.
— Послушайте, я не знаю, что вы там себе навыдумывали, но у меня есть молодой, точнее, не молодой человек. С которым я живу, и которого я очень люблю. Уверяю вас, Алёшенька ко мне никакого ровно отношения не имеет. Он просто мой коллега. Он расследует дело, по которому я прохожу судмедэкспертом.
— Так он не у вас вчера ночевал? — спросила вдруг Диана.
— Нет, конечно, — искренне отвечала Галя.
— А где?
— Да откуда ж я знаю, милая?
Диана села на стул и закусила губу.
— А его не было дома?
Диана замотала головой из стороны в сторону.
— Странно.
— Стоп, а куда мы едем?
— Как куда, в управление.
— Нет. Тормози.
Костик остановился у обочины: — Алексей Петрович, я не могу, меня Фёдырыч убьет.
— Нам, Костик, надо срочно дуть на Маразлиевскую. Да, это по дороге, рядом. Высадишь нас. А Вию скажешь, что мы убежали. Что у нас труп там.
— Какой ещё труп?
— Убийство.
— Шутите?
— Нет, Костя, не шучу.
— Ладно, сами выкручивайтесь.
Он выкинул их на Маразлиевской, и поехал на Еврейскую, в управление.
Алешенька подошел к двери:
— Стой на шухере. А я пока открою.
Паша глянул направо-налево.
— Никого?
— Никого.
Алёшенька прислонил пальцы к кодовому замку и нажал нужную комбинацию.
— Как это ты так? — подивился Мироненко, когда они ввалились в шикарную парадную, и скоро заперли за собой двери, — экстрасенсорные способности?
— Нет, Паша. Те кнопки, которые чаше используют – они больше стерты. А где у нас пятая квартира?
— На втором этаже.
— Пошли быстрее, пока не засекли.
Заговорщики побежали по лестнице на второй этаж, подошли к дверям. Алёшенька огляделся, камер нигде не было. Он вытащил из кармана канцелярскую скрепку, скрутил её винтом и всунул в дверной замок. Через полминуты хитрых манипуляций дверь отворилась, и полицейские проникли внутрь. Алёшенька заходил по комнатам.
— А скажи-ка, Паша, если бы тебе надо было убить человека радиоактивным изотопом, куда бы ты его засунул? Так, чтобы это надо было сделать быстро? Чтобы самому не облучиться?
Мироненко зачесал голову, раздумывая.
— Я бы, Паша, прикинулся электриком, и засунул бы его в розетку. А потому, поищи-ка мне отвертку какую-нибудь. Или нож, если отвертки нету.
Алёшенька отодвинул легкую кровать от стены и вынул вилку торшера.
— Ага! Тем более, что она у нас теперь всего на одной гайке.
— На одном шурупе.
— Да, спасибо. Смотри внимательно, Паша. Потом ты повторишь это с понятыми.
Алёшенька взял кухонный ножик, который товарищ передал ему, завернув инструмент в полотенце, чтобы не оставлять следов, открутил винт и снял крышку.
— Все никак не привыкну, что у вас отпечатков не бывает.
— Смотри, — показывал Алёшенька, — ставили её впопыхах, перевернули с ног на голову. Опытный мастер так не поставит. А вот и следы.
Он показал товарищу пару кровавых мазков на необработанной цементной поверхности.
— Снимешь потом с понятыми. Ну, и наших старых добрых товарищей из радиоактивной безопасности привезешь сюда.
— Фонит?
— А что думаешь, я на кладбище делал?
— Всё жду-не дождусь…
— По дороге расскажу, и еще надо будет Вию сочинить. Не хочу ему пока ничего говорить.
Он поставил обратно на розетку крышку, прикрутив её ровно так, как она и была – кверху ногами. Затем придвинул на место кровать. Паша вернул обратно на кухню ножик. Оба еще походили по комнатам, оценивая красоту и примерную стоимость апартаментов.
— Окна на улицу. Три комнаты. Да, за такое можно и дедушку на тот свет отправить. Только, вот, при чем тут Пётр?
Они по одному, чтобы не привлекать внимание, вышли на улицу. Паша подождал Алёшеньку за углом.
— После того, как я пришел в зоомагазин и купил нового карася, — стал рассказывать Алёшенька, — мне пришла в голову идея. Я вызвал такси и поехал не домой, а на Таировское кладбище…
— Кстати, перебью. Я вычислил, кто спер рыбу.
— Да я знаю, Паша.
— И мы с ним сегодня поцапались в туалете.
Алёшенька остановился, и внимательно посмотрел на своего товарища.
