Данная книга описывает глубинные процессы функционирования США. Чтобы разобраться в них, необходимо начать с постижения американской государственности, народа и территории. Однако настоящая история США – это хроника систематических изменений облика в расчете на дальнейший рост. А это означает, что мы должны понимать облик США с момента их основания, а затем уже двигаться к пониманию того, как работают циклы и что они предвещают.
Часть перваяИзобретение Америки
Глава 1. Американская политическая система и беспокойный народ
В последний день заседания Конституционного конвента, сразу после принятия[1], женщина, ожидавшая у здания Pennsylvania State House, спросила выходившего оттуда Бенджамина Франклина, монархия будет в стране или республика. На что он ответил: «Республика, если вы ее сбережете». Конституционный конвент изобрел американскую форму правления. Это было двойное изобретение. Во-первых, была создана центральная власть, не существовавшая до того момента. Во-вторых, на Конвенте отцы-основатели силой разума воплотили в жизнь правительственный механизм, структуру управления. В отличие от других форм управления, у американской модели не было прошлого. Она обрела жизнь благодаря замыслу, четкому логическому построению и точному расчету.
Два основополагающих принципа легли в основу политического механизма. Во-первых, отцы-основатели боялись правительств, потому что те имели тенденцию аккумулировать власть и превращаться в тирании. Во-вторых, они не доверяли людям, потому что люди, преследуя свои частные интересы, могли заставить правительство свернуть с верного пути, ведущего к общему благу. Однако и правительство, и граждане были необходимы – стало быть, и те и другие должны быть ограничены так, чтобы правительство не имело возможности концентрировать всю власть в своих руках. И отцы-основатели такой механизм собрали.
Они хотели изобрести такой механизм, который сдерживал бы сам себя, поэтому предусмотрели в американской жизни обширное пространство, свободное от правительства или политики. Они желали создать область частной жизни, в рамках которой граждане стремились бы к счастью, обещанному Декларацией независимости. В эту область входили торговля, производство, религия и бесчисленные удовольствия, относящиеся к сфере частной жизни. Главной особенностью нового политического механизма была его степень невмешательства в виды деятельности, которые они считали наиболее важными, – те, которые не были связаны с политикой.
Но одно дело – что-то изобрести, а другое – заставить изобретение работать без масштабного техобслуживания. Решение заключалось в том, чтобы сделать это изобретение малоэффективным. Созданная система распределения властных полномочий примечательна по трем пунктам: во-первых, она невероятно усложняла процесс принятия законов; во-вторых, не давала возможности президенту превратиться в тирана; в-третьих, Конгресс в своих действиях ограничивался полномочиями судов. Потрясающе неэффективная политическая система отцов-основателей делала то, для чего и была задумана: работала мало и плохо. Правительство должно было защищать граждан и развивать международную торговлю. Для созидательной деятельности отводилась частная жизнь, которая позволяла обществу, экономике и правовым нормам развиваться заметными темпами, при этом не разрывая страну на части (если не брать в расчет некоторые потенциально опасные инциденты, оставшиеся без последствий). Именно поэтому Бенджамин Франклин выходил из здания Pennsylvania State House в Филадельфии, испытывая одновременно и уверенность, и настороженность. Он понимал, что утвержденная форма политического устройства была призвана уравновесить могущественные и опасные силы, и форма эта была принципиально новой и доселе не опробованной.
И дело не только в юридических формулировках, содержащихся в Конституции. Гораздо важнее было создать и закрепить моральные принципы, одни – в имплицитной форме, другие – в явно выраженной. И для социального, и для частного аспекта жизни общества можно установить ограничения не только путем политического указания свыше, но и с помощью позиционирования некоей исключительной моральной концепции в качестве составляющей здравого смысла представителей нации. Моральные принципы были сложными и зачастую противоречили друг другу, но у них была общая черта: любой американец имел полное право как преуспеть, так и потерпеть провал в том деле, которым он желал заниматься.
Именно в этом заключалась идея права на стремление к счастью. Государство никому не станет чинить препятствия. Судьба конкретного человека будет определяться исключительно его характером и способностями. Отцы-основатели сделали намного больше, чем просто отделили государство от личной жизни: они создали между ними неослабевающее напряжение. Загляните на заседание школьного совета[2] в любой местной государственной общеобразовательной школе – вот там государственные реалии встречаются с потребностями людей. Желание оставить налоговую нагрузку на прежнем уровне, при этом получая больше услуг, сталкивается со стремлением властей усилить влияние и увеличить собственное финансирование, не беря на себя никаких новых обязательств. Поэтому все большему давлению подвергаются демократически избранные члены школьного совета: фактически они находятся между молотом и наковальней. Подобное напряжение существует на всех уровнях – от местных органов управления до центральной власти в Вашингтоне.
Республиканское устройство, в принципе, не является чем-то присущим какой-то определенной территории или конкретному народу. Те, кто стоял у истоков США, представляли республику наиболее естественной и нравственной формой управления и устройства общества. Она могла быть идеальной формой правления где угодно. Форма республиканского правления могла не прижиться в США независимо от того, существовала она где-либо еще или нет. Однако в глазах основателей эта форма политического порядка все равно оставалась бы наиболее справедливой.
