Фредерик ВертемЗАБАСТОВКА(Фантазия)
И тут нам снова придется уточнить некоторые понятия. Что такое преступление и что такое насилие?
Все началось с того, что я получил письмо от одного ученика средней школы. В письме говорилось:
Уважаемый доктор Вертем!
У нас предполагается классное сочинение на тему «Что делают взрослые для борьбы с детской преступностью». Не скажете ли Вы, где я мог бы подобрать материал и что мне нужно почитать?
Благодарный Вам
Я прочел это письмо поздно ночью, усталый после целого дня работы. Оно заставило меня призадуматься. Предположим, дети действительно захотят выяснить положение дел. Что же они обнаружат?
После многих лет работы с детьми и родителями у меня сложилось довольно четкое представление о том, что у нас фактически делают (а, вернее, чего не делают), чтобы помочь детям. Между тем, что на эту тему говорится и что делается в действительности — бездонная пропасть. Мы беспрестанно требуем все больше и больше средств для новых обследований и научных работ, а дети тем временем предоставлены самим себе. И я подумал, а что получится, если дети возьмутся за дело сами?
Я стал фантазировать, представлять себе различные варианты. Вот, скажем, мальчик, приславший мне пиьсмо, обнаружил, что, несмотря на все посулы и ассигнования, фактически не делается ровно ничего. Я мысленно представил себе его разговор с другим мальчиком:
— Знаешь, — говорит второй мальчик, — по-моему, что бы с нами, ребятами, ни случалось, обществу на это наплевать.
Сделаешь что-нибудь не то — посадят. Ну, если будут в хорошем настроении — отпустят. Но слушать нас никто не станет. Да мы и сами побоимся сказать им все, как есть.
— А я придумал! — говорит первый мальчик. — Давайте сами прекратим это безобразие! Покончим с детской преступностью! Объявим забастовку протеста!
Идея стала распространяться с быстротой лесного пожара. На перемене мальчики рассказали о ней своим одноклассникам, и весть моментально облетела всю школу. В воскресенье несколько ребят отправились на попутных машинах в другие города — пусть и там знают, что отныне с детской преступностью покончено.
Если уж дети за что-нибудь берутся, то берутся всерьез. Не то, что взрослые, — те на каждом шагу идут на компромисс. Не отдавая себе в этом отчета, они (я имею в виду взрослых) вместо того, чтобы делать дело, за которое взялись, обычно пускаются в философствования и на этом успокаиваются. А дети не стали ломать себе голову над научным определением детской преступности. И не стали спрашивать, что такое преступление, что такое насилие. Они знали, чего им делать не положено, и из этого исходили. И еще они знали: стать преступником — легче легкого. Поразмыслив, они пришли к выводу, что старшие ребята без труда смогут помочь младшим. Им не было ведомо, что «для понимания причин детской преступности требуются многие годы исследовательской работы», что детская преступность — «чрезвычайно сложная проблема» и что для всякой борьбы с нею необходимо «проникнуть в самые сокровенные тайники человеческой души». По своей неискушенности они думали, что с преступностью просто надо покончить, и дело с концом.
Дети наивны, и в отличие от взрослых не стремятся из всего извлечь личную выгоду. Сами дети наживаются на своих преступлениях куда меньше, чем взрослые на борьбе с детской преступностью. К тому же они не так склонны к самообману, как взрослые.
…Сперва дети никак не могли решить, стоит ли рассказывать взрослым о своей забастовке. Кто-то из ребят попробовал было позондировать почву, но безуспешно: ведь то, что они собирались делать, шло вразрез со всеми научными теориями? Пришлось им все скрыть от старших, даже от родителей, — они боялись, что родители их не поймут и не поверят им.
Дети мыслят прямолинейно. Раз они объявили забастовку против детской преступности, значит, это забастовка и против всех взрослых, которые толкают их на преступления. Самые худшие виды преступления — жестокость и убийство. А ведь телевидение и радио, печать и кино постоянно преподносят им картины насилия и убийств в качестве развлечения. Ребята постарше прекрасно понимают, что для малышей это вредно.
Им не под силу различить едва уловимые грани между степенями творимого нами зла. Они не видят разницы между игрушечным револьвером (который с виду почти ничем не отличается от настоящего и может быть использован налетчиками) и настоящим оружием; между телевизионными передачами со множеством убийств и передачами с единичными убийствами; между книжками, расписывающими во всех подробностях изнасилование и употребление наркотиков, и самими этими актами; между комиксами, показывающими преступления и насилия над людьми, и комиксами, изображающими истязание животных или их кровожадность; между фильмами, герои которых — истязатели и убийцы — носят большие ковбойские шляпы, и другими фильмами, герои которых носят шляпы обыкновенные.
В общем, дел у ребят оказалось по горло. Они начали бойкотировать все развлечения такого рода и перестали платить за них деньги взрослым. Если прежде револьвер был самой распространенной игрушкой американских детей, то теперь все переменилось. Если раньше почти все мальчики младшего возраста — и даже многие девочки, соблазненные рекламами взрослых, носили по одному, а то и по два револьвера, то теперь они их побросали. Ученики младших классов одной из средних школ собрали подписи под посланием к президенту Эйзенхауэру, в котором заявили ему протест против того, что он, как они узнали из газет, подарил своему внуку игрушечный револьвер и тем самым, по их мнению, подал дурной пример другим взрослым. Однако об этой затее проведал учитель и уговорил ребят не отправлять послания. Он опасался, как бы их идею не сочли подрывной.
Дети знали, что жестокость — зло. Поэтому они объявили бойкот всем книгам и зрелищам, проповедующим жестокость. И нельзя их в этом винить — ведь им не известны те сложные аргументы, которыми психиатры оправдывают пропаганду жестокости. Детям не было ведомо, что это по их вине в кино постоянно показывают акты насилия. Им никогда не доводилось читать такие, например, откровения одного из журналов по психиатрии: «Как установила группа научных работников Гарвардского университета, психологическое предрасположение к насилию, агрессивности и враждебности к другим людям, свойственное индивидууму, — вот главный фактор, которым определяется степень воздействия фильмов, демонстрирующих акты насилия». Дети же наивно полагали, что главный фактор — это фильмы, которые им показывают, а не врожденное предрасположение человека к насилию. Они не стали повторять и бойких разглагольствований о том, что можно идти на «частичный риск»; они вообще не желали рисковать, а потому объявили бойкот всем фильмам с убийствами. После того как в соседнем кинотеатре на дневном субботнем сеансе для детей были показаны два фильма с изрядным количеством зверств, ребята не стали дожидаться следующей субботы, а просто объявили этому кино бойкот — раз и навсегда. Перед ними встала и другая проблема: как быть с комиксами? Не покупать новых — довольно просто. А вот что делать со старыми? Сжечь их нельзя, потому что взрослые не понимают разницы между книгами и комиксами и скажут, что дети жгут книги. И вот ребята нашли хороший выход: они отдали все свои комиксы взрослым. Как сказал один мальчик: «Они их пишут, пусть сами и читают!»
Разумеется, организация забастовки была сопряжена с некоторыми трудностями. Для обсуждения своих планов ребятам приходилось собираться тайком. На одной из таких сходок в заброшенном подвале кто-то из мальчиков попытался было выступить в защиту ковбойских фильмов. Но его быстро заставили замолчать. Поднялась одна девочка и сказала: «Мой брат все лето провел на ранчо, и он говорит, никто из ковбоев револьверов не носит. У них вообще нет револьверов, и они ни в кого не стреляют. Все эти ковбойские фильмы — сплошная липа». После этого ковбойские фильмы с пальбой решено было бойкотировать. Каким-то образом весть о сходке детей дошла до взрослых. Несколько недель спустя к этой девочке явился домой агент ФБР и стал допрашивать ее родителей. «У нас есть сведения, что вы пацифисты, — заявил он. — Почему вы против призыва в армию?»
Все уладилось лишь после того, как девочка объяснила, что она осуждала только ковбойские фильмы.
По всей стране ребята устраивали сходки, причем собирались они в бывших укрытиях детских шаек. Теперь там разрабатывались стратегические планы забастовки против детской преступности. И хотя никому из ребят не приходило в голову употребить термин «моральная гигиена», именно этим они, в сущности, и занимались. Тут они опять-таки поступали не так, как взрослые, которые без конца разглагольствуют о «моральной гигиене», но на практике ровно ничего не делают для того, чтобы прививать ее детям. Подростки пришли к выводу, что малыши очень нуждаются в их покровительстве. По своей незрелости и неосведомленности они не знали, что авторы широкоизвестной книги под названием «Психоанализ и детский сад» внушают взрослым такую идею: проявления жестокости по отношению к куклам или игрушечным животным лучше всего оставлять без внимания. Подростки чувствовали, что это плохой способ воспитания, и решили разъяснять своим младшим братьям и сестрам, что, несмотря на странные теории взрослых, надо быть добрыми и ласковыми даже с куклами и игрушечными зверюшками.
На некоторых собраниях было решено направить письма кое-кому из старших. Так, например, ребята из штата Нью-Джерси отправили мистеру Стиву Омерту, члену муниципального совета города Раритан (штат Нью-Джерси) и председателю комитета, ведающего полицией, письмо следующего содержания:
«Уважаемый м-р Омерт!
Мы прочли в газете, что Вы ввели у себя в городе новые правила для полицейских.
Правило первое: „Полицейский не имеет права читать комиксы, находясь на посту“.
Правило второе: „Запрещается держать комиксы в помещениях полицейских участков“.
Мы считаем, что Вы очень хорошо придумали. Если комиксы вредно читать детям, то, наверное, их вредно читать и полицейским. От этого они становятся чересчур жестокими. Руководящий комитет забастовки против детской преступности».
Нью-йоркские ребята направили письмо врачу-психиатру, руководителю отдела судебно-психиатрической экспертизы при суде для несовершеннолетних. Этого доктора поймали на том, что он пытался стащить в одной загородной вилле антикварные вещицы для своего кабинета, и обвинили в мелкой краже. Письмо было короткое:
«Дорогой доктор!
