П.ВАЙЛЬ, А. ГЕНИС
АМЕРИКАНА
ИЗДАНИЯ КНИЖНОЙ РЕДАКЦИИ СОВЕТСКО-БРИТАНСКОГО СОВМЕСТНОГО ПРЕДПРИЯТИЯ СЛОBO/SLOVO
МОСКВА
А. А. Генис, 1991
А. Бегак, оформление, 1991.
От редакции
Американские граждане Петр Вайль и Александр Генис, ныне часто выступающие в нашей периодике, не «возвращенные» имена — они приходят к нам впервые: бывшие рижане, Вайль и Генис состоялись как писатели в эмиграции. Обычно происходит иное: на чужбине более или менее реализуется талант, уже заявивший о себе на родине. Но точно так же, в порядке исключения из этого правила, третья волна произвела и совершенно оригинального, сильного писателя С. Довлатова. В этой книге авторы посетуют на то, что «американская Одесса» (Брайтон-Бич в Нью-Йорке) заждалась своего Бабеля, — что ж, может, и его мы получим в свое время. Говоря же в целом, значение литературы русского зарубежья трудно переоценить. Когда «здесь» оттепельные 60-е совсем запасмурились, их свет поддерживался «там» — и конечно, в самиздате, который, впрочем, неизменно уходил в «тамиздат». Иначе говоря, русская литература метрополии и зарубежья взаимодействовали по принципу сообщающихся сосудов (в одном убыло — в другом прибыло), что только подтверждает уже никем, кажется, не оспариваемый тезис об условности и искусственности демаркационной линии между ними. Наши авторы, всегда стоявшие на этой точке зрения, — убедительное тому свидетельство.
Все эти годы (они уехали в 1977 году) не прерывалась их связь с русской культурой. Они истово работали в ней (с учетом их творческого темперамента, можно сказать и так: неистово работали). Выходили книги, регулярно печатались статьи в периодике, шли передачи на радио «Свобода». Они вели жизнь профессиональных литераторов, отвечая на спрос предложением. А предложить им есть что. Умные, думающие историки социально-психологического феномена «Россия», острые наблюдатели советских нравов, они дали выразительный портрет времени в книгах «Потерянный рай. Эмиграция: попытка автопортрета» (1983) и «60-е. Мир советского человека» (1988); проницательные, с глубоким вниманием к новому литературные критики, они отразили существенные моменты современного литературного процесса в «Современной русской прозе» (1982). Основательный культурный багаж, эрудиция и вера в живое, незатухающее Слово внушили им дерзновенную мысль написать «антиучебник» русской литературы — в соответствии с программой нашей средней школы. В «Родной речи» (1990) — хрестоматийные имена и произведения, однако музейного глянца тут нет в помине: авторы предлагают современное прочтение классики, вслушиваются в ее сегодняшнее звучание: что она значит для нас? Конкретно: для каждого из нас. Заинтересованно прочитанная классика обнаруживает мало сказать касательство к нашим делам: она в них прямо участвует. «Заботы «Родной речи», — пишет А. Синявский в предисловии с характерным названием «Веселое ремесло», — экологического свойства и направлены на спасение книги, на оздоровление самой природы чтения». Задорно, заразительно пишут П. Вайль и А. Генис — нигде не щеголяя эрудицией («неназойливая, необременительная ученость», по слову Синявского); у них раскованная, бесшорная мысль, они интеллектуально свободны. У них точное и яркое, художественное слово, они отлично слышат речь круга, среды, улицы, города — нашу сегодняшнюю речь. Неразрывность их связи с Россией обещает, что они всегда поймут ее язык.
Надо сказать о жанре, в котором они пишут, — об эссе. Чтобы разговор набрал необходимую концептуальность, приведем дефиницию этого жанра в одном из наших последних энциклопедических справочников: «Эссе (…) — прозаическое сочинение небольшого объема и свободной композиции, выражающее индивидуальные впечатления и соображения по конкретному поводу или вопросу и заведомо не претендующее на определяющую трактовку предмета. Как правило, эссе предполагает новое, субъективно окрашенное слово о чем-либо …» (ЛЭС). Доводится слышать (о том говорится и в цитируемой статье), что для русской и советской литературы жанр эссе нехарактерен — в лучшем случае находят черты эссеистического стиля у Герцена, Достоевского, Олеши или Пастернака. Однако эта меланхолическая констатация не отвечает на вопрос, почему у нас никак не привьется столь благодарный жанр, буквально обреченный иметь друга-читателя — или недруга, если хотите, — то есть жанр, у которого не может быть равнодушного читателя. Ответ между тем нелицеприятно прост. Жанр требует «личности», для него характерна установка на единственный и неповторимый «голос». Это сольный жанр, и во времена, когда гудит слиянный хор, на него нет спроса. В наших, русских условиях действовало еще и то остерегающее обстоятельство, что литературе вменялось быть сугубо серьезной, «поднимая вопросы» (эта такелажная задача лежит на ней, как каинова печать). Но эссе совершенно не обязано быть (или выглядеть) легкомысленным, смешить: ему предписано быть остроумным в том смысле, который сейчас забывается, — «изобретательность, тонкость, острота ума». Как бывают остроумными теории, вовсе не располагающие к улыбке, — например, о происхождении человека от обезьяны.