Это значит, что данный режим был уникальным. Он не был как-то исключительно связан с людьми, населявшими Америку. Он являлся их режимом, пока они сохраняли его, и начинал принадлежать другим народам, если те выбирали подобное устройство управления. Именно эта черта выделила США из списка других государств, выросших из общих истории, языка, культуры, территории. Например, Франция и Япония теснейшим образом связаны с собственным прошлым. Америка же выросла из целенаправленного изобретения, из формы правления, разработанной в нравственных и практических целях, – но отнюдь не из сущности американского народа. Именно этим объясняется предостережение Франклина. Сама суть американской республики искусственна, не связана с прошлым.
Политическое устройство – Соединенные Штаты. Страна называется Америка. Их связь основана на том, что страна принимает принципы политического устройства. Для того чтобы Америка существовала как страна, подобного принятия не требовалось. Американцы могли с полным правом выбрать другую форму правления – монархию, к примеру, – а страна все равно осталась бы Америкой. Но тогда мы не были бы Соединенными Штатами в полном институциональном и нравственном значении этого слова. Соединенные Штаты Америки – это место, где принципы политического устройства правят страной. Это крайне важное отличие от положения вещей в других странах, и оно имеет значительные, но не всегда осознаваемые последствия.
О себе можно сказать: «Я гражданин Соединенных Штатов», но «Я штатец» – нельзя. Язык не позволяет. Ощущать тесную связь со своей родиной – Америкой – естественно, поэтому ничего сложного нет в том, чтобы называть себя американцем. Однако любовь к родной земле и ее народу и отношение к Соединенным Штатам – это разные вещи. Одна из сложнейших и постоянных задач республики – сохранить связь между этими двумя понятиями, так как любовь к собственному дому – наша естественная потребность, а вот любовь к республике является, скорее, результатом целенаправленных умственных усилий. Им не нужно быть единым целым, но фундамент американского общества заложен так, чтобы можно было с уверенностью утверждать, что между ними нет непреодолимых различий. И в большинстве случаев подобный подход срабатывает. Когда же не срабатывает, возникает напряжение.
Вскоре после подписания Декларации независимости Томас Джефферсон, Джон Адамс и Бенджамин Франклин вошли в состав комитета для разработки Большой печати. Учитывая, что подписание Декларации привело к Гражданской войне, проектирование печати вряд ли могло показаться первой необходимостью. Однако эти три человека понимали, что США – проект нравственный, а таким проектам нужны символы, определяющие нравственное призвание и дающие чувство причастности к святыне. На создание Большой печати ушли годы. В 1782 году секретаря Континентального конгресса Чарльза Томсона попросили довести проект до конца. Он исполнил просьбу, и теперь печать – священный символ, воплощающий республиканские принципы американской жизни. Самое главное место, где можно обнаружить эту эмблему, – ближайшее к сердцу американцев: долларовая купюра.
Создание принципов управления стало прологом к созданию нации. Однако если властные структуры могут быть просто отлаженными механизмами, то понятие народа должно соответствовать повседневной жизни людей. Ведь человек не ведет некую абстрактную жизнь – он живет реальной жизнью внутри целого народа, который и дает ему осознание того, кто он такой. Частично в этом процессе задействована власть, частично – убеждения народа, говорящие нам, что мы за люди и какими должны быть. На эту тему можно написать увесистые тома, но вместо этого Джефферсон, Адамс и Франклин дали нации Большую печать – она должна была стать призмой, через которую следовало смотреть на самих себя и которая объясняла, почему мы ведем себя именно так, а не иначе. Большая печать – символ, а символы необходимо интерпретировать. В этих символах мы можем найти указание, какими, по их замыслу, следует быть американцам и каким должен быть гражданин США.
К Большой печати следует относиться серьезно еще и потому, что мы знаем, кем были трое ее создателей. Они не только принадлежат к наиболее выдающимся членам группы видных политиков, но также являются представителями всех важнейших революционных фракций. Джефферсон был демократом, Адамс – федералистом, Франклин – борцом с традиционными верованиями и, возможно, в наилучшей степени воплощал американский дух. Он был серьезным человеком, но не до чопорности. Франклин – единственный в своем роде – являлся образцом человека, любящего свою страну, но понимающего, что юмор не унижает достоинства. Удивительно, как три великих ума: философ, юрист и любящий жизнь человек – сообща разработали единое видение того, кем мы были до сих пор и кем должны оставаться.
На лицевой стороне печати изображен белоголовый орлан, который, как считается, символизирует мощь Америки. Бенджамин Франклин вообще-то выступал против такого символа, объясняя это в письме дочери так:
Со своей стороны, я не желал бы, чтобы белоголовый орлан стал символом нашей страны. У этой птицы дурной моральный облик. Она нечестно добывает себе пропитание. Можно наблюдать, как белоголовый орлан усаживается на какое-либо засохшее дерево рядом с рекой и смотрит, как трудится, ловя рыбу, ястреб. Сам орлан слишком ленив, чтобы заниматься подобным. И когда ястреб, эта достойная птица, наконец поймав рыбу, несет ее, зажав в клюве, чтобы прокормить партнера и потомство, белоголовый орлан бросается в погоню и отбирает добычу.
Говорят, Франклин предпочел бы, чтобы на печати была изображена более достойная птица – индейка. Видимо, образ орла ему совсем не нравился. Франклин, конечно, любил пошутить, но при этом серьезно подходил к вопросу выбора символов.