Мы понимаем, каково Вам сейчас. Не расстраивайтесь. Почему бы Вам не примкнуть к нашей забастовке? Руководящий комитет забастовки против детской преступности».
Когда появились слухи о том, что забастовка подготовляется и даже началась, сперва им никто не поверил. Но в конце концов обнаружилось истинное положение дел: во всей стране дети действительно перестали совершать преступления. Последствия этого были просто катастрофическими.
Самый скверный трюк со стороны детей заключался в том, что они перестали прогуливать уроки. Отныне каждый ученик стал являться в школу каждый день. Начался сущий хаос. Не хватало классных помещений, не хватало школ, не хватало учителей. В классы, и без того переполненные, набилось еще больше учеников. Никто не знал, как справиться с проблемой возросшей посещаемости (дети поняли, что прогулы и преступления зачастую связаны между собой и потому не стали дожидаться, пока взрослые накопят еще больше статистических данных по этому вопросу).
Экономические последствия забастовки тоже были катастрофическими. Раньше никто не понимал, что детская преступность столь необходима для материального благосостояния множества людей. Такая процветающая отрасль, как продажа малолетним оружия (настоящего!) была уничтожена начисто. Торговцы наркотиками, которые обычно слоняются около школ, лишились своих покупателей. Сбыт порнографических открыток резко пошел на убыль. Дети больше не желали покупать гнусные картинки — взрослые и тут лишились источника дохода. Из трехсот с лишним фабрикантов, изготовлявших игрушечное оружие, большинство обанкротилось. Удар был нанесен даже производству пневматических ружей: понимая, как много зла могут причинить и такие ружья, дети перестали покупать их и принимать в подарок. Это решение в свою очередь сказалось на доходах множества журналов, которые их усиленно рекламировали.
Всякие благотворительные комитеты охватила форменная паника, ибо при сборе пожертвований термин «детская преступность» всегда оказывал магическое действие. Всем благотворительным организациям — независимо от того, имели они какое-нибудь дело с малолетними преступниками или нет, — было хорошо известно, что любое упоминание о детской преступности весьма положительно сказывается на сборах. В некоторых из этих организаций, не имеющих коммерческого характера, от 35 до 50% собранных средств, а иногда и больше идет на покрытие внутренних расходов и уплату жалованья служащим. Забастовка против детской преступности оказалась пагубной и для этого прибыльного занятия.
В рекламном деле наступил форменный хаос. Дети решили не покупать товаров тех фирм, которые финансируют телевизионные программы, пропагандирующие жестокость, — всевозможные передачи о ковбоях, о суперменах, о кровавых схватках в космосе и в джунглях. В результате фирмы, изготовляющие сладости и школьные завтраки, понесли большие убытки.
Детям не свойственна умеренность. Поэтому они заодно объявили бойкот и тем товарам, реклама которых рассчитана непосредственно на них. От этого пострадала витаминная промышленность и некоторые другие отрасли. Старшие дети сказали младшим, чтобы те не принимали витаминных таблеток, которые так настойчиво рекламируются в стишках, обращенных непосредственно к детям самого младшего возраста. Ученицы одной из средних школ направили письмо критику Джеку Гулду, который пишет для газеты «Нью-Йорк таймс» рецензии на телевизионные программы. В письме говорилось:
«Уважаемый м-р Гулд!
Мы, члены регионального комитета забастовки против детской преступности, приносим Вам поздравления по случаю Вашей превосходной статьи в „Нью-Йорк таймс“, озаглавленной: „Большая опасность в маленьких таблетках“. Но Вам больше незачем беспокоиться: мы сказали своим младшим братишкам и сестренкам, чтобы они не принимали таблеток, рассчитанных специально на детей, и предоставили родителям самим решать, что полезно для нашего здоровья».
Из-за того, что дети и подростки стали бойкотировать множество новых фильмов с убийствами, огромный ущерб понесла кинопромышленность. До сих пор никто по-настоящему не представлял себе, что число юных зрителей так велико и что жестокость приносит такой огромный доход.
Все фирмы и специалисты, консультировавшие население по вопросам детской преступности, остались без дела. Торговцы шарлатанскими зельями и снадобьями, разрекламированными в комиксах и детских журналах, лишились всех своих юных клиентов. С помощью этих реклам они много лет запугивали детей и вымогали у них изрядные суммы. Никому из взрослых — ни родителям, ни женским клубам, ни министерству здравоохранения, ни врачам — не удавалось положить конец этому безобразию. Но теперь молодежь разъяснила подросткам, а те в свою очередь разъяснили малышам, что их просто надувают, и больше этих снадобий никто не стал покупать и рекламировать.
Туго пришлось и журналам. Ведь статьи о детской преступности неизменно вызывали интерес у читателей. Как раз перед началом забастовки один из самых распространенных журналов запланировал превосходные статьи двух популярных авторов. Одна из них называлась:
Другая, которую предполагалось напечатать несколько месяцев спустя, была озаглавлена:
Разумеется, от обеих статей пришлось отказаться, потому что они больше не представляли для читателей никакого интереса. Спрос на журнал сократился, сократилось и количество запланированных им статей. Газеты лишились одной из лучших тем, гарантировавших им рост тиражей — детская преступность была выигрышным материалом и для сенсационных сообщений первой полосы, и для пространных подвалов. Когда детская забастовка приобрела мощный размах, газетам пришлось изобретать новые ухищрения, чтобы поднять спрос. Таким образом, газеты тоже понесли убыток.
Паника охватила и издателей комиксов, так как дети совершенно перестали покупать их продукцию.
Доходы всех специалистов по детской преступности сильно сократились. Многим из них даже пришлось подыскивать себе другую работу, что было особенно прискорбно, ибо как раз к этому времени открылось множество новых возможностей для получения доходных местечек в этой области. Ведь до забастовки все шло так хорошо! Появлялись все новые и новые комиссии, новые комитеты, новые управления, новые инспекторы, новые выгодные должности, все чаще созывались конференции и собрания с платными ораторами, все чаще проводились дискуссии по телевидению в самые выигрышные часы для телепередач. И теперь все это вдруг оказалось бесполезным!
(Нельзя сказать, чтобы раньше от этого была какая-нибудь польза!) Все люди, деятельность которых как-то была связана с детской преступностью, остались без работы. Общественные организации лишились всяких ассигнований, а частные благотворительные комитеты — всякой возможности дальнейшего сбора средств. Но что всего хуже, школам стало очень трудно добиваться новых штатных единиц, ибо отныне они больше не могли требовать дополнительных ассигнований, ссылаясь на рост детской преступности. А между тем нужда в школьных работниках никогда не была так велика: дети, обуреваемые жаждой знаний, заполнили все классы.
Вся система политического фаворитизма при назначении должностных лиц пришла в расстройство, ибо отныне ни на одну должность, начиная от судей по делам малолетних и кончая мелкими служащими, больше уже нельзя было назначать людей, не имеющих необходимой квалификации, но снискавших себе популярность эффектными выступлениями против детской преступности по радио и по телевидению. Однако настоящая беда разразилась, когда один преуспевающий биржевик, просматривая телеграфные ленты с биржевыми сводками, обнаружил, что акции компаний, производящих газетную бумагу, быстро падают. Решив, что вслед за этими акциями начнут падать и другие, он тут же распродал все свои ценные бумаги. Его примеру последовали остальные, и на бирже разразился кризис.
Однако самим детям забастовка дала очень много. Они перестали совершать преступления. Им больше не грозила ни тюрьма, ни исправительные заведения, ни электрический стул. Их даже перестали обзывать хулиганами.
Взрослым же забастовка принесла только беды и всяческие затруднения: в самый разгар их борьбы против детской преступности преступления вдруг прекратились. Это шло вразрез со всеми теориями и мешало практическим мероприятиям — как общественным, так и частным.
Специалисты не замедлили обратить внимание публики на крайнюю опасность создавшегося положения. На что же теперь обратится «подавленная агрессивность» детей, если она больше не имеет выхода? — вопрошал один из них. Другой поместил в воскресной газете статью, в которой разъяснял, что забастовка — не что иное, как выражение подсознательной вражды к другим людям, которая присуща детям, и что фактически во всем виноваты их матери. Американский союз защиты гражданских свобод опубликовал заявление, в котором сурово предостерегал нацию, что бойкот, проводимый детьми, и их забастовка представляют собой нарушение конституции, гарантирующей свободу слова, и, по сути дела, равносильны «экономической цензуре». Все это вызвало серьезное беспокойство, и, так как события развернулись незадолго до выборов, они привлекли внимание председателя республиканского (а может быть, демократического?) национального комитета. В интервью, передававшемся по телевидению, он сообщил Дэйву Гарроуэю и всей Америке, что комитет предлагает провести в Белом доме конференцию на тему «Применение детской энергии в мирных целях».
Но вскоре последовала развязка. Ребята понимали, что детскую преступность, временно прекратившуюся в связи с забастовкой, нужно уничтожить навсегда. Однажды днем они устроили демонстрацию и прошли с лозунгами через Сентрал-парк. Участники процессии сохраняли полный порядок. Время от времени они запевали походные песни. Над рядами пестрели большие плакаты с необычными надписями:
ПОКОНЧИМ С ДЕТСКОЙ ПРЕСТУПНОСТЬЮ!
МЫ ХОТИМ УЧИТЬСЯ ЧИТАТЬ!
КНИГИ ВМЕСТО КОМИКСОВ!
ПОКОНЧИМ С ПРОГУЛАМИ!
ДОЛОЙ ИСПРАВИТЕЛЬНЫЕ ЗАВЕДЕНИЯ!
МАЛОЛЕТНИЙ ПРЕСТУПНИК ПОЗОРИТ ОСТАЛЬНЫХ РЕБЯТ!
Шествие замыкала группа детей, которые несли два самых больших и самых опасных лозунга. Один из них гласил:
ВСЕ МЫ БРАТЬЯ!
(а пониже кто-то нацарапал карандашом:
И СЕСТРЫ!)
