— Я понимаю, Хосок, — опустила она понуро лицо.
— Понимаешь, но всё равно не довольна этим, я знаю, — вздохнул он. — Что поделать? С чем-то нужно свыкаться, а в чём-то, вопреки всему, искать плюсы. Вот я обездвижен и обречен на постельный режим дня на три…
— Ёндже сказал дней пять! — поправила Хана.
— Тем хуже. Дней пять я буду лежать и, как ты думаешь, чем мне нельзя наверняка теперь заниматься? — Вместо слов жена поалела, поняв намёк. — Да, нельзя мне напрягаться, но если не напрягаясь… может, наконец-то, ты бы… облегчила страдания близкому человеку?
— Я приготовлю тебе что-нибудь полезное, для восстановления сил. — Хана решительно направилась в кухню. Хоуп протянул руку ей в след:
— Милая, оральным сексом занимаются все люди, в этом нет ничего предосудительного! Это даже приятно! Могло бы быть… — шепотом закончил Хосок себе под нос.
— Порнография! — крикнула с кухни Хана и загремела посудой. Болеющий разочаровано уставился в стену напротив.
— Ни орала, ни анала, ни позы летящей цапли, — пожаловался он тихонько вслух, с иронией, самому себе, скребя пальцами висящей с дивана руки по паркету. — Если ещё золотой долг бросить, то точно сопьюсь.
Глава 23 с Чонён и её мужским окружением
Жужжание среди безмолвия. Как рано проснувшаяся муха бьётся по стеклу, стрекоча чересчур шустрыми крылышками. И не знаешь, чего больше хочется — выпустить её, или шлёпнуть. Мне очень хотелось шлёпнуть то, что жужжало. Мы с Югёмом и Джуниором чуть ли не до пяти утра смотрели фильмы, ели пиццу и ржали как стадо диких коней, и я боялась, что пойдут жалобы от соседей, но миновало подобное огорчение.
Открыв глаза, я опознала звук — вибрация мобильника. Вытянув руку, взяв его и поднеся к лицу, я прочла: «Ку Чжунэ». Пора переименовывать его в «зайку», «любимого» или «сладенького»? Тьфу ты, какое отвратительное недоразумение вся эта девчачья слюнявость с целью доказать неизвестно что и кому. А как я записана у Чжунэ? Ебанутая девица? Вариант для перепихона? «Не даёт, но даст»?
— Алло? — подняла я, бормоча сонным голосом.
— Привет, ты что, спишь ещё что ли? — удивился парень, услышав мою вялость через километры.
— Да, и ты меня разбудил, — привычно отчитала его я.
— Прости. Хорошо отгуляли свадьбу?
— Неплохо, — подтянулась я, заставляя подушку стоять, облокотившись на спинку кровати. — Пили, ели, танцевали.
— Я и подумал, что ты будешь уставшая, не стал вчера вечером беспокоить… Сегодня увидимся? — Я покряхтела в кулак, нашла часы на столе, за которым занималась уроками (не очень успешно), обнаружила полуденное время. Голос невольно зазвучал громче:
— Только если позже, часа через два-три. Я ещё не ела, не умывалась…
— Конечно, понятное дело, — согласился он, — тогда напишешь, как окончательно придёшь в себя? И я выеду.
— Договорились, до встречи! — скинула я и опять откинула голову. Я выпила совсем мало, и ничего не болело и не звенело в черепной коробке, кроме мыслей о том, что надо приучаться жить как-то иначе, по-другому. Как — я ещё не поняла, но несомненно иначе, без споров за ванную и очередность, без вырывания пульта от телевизора, без ладони на плече, когда грустно, без возможности проорать о каком-нибудь достижении, приходя домой, чтобы с тобой вместе порадовались.
