AMAZONAS
Это была довольно точная топографическая карта северо-запада Амазонии — области, которая частично захватывала территории сразу трех государств: Бразилии, Колумбии и Венесуэлы, на карте была обозначена Риу-Негру и несколько ее притоков, от Барселуса до Сан-Карлуса-ди-Риу-Негру. С юга эту область ограничивала река Солимоэнс, с севера — Серра-Курупира. На берегах изображенных на карте рек были обозначены три города: Тапурукуара, Исана и Сан-Фелипе, но там не было и следа деревни с названием Эсмеральда.
С неподдельным любопытством все по очереди рассматривали карту.
— Так где мы находимся?
Все уставились друг на друга, не в силах дать хоть сколько-нибудь внятный ответ на этот вопрос.
Только полковник нисколько не растерялся при виде карты, вызвавшей всеобщую зависть, и ответил с деланным простодушием:
— Не могу сказать тебе точно, потому что ни на одной карте деревня не значится, ведь правительство не принимало никаких официальных постановлений на наш счет. А приблизительно Эсмеральда находится вот тут.
Он указал пальцем место на нечеткой линии Риу-Негру, где река, обрамленная множеством извилистых, словно змеи, притоков и излучин, пробежав самый густой в мире лес с севера на юг, вдруг круто заворачивала к востоку.
— Гора у тебя за спиной — это Серра-Курикуриари. Вот и все, что я могу сказать. В остальном же Эсмеральды не существует.
— Так я и думал, — сказал музыкант, складывая карту и убирая ее в карман. — Выходит, закончился первый этап моего путешествия.
— Что это значит? — спросил полковник.
Долгая пауза. Потом музыкант улыбнулся — к его улыбке примешались грусть, ирония и разочарование.
— Это значит, что я прибыл в никуда.
Три года он этого ждал.
Три года его во сне и наяву преследовала мысль о путешествии, начало которого — нигде, на границе, за которой его ждут случай, печали, удача, дальняя дорога, безумие и сон.
Путешествие должно состоять из семи этапов.
И вот только что завершен первый из них.
Музыкант надолго замолчал, оглядывая окружающее «нигде» и его неопрятных, отталкивающих обитателей, и тут заметил за плечом у полковника миловидное личико Жулии.
Она участливо посмотрела на музыканта и спросила:
— А как утонул «Белен»?
— Вы правда хотите это знать?
— Да.
Обменявшись с ней улыбками, он почувствовал, что его сердце забилось сильней и продолжил свой рассказ:
— Ночью вода в Риу-Негру черная и в ней ничего невозможно разглядеть. К тому же прямо перед крушением на корабле погас свет.
— Расскажи тогда, что ты слышал, — настаивал Родригиш.
Музыкант прочистил горло и продолжал:
— Я спустился в трюм из-за рояля. Хотел посмотреть, каково ему там одному, по-прежнему ли он хорошо звучит. Я подумал, что от сырости он мог немного расстроиться. Снял чехол, которым он был закрыт, погладил дерево, поднял крышку и заиграл. Он по-прежнему звучал хорошо. Просто чудо, какой у него звук — бархатистый, нигде на свете не найдешь ничего подобного...
— Так, и что же было дальше? — нетерпеливо спросил полковник, которого нисколько не занимали эстетические соображения.
— Потом был кошмарный грохот и сильный удар, корабль качнулся справа налево и начал крениться. Я понял, что происходит что-то страшное. Он понесся по реке с сумасшедшей скоростью, как будто попал на пороги и потерял управление. В этот момент погас свет и люди закричали. Наконец корабль налетел на камни и сломался пополам, как соломинка. Я понял, что мне конец, и стал играть, и играл без остановки. И мне повезло, словно музыка послужила мне талисманом. Рояль не утонул. Он поплыл дальше среди всей этой кучи досок, и, пока вокруг всё и вся шло ко дну, мой счастливый плот скользил себе под музыку по течению Риу-Негру.
Он несколько секунд смотрел в ошеломленные лица слушателей и, понимая, что пора сообщить им о размерах катастрофы, закончил свой рассказ так:
— Все пассажиры погибли. Думаю, я один остался в живых.
Повисло долгое тягостное молчание. Все переваривали услышанное. В конце концов тишину нарушил голос полковника:
— Само собой, ведь в этих местах на Риу-Негру полно пираний.
Тут же несколько голосов подхватили:
— А еще там кайманы!
— И анаконды!
— И электрические угри, которые лошадь убивают в два счета!
— И еще рыбы-ножи!
— Да уж, не самое подходящее место, чтобы принимать ванну, — заключил Сервеза, который знал, что говорит: сам он мылся не чаще раза в месяц.
Все покивали головами в знак согласия. Кораблекрушение ночью на Риу-Негру означало верную гибель.
Родригиш перекрестился, прикрыл глаза и сделал горестное лицо, какое он обычно делал в детстве, когда нужно было исповедоваться в своих грехах.
— Упокой Господи их души.
Все повторили за ним, прикрыли веки, опустили головы, на лицах внезапно обозначилась боль, которую, казалось, они носили в себе много лет. Некоторые даже пролили слезу и всхлипнули от горя. Потом, видимо решив, что комедию пора кончать, полковник открыл глаза и сказал с нажимом, глядя на музыканта в упор:
— Но все это не объясняет, как тебе удалось выбраться оттуда живым!