Другой лозунг был еще хуже: крупными буквами на нем было выведено:
СРЕДИ НАС НЕТ НИ АНГЛИЧАН, НИ ИСПАНЦЕВ, НИ НЕГРОВ, НИ ПУЭРТОРИКАНЦЕВ. ЕСТЬ ТОЛЬКО ЛЮДИ!
Все это было поистине возмутительно. К счастью, как раз в это время через парк проезжал на своем роскошном лимузине видный общественный деятель, прославившийся борьбой против детской преступности. Он только что посетил один из тех кварталов с неполноправным населением, которые созданы в соответствии с политикой расовой сегрегации. Там он отвечал на вопросы детей, развалившись на мягком сиденье своего огромного автомобиля. Ни дать ни взять — Гарун-аль-Рашид, посещающий бедняков. Он тут же дал знать в полицию, и через несколько минут на место происшествия прибыло пять полицейских машин с радиорупорами, чтобы немедленно разогнать эту возмутительную демонстрацию. Кое-кто из мальчиков оказал полицейским сопротивление. Началась свалка, и полиция, окружив двадцать демонстрантов, арестовала их. Всех задержанных обвинили в организации недозволенного сборища (им не было известно, что для проведения демонстрации требуется специальное разрешение) и в применении физического насилия, назвали их малолетними преступниками и препроводили в тюрьму. Весть о событиях в Сентрал-парке молниеносно облетела всю страну. В Балтиморе какой-то мальчишка не замедлил стянуть кошелек. В Сан-Франциско трое ребят ограбили лавку. В Чикаго в одной из школ выбили стекла. В Бронксе (Нью-Йорк) как-то вечером прогремел выстрел, и маленький мальчик упал мертвым на мостовую.
Забастовка окончилась. Порядок был восстановлен.
Джессика МитфордМОТЕЛИ ДЛЯ ПОКОЙНИКОВ, ИЛИ АМЕРИКАНСКИЙ ОБРАЗ СМЕРТИ
В последние годы много пишут о нашем обществе изобилия, заодно высмеивая вздорные «атрибуты престижа», которые, словно золотые капканы, на каждом шагу подлавливают ротозеев и вынуждают вытаскивать кошелек. Но об одном из них — самом вздорном и нелепом, уготованном нам в конце жизненного пути — меньше всего принято распространяться. Я имею в виду современные американские похороны.
Если «мрачные торгаши», как назвал гробовщиков один английский писатель XVIII века, являлись для многих писателей — от Шекспира и Диккенса до Ивлина Во — объектом шуток, то в наши дни роли резко переменились: теперь они, эти «торгаши», разыгрывают с нами шутку, причем злую и крайне для нас разорительную.
Похоронные фирмы исподволь и постепенно создавали совершенно особый гротескно-бредовый мир, в котором все излишества «элегантной жизни» трансформируются, как в ночном кошмаре, в излишества «элегантной смерти». Хорошо знакомый язык рекламных агентств Мэдисон-авеню со своим особым набором восторженных эпитетов, изобретенных в качестве анестезирующего воздействия на сопротивляющегося покупателя, проник и в область похорон в новом, причудливом контексте. Реклама и здесь подчеркивает те качества, которые нас с малолетства приучили считать признаками совершенства: удобство, прочность, красивую отделку, отличную выработку. Наше натренированное ухо слышит знакомую квазинаучную терминологию, и, хотя смысл ее не ясен применительно к цели, тем не менее она усыпляюще действует на сознание.
Нам предлагают, например, «художественный гроб в колониальном стиле из луженой стали № 18 с крышкой без шва, сварной конструкции» и к нему поролоновый тюфяк или матрац со скрытыми пружинами. Фирма «Элджин» рекламирует «ложе революционной конструкции, обеспечивающее идеальную позу». Подкладки для гроба, помимо обычной серебристой окраски, имеются еще шести — десяти цветов и оттенков, на разные вкусы. Саваны отменены. Вместо них специальные ателье погребальных мод выполняют индивидуальные заказы на «дамские туалеты оригинальных фасонов, мужские костюмы, белье и аксессуары» и, как художественный штрих в дополнение ко всему прочему, «естественные румяна — последнее слово косметического бальзамирования».
Вы хотите, чтобы все у вас было, «как у Джонсов», «как у людей» — об этом ведь печется каждый американец, — и вот к вашим услугам полный набор мифов, основанных на дурно переваренных психологических теориях. Тут и «памятный портрет», запечатлевающий покойника, нашприцованного по всем правилам техники бальзамирования со щедрым применением косметики; тут и новейшая «терапия скорби», о которой трубят в похоронных кругах. Небезынтересно привести выдержку из одной инструкции по данному вопросу: «…похоронный директор — это церемониймейстер, играющий ведущую роль в спектакле. Он создает требуемую атмосферу и руководит драматическим действием, в котором выпячиваются общественные связи и обеспечивается эмоциональный катарсис (разрядка чувств) для всех присутствующих».
Вам угодно «терапию скорби»? Извольте! Но не забудьте о стоимости! По данным статистики похоронной промышленности, за один год похоронными конторами получено в среднем 708 долларов за каждые похороны, точнее, за гроб и «обслуживание», потому что остальные атрибуты, такие, как музыка, священник, кладбищенские расходы, оплачивались отдельно. Все вместе взятое составило в среднем 1450 долларов.
Известные признаки того, что американский народ начинает негодовать по этому поводу, показали поразительные отклики на статью Рауля Танли «Можете ли вы позволить себе умереть», опубликованную в «Сатердей ивнинг пост». Будто поток, прорвавший плотину, неслись отовсюду письма в редакцию журнала, в похоронные общества, в местные газеты. Их писали священники, лица свободных профессий, престарелые пенсионеры, работники профсоюзов… За три месяца с момента опубликования статьи Танли было получено шесть тысяч писем. Одни авторы делились горьким опытом знакомства с «похоронными директорами», другие интересовались, как организовать на общественных началах похоронные конторы, и все в один голос сетовали на то, «как чудовищно дорого стоит умереть».
Время от времени какой-нибудь деятель похоронной промышленности возьмет да и выболтает секреты своих коллег. Так было с У. У. Чемберсом, веселым гробовщиком из Вашингтона. Этот человек, поднявшись собственными усилиями из низов, создал целую похоронную империю, оцениваемую в миллионы долларов. Вызванный в комиссию конгресса для дачи показаний, он заявил:
— Похоронное дело строится на системе вымогательств, самой хитроумной на свете. Твердых цен здесь не существует, каждый придерживается одного правила: дери, сколько можешь и где можешь! Мои конкуренты злятся на меня за то, что я публикую свои цены, они же за шесть совершенно одинаковых похорон назначают шесть разных цен, вызнав предварительно, кто чем располагает. Известно ли вам, что некоторые из таких жуликов сдирают девяносто долларов за детский гробик, цена которому четыре с половиной доллара?
Мнение мистера Чемберса подтверждается людьми, которым приходилось пользоваться услугами похоронных контор. Один железнодорожник пишет: «Пистолета к виску они вам, правда, не приставляют, но все остальные разбойничьи приемы, несомненно, используют! На моих глазах они буквально ограбили родственников моего покойного друга — людей скромного достатка, содрав с них 1200 долларов!». Юрист из Акрона в штате Огайо сообщает: «Я давно считаю, что, пользуясь горем людей, американские похоронные бюро очищают их карманы». Плотник-пенсионер пишет неровным старческим почерком: «Я только что похоронил сестру, и гробовщик содрал с меня 900 долларов. Не понимаю, почему это обходится так дорого. Почему нас заставляют тратить по 400 долларов на гробы с серебряными ручками, пружинными матрацами и прочими ненужностями! Здесь, в Филадельфии, моя племянница уплатила 90 долларов за рытье могилы, хотя вырыли ее экскаватором…»
Катастрофу на шахте в Сентрейлии (штат Иллинойс), во время которой погибло сто одиннадцать человек, гробовщики восприняли как удачу, свалившуюся с неба. «Юнайтед майнуоркерс джорнал» с гневом отмечала, что «похоронные дельцы Сентрейлии налетели, как шакалы», и проводили жертв катастрофы в могилу, «с бессовестной жадностью выкачав у их близких почти все, что те получили в виде компенсации за потерю кормильцев».
В общей сложности похоронные конторы заработали на этой катастрофе 80 тысяч долларов. Всякий раз, обследуя, во что обходятся оставшимся в живых похороны умерших членов семьи, профсоюзы отмечают явную связь между суммой страховки или компенсации, выплаченной наследникам покойного, и счетом похоронной конторы.
Руководители профсоюзов, ведающие распределением пенсионных фондов, все чаще начинают задумываться над тем, ради кого же, в конечном счете, они стараются выхлопотать более крупную компенсацию — ради семей, лишившихся кормильцев, или ради похоронных дельцов.
«Модель № 280 отражает характер и общественное положение, ее восхитительный фасон воспринимается как формальное подтверждение жизненного успеха». Это строки из каталога «Практичная обувь для покойников» фирмы, находящейся в Колумбусе, штат Огайо. И далее: «Удобные полуботинки из лакированной кожи, а также черного, коричневого и темнокрасного шевро, со шнуровкой или резинкой». И еще: «Дамские туфли „Уютные“ с мягкими пружинящими подошвами обеспечивают ногам полный отдых, обладая при этом исключительной элегантностью». Отдел дамского белья той же фирмы предлагает для мертвых товар люкс: черную коробку с золотой надписью «Трусики, рубашечка» и нейлоновые чулки «потрясающей элегантности, на самый утонченный вкус».