И в этот момент загудело. Не в голове, а за стенкой, где-то в зале. Я подскочила, пытаясь понять, что происходит, и вспомнила, что Югём с Джуниором остались ночевать у меня, на диване, разложенном для трёх сестёр, что были не воспоминанием ещё в пятницу. Мои друзья до сих пор здесь? А куда бы им спешить, в воскресенье-то.
Нырнув в шорты, я поправила пижамную футболку, в которой спала и, не взглянув в зеркало, выползла из комнаты, прошлась по коридору и высунулась из-за угла. Диван был собран, посуда унесена, царил порядок, как будто Чжихё и не покинула этот дом. Югёма не было, а Чжинён с пылесосом обхаживал комнату. Это и было причиной гула.
— Джуниор? — позвала я. Он обернулся через плечо, увидел меня, спешно выключил пылесос, возвращая тишину. — Доброе утро, ты какого хрена делаешь?
— Убираюсь… — растерялся он, заметив моё лёгкое недовольство. — Мы накрошили ночью, и я решил прибрать… Я потревожил тебя? Прости, я услышал твой голос, и понял, что ты проснулась, что уже можно шуметь…
— Шуметь-то можно, но неужели ты думаешь, что я бы сама не прибралась? — вышла я из-за угла и плюхнулась в кресло, сложив ноги в позу лотоса. Если он так думал, то думал правильно, но мне сделалось неловко, что моя хозяйственная лень, а вернее отсутствие хозяйственности — правда.
— Прибралась бы, но мне всё равно нечем было заняться…
— А где Югём?
— Он рано встал и домой ушёл. Наверное, чтобы родители не волновались, или я не знаю, что ещё.
— А ты?
— Мои знают, где я, — присел он на соседнее кресло, чтобы не нависать надо мной. Но увидел что-то в моём лице и пристыжено уточнил: — Тебе не нравится, что я остался?
— Да нет, без проблем. Когда бы я выгоняла друзей из дома? — хохотнула я, похлопав его по ладони как можно более ненавязчиво, совсем невинным жестом. Братским, так сказать.
— За Югёмом закрылся я, поэтому… чтобы за мной закрыть дверь, надо было будить тебя, а я не хотел. И не мог оставить тебя дома одну, с открытой дверью, а ключи забирать — не имею права. Вот и подумал, дождусь, пока ты встанешь. Завтрак тебе согреть? — остановил себя Чжинён, потому что заговорил слишком быстро, пряча в этом смущение. Мы оба ещё помнили, что он предложил мне встречаться, а я как бы отказалась, дала понять, что этому не бывать, поэтому Джуниор старался не задеть никак своей гордости, не усугублять отношений.
— Уж это-то я и сама могу, — улыбаясь, соскочила я ступнями на пол. — Составишь компанию?
— С удовольствием, — пошёл он за мной на кухню. — Я видел в холодильнике, как Чжихё тебе всё наготовила, подписала. Молодец. Похоже, она самая предусмотрительная сестра на свете.
— У меня вообще самые лучшие на свете сестры, — от души призналась я. — Не знаю, как долго я без них протяну…
— А Сынён разве тоже переехала?
— Не радикально, но у неё вроде бы завязались серьёзные отношения, она чаще старается ночевать там, а не здесь.
— Глядя на них, тебе не захотелось последовать их примеру? — спросил Чжинён. Я вылезла из холодильника с контейнером еды. Наши глаза встретились, и он отвёл свои первым. — Извини, я не хотел опять об этом, вопрос как-то сам собой сорвался. Забыли.
— Спасибо.
— Чонён… я беспокоюсь о тебе, — тише сказал он.
— В смысле?
— Ну, ты одна… мало ли что? Можно я буду о тебе заботиться?
— В смысле? — как глупая малолетка тупо повторила я, выставив время на микроволновке.
— Я ничего кроме заботы не имею в виду. Ты разрешишь мне приходить к тебе, чтобы прибраться, приготовить, с учебой помочь, если нужно?