На свитке, который орел держит в клюве, написано Epluribus unum, что означает «Из многих – единое». В те времена эта фраза относилась к 13 колониям[3], которые, будучи множеством, становились одним целым. Со временем она приобрела иной смысл. Как только США начали захлестывать волны иммиграции, данный девиз стал обозначать процесс превращения представителей разнообразных культур, приехавших в Америку, в единую нацию. Вряд ли отцы-основатели представляли себе масштаб иммиграционного наплыва, хотя Конституцией подобная ситуация предусмотрена, поскольку в ней прописан порядок натурализации. Шотландских ирландцев[4], то есть шотландских протестантов, живших в Ирландии и прибывших в Америку после англичан, уже обосновавшиеся поселенцы ненавидели всей душой и считали дебоширами, не способными к ассимиляции. Это хорошо известная глава в истории американской иммиграции. Большая печать в общем и целом утверждена – но на практике претерпевает изменения. Девиз «Из многих – единое» стал тем непростым фундаментом, на котором вырос американский народ. И теперь, 250 лет спустя, вопрос иммиграции до сих пор терзает нацию.
Однако изначально фраза Epluribus unum указывала на другую кровопролитную проблему, приведшую к Гражданской войне. Сейчас нам несложно запамятовать, насколько колонии отличались друг от друга и насколько они сами осознавали собственные различия. Род-Айленд отличался от Южной Каролины и в плане географии, и в плане традиций и социального устройства. Эти различия – хотя не настолько сильные, как в те времена, – остаются и по сей день. Epluribus unum был выбран в качестве девиза не потому, что новые штаты имели много общего, но потому, что в некотором смысле они рассматривали друг друга как экзотических незнакомцев. Сейчас, возможно, мы не чужаки друг другу, но житель Нью-Йорка зачастую смотрит на техасца как на нечто экзотическое, и наоборот. Напряжение никуда не исчезло.
На обратной стороне печати изображена незавершенная пирамида – оригинальный выбор для недавно появившейся страны в то время, когда мода на строительство пирамид прошла уже много столетий назад. Но в этом выборе прослеживается могущественный символизм. Пирамида – это масштабная инициатива, задействующая финансовые и природные ресурсы и труд людей. У нее объединяющий принцип действия. Пирамида связывает республику, символом которой является, и людей, ее построивших, в единое целое. Нам становится ясно, что республика – это не просто понятие, а результат труда людей, поэтому республика и народ тесно связаны.
Печать указывает также и на то, что республика продолжает формироваться и для ее развития требуются интенсивные усилия американцев. Народ постоянно будет сооружать пирамиду на своей территории. Кстати, сама форма этого архитектурного сооружения предполагает соблюдение вполне определенной последовательности строительных работ. Берется кирпич, делается раствор, на него кладется еще один кирпич – и так далее до бесконечности. Пирамида придает человеческим усилиям конкретную форму и позволяет их прогнозировать. Конечно, трудовому процессу присущи и затруднения, и мгновения успеха. Это краткое описание того, какой будет американская жизнь.
Над пирамидой начертаны слова Annuit coeptis, означающие «Он одобрил наши начинания». «Он» – это Бог. Было решено не использовать само слово «Бог». В Америке ведется масштабный спор между теми, кто считает США христианской страной, и теми, кто провозглашает Штаты полностью светским государством. Те, кто создавал Большую печать, отлично осознавали данную проблему. Неизвестно, пошли они на компромисс или единогласно приняли соответствующее решение, – но Христос или даже Бог не упоминается ни в Декларации независимости, ни в Конституции. Однако прослеживается четкая отсылка к чему-то, что находится за пределами человеческого существования, что оценивает и одобряет начинания, – Провидению, как оно названо в Декларации независимости. Отцы-основатели могли напрямую упомянуть Христа либо полностью избежать намеков на божественное начало. Но они не сделали ни того ни другого. Они не склонились ни к секуляризму эпохи Просвещения, ни к английской религиозности. Они не стали называть чудесные силы по имени, но ясно дали понять: эти силы существуют. Подобная неоднозначность, думаю, была намеренной. Она же привела к напряженности, которая ощущается до сих пор.
На обратной же стороне печати под пирамидой размещен третий девиз: Novus ordo seclorum, который означает «Новый порядок веков». Так отцы-основатели видели учреждение США как государства. Это не новая форма правления, а впечатляющий сдвиг в истории человечества. Достаточно радикально. Однако Чарльз Томсон, придумавший эту фразу, заявил, что она означала «начало новой американской эры». Наиболее логичным способом интерпретации будет следующий: началась новая эпоха, и Америка будет в центре нового мирового порядка. Во времена создания этого утверждения в нем не было ничего разумного. Фактически оно было совершенно несуразным. Америка находилась в начале пути и делила мир с другими государствами, существовавшими и развивавшимися в течение веков, если не тысячелетий. Век Европы в мире был тогда далек от завершения, а новая эпоха, способная превзойти европейское господство, еще не виднелась на горизонте. Тем не менее основатели увидели признаки новой эры – американской, что и запечатлели на Большой печати.