Что касается гробов, то и здесь мода достигла большого разнообразия с расчетом на любой вкус. Представлены все стили: классический («на тему погребальной урны»), американский колониальный, французский провинциальный и даже футуристический — гроб «„Переходный[84], в стиле будущего“. В большой моде патриотическая тема — ее наиболее ярко отражает модель „Вэлли-Фордж“ фирмы „Бойертон“. „Назначение этой модели, — гласит реклама, — выразить упорство, силу и стойкость солдата, проявленные в исторический период, связанный в Вэлли-Фордж[85]… Теплая красота натуральной древесной структуры наилучших пород клена и искуснейшая обработка дерева придают очарование этой модели… Самый подходящий гроб для солдата, как символ американских идеалов стойкости, надежности и отваги, проявленных под Вэлли-Фордж.“
Для менее закаленного мужа — для бонвивана, весельчака, картежника, идеалом которого при жизни было тереться среди международной знати, рекомендуется „Монако“ — гроб из металла дюрасил фирмы „Мерит“, Чикаго, „с тускло поблескивающей, как морской туман, поверхностью, обитый высокосортным бархатом „Чини“ цвета аквамарина, богато простеганным внутри и собранным в широкие сборки, с большим валиком и покрывалом из того же бархата“. Реклама изображает „Монако“ на романтическом фоне тропической зелени и яркого неба Французской Ривьеры. Цена? Не дороже, чем слетать на самолете в Монте-Карло и обратно…
Зато для домоседа, не чересчур закаленного и не столь отважного, но обожающего комфорт, металлический гроб „Мэйджер кэскет компани“ теперь оборудован „пышной, как пена, постелью Красорама регулируемой высоты… Новое патентованное устройство делает ненужным кручение ручки… В результате года работы над усовершенствованием конструкции, — вещает реклама, — эта постель стала мягкой и эластичной, что исключает малейшее соскальзывание.“
Да, есть о чем порассказать! Человек, впервые познакомившийся с этими перлами неведомого мира, испытывает, вероятно, нечто похожее на то, что испытал Берналь Диас[86], попав во дворец Монтесумы. „Мы были ослеплены представившимся нам зрелищем, — вспоминал он, — и некоторые солдаты даже спрашивали, не сон ли все это…“
Чтобы демонстрировать такое великолепие, требуется соответствующая обстановка. Навсегда ушли в прошлое похоронные конторы с обыкновенной уличной витриной. Их заменили вычурные постройки в стиле французских провинциальных замков, старинных английских поместий, испанских католических миссий, византийских мечетей и загородных вилл. Подчас это смешение всех стилей: готическая часовня выстлана наимоднейшим синтетическим ковром толщиной в два дюйма, поверх которого положены персидские ковры; дверь с бронзовыми завитушками открывается в гостиную, ультрасовременный кофейный бар, отделанный кафельной плиткой и хромированным металлом. В то же время в „спальных комнатах“ преобладает светлый, воздушный шведский мотив.
Эти „спальные комнаты“ вызывают представление о чем-то типично американском. Где еще возможна такая эклектика — от средневековой архитектуры до футуристической, в сочетании с заботой о максимальном комфорте? Где еще вас ждет столь же успокоительная атмосфера тихой роскоши, такие толстые, глушащие звуки ковры, шторы до полу, умело скрытое, приятное для глаз электрическое освещение, ровная температура, регулируемая одним нажатием кнопки? Ответ подсказал мне один директор похоронного бюро, с которым я пришла потолковать о том, из чего слагаются его цены.
— Судите сами, — заявил он, — спальную комнату занимают у меня на три дня, редко когда дольше. А теперь прикиньте, сколько бы вам стоило прожить три дня в хорошем мотеле? Пятьдесят долларов, если не дороже. Правильно?
Мотели для покойников! Вот, вот, похоже! Не хватает только плавательного бассейна и телевизора!
Современный похоронный мотель открыт круглосуточно. И в своем циркулярном письме, размноженном на ротаторе, он спешит порадовать вас тем, что „похоронная профессия в Соединенных Штатах гордится тем, что в пределах наших государственных границ не найдется ни одного человека, который оказался бы, в случае надобности, отдаленным больше чем на два часа времени от дипломированного похоронного директора и специалиста по бальзамированию. Такая организация побивает даже службу тушения пожаров в нашей стране!“
Итак, покойника примчали в похоронную контору. Спектакль начинается.
„Похороны — это торжество, на котором покойник самый почетный гость и главный объект внимания. Плохо подготовленное тело, помещенное в роскошный гроб, выглядит так же странно, как молодая девушка, явившаяся на бал в дорогом туалете и с бигуди на голове вместо прически“, — пишется в учебнике „Принципы и практика бальзамирования“. А „Ди-Си-Ко“, печатный орган фирмы, торгующей похоронными принадлежностями, заявляет: „Разумеется, стимул к приобретению товаров „Люкс“ был бы значительно ослаблен, если бы тело не было гигиенически обработано и подано с наибольшим эффектом“.
Выражение „терапия скорби“ не сходит с уст похоронных дельцов, но понять его смысл было бы равносильно попытке наколоть ртуть на вилку, ибо оно никому, кроме них, не ведомо, хотя и звучит как медицинский термин. К скольким психиатрам я ни обращалась, ни один не мог просветить меня по части „терапии скорби“, ибо науке об этом ничего не известно, что, впрочем, не мешает „похоронным директорам“ и их присным рядиться под психиатров, когда выгодно. В учебнике бальзамирования сказано, например: „За работу над каждым доверенным ему объектом бальзамировщик несет громадную ответственность, так как от его искусства и заинтересованности в значительной мере зависит, облегчится или, наоборот, усилится необратимая душевная травма у всех, кому был близок усопший“.
В последние годы „терапией скорби“ стали называть, помимо „памятного портрета“, и ряд других процедур похорон. Бизнесмены сделали это выражение буквально резиновым, пользуясь им для прикрытия очень многого. Такие словечки, как „терапия траура“, „синдром скорби“, стали ходовыми на языке гробовщика. А по сути дела, самые „терапевтические“ похороны — те, которые гарантируют наибольший барыш похоронной конторе.
Владелец похоронной конторы — не единственный участник спектакля. За сценой ждут своей поживы кладбищенские корпорации, цветочные магазины, мраморщики, фабриканты склепов. И фирмы, изготовляющие гробы, у которых похоронные конторы постоянно по уши в долгу, тоже подглядывают из-за кулис, как бдительные дублеры, ожидая, когда можно будет выступить и завладеть имуществом должника, если его постигнет финансовый крах.
Участники этого спектакля отнюдь не всегда составляют дружную семью. За кулисами нередко разыгрываются скандалы, вызванные соперничеством или надувательством. В ходу обмен колкостями, резкая взаимная критика, судебные процессы… И первая тому причина — жестокая конкуренция. Но распри стараются скрывать в интересах дела, ибо представление должно продолжаться и цель у всех одна: драть с публики елико возможно, пока она в состоянии платить.
Эту мысль предельно точно выразил Герберт Стейн, вице-председатель „Нэшнл кэскет компани“ и председатель Ассоциации фабрикантов гробов: „Поскольку похоронные расходы у людей ограничены, а сама природа ограничивает количество похорон… пожалуй, единственный путь к увеличению прибылей — это умелая торговля дорогими изделиями“.
И вот фабриканты гробов решают эту сложную проблему примерно так, как фабриканты мебели, которые стараются придавать дешевой мебели столь ужасный вид, что лишь самые неимущие отваживаются ее покупать.
Конфликт между кладбищенскими корпорациями и владельцами похоронных контор носит иной характер. „Похоронный директор“, надо сказать, находится в более выгодном положении, поскольку он, как правило, первым нападет на золотую жилу. И к тому времени, когда он справляется со своей миссией, на могилу почти не остается денег, и владельцам кладбища, товар которых покупается во вторую очередь, приходится убедиться, что сливки уже сняты похоронной конторой. Директор ее сумел не только вытянуть у родственников все деньги на гроб, но и лишить их прямой связи с кладбищем, заказав дешевую могилу по телефону. Это приводит в негодование кладбищенских деятелей. Но и они не теряются. Они пускают в ход сильное оружие: продажу кладбищенских участков впрок. Теперь их коммивояжеры рыщут по городам и весям и, как ребята, ворующие яблоки в саду, стараются сорвать плод, пока он не упал еще с дерева. Они опережают противника, попадая к клиенту не на несколько часов, а, возможно, на несколько лет раньше, чем похоронная контора. Больше того, они организуют собственные бюро похоронных процессий, рекламируя это как новый тип „единых похорон“:
Существует еще один спорный вопрос: кто завладеет правом продавать склепы. Мода на склепы, несомненно, растет: 60 процентов американцев кончают тем, что переселяются в прочные прямоугольные металлические или бетонные контейнеры, цена на которые колеблется от 70 до нескольких тысяч долларов.
Торговцы склепами общительны и жизнерадостны в своей дружеской компании и даже питают склонность к своеобразным семейным шуткам: фирма „Уилберт“, например, устраивает ежегодные пикники для своего персонала, на которых подаются жареные на вертеле куры, корейка и пирожки „склепики“. Но их доброжелательство не распространяется на владельцев кладбищ, которых они неустанно таскают по судам. Судебные страсти по поводу склепов бушуют во всех уголках Соединенных Штатов: фабриканты добиваются запрета кладбищам продавать склепы. Их иски базируются на том, что кладбищенские корпорации регистрируются как неприбыльные и потому не могут заниматься торговлей. На том же основании протестуют и мраморщики, так как кладбища, изгоняя их старомодные памятники, продают теперь бронзовые таблички собственного производства. Правда, мраморщикам удается иногда добиться решений суда в свою пользу. Некоторым кладбищам было запрещено продавать памятники и какие бы то ни было мемориальные доски.
Кладбищенские корпорации наносят контрудары, всячески ущемляя интересы изготовителей склепов и памятников: то потребуют 20 долларов за провоз склепа по их дороге, то начнут доказывать, что только им принадлежит право устанавливать склепы. Они запрещают мраморщикам закладывать фундаменты для Улыбающихся Иисусов, для статуй, изображающих эмблемы Христианства и прочие символы Достоинства, Силы и Вечной Красоты, настаивая на своей монополии и заламывая притом бешеные цены.
Что означает „ПВ“? Ваш лучший друг не сможет по неведению ответить на этот вопрос. Это не средство от пота и не какая-нибудь ароматная водичка. „ПВ“ означает „Просим воздержаться“, а еще точнее: „Просим воздержаться от присылки цветов“. Некоторые люди вставляют эти две буквы в газетные извещения о смерти близких.