— Это что за услуги немецкой горничной? — засмеялась я, сев напротив него и поглядывая на таймер.
— Ну… просто.
— Просто… — эхом прозвучала я. — Ничего это не просто, Джуниор, и ты знаешь об этом, поэтому, прости и ты меня, но я вынуждена отказаться. Мне не помешает привыкнуть к самостоятельности. Это будет лучше, чем занимать твоё время тем, что… не принесёт никаких плодов, — смело посмотрела я ему в глаза, посомневавшись, прежде чем закончить. Я не хотела наносить новые раны другу. Чжинён вздохнул, смиренно кивнув.
— Ты не должна бояться говорить мне подобного, — подбодрил меня он, — не стесняйся говорить «нет», если действительно так чувствуешь, — безнадёжно улыбнулся он, смахнув невидимую крошку со стола. — Но позволь и мне быть искренним. Ты просишь не портить дружбу моими признаниями, но, по мне, ничего не испортит её сильнее лжи. Я не хочу врать, Чонён. Ты мне нравишься, как друг, как девушка, как человек. Я хотел бы быть не только твоим другом, но и парнем, и я не заставляю тебя соглашаться, ты не должна, если такое вдруг имеет место быть, испытывать муки совести. Ты тут ни при чём. Это мои чувства, и я хочу быть в них честен. Можно?
Я с уважением посмотрела на Джуниора. Меня всегда восхищало его внутреннее благородство. Пожалуй, более достойного парня я никогда не встречала: правдивого, отвечающего за свои слова, не склонного к переменам, следящего за своими поступками. Я знала его много лет, и ни разу не заметила за ним подлости, лукавства, лицемерия, хотя бы зависти к кому-то. Были ли у Чжинёна недостатки? Я не знала ни одного. Может, от того он и был мне каплю скучен? Чжунэ так сильно притягивал к себе, хотя сплошь состоял из сомнительных и неважных качеств. Даже Чонгук, влюбленность в которого постепенно отходила на задний план, любил приврать и темнить, было в нём нечто порочное, хоть и хорошо скрытое, а вот в Чжинёне ни на грамм не было. Чистота и добродушие. Мне захотелось признаться ему, что я стала встречаться с Чжунэ, потому что Джуниор, как никто другой, заслуживал откровенности, но я не могла себя заставить, язык не поворачивался. Что он скажет, когда узнает, что я сошлась с типом, которого осуждала и порицала громче других? Не я ли жаловалась Джуниору на то, что Югём связался с плохим человеком? И вот вам пожалуйста, я девушка этого плохого человека. Я не выдержу взгляда Чжинёна, если признаюсь ему в этом.
— Можно, Джуниор, — дала я добро, и микроволновка запищала. Достав заготовку Чжихё, я разделила её пополам с другом, и мы принялись синхронно уминать за обе щеки. Неловкость пропала, мы вновь превратились в товарищей, беззаботных приятелей детства, и я была благодарна за то, что я по-прежнему не одинока. Я не хочу возвращаться к тем мыслям, с которыми вырубилась вчера до прихода ребят, снова нагнетать на себя тоску, гадать, как сложится дальше судьба, как ею распорядиться? Нет уж.
Когда Чжинён ушёл, я полезла в душ, вымылась с головой, стирая запахи и впечатления от свадьбы сестры. Другие бы девчонки думали: «Хочу так же!», потому что торжество удалось, было душевным и настоящим, но я уже разобралась с тем, что подобные перспективы — не моё. Я с удовольствием приду в гости к кому угодно, но я не хочу быть той замужней обременённой дамой, которая выходит только до магазина, которую все навещают, а она никуда не выбирается. А брак, в традиционном его понимании, патриархальном, что-то подобное и подразумевал. Если в браке люди оставались равны, или женщина строила в нём карьеру, его обязательно называли неправильным, или обвиняли супругов в свободных отношениях, а то и в проблемах между ними, иначе к