Большая печать дает нам прекрасное представление о замыслах отцов-основателей США. Замыслы эти были подпорчены рабством, что мы рассмотрим позже. Отцы-основатели считали образование США началом новой эры, преисполненной постоянным трудом, но труд этот был направлен в сторону заданной и логичной цели. Новая эра должна была ознаменоваться признанием чего-то божественного, но не конкретной божественной сущности. В своем воображении они рисовали картины величия, духовного начала и нации, сплоченной созидательным трудом. Печать помогает нам составить самое обобщенное, лишенное каких-либо подробностей, представление о том, к чему стремились создатели американской государственности. Начертанные на ней девизы придают смысл американскому пути развития и его конечным целям. Зная направление, мы можем составить схему движения и, исходя из этого, предугадывать опасности, с которыми столкнемся, и возможности, которые нам откроются.
Основатели верили, что горстка людей, осевших на западном побережье Атлантического океана, не только сможет победить мировую империю, подобную Британии, но и станет у истоков нации, которая окажется в состоянии перекроить мир. Таким образом, наша беседа плавно переходит от Большой печати к Войне за независимость[5]. В каком-то смысле эта война велась не только против Англии. Она была направлена против европейской эпохи, начавшейся в 1492 году. Для американцев эта эпоха была основана на подавлении и неравенстве, в то время как европейские народы воспринимали подобные отношения в порядке вещей. Такому укладу отцы-основатели США противопоставили не только свободу и равенство, но и власть над природой. Промышленная революция только зарождалась, но ее базовые принципы уже можно было различить. Верх над природой брали с помощью разума и технологии. В американской истории многое связано с наукой и ее ответвлением – технологией. Взглянув повнимательнее на Бенджамина Франклина или Томаса Джефферсона, мы понимаем, что отцы-основатели смотрели далеко вперед.
Самое время сделать паузу, чтобы напомнить: два человека из троих запускавших в действие Большую печать были изобретателями. И Джефферсон, и Франклин изобрели множество вещей – от облегченного плуга до громоотвода. Джефферсон был прекрасным архитектором, по собственному проекту построившим великолепный дом на территории своей усадьбы Монтичелло. Там же он применил свое изобретение – компактный кухонный лифт[6]. Поэтому, говоря, что политическая система была изобретена, я имею в виду, что она была создана людьми, которые всю свою жизнь были изобретателями. Они были инженерами, стремившимися придумывать вещи, которые усмирили бы природу и облегчили человеческую жизнь. Изобретательность являлась частью не только политической системы – она была встроена в американскую культуру. Джефферсон и Франклин подвергали сомнению в равной степени и все политические предпосылки, и любые другие явления окружающей жизни, беспрестанно пытаясь что-либо улучшить. Подобная склонность к усовершенствованию красной нитью проходит через всю американскую историю – от сельскохозяйственной техники до смартфонов.
К изобретательности добавилась необходимость действовать быстро. Люди приезжали в США для того, чтобы жить лучше, чем на родине. Нищий иммигрант, поселившийся в Нью-Йорке или Миннесоте, должен был и хотел действовать быстро. В американской культуре время играло и продолжает играть важнейшую роль.
Именно сочетание целеустремленности и инженерного гения выдвинуло США вперед. Каждое поколение создавало изобретения, коренным образом менявшие жизнь людей вокруг, и так сложился цикл преобразования общества в целом. Этот цикл включал в себя неизбежные провалы и разочарования, обязательно присущие процессу разработки чего-либо нового: и в проектировании домов, и в проведении электричества, и в создании формы правления. Уже существующее изобретение приходилось изобретать заново, чтобы оно соответствовало требованиям времени и учитывало новые возможности.
Давайте возьмем фразу из Декларации независимости, которая настолько близка американскому образу мыслей, что ее удивительное своеобразие мало кто замечает. Основатели говорят о трех правах: на жизнь, на свободу и на стремление к счастью. Прообраз этой фразы можно найти у британского философа Джона Локка, писавшего о «праве на жизнь, свободу и собственность». Отцы-основатели заменили «собственность» на «стремление к счастью». Они сознательно выбрали такую сложную для понимания формулировку, стоящую тем не менее у истоков американской культуры.
Новые технологии и изобретения всегда в каком-то смысле связаны со счастьем. Компьютер, автомобиль, телефон и прочие подобные вещи упростили работу, путешествия и общение. Они открыли нам новые возможности, которых прежде не существовало. Только подумайте о прогрессе в медицине! Открытия в этой области не устраняют смерть, но могут ее отсрочить, и это тоже делает нас счастливыми. Поэтому для американцев технологии и счастье связаны самым тесным образом, до такой степени, что временами технологии заменяют собой другие виды счастья – такие, как любовь или связь с божественным началом. Американцы ценят эти вещи, но в то же время совершенно искренне и страстно любят и передовые технологии.
Поэтому любая беседа об изобретении американской формы государственного управления будет неизбежно перерастать в разговор об изобретениях в целом, а оттуда – о счастье. Отцы-основатели отдавали себе в этом отчет, поэтому в Декларации независимости говорится о стремлении к счастью как о неотчуждаемом праве. И здесь возникает головоломка.
Стремление к счастью предопределяет американскую культуру. Дело не в отсутствии других ориентиров – к примеру, чувства долга, любви или благотворительности. Но все они вращаются вокруг центрального понятия, коим является стремление к конечной цели – к счастью, которое, по сути своей, понятие сугубо индивидуальное и может быть определено стольким числом способов, сколько живет на планете людей. Каждый волен дать собственное определение счастья. Если мы будем рассуждать в этом ключе, то определение свободы становится ясным. Свобода – это непременное условие, позволяющее стремиться к счастью. Свобода – это возможность определять, в чем состоит твое собственное счастье.