В отраслевых журналах цветочной торговли „ПВ“ подается как угроза, опасность, серьезная проблема, ее клянут как „злого духа“, несомненно, потому, что 414 миллионов долларов, или 65–70 процентов своей прибыли, торговцы цветами извлекают из похоронных подношений. Хранители нежнейших весенних бутонов, демонстрирующие трепетную любовь к майским ландышам, летним розам и зимним подснежникам, становятся весьма воинственными господами, когда дело касается этого вопроса. В своих кампаниях, направленных против „ПВ“, они прибегают даже к военной терминологии, употребляя такие выражения, как „отражение последних атак“, „поход“, „рассеивание наших боевых порядков“, „массированный бросок“…
Призыв организовать единый фронт против общего врага звучит в объявлении ассоциации „Цветы по телеграфу“, занимающем целую страницу во многих журналах похоронной промышленности и кладбищенского дела. Объявление учит, как бороться с „ПВ“, рисуя опасность, грозящую „похоронному директору“, если он решит дезертировать с „поля боя“. Иллюстрация, явно рассчитанная на его устрашение, изображает безлюдную часовню — незанятые скамьи, постамент без гроба и цветочные вазы без цветов. Под этой мрачной иллюстрацией подпись:
„„Просим воздержаться“. От чего?
От чего они пожелают воздержаться вслед за этим? От священника? От музыки? От всего-всего, кроме самого простейшего гроба?
Задумайтесь над этим!
И в следующий раз, когда клиент выскажет пожелание воздержаться от цветов, скажите ему, что вы и ваши друзья из цветочных магазинов служите верой и правдой тем, кто понес утрату, и понимаете их нужды тоньше, чем они сами. Психологи подтверждают, что цветы у гроба успокаивают лучше, чем любое другое средство… Рекомендуя цветы, вы стоите на прочной психологической основе“».
Кто же все эти психологи? Не относится ли к их числу, например, владелец цветочного базара «Добро пожаловать!», который в своей лекции в «Колледже похоронной науки» в Индиане внушает студентам, что «терапия скорби» требует цветочных подношений, что цветы дают выход скорбным чувствам друзей покойного?
Лица, представляющие интересы цветочных торговцев, выражают трогательную заботу о друзьях, которые могут ощутить неловкость, прочитав в газете: «Просим воздержаться». Они предупреждают, что такое извещение способно разрушить даже вековую дружбу. «ПВ» — это угроза не только душевному здоровью осиротевшей семьи и покою друзей, но и американскому государству в целом! Мистер Сесиль Браун, представитель по общественным связям ассоциации торговцев цветами, пишет:
«Похоронным директорам полезно кооперироваться с цветочными магазинами в борьбе с „ПВ“, дабы сохранить дух сентиментализма, присущий похоронным обычаям. Нежная чувствительность — одна из основ, на которой держится наше государство, а история показывает, какая судьба постигает те государства, которые отрешились от нежных чувств…»
В конце 50-х годов была начата широкая кампания за полное изгнание из печати малейших намеков на «ПВ». На проведение кампании было ассигновано 2 миллиона долларов в год. Сообщая о результатах деятельности ассоциации «Цветы по телеграфу», Марк Уильямс пишет: «Наш торговый и рекламный отдел провел национальное обследование проблемы „Просим воздержаться“, включив в поле зрения редакции газет, а также радио и телевизионные станции США… Оказалось, что эту просьбу печатают 75–85 процентов газет нашей страны, помещая извещения о смерти. Вооруженные такой информацией, мы смогли разослать по всем очагам опасности своих представителей, которые провели ряд совещаний с отделами объявлений в газетах, а также с руководителями похоронных контор…»
Посещая «очаги опасности», представители, что называется, ходили с козырей: они дали объявления в 70 газетах по 85 строк каждое, а в «Америкен фьюнерал директор» повторили его шесть раз по совершенно явной причине! Результаты не замедлили сказаться: уже в 1959 году секретарь-распорядитель общества американских торговцев цветами сделал заявление, что «при финансовой помощи ассоциации „Цветы по телеграфу“ агенты посетили 241 город и 199 редакций газет, издающихся в этих городах, которые дали слово не печатать фразу „Просим воздержаться от присылки цветов“».
Через некоторое время было проведено вторичное обследование. В отчете, сделанном лидером цветочной торговли, говорилось: «Обследование выявило также, какие газеты держат свое слово», — и дальше следовала угроза, что те, кто его нарушил, будут «призваны к порядку».
В связи с этим мне захотелось узнать, как отнесется какая-нибудь газета Сан-Франциско (давшая обещание цветочным торговцам) к просьбе поместить извещение о смерти, содержащее запретные слова. Я позвонила по телефону в отдел объявлений одной из ведущих газет, и меня соединили с «мисс Черной» (потом я узнала, что это не настоящая фамилия: все сотрудницы, принимающие извещения о смерти, повсюду зовутся так). Я сказала «мисс Черной», что звоню по поручению приятельницы, у которой умерла мать, и меня просили поместить извещение в газете.
— В тексте должно быть сказано: «Просим воздержаться от присылки цветов», — предупредила я.
— Мы так не пишем, — быстро возразила она, — не лучше ли сказать: отдаем предпочтение пожертвованиям в память об усопшей или памятным подаркам?
— Нет. Семья покойной не хочет при подобных обстоятельствах просить пожертвования на благотворительные цели. Кроме того, покойная оставила точный текст извещения о ее смерти, где указано: «Просим воздержаться от цветов».
— Извините, сударыня, — растерянно ответила «мисс Черная», — это противоречит нашей политике. Нам не разрешено принимать объявления, способные кого-нибудь или что-нибудь унизить.
— Но здесь ни для кого нет ничего унизительного!
— Это унизительно для цветов?
Все мои уговоры и слова о свободе печати и правах личности ни к чему не привели. Я позвонила начальнику отдела, но и тот оказался неумолимым.
— Мы не можем поместить такое извещение, — заявил он, — если мы это сделаем, торговцы цветами оторвут нам голову?
Я позвонила еще в несколько газет, но везде получила похожий ответ.
В сентябре 1960 года скончалась теща президента Эйзенхауэра, и на ее похоронах был только крест из белых гвоздик от президента и единственный букет от ближайших родственников. Газета «Вашингтон пост» сообщила: «Президент и миссис Эйзенхауэр просят не присылать цветов, предпочитая пожертвования на благотворительные цели» («Нью-Йорк таймс», однако, почему-то не поместила эту часть заявления). Торговцы цветами сочли себя уязвленными до глубины души. Их предводители мгновенно мобилизовали все силы, чтобы заставить печать, радио и телевидение скрыть пожелание президента Эйзенхауэра. Журнал «Флористе ревью» впоследствии комментировал это происшествие на своих страницах следующим образом: «…многие газеты, радиокомпании и телевизионные компании придерживались политики не принимать лишь те извещения о смерти, которые содержат слова: „Вместо цветов предпочитаются пожертвования“. Ассоциация сочла своим долгом лишний раз им напомнить об этом принципе. Руководство ассоциации торговцев цветами по-прежнему делает все возможное для ликвидации губительных последствий непреднамеренной бомбы президента Эйзенхауэра, разорвавшейся в нашей промышленности». Далее выражалась благодарность «всем владельцам похоронных контор, которые активно поддержали торговцев цветами в столь критический момент».
«За последние 20 лет в похоронной промышленности произошло множество революционных перемен. За этот период достигнут более значительный прогресс, чем за предшествующие 200 лет. Ныне мы переживаем эру беспрецедентного развития нашей промышленности благодаря прогрессивным методам, новым материалам и воспитательной работе», — пишет «Концепт, журнал конструктивных идей для кладбищ». Золотые россыпи скрыты под этими зелеными лужайками и плещущими фонтанами, величественными мавзолеями и бронзовыми памятниками, под этими мемориальными музеями и магазинами подарков! И журнал, в самом названии которого гремит гром прогресса, раскрывает перед своими читателями, каковыми являются пять тысяч владельцев действующих в США кладбищ (а всего их девять тысяч), секрет того, как наилучшим образом добывать это золото и превращать в капитал.
Кладбище как коммерческое предприятие — продукт нынешнего века. Удачное стечение обстоятельств делает кладбище фантастически прибыльным коммерческим предприятием. Свобода от налогов, выгодное использование дешевой земли, которую можно бесконечно дробить на участки, доходы от продажи могил впрок и от взносов на так называемый вечный уход — все это позволяет накапливать громадные капиталы для прибыльных инвестиций. При таком благоприятном положении поистине нет границ использованию конструктивных идей.
1500 могил на один акр (0,4 га) сегодня уже относится к устаревшим нормативам, предусматривавшим памятники, ныне вышедшие из моды, а также сохранение 15 процентов площади для дорожек и расстояния между могилами, дабы некоторые почтительные, щепетильные люди не были вынуждены топтать соседние могилы, навещая могилы своих близких. Современный «садовый» тип кладбища, порожденный одной из самых конструктивных идей, покончил с этой напрасной потерей площади, ликвидировав все проходы (кроме «Дорожек славы», ведущих к музею и магазину подарков) и запретив установку памятников. Могилы теперь тянутся сплошными, непрерывными рядами. Памятники заменены стандартными бронзовыми табличками, торчащими прямо из земли, — тоже конструктивная идея, позволяющая кладбищенским дельцам хорошо зарабатывать на их продаже.
Одно «садовое» кладбище в Лос-Анджелесе размещает на акре земли 2842 могилы. Другое, в том же городе, подсчитало, что может «засеять» каждый акр еще гуще–3177 могилами.