Вайль и Генис — записные эссеисты, они сами и жанр счастливо нашли друг друга… Читая их, к ним располагаешься, потому что за каждое свое слово они отвечают — они не вторят хору, и с ними хочется спорить или соглашаться.
Пожалуй, удачнее всего эссе пришлось для «Американы». Ведь этимологически эссе обозначает «проба», «попытка», а что как не попытку или пробу новой жизни представляет нам эта книга? В «Потерянном рае» авторы характерно оговорились: «Мы не приобрели вместе с американским паспортом американскую ментальность. Мы просто стали другими — эмигрантами». С присущей им жизнелюбивой пытливостью П. Вайль и А. Генис постигают далеко не умозрительную для себя науку эмиграции, со-жительства с чужим. Герои (авторы) книги никогда не станут американцами (о чем они не сожалеют): оставаясь русскими, они ищут общий язык с Америкой. Тем же, в частности, озабочены и мы здесь, отчего элементарная полезность этой книги не вызывает сомнений. В отличие от наспех составившихся восторженно-пугливых туристических впечатлений и, за редкими исключениями, аптекарски взвешенных «хорошо» и «плохо» командированных профессионалов, мир «Американы» — для авторов — это вынужденно принятая данность (их «не спрашивали»), и решают они нешуточную, робинзоновскую задачу выживания, сохранения себя. Насколько это удастся — судить читателю, а чем это дается — про то авторы одни знают.
Летом 1990 года П. Вайль и А. Генис приезжали на родину — с творческим отчетом, говорили они. «Американа» — их первая книга, выходящая здесь, а не на Западе.
АМЕРИКАНА
Американа — собрание материалов, имеющих отношение к Америке, ее культуре и цивилизации.
О СМЫСЛЕ АМЕРИКИ
В России мы, естественно, были западниками. Ощущение исторической неполноценности российской жизни самым натуральным образом вытекало из неполноценности нашего быта, правительства, общества.
Наша эмиграция пришлась на бесцветную эпоху, расплывшуюся тусклым пятном между хрущевской и горбачевской оттепелями. Для людей, которые с определенным сомнением причисляли себя к евреям и интеллигентам, Запад казался прямой противоположностью России. Точнее — Запад был всем миром, за исключением России.
Мы все были в плену теории, которую Бродский определил как «геополитическую детерминированность своей судьбы — концепцию деления мира на Восток и Запад». Конечно, наивно размещать полюсы добра и зла по разным сторонам света. Жизнь сложнее компаса, а ведь и его стрелка реагирует на магнитные аномалии.
Однако сейчас наше жеребячье западничество кажется вполне простительным. В конце концов, мы выросли в стране утопии. Выросли в уверенности, что если утопии нет в России, то где-то (на Западе) она должна все-таки быть. Пожалуй, это историческое заблуждение мы разделяли со всей эмиграцией. Тем драматичнее было открытие, что на Западе сохранить свой западнический пафос труднее, чем па Востоке.
Годы, прожитые в Америке, основательно поколебали устои нашей молодости. Все чаще мы замечаем, что говорим и пишем об Америке с той же горячностью, с какой говорили и хотели бы писать о России в своей прошлой жизни.
Разница, конечно, грандиозна. Негативное отношение к родине было явлением общественным и наказуемым. Америке безразличны и наша любовь, и наши обиды.
Отношение к Америке — глубоко личная проблема. Правда, в эмиграции встречаются люди, чаще всего публицисты, которые видят в поклонении Соединенным Штатам свой моральный, если не материальный, долг. В газетах они пишут Белый дом с больших букв, а Кремль — с маленькой. Их дети не говорят по-русски. На столе у них стоит виски и звездно-полосатый флажок.
Но и это — их частное, интимное дело. Как любовь к жене. При этом не стоит забывать, что личные проблемы самые тяжелые. И если Америке нет дела до нашего к ней отношения, то нам-то есть! Вот мы и решили представить Соединенным Штатам список их злодеяний. А поскольку трудно поверить, что госдепартамент вступится за честь Америки, мы сами же придумали себе оппонента. Попробуем разыграть диалог между А. и Б., где А. — это мы, а Б. — некая абстракция, исповедующая здоровую любовь к Новому Свету, но лишенная восторгов неофита.
Итак, А. и Б. сидели… ну, скажем, за столом переговоров. И вот А. говорит:
А. Прежде всего, мы должны отделить реальную Америку от Америки как риторической фигуры, от американского мифа…
Б. Прежде всего, кто вы такие, чтобы вообще рассуждать об Америке?
А. А мы сами американцы. Хотите, паспорт покажем? Так вот, нам кажется…