— Зачем ты спрашиваешь? — через плечо бросила я.
— Чтобы помочь, если нужно.
— Мне не нужна помощь.
— А если бы была нужна, ты бы прям попросила? — коротко хохотнул Чонгук. А он успел хорошо меня понять! Я обернулась, поставив руки в бока.
— Нет, не попросила бы, ты верно заметил.
— Тогда я буду за тобой приглядывать. Без твоего разрешения, — неглубоко поклонился Чонгук. Я вспыхнула. Что это значит? Конечно, я не против его общества рядом, но что он имеет в виду под «приглядывать»? — Начнём занятие?
Не дав мне додумать всё, что хотелось, парень занял меня упражнениями.
На этот раз он действительно меня обучал, а не просто выставлял проигравшей. Но его отношение, менее лояльное и мягкое, чем у Чимина, мне даже нравилось, он поступал со мной, как с бойцом, а не как с девочкой. Понимая, что это последнее наше занятие, и вскоре вернётся мой предыдущий тренер, с которым мы продолжим уроки, я попросила Чонгука о дополнительном часе после маленького перерыва. Мы сели на скамью у окна, чтобы отдышаться и сделать по глотку воды. И здесь он меня удивил — открыл рот первым:
— Ты так и не скажешь, как появились синяки? — Мы встретились взглядами. Я покачала головой. — Ты защищаешь кого-то дорогого и близкого. А он сделал тебе больно. Иногда, Чонён, нужно понимать, что делающие больно — не заслуживают любви, иначе они ширят и множат свою вседозволенность.
— Слишком многие люди в течение жизни делают нам больно, что же теперь, никого не любить?
— Мне неприятны мужчины, поднимающие руку на женщин, поэтому я считаю, что их следует избегать. Мне самому трудно заниматься с тобой, Чонён. Как бы я ни пытался видеть в тебе ученицу, начинающую тхэквондистку, я ни на миг не забываю, что ты девушка. И мне неприятно от самого себя, что приходится тебя ударить. Мне неудобна вся эта ситуация, но, я надеюсь, что в полной мере исполняю то, чего ты хотела.
— Да, и я благодарна тебе за это. — Я решила надолго не замолкать, чтобы не прервать диалога. — А раньше тебе не приходилось драться с девушками?
— Приходилось. Мне было нелегко, — признался Чонгук. — А тебе интереснее драться с ребятами?
— Они сильнее, соревнуясь с ними, я добьюсь большего.
— Есть и женщины-бойцы, с которыми справится не всякий мужчина.
— Хотела бы я с такой встретиться! — воодушевленно сказала я, и добавила: — И стать такой тоже очень бы хотела.
— Ну, вот будешь ты сильнее всех, и что дальше? — отставив бутылку с водой, переплёл пальцы на колене Чонгук.
— Дальше? — Я позволила себе помечтать вслух: — Я, во-первых, не позволю никому себя обидеть, во-вторых, буду заступаться за тех, кого обижают другие. Да и вообще, я бы навела порядок! — подняла я свой амбициозный кулак, набравшийся крепости и твердости.
— Утопистка, — улыбнулся Чонгук. — В одиночестве, наведёшь порядок? Как Супермэн?
— Как Супервумэн, — поправила я.
— Для начала нужно точно знать, что есть порядок, и что есть справедливость.
— Это уже философия… — опустила я руку, огорчаясь, ведь в мудрствованиях была слаба.
— А ты как думала? Сила не в ладах с умом — опасная и разрушительная сила. У кого нет мозгов — тому нельзя побеждать.
— А ты вот откуда берёшь ориентиры? Что хорошо, а что плохо?
— У меня есть духовные наставники. — Я посмотрела прямо ему в глаза. Всё-таки настаивает, что он монах?
— К какой сангхе[22] ты относишься? — Собеседник почему-то улыбнулся, будто я сама должна была себе ответить. — Ты всегда одет в чёрное, я читала, что чёрный — цвет японских монахов, наши, корейские, ходят в сером.
— Что ещё ты читала? — продолжая немного забавляться (надо мной или моим любопытством?), сел поудобнее Чонгук. В другой раз я бы обиделась, на кого-нибудь другого, кто не отвечает на мои вопросы, но в этом лице напротив было море очарования, не позволяющего напрячься и оскорбиться.
— Что бхикшу[23] дают более двухсот обетов, медитируют, занимаются йогой… много чего! В зависимости, опять же, от буддийской школы, к которой принадлежат.
— Я должен соблюдать очень много обетов, — кивнул Чонгук, — и поменьше общаться с девушками.
— Значит, из-за меня ты нарушаешь свои обеты? И как же ты собрался приглядывать за мной? — надеясь, что не вложила в интонацию много флирта, поинтересовалась я.
— Хочешь притчу? — оживившись, наклонился ко мне, слегка вперёд, парень. Мне это напомнило рассказы страшных сказок перед сном в летнем лагере, куда ездила в средней школе. Там мы запугивали друг друга с Югёмом.
— Хочу!