Предрассудки, существующие в мире живых, нашли отражение и в загробном мире: там тоже практикуется расовая дискриминация. В тех штатах, где некоторые изменения продиктованы решениями суда, они отразились и на кладбище. Агент по продаже могильных участков, подражая своему коллеге, продающему участки для постройки домов, обычно отвечает на этот щекотливый вопрос, что его учреждение сумело обойти решение суда. Я спросила об этом представителя кладбища «Форест-лоун», и он заявил мне: «Прежде специальный параграф запрещал нам принимать негров, но теперь таковой вычеркнут. Однако у нас по-прежнему нет ни одного негра, — поспешил он заверить меня. — Им и самим приятнее находиться среди своих».
Никакое хитроумное планирование максимального использования земли не помогло бы кладбищенским дельцам, если бы они не ввели массовую продажу могил впрок. Целые армии агентов прочесывают теперь города, улицы, дома и квартиры. Одно из самых выгодных мероприятий в истории торговли — продажа могил впрок — положило начало бурному росту современного кладбищенского бизнеса. Только за один год более трех миллионов благополучно здравствующих американцев обеспечили себя могилами на будущее. Недалеко то время, когда каждый живой американец станет обладателем собственной могилы или же, по меньшей мере, будет оплачивать таковую в кредит…
Продажа могильных участков и бронзовых табличек — это волнующая умственная работа, полная романтики современной «золотой лихорадки» и побед на новых рубежах. Заражающая жизнерадостность, бодрость духа и увлекательность, пронизывающие энергическую прозу «Концепта» и «Америкэн семетри», резко контрастируют с мрачными пророчествами и праведной жертвенностью, наполняющими профессиональные журналы «похоронных директоров».
«Журнал конструктивных идей» рассказывает, например, о потрясающем успехе «мемориального парка Милилани», близ Гонолулу, где за четыре недели была выручена от продажи могил в рассрочку баснословная сумма — 1 090 408 долларов!
Барыши от продажи могил и бронзовых табличек позволяют переманивать коммивояжеров, торгующих другими товарами: энциклопедиями, предметами домашнего обихода, автомашинами, а также страховых агентов. И тем не менее людей, по заявлению «Концепта», все же не хватает. Отдел объявлений в «Америкэн семетри» пестрит сказочными посулами: «Коммивояжер! Проведите лето в дачной местности в штате Мэн, попутно зарабатывая деньги! Рыбная ловля, охота, катанье на лодках. Пишите, телеграфируйте, звоните по телефону: „Мемориальный парк Грейс-лоун…“» Или такое: «Мемориальный парк Рест-лоун создан специально для разъездного агента. Еженедельно, по средам, выплата комиссионных полностью. Наградные за каждые 10 тысяч новых клиентов. Нетронутая целина! Обязательные условия: автомобиль новейшего выпуска, опрятная внешность, искренность и правдивость».
Кстати, человеку с известным жизненным опытом требуется не больше недели, чтобы натренироваться по части искренности и правдивости в школе «мемориальных консультантов». Слушателя учат, «как добиваться допуска в дом, как проявлять рассудительность в сложных вопросах и всем своим поведением показывать, что цель его — оказать ценную услугу, а не продать что-то. Всю неделю проверяется его способность преодолевать трудности и переубеждать противящихся. В конце курса ему вручают свидетельство „Профессионального мемориального консультанта“.
Типичный прием, преподанный будущему консультанту, — показ картинки с изображением бутылки молока, под которым напечатано:
1935 года — 8 центов кварта
1962 года — 28 ««
1972 года — 58(?) ««
Иными словами, покупателю должна быть внушена мысль об инфляции. Это подкрепляется впечатляющей речью:
«Мистер Джонс, если в ближайшие годы со мной что-нибудь случится, моя супруга, благослови ее бог, обуреваемая горем, почувствует необходимость потратить много денег. Она использует средства, оставленные ей мною для спокойной, обеспеченной жизни, на покупку кладбищенского участка по инфляционной цене, показывая этим свою любовь ко мне. Вот почему я заранее связал ей руки, защитив от собственных ее чувств, а также от непрерывно растущей инфляции. Я уверен, что в этом вопросе все мужья будут со мной солидарны, не правда ли?»
Программа продажи могил впрок подвергается бесконечным вариациям и все время обогащается новыми приемами. В качестве примера новинки можно назвать кинофильмы, вызывающие «МИ», то есть «мемориальный импульс», которые демонстрируются на дому у обхаживаемых покупателей. Голливудская труппа, разыгрывающая библейские сцены по радио, снялась в ряде драм на библейские сюжеты. Агентов инструктируют: «Подчеркивайте духовную сторону! Каждое воскресенье навещайте намеченных вами лучших покупателей… Проникните в их семейный круг… Листая страницы Библии, заставляйте любимые ими главы жить. Затем, уже овладев их вниманием, приступайте к вашей теме».
За последние годы вырос новый вид торговли, специализирующейся, если можно так выразиться, на вторичном сборе урожая или, скажем, на добывании сока из однажды уже прессованного винограда. В тех районах, которые полностью охвачены предварительной продажей могил и склепов, заблаговременно продают теперь их владельцам именные бронзовые таблички.
Еще одна идея, нашедшая отклик почти у всех кладбищенских дельцов, — это «фонд вечного ухода». Наивные люди полагают, что, уплатив за склеп от 600 до 3000 долларов, а за могилу от 150 до 1500, они уже освободились от платы за присмотр. Тем не менее на стоимость могилы или склепа начисляется еще 10–20 процентов, а кое-где и 25 процентов за будущий уход. Могилы требуют ухода, это понятно, но какого особенного ухода требует железобетонный склеп — довольно трудно вообразить.
Собранные таким образом деньги хранят у себя владельцы кладбища, якобы в качестве дарственного фонда, гарантирующего вечный уход за могилами. Гарантия, явно нереальная! И все-таки имеющая магическую силу продажа могил впрок помогла образовать колоссальные капиталы, предназначенные для этой цели. Более тысячи кладбищ владеют фондами «вечного ухода» свыше 100 тысяч долларов, а более пятидесяти — свыше миллиона. Общая сумма этих фондов в США перешагнула ныне за миллиард долларов.
Такой миллиардный фонд, который может быть инвестирован по усмотрению владельцев; служит мощным политическим оружием. Недавно, после того как махинации с этими фондами вызвали общественный скандал, законодательные палаты штатов постановили учредить официальный контроль за тем, на какие цели инвестируются капиталы кладбищ. Могущественные кладбищенские «лобби» (предмет зависти «похоронных директоров», не имеющих подобного веса в законодательных учреждениях!) сумели добиться в большинстве штатов отнюдь не обременительных законоположений, причем в некоторых штатах регулирование фондов «вечного ухода» поручено почтенной комиссии, состоящей исключительно из владельцев кладбищ…
Насытив общину могилами, склепами и памятниками впрок, учредив «фонд вечного ухода», которым можно распоряжаться по собственному усмотрению, что еще предпримет, пользуясь привилегиями, кладбищенский делец для своего дальнейшего обогащения? Тот, кто уже кое-что понял, пожалуй, не будет удивлен, узнав, что дальновидные лидеры промышленности успели и над этим подумать и предложили решение: отныне будут продаваться впрок не только могила и именная табличка, но и гроб, и цветы, а также заблаговременно приниматься заказы на катафалк и похоронные принадлежности. Но это еще не все. Владелец кладбища, способный «мыслить конструктивно», добавляет к перечню своих услуг устройство свадеб. Он, кроме того, организует радиопередачи пасхальной заутрени и выступления самодеятельных хоров на рождество, открывает музеи, устраивает художественные выставки, лекции, экскурсии для школьников — все ради привлечения новой клиентуры. Ибо, как заявил исполнительный секретарь Американской похоронной ассоциации Дональд Сейгер, «современное понятие ответственности включает многие услуги, которые убеждают нас, что символы смерти и скорби так же устарели, как представление о том, что кладбище должно служить лишь местом вечного покоя для мертвецов».
«Мемориальный парк Форест-лоун» в Южной Калифорнии — самое крупное из всех бесприбыльных кладбищ, и создавший его Губерт Итон, Мечтатель, Строитель, Изобретатель Мемориального Импульса, — бесспорно, должен считаться дуайеном кладбищенских деятелей. Пожалуй, ему больше, чем любому другому лицу, обязано современное направление похоронной промышленности.
На территории «Форест-лоун» много церквей — от миниатюрной шотландской молельни с ее нелепо-неуместным ковром, сплошь застилающим пол, до громадных, величественных храмов; много и других строений, в том числе Большой колумбарий, отделанный в патриотическом духе, с Площадью почета, Историческим залом, Мавзолеем свободы и Залом патриотов.
— Надо быть обязательно американским гражданином или дать письменную клятву лояльности, для того чтобы попасть в Зал патриотов? — спросила я гида.
— Нет, сударыня, — ответил он. — Любой может быть здесь похоронен, если только у него хватит денег.
Бродя среди Шепчущихся сосен, Вечной любви, Ласкового света и Страны младенцев, я узнала, что все эти секторы разделяются по цене могил. Средняя цена–434 доллара 50 центов — установлена в Мирном приюте, подороже ценится Торжествующая вера–599 долларов 50 центов и еще дороже — Вознесение, где могила обходится уже в 649 долларов 50 центов. Дешевле всех — Братская любовь, хотя, надо сказать, и этот товар здесь дороговат–308 долларов! К каждой из этих сумм следует добавить 10 процентов и «фонд вечного ухода», 89 долларов за рытье и засыпку могилы и от 70 до 145 долларов за ее цементирование. Для лиц с более утонченными требованиями существуют Сады воспоминаний, которые постоянно на замке для посторонних, и только владельцу могилы вручается Золотой ключ от калитки. Тут уже затраты превосходят все мыслимые границы!
Все похоронные деятели постоянно твердят друг другу о необходимости соблюдения этики (и не просто этики, а самой высокой!), об отзывчивости, прямоте характера, высоком нравственном уровне, моральной ответственности, искренности, высокой репутации. Они заклинают друг друга быть откровенными, дружелюбными, исполнительными, вежливыми, спокойными, достойными и приятными в обращении, желающими добра людям; уметь хорошо слушать, грамотно говорить, не проявлять грубости, вступать в члены масонских организаций и «Рыцарей Колумба», торговых палат, бойскаутских обществ, родительских комитетов в учебных заведениях; участвовать в сборах средств на нужды общины, быть любезными в обращении с клиентами и подчиненными и, уж само собой разумеется, не давать своим поведением повода для осуждающих разговоров и скандалов. Короче говоря, они жаждут быть достойными уважения и любви, что свойственно каждому человеческому существу.