Счастье же, в свою очередь, – это эмоциональный двигатель, придающий мощь США. Штаты – единственное государство, сделавшее стремление к счастью фундаментальным правом человека. Однако вместе со счастьем приходит и разочарование, точно так же, как и технологиям неизбежно сопутствует устаревание. Форма государственного управления – механизм, инструмент новейшего образца, предназначенный для выполнения задач. Но как только меняется задача, структура управления также должна измениться. А реформа государственных институтов традиционно была и остается болезненной – и она теснейшим образом связана с войной. Мы вернемся к этому пункту во второй части. Сначала необходимо взглянуть на американскую территорию – величину постоянную, хотя и претерпевавшую изменения и открывавшуюся заново множество раз.
Глава 2. Земля: место, называемое Америкой
Человеком, давшим название Западному полушарию, стал Мартин Вальдземюллер. В 1507 году этот немецкий картограф составил карту нового мира. Итальянский мореплаватель Америго Веспуччи, исследовавший новые земли под покровительством португальской короны, первым понял, что Колумб добрался не до Индии, а до нового материка. Веспуччи отослал свои заметки Вальдземюллеру, поскольку знал, что тот работает над картой. Картограф должен был как-то назвать новое место на карте: обозначить его Индией он уже не мог, независимо от того, что об этом думал Колумб. Поэтому Вальдземюллер решил назвать полушарие Америкой в честь Америго Веспуччи, так и родилось название.
До этого момента Западное полушарие никак не называлось. Коренные жители этих земель имели самообозначения и названия для своих соседей, но не испытывали никакой потребности как-то называть в целом континент, который был для них вселенной. Впрочем, уроженцы земель Восточного полушария также никак не называли континент. Дав название Западному полушарию, Вальдземюллер заново открыл мир. Он предположил, что мир состоит из двух полушарий, – и, назвав континент в честь итальянца (это название в ходу и по сей день), даровал ему европейскую идентичность.
Название Америка обозначало все земли полушария, и благодаря подобному переопределению они постепенно становились все более европейскими, хотя фактически по-прежнему принадлежали коренным жителям. География оставалась неизменной; над горами и реками пролетали века, но отношения между конкретным географическим положением и теми, кто населял эти земли, было уже другим. Строившиеся железные дороги и города изменили не только пейзаж страны, но и географические представления ее жителей. Изменение русла рек для ирригации засушливых регионов формировало одновременно и совершенно иное отношение к особенностям местности, и новое ощущение собственных возможностей. Поэтому я могу сделать вывод, что если в каком-то смысле географическое перекраивание местности свойственно всем людям, то американцы в своих амбициях (или в своих грубых заблуждениях) пошли еще дальше, по нескольку раз открывая собственную территорию. Именно это повторное открытие позволило США стремительно развиваться и столь быстро превратиться в могущественное государство.
Подобно тому как была изобретена форма государственного управления, так же изобрели и землю. Или, по крайней мере, – отношение к земле тех, кто решил на ней поселиться. Представители каждого поколения и каждой волны иммиграции называли горы, реки и земли по-своему. Америка была просторной, малонаселенной территорией по сравнению с Европой или Азией. Европейцы, отодвинув в сторону коренных жителей, превратились в американцев. И, проделав это, они получили возможность открывать и заново открывать землю. В этом смысле американская территория была так же искусственна, как и сама политическая система.
Освоение Северной Америки
Америка состоит из двух материков, соединенных узкой полоской суши – Панамским перешейком. Природные условия обоих материков различны. Наиболее поразительные достопримечательности Южной Америки – это обширные дождевые леса Амазонии и горная система Андские Кордильеры, окаймляющая с запада весь континент. В свою очередь, Северная Америка по праву гордится безбрежными равнинами, расположенными между двумя горными цепями – Скалистыми горами и Аппалачами, а также комплексом рек, берущих начало в горах, протекающих через равнины и впадающих в Мексиканский залив. На южном материке имелись значительные залежи золота и серебра. Северный континент, за исключением Мексики, располагал плодородными землями, пригодными для сельского хозяйства.
В Америку европейцы попали, ведомые желанием достичь Индии и Ост-Индии. Товары в Европу доставлялись сначала по знаменитому Великому шелковому пути (рис. 1), ведшему на запад из Индии и Китая, а далее – по Средиземному морю. В середине XV века преградой для перевозки товаров стала набирающая влияние исламская Османская империя, центр которой приходился на территорию, занимаемую современной Турцией. Османское государство сначала закрыло дорогу, а затем существенно подняло пошлины на провозимые товары. Европейцам был крайне важен этот торговый маршрут, но Османская империя взвинтила цены до невообразимого уровня.
Рис. 1. Великий шелковый путь
Тот, кто найдет дорогу в Индию в обход Османской империи, решит проблему всей Европы и обогатится. Сначала это удалось португальцам, которые по морю обогнули Африку. Испанцы, запоздало включившиеся в гонку из-за Реконкисты, искали путь на запад. Теоретически мысль была удачной. Но на практике она провалилась, поскольку испанцы не подозревали, что с запада прямой путь к Индии преграждают два континента.