— Как-то шли два буддийских монаха, у них было паломничество от одного монастыря к другому. Но на их пути преградой выступила бурная река. У реки стояла молодая и красивая девушка, она не умела плавать, но ей нужно было перебраться на другой берег. Она попросила о помощи монахов. Оба они давали обет не касаться больше женщин в своей жизни. Поэтому один из них горячо воспротивился, сказав, что не нарушит клятву. Другой же, подумав, посадил девушку себе на спину и помог ей перебраться. Поблагодарив его, она пошла своей дорогой. Монахи продолжили путь. Им предстояло ещё несколько дней пути. Останавливаясь на привалы, они заводили разные беседы, читали сутры, упражнялись в медитации, но тот, что не нарушил клятвы, не мог сосредоточиться, не мог спокойно молиться, всё думал о том, как плохо поступил второй. Ему не давало покоя, с какой лёгкостью тот нарушил обет, и не испытывает, похоже, зазрения совести! Этот стойкий аскет только и думал о том, как тот переносил девушку, как касался её, он вспоминал об этом снова и снова. В конце концов, он не выдержал, и через несколько дней сказал спутнику: «Как же ты мог!». «А что случилось?» — спросил второй. «Как что? Ты не удержался перед красотой, и перенёс девушку через реку!». Нарушивший обет улыбнулся и сказал: «Я перенёс и забыл, а ты продолжаешь нести её дальше». — Чонгук замолчал, наблюдая за моими впечатлениями от истории. Я улыбнулась, переваривая.
— Хорошая притча.
— Мне тоже нравится.
— Значит ли это, что обеты можно спокойно нарушать?
— Это значит, что в жизни существуют обстоятельства, когда устоявшиеся правила теряют смысл. Буддизм — гибкая религия, — встал Чонгук, — возможно именно поэтому из-за неё было меньше всего религиозных войн на Земле. Продолжим тренировку?
Мы задержались почти до половины десятого, поэтому он пошёл меня провожать. Меня заинтересовал буддизм, мне понравилась его философия, или, скорее, философ, который её трактовал. Я могла бы вечно слушать Чонгука, из его уст каждое слово казалось правильным и мудрым. Между ним и Чжунэ была такая огромная разница! Оба красивы, но один постоянно тянет к пошлостям и не думает выше пояса, другой же, напротив, повествует о высоком, и никогда не задевает низменного, неприглядного.
— У тебя такая чистая душа, — заметила я, когда мы уже подходили к дому. Слушая о том, как Чонгук просвещен во все теории и тонкости буддизма, я перестала сомневаться в том, что он — бхикшу. Мирянин никогда так глубоко бы не развернул, не объяснил многие моменты.
— У меня нет души, — серьёзно сказал Чонгук.
— Как это?
— Анатма — принцип буддизма. Души нет, есть вольное соединение чувств, сознания, жизненного опыта в человеческом теле, и всё это рассыпается после смерти.
— Но как же перерождение в виде собаки или жука? — уточнила я.
— Это индуизм и брахманизм, — засмеялся Чонгук. — Я смотрю, для людей всё, что пришло из Индии — на одно лицо. Нет, в буддизме нет перерождения дживы — личной души человека. Но рассыпающиеся частицы одного общего атмана — скажем так, вселенского сознания, что ли, — рандомно собираются в образе следующего живого создания, но это ни в коем случае не тот же самый человек. Просто жизненные осколки, безымянные и никому не принадлежащие, блуждают и объединяются, покуда существует жизнь, покуда не завершился круговорот жизни. Тот самый, что несёт страдания и вечную неудовлетворенность.
— А достигшие нирваны попадают в рай? — почесала я затылок, не боясь рассмешить Чонгука.
— Нет, они прекращают цепь соединений жизненных… — Я застыла, увидев у подъезда знакомый «бэтмобиль». Мой спутник заметил это, проследил за взглядом, и тоже увидел машину. — Это к тебе, я так понимаю?
— Мы не договаривались встретиться, я не знаю, что он тут делает, — искренне сказала я. В целом-то мы общались и иногда договаривались, но в этот раз — нет. Замедлив шаг, мы всё-таки дошли до подъезда. Чжунэ ещё за своими тонированными стёклами видимо опознал того, с кем я шла, поэтому, выйдя из-за руля, выглядел напряжённым и недовольным. Однако протянул руку Чонгуку для приветствия, и тот ответил пожатием. — Что ты тут делаешь? — спросила я.
— Привёз твою одежду. — Чёрт, он специально так выразился? Не костюм, не «привёз кое-что вернуть», а сразу сказал про одежду, будто я где-то с ним раздевалась! Так и было, вообще-то, но без продолжения, а что подумает Чонгук?!
— Мог бы позвонить сначала, — краснея, проворчала я.
— Хотел сделать сюрприз, позвонил в домофон, но кто-то из твоих сестёр поднял и сказал, что тебя нет, я решил подождать… — Пока он говорил, старался смотреть на меня, а не на Чонгука, и вот, поплутав по мне глазами, он наткнулся на то, что посчитали необходимым заметить все вокруг за последние два дня. Я спешно закрыла шею ладонями, но было поздно. — Это что такое? — уставился коршуном Чжунэ. Зыркнув на Чонгука, он вернул глаза на меня, наклонился несильно, и, взяв меня за руки, отвёл их в стороны. Его взгляд пропитался бешенством, а пухлые губы дёрнулись. — Это что, засосы?!
Я дёрнула руками, но он их не отпустил. Вмешался Чонгук, оторвавший его руки от моих.
— Мы практиковали БДСМ, я немного перестарался, — безмятежно заявил он. Я покосилась на него в немом недоумении. Чжунэ разъярился, запыхтев.
— Ты… не смей к ней подкатывать, ясно? Она моя! — собственнически заявил миллионер. Я направила силы на то, чтобы подобрать свою челюсть.