Но почти вся ее юность прошла в Иерусалиме, где она училась в престижной женской школе имени Эвелин де Ротшильд. Когда девушка начала выходить в иерусалимский свет, ее в один голос признали неповторимой: умная, привлекательная, романтичная и одновременно прагматичная, с тонким чувством юмора и любовью к книгам. Она говорила на иврите, арабском, испанском, французском и немного на английском, играла в любительском театре. Не чуждая тщеславия, она много заботилась о своей внешности — модные платья, дорогие украшения, прическа и маникюр, идеально подобранные сумочки и туфли. Предприимчивая и обаятельная, эта стройная и жизнерадостная девушка с каштановыми волосами умела очаровывать людей и легко заводила друзей. А главное, она чувствовала азарт к жизни и всепоглощающее желание совершить что-то важное и значимое.
Но вдруг беззаботной жизни Шулы в Иерусалиме пришел конец. В шестнадцать лет родители просватали ее за Юсуфа Кишика, богатого еврейского торговца из Ливана вдвое старше ее. Родители Шулы объявили о помолвке, как только Кишик и его семья приехали из Бейрута. Шула была безутешна: ее «продавали» как товар за брачный выкуп. Но она не могла пойти против традиции. «Никогда в жизни я не плакала так, как в ту ночь, — рассказывала она позже. — Мне было шестнадцать, у меня были мечты…» Иерусалим был для нее «лучшим на свете местом, раем на земле», и в тот момент ей казалось, что она летит в темную и одинокую пропасть. Шула заперлась в маленькой комнате и проплакала всю ночь.
Молодая невеста прибыла в Бейрут грустная и несчастная, несмотря на ожидавшую ее благополучную жизнь — хороший дом, прислуга, высокое положение в еврейской общине, которая проживала в квартале Вади-Абу-Джамиль[13]. Но со временем боль утихла. Ее муж оказался умным и любящим человеком, он уважал ее и делал все, чтобы угодить ей. Без тени сомнения он покупал жене все, что она хотела: платья, шубы, даже очень дорогую и модную бриллиантовую брошь «Дама с камелиями», о которой в те дни мечтала любая женщина. Когда он был занят работой и общественной жизнью, его мать и сестра пытались приструнить его молодую жену. Скоро Шула родила первого ребенка, потом второго и третьего, и забота о них поглотила немалую часть ее дней и ночей (а всего за пятнадцать лет у нее родилось семеро детей). Но ни материнство, ни чтение множества книг не приносили молодой женщине удовлетворения. Шуле не хватало в жизни смысла — ей нужна была грандиозная цель, которая была бы достойна ее страстной натуры.
Письмо, которое она передала с арабом-контрабандистом в декабре 1947 года, дошло до штаб-квартиры Хаганы, и через несколько недель в дверь к Шуле постучался незнакомый араб, назвавшийся Шукри Мусса. Он сообщил, что ее письмо достигло адресата, и описал первую миссию, которую ей поручали «те, кому она написала». «Вас просят переправить в Палестину пассажира корабля „Трансильвания“ по имени Винклер, который завтра прибудет в порт Бейрута».
Она сразу же принялась за дело. По совету мужа она поспешила в дом еврея по имени Абу Зик, имевшего теневые связи в порту. За 800 ливанских фунтов из кармана Юсуфа Кишика люди Абу Зика нашли Винклера и сняли его с «Трансильвании», переодев в докерскую робу. Через несколько часов он уже был за границей, в Палестине.
Первая миссия Шулы прошла успешно, и она почувствовала гордость и удовлетворение от того, что наконец занимается чем-то важным помимо кормления грудью и смены пеленок. На следующий день Шукри Мусса снова постучал в ее дверь. Он поздравил ее с успешной миссией и добавил: «Люди в Палестине спрашивают, не согласитесь ли вы и дальше работать на них? Они хотят встретиться с вами. Я могу провести вас через границу».
Она согласилась. Ее сердце колотилось. Пересекать границу может быть опасно, но если она хочет помочь своему народу, то придется рисковать. Она решила отправиться в путь на следующее утро, в понедельник, чтобы вернуться к среде и успеть подготовить дом к субботнему ужину. Перед отъездом из Бейрута она, как обычно, заглянула в салон красоты, надела туфли на низком каблуке, чтобы пробираться по приграничным холмам, и свободное пальто, чтобы скрыть живот — она была на позднем сроке беременности. Добродушная и молчаливая соседка Линда Беланга согласилась присмотреть за ее детьми.
Машина отвезла ее в безлюдный овраг в горах. Наступила темная ночь, с северо-востока дул холодный ветер. Она вздрогнула. Даже ее плотное пальто не защищало от ужасного холода. Вдалеке мерцали огни двух деревень. Внезапно из темноты появились несколько арабов-контрабандистов. Она узнала Шукри Муссу и молча последовала за ним в гору. Идти было тяжело и больно. Впервые ей стало страшно: она боялась наткнуться на патрули ливанской армии, которые прочесывали район. Но ей нужно было пересечь границу во что бы то ни стало.
Они продолжали брести в темноте, как вдруг Шукри Мусса остановился и указал на какие-то тусклые огоньки. «Метула», — сказал он.