Однако то, что поначалу казалось провалом, обернулось невиданным успехом – во всяком случае, для Испании. Благодаря попутным ветрам и течениям (рис. 2) с Пиренейского полуострова открывался удобный морской путь к территориям Карибского бассейна, оттуда – к восточному побережью Южной Америки, а позднее и к западному. Португальцы массово высадились в Южной Америке первыми и потому провозгласили Бразилию своей колонией, основав обширные плантации, на которых использовался труд порабощенных индейцев и рабов, завезенных из Африки. Однако именно испанцы, прибывшие вслед за португальцами, устремились далее на запад, до побережья и сорвали джекпот. Империя инков, находившаяся на территории современного Перу, контролировала сказочно богатые залежи золота и серебра. Инки уже успешно добыли немалый объем драгоценных металлов, являвшихся объектом вожделения испанцев.
Рис. 2. Атлантические ветра и течения
Из-за течений и ветров добраться до Северной Америки было труднее, да и неясно было, насколько богатые там земли. Казалось, что в Северной Америке делать нечего. Испанцы, в частности, приходили не для того, чтобы поселиться на новой земле, а чтобы ее разграбить, поэтому их больше привлекала Южная Америка, с ее золотом и серебром. Испания – европейская страна, а в Европе постоянно враждовали. Испанской короне требовалась многочисленная армия, поэтому она не могла допустить эмиграции собственного населения. Так же вела себя и Португалия. Они довольствовались тем, что разрушали жизнь коренных жителей и обращали их в рабство, заставляя гнуть спину на плантациях, грабили чужое золото и серебро. Поэтому местным населением руководило небольшое количество авантюристов и наместников европейских королей. Удивительно, как горстке авантюристов удалось завоевать целые народы. Их технологический уровень развития, конечно, был выше, но победу они одержали только потому, что завезли из Европы болезни.
Португалия и Испания являлись победителями в краткосрочной, но не долгосрочной перспективе. Они не обживали Северную Америку по причине течений, ветров, погодных условий. Прибыв туда, путешественники сочли, что на Атлантическом побережье слишком часто бушуют штормы и что там живут индейцы, которых не так легко запугать. Однако Северная Америка имела то, чего не было в Южной: в частности, пушных зверей, особенно бобров. Торговля бобровым мехом была удивительно выгодна для французов, которые также не слишком стремились осваивать земли, а предпочитали заниматься звероловным промыслом и торговлей. Французы воспринимали Северную Америку в качестве обширной территории, заселенной только индейцами и бобрами. Французские выходцы основали колонию в Квебеке, но, равно как и Испания, Франция не была заинтересована в масштабном оттоке своих жителей, поскольку французскому государству требовалось комплектовать армию. Однако отлов пушных зверей и торговля их мехом могли приносить существенную прибыль. А поскольку торговля шла лучше, чем звероловный промысел, французы завязали тесные коммерческие и политические связи с индейскими народами, вместо того чтобы тратить значительные силы на их подавление. Подобные отношения легли в основу французского могущества в Северной Америке.
Вторая особенность Северной Америки по сравнению с Южной – обширные и плодородные земли, пригодные для сельского хозяйства, а также речная система, по которой кораблями можно доставлять товары в порты. Первыми долгосрочные преимущества Северной Америки заметили англичане. Великобритания – это остров, так что государству не требуется большая армия. Английская корона могла себе позволить отпустить своих подданных осваивать Северную Америку, и новая земля радушно их принимала. В конце концов англичане выдавили с этой территории испанцев и португальцев, заменив в Северной Атлантике испанский флот собственными кораблями, и перекроили географию Северной Америки. Миграция являлась сложным, дорогостоящим и непрекращающимся процессом. Однако именно английские мигранты, английские поселенцы превратили Северную Америку в центр мировой системы.
Освоение англичанами новой земли началось с основания колонии на острове Роанок, на территории современной Северной Каролины. Это произошло в 1587 году – меньше чем через век после путешествия Колумба. Вскоре произошла катастрофа. Как только колония была основана, между Англией и Испанией разразилась война, поэтому в течение трех лет из Англии не приходили суда с продовольствием, а жители колонии не могли обеспечить себя сами. Когда война окончилась и к месту поселения подошли английские корабли, оказалось, что колонисты таинственным образом исчезли.
Существует несколько версий относительно дальнейшей судьбы английских поселенцев из колонии Роанок. Наиболее очевидной является следующая: не получая продовольствия и не имея возможности в полной мере обеспечивать себя, поселенцы нашли пристанище у дружественных индейцев. Индейские племена, как и европейцы, постоянно воевали друг с другом. Есть основания полагать, что на племя, приютившее колонистов, напали враждебные индейцы, которые уничтожили и тех и других. Ужасная кончина в далеком от родины месте.
Прошло двадцать лет, прежде чем англичане предприняли новую попытку колонизации: на сей раз поселение было названо Джеймстаун (на территории современной Вирджинии). Это первое успешное английское поселение на восточном побережье Северной Америки. Английский король закрепил право колонизации за частным акционерным обществом под названием «Вирджинская компания»[7], инвесторы ждали хороших дивидендов. Среди поселенцев были главным образом джентльмены, склонные к авантюризму и желавшие разбогатеть с чужой помощью, а также ремесленники и рабочие с амбициями поскромнее. Здесь иммигранты могли делать себе состояния, не выходя при этом за рамки английской классовой структуры, сохранившейся в нетронутом виде и определявшей, кто и какое состояние имеет право сколотить. Джеймстаун предопределил будущее Америки. Колонию финансировали инвесторы, ожидавшие существенной прибыли от честолюбивых замыслов и труда других. Джеймстаун стал точкой слияния английской аристократичности и американской предприимчивости.