9
Они сидели в парке на скамейке. Было еще прохладно, она куталось в пальто, купленное три дня назад специально для него, чтобы он оценил, чтобы удивился и проснулся от этой спячки, в которой пребывал последние месяцы. И даже заняла деньги для того у своего поклонника. Но Пётр, казалось, даже не замечал всего этого: ни её обновки, ни макияжа, который она полтора часа накладывала, ни этих бабушкиных серег с натуральными александритами, которые она выпросила у матери. Мимо проходила стайка детей, и потому она замолчала.
— Делай, как считаешь нужным, — сказал он. — Но я не хочу принимать в этом никакого участия.
— Понимаю. Я делаю это для нас…
— Ты делаешь это для себя, — перебил он.
— И тогда у нас, наконец, будет своя квартира, где мы можем проводить все время вместе, — робко молвила Лиза и виновато улыбнулась.
Она совершенно не знала, что ей делать; казалось, Пётр медленно и неуловимо исчезал из её мира, просачивался сквозь пальцы, как набранная в детстве морская вода в ладошки. Ей хотелось плакать, хотелось упасть на колени перед ним, хотелось обнять его плечи так, чтобы растопить его ледяное сердце, хотелось удержать любимого изо всех последних сил, и чем сильнее она льнула к нему, тем явственнее он её сторонился. Эта мука сводила её с ума. Чтобы задеть его, чтобы раздразнить, чтобы, быть может, заставить ревновать, она рассказала ему о Степане. Ему сорок пять, у него свой электрический бизнес, и он безумно в неё влюблен.
— Ну да, — только и сказал Пётр и улыбнулся.
— Но у нас ничего не было, — вскинулась Лизанька. — Ничего вовсе. Он пригласил меня в ресторан, а потом проводил до дома.
— Хорошо, — проговорил Пётр. Казалось, ему было без разницы, было ли у его девушки со Степаном что-либо, или не было.
Она взяла его ладонь в свою и принялась изучать, как будто – карту острова с несметными сокровищами. Вдруг, повинуясь, неведомо откуда взявшемуся чувству, она вся будто переломилась и принялась жадно целовать его пальцы.
— Перестань, — только и сказал он, и выдернул руку, не в силах поверить, что она все это делает: столько в ней было всегда тщеславия.
А она хотела расплакаться от бутылочных осколков, которые застряли в её груди, от колючей проволоки, которую неведомым образом намотало на её сердце, и которая разрывала теперь насквозь.
— Мне кажется, я скоро умру, — только и сказала она.
— Чепуха, — ответил он, будто отмахнувшись. — Ты еще меня переживешь.
— Я старше тебя на десять лет, — проговорила Лизанька, криво улыбнулась, достала из сумочки пачку сигарет и закурила. «Я сделаю это» — подумала она, — ради нашей любви. И тогда он снова будет моим. Потому, что иначе мне не жить. И какая тогда разница?»
Степан отворил двери в квартиру, приглашая Лизаньку внутрь рукой, в которой была зажата бутылка калифорнийского вина, и смутился этого своего неловкого жеста: выходило двусмысленно. Они только что приехали из ресторана, где хорошо посидели за стейками. Лиза несмело ступила в его уютное жилище. Хорошая одесская квартирка, вот, бы им такую – с Петром. Во все сегодняшнее свидание она была далека от реальности, часто отвечая невпопад, много задумывалась, и в каждую минуту мысленно подставляла на место Степана своего милого. Ах, как было бы хорошо все то же самое, но только с любимым! Не Степана рука держит её за пальцы, а Петра. Не Степан зовет её в свое гнездышко, а Пётр.
Он помог ей избавиться от пальто.
— Это то самое?
— Да, — она глупо улыбнулась. Она бы никогда, конечно, не призналась, что купила его на деньги поклонника, чтобы понравиться своему любовнику.
— Мне очень нравится, — сказал Степан.
— Спасибо.
— Проходи, располагайся.
Она пошла в уборную, включила воду и села на краешек ванной, впав будто в какое-то оцепенение. Степан копошился на кухне, откупорил бутылку, взял бокалы и открыл ящик буфета. Сбоку, в нераспечатанной коробке лежали презервативы, который он купил полгода два назад, да так и не открывал их. Все руки не доходили. Он быстро сорвал целлофан, сетуя на то, как страшно неудобно они отворяются, просто кошмар какой-то, надорвал крепкими пальцами упаковку, вытащил один и положил в карман, и вдруг, будто устыдившись, вынул его обратно и бросил в коробку. «Нет, так не пойдет. Она подумает, что я загодя подготовился. Пусть всё будет экспромтом». Степан прошел в комнату. В ванной, не переставая, текла вода.