Так-то оно так, но едва вы начинаете под влиянием литературы, имеющей гипнотическое воздействие (хотя бы в силу своей частой повторяемости), приходить к выводу, что это очень славные люди, как в глаза вам бросаются следующие строки в «Мортюари менеджмент»:
«Вы должны относиться к похоронам ребенка с момента его смерти до засыпки могильного холмика как к „драгоценной возможности“ для установления хороших отношений и сохранения духа сентиментализма, без чего немыслимо существование нашей профессии».
Или вы прочтете другое поучение в «Нэшнл фьюнерал сервис джорнал».
«На привычки покупателей имеют сильное влияние зависть и среда, в которой человек находится. Не упускайте из виду этих двух важных факторов, когда вы делаете предварительный подсчет покупательных способностей любого семейства. Зависть того же происхождения, что и тщеславие… Ни в чем не отставать от Джонсов — вот основное кредо… Подчас достаточно сказать: „Точь-в-точь такой же гроб заказали у нас Джонсы“, и вам обеспечена продажа гроба весьма прибыльной категории».
Так кем же прикажете их считать — образованными специалистами, сохраняющими высокий уровень профессиональной этики, или грязными торгашами, наживающимися на горе и душевных муках тех, кого постигла тяжелая утрата?!
Джеймс БоренСОМНЕВАЯСЬ, БОРМОЧИТЕ!
История применения комитетов по изучению восходит ко временам Адама и Евы и берет начало в дискуссии между Евой и змием по вопросу о последствиях вкушения от плода с древа, произраставшего посредине Эдемского сада. По мнению некоторых ученых, уделивших немало времени историческим разысканиям, следующей важной стадией в развитии процесса комитетотворчества стало решение «потомства сыновей Ноевых» построить башню высотою до небес. Как полагают осведомленные теологи, тогда был создан комитет для изучения вопроса о выполнимости этого плана, еще один комитет по выбору строительного участка и третий комитет по разработке программы использования стройматериалов: кирпича, камня и извести. Однако высшая инстанция, судя по всему, не санкционировала проект, и комитеты были распущены. Принятые меры: смешан язык, чтобы ни один не понимал речи другого.
Отсюда и пошло увлечение людей комитетами, санкциями, бюрократическим бормотанием.
Ныне почти немыслимы такие меры, которые могли бы быть приняты без привлечения к этому какого-нибудь комитета. Все известные организационные формы, в рамках которых мы трудимся, развлекаемся или, скажем, исповедуем религию, опутаны бюрократической красной тесьмой комитетской деятельности. Плановые комитеты, бюджетные комиссии, мандатные комиссии, комитеты по украшению, комитеты по питанию и так далее, и так далее, без числа. Поистине нет у динамичной бездеятельности лучшей помощницы, чем комитетская процедура!
При всем многообразии форм современных комитетов они остаются по существу все тем же изначальным комитетом, известным издревле. Как-то раз один политик на востоке Техаса, ораторствуя перед толпой, показал ей стеклянную банку, в которой сидел большой таракан. К спинке таракана были приклеены клочки шиншиллового меха. И хотя оратор в изысканных выражениях восхвалял свою шиншиллу, она оставалась все тем же тараканом. Сегодня правительственный аппарат кишмя кишит президентскими специальными комиссиями и комитетами экспертов с самыми благозвучными названиями.
Комитеты по изучению — это излюбленное орудие бюрократа, с помощью которого он предотвращает принятие решений, которые могли бы прибавить ему работы, создать для него затруднения или иметь какие-либо другие нежелательные последствия. Когда общественные дискуссии приобретают чрезмерно эмоциональный характер и начинают угрожать покою бюрократии, бюрократическое руководство может просто-напросто спихнуть спорный вопрос на изучение в комитет. При этом бюрократ, как это чаще всего бывает, вовсе не заинтересован в получении каких бы то ни было серьезных рекомендаций; его ведь интересует совсем другое — найти приемлемый способ оставить вопрос в нерешенном и не причиняющем беспокойства состоянии, покуда не улягутся общественные страсти. Бюрократ, создающий комитет, отнюдь не должен раскрывать членам комитета свою действительную цель, но он может использовать членов комитета в качестве: 1) рупора, призванного обратить внимание общественности на искреннюю озабоченность бюрократа данной проблемой; 2) буфера между бюрократом и широкой публикой; 3) узаконенного средства для создания оттяжек, задержек, проволочек и вообще для максимальной отсрочки решения.
В наши дни в федеральном правительственном аппарате насчитывается примерно 850 групп по изучению, являющихся эффективными инструментами оттягивания всякого дела. Подобные группы могут развиться во временные комиссии. Временные комиссии могут развиться в постоянные агентства или в бюро внутри агентств, а неотложная проблема может оказаться преобразованной в долгосрочную неотложную программу.
Комитеты могут осуществлять свою деятельность через ряд подкомитетов, но наиболее широкие возможности набраться опыта по части волокиты предлагают бюрократу межведомственные и междепартаментские комитеты. Представители, заседающие в таких комитетах, не могут, понятно, связывать свои ведомства обязательствами, не проконсультировавшись с руководством ведомства. Это создает благоприятнейшие условия для оттяжки принятия решений. Когда же в конце концов выносится предварительное решение, оно, разумеется, обязательно облекается в осторожные формулировки «соглашения в принципе». Столь гибкая резолюция позволяет бюрократу маневрировать, добиваясь максимально престижного поста для себя буквально до последней минуты существования межведомственного комитета. При умелом подходе бюрократ может сделать из своего назначения в межведомственный комитет пожизненную карьеру.
После того как доклады комитетов по изучению будут рассмотрены комитетами по рассмотрению, а доклады комитетов по рассмотрению будут обследованы комитетами по обследованию, доклады комитетов по обследованию должны быть скоординированы комитетами по координированию. Полный выбор согласованных резолюций призван обеспечить должную эскалацию процесса откладывания решения, этой основы основ динамической бездеятельности.
Визы и санкции бывают двух родов: непосредственные и многоступенчатые. Непосредственные санкции оставляют кое-какие возможности для волокиты, но совсем мало возможности для отмены решений. Ведь непосредственная виза представляет собой единичный акт, не связанный с предыдущими санкциями других бюрократов. Например, если преподаватель должен получить разрешение руководителя кафедры на покупку коробки канцелярских скрепок и если для этого не требуются никакие другие разрешения, мы имеем дело с простой, непосредственной санкцией.
Примером другой разновидности непосредственных санкций может служить случай делопроизводителя, которому нужно приобрести набор канцелярских принадлежностей для архива. Делопроизводитель должен получить визы директора учреждения, начальника отдела и помощника финансового ревизора, но ни одна из этих трех санкций не зависит от наличия предварительной санкции одной из двух остальных санкционирующих инстанций. Простое отношение (испрашивающий санкцию — налагающий санкцию), не предусматривающее требование многоступенчатости, является сравнительно малоэффективным средством задержки принятия решений.
Многоступенчатые санкции — это также санкции, которые требуют соблюдения строгой очередности при их получении. Скажем, преподавателю университета где-нибудь на Среднем Западе, который пожелает съездить в Денвер на важную конференцию работников просвещения, возможно, потребуется разрешение на эту поездку семи различных инстанций. Прежде всего ему, по-видимому, придется заручиться разрешением руководителя своей кафедры. Во-вторых, ему понадобится разрешение декана, затем — разрешение заместителя ректора университета по учебной части. Окончательным разрешением со стороны университетского начальства должна стать виза ректора университета — если только ректор не решит, что финансовый ревизор должен поставить на форме с просьбой о разрешении поездки печать, удостоверяющую, что средства на поездку имеются.
После этого, вероятно, потребуется санкция казначея штата, но все предыдущие санкции будут недействительными, пока, в соответствии с установленным законом предписанием, просьбу не утвердит, поставив свой гриф, губернатор штата.
Если декану случилось уехать в другой город на другую конференцию и наш профессор физически не может добыть его подпись, плакала его поездка на важную конференцию: заместитель ректора по учебной части не наложит свою санкцию без визы декана. Конечно, если декан успеет вернуться вовремя, многоступенчатая процедура наложения санкций может возобновиться, начиная с этой инстанции и дальше в порядке возрастания.
В Пентагоне, государственном департаменте и международных агентствах обычным явлением считаются многоступенчатые процедуры санкционирования, предусматривающие последовательное наложение от пятнадцати до двадцати виз. Благодаря многоступенчатым санкциям удается отсрочивать принятие решения иной раз на полгода, особенно если привлечь к этой процедуре генеральный совет.
Вот почему пробюр[87], кровно заинтересованный в устранении всякой поспешности при принятии решений, должен всячески содействовать наращиванию многоступенчатости в процедуре санкционирования.
Во имя сохранения статус-кво и придания надлежащей роли динамической бездеятельности как фактору, обеспечивающему уклонение от дела и оттягивание решения, бюрократы Америки должны благоговейно оберегать комитетские процедуры и механизмы санкционирования.
Смелое непринятие решений, динамическая бездеятельность, уклонение от дела, бормотание с прицелом на создание комитета, руководство с помощью нюха — такова основа той драпировочной ткани, которую мы, американцы, по всей вероятности, используем в конце концов как занавес у своего ложа. Поплотнее задернув его, мы сможем погрузиться в приятные сны.
Широко распространена практика выбора комитетом консультанта, чьи взгляды известны и, следовательно, могут совпасть со взглядами членов комитета. В этом случае рекомендации консультанта придают дополнительный вес и авторитет решениям комитета. Они же могут сыграть впоследствии роль объективного буфера, призванного оградить комитет от критики.