В последующие десятилетия появились другие европейские поселения. Испанцы в 1607 году основали Санта-Фе (нынешний административный центр штата Нью-Мексико). Им хотелось еще больше золота, к тому же постоянно ходили слухи и легенды о несметных богатствах, ожидавших храбрецов на севере Мексики. Золота испанцы не нашли, но выяснили, что пустыни и горы, отделявшие современную Мексику от Северной Америки, ужасны. Жителям Мексики нужно было преодолевать пустыни, англичанам – океан. Нельзя было ожидать, что Джеймстаун переживет Санта-Фе на несколько веков. Через год после Санта-Фе (1608) на реке Св. Лаврентия появился Квебек. Время для основания поселений было самое подходящее. В этом году развернулось соперничество трех крупнейших европейских городов: Лондона, Парижа и Мадрида, ознаменовавшее собой начало эпохи Новейшего времени.
Двенадцать лет спустя был основан Плимут (на территории современного штата Массачусетс). История Плимутской колонии лучше всего известна американцам, и потому многие из них считают, что она и была первым английским поселением. Это поселение, однако, было вторым после Джеймстауна, а если принять во внимание Роанок – то третьим. Как и в случае с Джеймстауном, колонизация местности финансировалась частной компанией под названием «Странствующие купцы» (Merchant Adventurers). Многие из числа поселенцев были совсем не отцами-пилигримами[8], а искателями приключений, похожими на тех, что основали Джеймстаун. И не отцы-пилигримы управляли колонией, а «Странствующие купцы». Неудивительно, что колонию раздирали распри между пуританами и авантюристами, которых первые называли чужаками. Поэтому заключение Мэйфлауэрского соглашения[9] оказалось трудным делом. Большинство мужчин-поселенцев в Плимуте были как раз чужаками. Однако если посчитать женщин и детей, которые не имели права голосовать, в большинстве оказывались пилигримы, поэтому они установили правила, лишившие чужаков права голоса, что вызвало существенные волнения.
Через пять лет после Плимута голландцы основали колонию под названием Новый Амстердам (на территории современного южного Манхэттена). Как и французы, голландцы по большей части приехали ради торговли, а не освоения территории. На средства Голландской Вест-Индской компании они обустроили торговый узел. Долина реки Гудзон надвое делила Аппалачи, открывая голландцам доступ к северному и западному Нью-Йорку и Великим озерам. В регионе водилось множество бобров, шкурки которых высоко ценились в Европе и шли на пошив мужских шапок. Охотники ставили капканы, выкупали зверей у индейцев, а затем продавали их на рынке, расположенном рядом с современным городом Олбани. Далее шкурки перевозились в Новый Амстердам, откуда кораблями доставлялись в Европу и там продавались. Гавань Нового Амстердама стала основным пунктом связи между Северной Америкой и Европой. Позже, в 1664 году, Англия захватила эту территорию и переименовала ее в Нью-Йорк.
Эти колонии предопределили американскую реальность. Каждая колония, по сути, являлась корпорацией, принадлежавшей инвесторам, которые шли на риск в надежде заработать значительные денежные суммы. Инвесторам было все равно, как и с чьей помощью будут получены деньги. Их не интересовало, шла ли прибыль от плантаций, основанных на рабском труде, или от торговых точек, контролировавших продажу меха, или от небольших ферм. Если протестантские сектанты желали думать, что они самостоятельно управляют Плимутской колонией, то компания «Странствующие купцы» не имела ничего против – до тех пор, пока отдача от вложенных средств была удовлетворительной. Последнее слово было за инвесторами, а на плечи поселенцев ложилась обязанность приносить прибыль.
Жизнь в Северной Америке
Атлантический океан и Аппалачи определяли характер жизни в поселениях. Расстояние между ними формировало не только коммерческий, но и моральный облик поселений. Аппалачи (рис. 3), расположенные к югу от Пенсильвании, находились на расстоянии более 300 км от Атлантического побережья. Земля там была ровная, обильная, плодородная – как раз для обширных сельскохозяйственных угодий. К северу от Пенсильвании расстояние между горами и океаном было гораздо меньше, почва каменистая и бугристая, а зимы – долгие. Такая местность подходила только для семейных ферм, занятия ремеслом, торговлей, банковским делом. На Юге для обработки просторных земель требовалась дешевая рабочая сила. На Севере в хозяйстве обычно нужны были один-два помощника, не больше. Данное различие предопределило ход американской истории и противостояние рабовладельческого Юга и свободного Севера, Конфедерации и Союза. Так было с самого начала. Из-за географических условий на Юге рабство было востребовано и приносило прибыль. На Севере, опять же из-за географических условий, рабство было экономически невыгодным. Таким образом, мы видим географическую подоплеку институционального и морального кризиса, который будет раздирать США несколькими столетиями позже.
Рис. 3. Большая Долина Аппалачей
Две основные колонии являли собой две разные Америки (рис. 4). Юг, со значительным расстоянием от океана до Аппалачей, позволявшим возделывать обширные сельскохозяйственные угодья, формировал людей, чьи манеры, если не верования, отражали особенности английской знати, которой искатели приключений из Джеймстауна стремились подражать. На Севере кальвинистский аскетизм Плимутской колонии создал тип поселения, сочетавшего стремление к коммерческой деятельности с глубоким морализмом. Для каждого региона был характерен свой тип политического лидера; различие регионов вело к серьезному расколу в будущей республике. Рассмотрим двух лидеров эпохи Войны за независимость.