Через полчаса они были в еврейском городке Метула по ту сторону границы. Она пошла прямо к гостинице «Аразим» («Кедры»), где ее ждал Гриша, представитель ближайшего кибуца[14] Кфар-Гилади. Он установил ее личность и допросил, после чего джип с вооруженным сопровождением Хаганы увез Шулу на юг. По дороге она впервые в жизни увидела чистейшее Тивериадское озеро.
Поздно ночью они добрались до города Кирьят-Хаим недалеко от Хайфы. Шула там раньше никогда не бывала. Штаб разведки Хаганы располагался в маленьком доме в переулке. Два офицера долго расспрашивали ее о планах вторжения в Кавукджи, о которых она рассказала в письме. Ей пришлось дословно повторить все, что она слышала о предстоящем наступлении. Один из офицеров сказал, что копию ее письма уже отправили в штаб. После того как тема вторжения была исчерпана, они стали задавать личные вопросы: как ей живется в Бейруте, чем занимаются близкие и дальние родственники, есть ли у нее связи в мусульманской и христианской общинах.
Шула сказала им, что стремится помочь Израилю, несмотря на опасность подпольной работы в Ливане. Офицеры Хаганы снова и снова предупреждали ее о том, насколько рискованна такая деятельность. Один из них, Чербинский, негромко спросил:
— Вы понимаете, что если Ливан вступит в войну против новосозданного государства и вас поймают, то вас будут судить за предательство?
— Да, — сказала она.
— А знаете, как поступают с предателями?
— Да.
— Вы же понимаете, что вас могут повесить?
— Да.
— И вы все равно готовы помогать?
— Да.
Тогда он в общих чертах описал, что прежде всего интересует Хагану в Ливане: информация о ливанской армии, преимущественно о подразделениях, готовящихся для нападений на Израиль, об их базах и вооружении. Офицер объяснил, какими секретными каналами связи она сможет пользоваться, пообещал покрыть все ее расходы и предложил ей зарплату.
— Не нужно никакой зарплаты, — возразила Шула. — Мой муж меня полностью обеспечивает.
Она согласилась только на то, чтобы возмещение расходов, если таковые будут, передавали ее семье в Иерусалим.
На этом они простились. Той ночью в маленьком доме в городке, о котором она никогда не слышала, без какой-либо подготовки или посвящения, без четких инструкций и оговоренных целей Шула стала агентом разведки будущего Государства Израиль.
На следующее утро она вернулась в Метулу, а поздно ночью Шукри Мусса провел ее обратно на ливанскую территорию своими извилистыми тропами. В среду утром она уже была в Бейруте. По дороге домой, как обычно, заглянула в салон красоты и зашла на рынок за фруктами и овощами для субботнего ужина. В своей комнате она обнаружила неожиданный подарок от мужа — костюм из серебристой ангорской шерсти, который она видела в витрине дорогого магазина. Она поняла, что таким образом Юсуф выразил свою радость по поводу того, что их жизнь возвращается на круги своя.
Не тут-то было. В Палестине вовсю шла Война за независимость, и Шула занималась только двумя делами. Во-первых, она собирала и передавала важные разведданные в Израиль, и во-вторых, помогала множеству евреев переправиться из Сирии и Ливана в Израиль.
«Никто не вербовал меня в израильскую разведку, — с гордостью сказала она однажды, — я сама себя завербовала».
14 мая она услышала по радио, как Давид Бен-Гурион провозглашает Декларацию независимости Государства Израиль. Во время кровопролитной войны, которая тут же разразилась, Шула делала все возможное, чтобы снабжать израильтян достоверной информацией, но ее главные усилия были сосредоточены на том, чтобы переправлять тысячи евреев в Израиль. Она организовала целую армию арабских контрабандистов, которым платила жалованье за то, чтобы в безлунные ночи те сопровождали длинные колонны сирийских и ливанских евреев через границу. Помимо этого, не прекращался поток европейских евреев, который шел через Балканы и Турцию. Нередко она лично проводила нелегальных мигрантов на израильскую территорию, а ведь всего несколько месяцев назад она до ужаса боялась пересекать границу.
Один израильский иммиграционный офицер как-то сказал ей, что счет «ее» иммигрантов идет на тысячи. Двое из них были ее собственными детьми — десятилетний Авраам (Берти) и семилетний Меир. Как позже рассказал ей арабский контрабандист, по дороге к границе дети громко разговаривали и визжали в машине. Опасаясь, что шум поставит под угрозу всю операцию, он дал им выпить несколько ложек арака — крепкой анисовой настойки. Дети сразу уснули, а проснулись уже в Израиле. Эта миссия была очень важна для Шулы — она хотела, чтобы ее сыновья росли в Иерусалиме. Ее старшая дочь Яффа добралась до Израиля на самолете, через Турцию с пересадкой в Стамбуле.
Прорыв в шпионской карьере Шулы произошел почти случайно. Однажды утром, проходя мимо спортивного клуба «Маккаби», она услышала, как подростки пытаются петь на иврите песню «Эц ха-римон» («Гранатовое дерево») и неправильно произносят слова. Она подошла к ним и научила правильному произношению. Директор еврейской школы услышал, что Шула знает иврит, и предложил ей работу, на что она охотно согласилась.