Вообще говоря, Родригиш был прав. В рассказ о таком чудесном спасении было трудно сразу поверить. Тем не менее этот парень действительно приплыл по реке.
На плоту.
Играя на рояле.
Значит, он и правда откуда-то явился. Даже если еще не доказано, что он действительно плыл на корабле и корабль этот был именно «Белен».
— Я вам уже сказал. Я жив и уцелел в кораблекрушении только благодаря музыке.
Как раз в этот момент с дерева на другом берегу реки пронзительно заорал попугай, прервав тревожное молчание джунглей.
Полковник, которого не слишком убедило объяснение, озадаченно молчал. Он опустился на мешок кофе, лежавший на берегу, потянул к себе гроздь зеленых бананов — в то утро их доставили на небольшом судне, и Жесус Диаш еще не успел перетаскать все на склад, — полковник оторвал банан, очистил его, как это сделала бы голодная обезьяна, и стал жадно заглатывать. Эту операцию он повторил дважды, потом, утолив наконец голод, с важным видом изрек:
— Все это мне представляется не слишком ясным.
Натолкнувшись на недоверие собеседников, музыкант попытался рассказать о крушении поподробнее. При этом он держался все так же естественно, словно не было ровным счетом ничего особенного в том, что человек в белом смокинге приплыл на плоту в крохотный поселок на северо-западе Амазонии, играя на рояле.
— Все очень просто. Когда корабль стал тонуть, я играл. Это был джаз. А когда я играю, у меня есть два железных правила, которые я всегда соблюдаю неукоснительно. Первое: я никогда не останавливаюсь, пока не дойду до конца. Второе: я не обращаю внимания на то, что происходит вокруг. Вот потому я и не заметил, как корабль утонул.
Слушатели все еще сомневались, не понимая, стоит ли ему верить.
— Как ты мог играть в темноте? — спросил полковник, который твердо решил выяснить, в чем тут подвох. Но он недооценил пианиста.
— Мне и не нужен свет. Я всегда играю с закрытыми глазами.
Он зажмурился, вытянул руки перед собой, и его пальцы заплясали, выводя мелодию на воображаемой клавиатуре. Если немного сосредоточиться, можно было даже расслышать, какие клавиши он нажимал.
— Хорошо, пусть ты не видел, но разве ты не почувствовал, что корабль тонет?
— Я ничего не заметил.
Полковник схватил четвертый банан, начал его чистить, но тут ему, видимо, стало неловко, и он положил банан на мешок с кофе. Музыкант продолжал:
— Когда я кончил играть, я открыл глаза и увидел, что остался один. Не было больше ни корабля, ни пассажиров, ни единого луча света. Только река и тишина. И я — на плоту, затерянном где-то на Риу-Негру. Мир вокруг меня рухнул, а я ничего не видел. Когда понял, что произошло, делать что-нибудь было уже бесполезно. Абсолютно бесполезно. И я стал играть дальше и играл, пока не приплыл сюда. Вот и все, что я могу вам рассказать о гибели «Белена».
За рассказом пианиста последовало долгое молчание. Никто не осмеливался сказать ни слова. Не было больше ни музыки, ни шума — вообще ничего, кроме замершего в нерешительности мира. Музыкант стоял лицом к лицу с толпой примолкших слушателей, которые пытались осмыслить все это: загадочное появление плота, рояля и пианиста, гибель «Белена», изысканное сочетание белого смокинга с черной кожей, аромат карибской сигары, перламутровые солнечные блики на клавишах из слоновой кости, вид реки, красной, словно поток лавы, которая извергла пришельца из таких далей, что и нельзя точно сказать откуда, — а последним штрихом ко всей сумме впечатлений, которая разбудила и взбудоражила чувства этих людей, притупившиеся от многолетнего одиночества, последним штрихом стал джаз.
— Вам повезло, вам просто ужасно повезло.
Музыкант обернулся на женский голос, звучавший так приятно и нежно. Это сказала Жулия. Он улыбнулся ей печально и ласково. Она улыбнулась в ответ.
— По-моему, даже слишком повезло, — отчеканил Родригиш и, резко встав, ткнул пальцем в сторону пианиста. — Это совершенно неправдоподобно.
Лицо пианиста помрачнело. Кажется, его задело, что его могут обвинить во лжи.
— Могу поклясться, что весь мой рассказ — чистая правда.
— Может, и так. Но для уверенности нам не хватает свидетеля.
— Вы же сами видите, полковник, что он приплыл один!
Полковник бросил недобрый взгляд на Сервезу, который по непонятным причинам пытался защищать этого типа, и добавил:
— Кстати, как тебя зовут?
Музыкант повернулся кругом, медленно подошел к роялю и показал пальцем надпись над клавиатурой.
— Тут написано. То, что черными буквами.
Родригиш нагнулся, но его ослепили солнечные блики, и не было никаких сил разобрать восемь букв, пляшущих у него перед глазами.
— Слишком мелко, ничего не вижу. Сервеза, что там написано, а?