Использование консультантов, которые заведомо скажут вам именно то, что вы хотите услышать, является известным бюрократическим приемом, которому можно присвоить название «эхосультирование». Обычно процедура эхосультирования осуществляется методом согласоанализа. Консультант может превратиться в эхосультанта, если на него падет выбор людей, знакомых с его профессиональной работой. В таких случаях он может выступить в роли эхосультанта, сам того не ведая. Однако бывают и другие случаи, когда профессионального эхосультанта, владеющего методом согласоанализа, избирают в результате тщательного обсуждения всеми заинтересованными сторонами. Комитеты по подбору кандидатур на председательские должности обычно прибегают к услугам эхосультантов как в процессе выработки критериев, так и при окончательном выборе председателя.
Преуспевающим педбюрам (то бишь бюрократам от педагогики) не пристало тратить свое драгоценное время, познания и ораторские таланты на такие явные излишества, как занятия со студентами. Педбюры должны «публиковаться»; они должны постоянно разъезжать, выступая то в клубах разных обществ, то на собраниях родительско-студенческо-преподавательских ассоциаций, то в теледискуссиях. Их долг — возделывать ниву субсидируемых фондами и государством исследований в надежде пожать богатый финансовый урожай для дальнейшего проведения исследований, ориентированных на получение субсидий, и для подготовки дальнейших публикаций, ориентированных на служебное повышение. На подобных качествах педбюров держится движение за бюрократию и братство бюрократов.
Хотя сохранение должностей помельче с грехом пополам гарантируется законом, влиятельные посты прямо на корню закупаются политическими претендентами, лидерами партий, кадровиками, ведающими административным персоналом конгресса, и специалистами из Белого дома, занимающимися назначением отзывчивых кандидатов на тепленькие местечки.
Прейскурант для желающих приобрести высокие посты (официально он называется по-другому) выпускается после победы на выборах новой администрации в виде издания для внутреннего пользования. Ревниво оберегаемый и тщательно изучаемый как искателями должностей, так и назначающими на них, этот прейскурант перечисляет руководящие посты во всех правительственных департаментах и агентствах. По сути дела, сей прейскурант содержит перечень высоких должностей, которые в первую очередь могут стать объектом домогательств, с указанием сроков, когда их можно заполучить, размеров жалованья и прочих сведений, представляющих интерес для политических лидеров, «облеченных доверием» народа.
Еще до издания прейскуранта теплых местечек, предназначенного для избранных, и задолго до церемонии введения в должность нового президента в Вашингтон стекаются опытные участники политической игры. В глазах у них — упование, в позах — решимость, в руках — список своих заслуг, явившихся вкладом в политическую победу.
Однако ко дню вступления президента в должность к этим бывалым ловцам чинов присоединяются тысячи и тысячи политических новичков, которые тоже пытаются залучить в укромный уголок своего сенатора или конгрессмена и уговорить его посодействовать назначению просителя на какой-нибудь высокий пост. Новички с теплотой и ожиданием во взоре напоминают победившему кандидату, как они обменялись рукопожатием в начале его кампании. И долго еще продолжают они бесцельную погоню за ответственной и престижной должностью.
А в это время опытные политиканы и представители торгово-промышленных и профессиональных организаций, разумеется, уже составляют тексты коммюнике для печати, в которых поздравляют новую администрацию, назначившую их человека. Сенаторы и конгрессмены поддерживают постоянный контакт с политическим руководством избирательной кампании в малоизвестных широкой публике служебных кабинетах избранного, но еще не вступившего на пост президента. Там они действуют плечом к плечу с членами национального комитета партии, председателями партийных организаций штатов и крупнейшими вкладчиками в фонд избирательной кампании.
Такова общая картина, на фоне которой профессиональный бюрократ энергично и скрытно, отчаянно и стоически старается укрепить свои собственные связи с партийными боссами — непоколебимыми поборниками новой администрации. Вот тут-то и должно проявиться умение пробюра уцелеть, несмотря ни на что.
Методы, применяемые пробюрами для того, чтобы уцелеть в ходе болезненной ломки, которой сопровождается смена администрации, столь же многочисленны и многообразны, сколь многочисленны и многолики сами пробюры. Поэтому прилагаемый перечень следует рассматривать не как исчерпывающий свод руководящих указаний, а как список проверенных приемов, которые могут быть взяты на вооружение в их настоящем или модифицированном виде пробюрами, стремящимися уцелеть.
1. Бюрократы низшего ранга могут безопасно отсиживаться на своих местах, ничего не предпринимая до тех пор, пока им не удастся узнать, кто будет их новым начальником. Ибо главной мишенью политических заправил становится дичь покрупнее — высокопоставленные бюрократы.
2. Если у высокопоставленного пробюра возникнут приватные сомнения относительно того, останется ли его партия у кормила правления, он должен заранее подготовить основу для перевода своей должности в категорию, пользующуюся защитой закона о гражданской службе. При тщательно организованной и своевременно проведенной операции по переводу занимаемого им поста из одного разряда в другой пробюр, быть может, сумеет удержаться при смене администрации, но ему, возможно, придется довольствоваться после этого должностью рангом пониже. Однако ведь главная цель пробюра — это уцелеть.
3. Пробюр должен, если представится такой случай, добиться своего назначения в департаментский комитет по передаче полномочий новой администрации. Такой комитет находится под руководством сил, одержавших победу на выборах; поэтому, воспользовавшись благоприятной возможностью продемонстрировать свою компетентность, рассудительность и преданность интересам департамента, пробюр получит шанс удержаться на своем посту или войти в новую команду. Как правило, члены комитета по передаче полномочий заботятся о своих собратьях по комитету.
4. Пробюру следует составить полный реестр своих связей с партией, победившей на выборах. Надо внести в него всех друзей, принадлежащих к этой партии, и прежде всего тех (если таковые имеются), кто был политически активен и имеет официально зарегистрированные заслуги перед победившим кандидатом. Особенно полезными могут оказаться связи в конгрессе.
5. При каждом удобном случае пробюр должен показывать, какой он незаменимый специалист: ссылаться на свой многолетний опыт, владение профессиональным жаргоном и т. д. и т. п. Знание административных правил своего департамента дает пробюрам дополнительный шанс. Некий выдающийся руководитель одного специализированного фонда однажды заявил: «Если не можете поразить их своими блестящими способностями, ошеломите их чем-нибудь другим».
6. В период смены власти пробюр может счесть целесообразным заполнить анкету (форма 171), с тем чтобы иметь возможность сразу же вручить ее какому-нибудь работнику отдела кадров или вышестоящему начальнику, если вдруг ему неожиданно подвернется должность, назначения на которую он добивался месяцами.
7. При неблагоприятной обстановке пробюр, возможно, сочтет за благо перевестись в оперативный отдел, работающий где-нибудь в другом месте. Здесь он не будет мозолить глаза кому не надо и может рассчитывать на то, что о нем позабудут. Если же пробюр служит в центральных учреждениях в Вашингтоне и не имеет возможности перевестись в оперативный отдел вне столицы или на какой-нибудь международный пост, ему рекомендуется быть тише воды, ниже травы. При смене администрации пробюр не должен высовываться.
Перемены в руководстве крупной корпорации или даже маленькой фирмы чреваты, по существу, совершенно такими же опасностями для должностных лиц, какими характеризуется смена администрации в федеральном правительстве. Каждый пробюр должен вооружиться своим собственным списком факторов, помогающих уцелеть, но, возможно, ему пригодятся предлагаемые ниже рекомендации.
1. Составьте список своих друзей среди акционеров, выступающих за смену руководства, а также список друзей своих друзей. Воспользуйтесь обоими.
2. Займитесь поисками малоизвестных фактов о новом начальнике и главных его помощниках: сферы личных интересов, хобби, театральные вкусы и т. д. Воспользуйтесь ими.
3. Если создается комитет по передаче полномочий, постарайтесь стать членом этого комитета. В том случае, если вам не удастся стать полноправным членом, устройтесь на какой-нибудь административный пост рангом пониже. Это даст вам возможность проявить готовность к сотрудничеству, а главное, наглядно продемонстрировать свою компетентность и преданность интересам компании.
4. Пробюру — служащему корпорации, не сумевшему пристроиться в том или ином качестве при комитете по передаче полномочий, рекомендуется ознакомиться с новейшей терминологией и последними веяниями в области его специализации. Применяя к месту и не к месту эту терминологию и оперируя всеми атрибутами своей профессии, пробюр может с успехом выдавать себя за незаменимого специалиста.
5. Поддерживайте непрерывную циркуляцию бумаг через ящики для входящих и исходящих документов. Если поток служебных бумаг недостаточно интенсивен для того, чтобы создать видимость кипучей деятельности, пробюр должен сам позаботиться о его усилении. Так, он может написать ряд индивидуально отпечатанных циркулярных писем клиентам и друзьям по какому-либо ничего не значащему деловому вопросу или же разослать просьбы о высылке каталогов и фирменных бюллетеней по адресам, указанным в промышленных журналах.
6. Позаботьтесь о том, чтобы вам чаще звонили по деловым вопросам. Достигается это посредством обычной процедуры наведения справок. За время, когда остальные сотрудники уходят на обед, пробюр должен организовать как можно больше ответных телефонных звонков. Поскольку люди, которым вы позвоните в обеденный перерыв, по всей вероятности, тоже ушли обедать, попросите передать им, чтобы они вам позвонили потом.
7. Составьте рабочий документ о том, каким образом следовало бы изменить (в целях усовершенствования!) ваш круг обязанностей, с тем чтобы они лучше соответствовали изменившейся структуре компании. Подачу этого документа надлежит тщательно подготовить и спланировать, но вручить его начальству надо в самой непринужденной манере.
8. До тех пор, пока пробюр не сориентируется в новых тенденциях кадровой и административной политики, ему рекомендуется держаться как можно незаметней. Ведь основное правило, которым надлежит руководствоваться, когда возникнет некоторая неясность в отношении того, в какой степени пробюр должен быть виден и слышен, гласит: «Если сомневаешься — стушуйся».