Джордж Вашингтон был правнуком Джона Вашингтона, прибывшего в Вирджинию в 1656 году. Отец Джона – англичанин из семьи убежденных монархистов. Когда же монархия потеряла свои позиции, отец Джона, имевший относительно высокий церковный чин, был лишен всех владений. Его сын устроился вторым помощником капитана на корабль, направлявшийся в Америку. Джон был джентльменом, только очень бедным: он видел, как его семья растеряла в Англии все. В Америке он женился и постарался извлечь максимальную выгоду из своего нового положения. Он купил угодья под выращивание табака. В этом деле он преуспел и жил как английский джентльмен, не имевший титулов, зато окруженный рабами. Для того времени его история жизни была довольно обычной.
Джон Адамс родился в семье пуритан в Массачусетсе. Его отец служил диаконом в церкви, а дед по материнской линии был врачом. Адамс тяготел к профессиональным занятиям юриспруденцией и совершенно не желал подражать английской знати. Ему представлялись отличные возможности сделать карьеру в банковской сфере и кораблестроении. В Новой Англии был шанс обогатиться, но он жил как представитель того класса, который англичане называли средним.
Все поселенцы были родом из Англии, но устремления, приведшие их в Америку, различались. Некоторые прибывали, чтобы вести роскошную жизнь английской знати – имея просторные дома и используя в качестве слуг африканских рабов, за неимением других. Другие, приехав в Америку, становились солидными представителями среднего класса: проповедниками, адвокатами, коммерсантами. Большинство же приезжало, чтобы зарабатывать на жизнь своими руками. Как и миллионы других людей, прибывших в страну впоследствии, они искали работу, где их умения были бы востребованы, либо земельный участок, который могли бы возделывать. Их ожидания от жизни были скромными: лишь бы было лучше, чем на родине. Некоторые стремились преуспеть в коммерции – честно заработать и сохранить капитал. Были и те, кто мечтал об аристократической жизни, которой лишился в Англии.
Подобная разница объяснялась не только фактом существования Аппалачей. Свою роль сыграли и реки. К югу от Нью-Йорка все реки, стекавшие с Аппалачей, устремлялись на восток, в Атлантический океан. К северу от Нью-Йорка они текли с севера на юг, связывая штаты. Южные же реки штаты не связывали. Они не служили транспортными путями между штатами, а строительство дорог было сложным и дорогостоящим предприятием. На юге каждое поселение жило собственной жизнью и не стремилось менять ситуацию.
Рис. 4. Американские поселения, 1775 г.
Был и другой фактор, изолировавший южные колонии друг от друга и от Севера, – помимо плохо развитой транспортной сети, большой территории и разрозненности населения. Юг производил совершенно другие товары: табак и хлопок. И то и другое экспортировалось, в первую очередь, в Англию, а не на Север. Юг и желал бы независимости, но колонисты этого региона ощущали себя скорее жителями отдельных поселений, объединившихся с другими поселениями, чем собственно американцами. Идея единой нации под руководством одного правительства наталкивалась на географические реалии Юга. На Севере же, называемом Новой Англией, расстояния были короче, плотность населения – выше, и различия менее заметны. Идея наделенного значительными полномочиями правительства на Севере прижилась быстрее. Фундаментальной проблемой, однако, были не отношения Севера и Юга, а скорее отношения поселений с Англией.
Истоки Соединенных Штатов
В 1754 году разразилась Семилетняя война. В той или иной степени в ней были задействованы все европейские державы, а отклики войны чувствовались и за океаном. Воевали два союза: один возглавляли англичане, другой – французы, началом конфликта стал спор относительно статуса Силезии. Еще одним поводом для противостояния послужили британские колонии в Северной Америке. Французы опасались, что англичане выживут их из Северной Америки, а англичане – что французы вместе с союзниками-индейцами захватят британские поселения. Однако настоящей причиной военного конфликта было выяснение того, кто будет доминировать в Европе и за океаном – Англия или Франция.
В Северной Америке стратегическим вопросом был контроль над областью Огайо. «Сердце» этой территории, находящейся к западу от Аппалачей, – река Огайо. Французы желали избавиться от британского контроля – в том виде, в каком он был, – на землях к западу от Аппалачей. Однако англичане обосновались к востоку от Аппалачей, поэтому французам нужно было пересечь горную цепь, вторгнуться в колонии противника и таким образом вынудить британцев покинуть территорию Северной Америки. Аппалачи превратились в поле военных действий (рис. 5).
Англичане воспринимали происходящее лишь как небольшую часть глобальной войны. Для колонистов же на карту было поставлено все. Они организовали ополчение, чтобы противостоять французам и их союзникам-индейцам. Одним из командующих был 22-летний майор Джордж Вашингтон. Колонисты еще следовали английской традиции, согласно которой в военной карьере важнее было происхождение, а не опыт. Вашингтон был не худшим командиром, однако в некоторых ситуациях его удача зависела исключительно от непроходимости Аппалачей. Колонисты сами держали оборону. Британская корона находила более важные занятия для своих войск.
Рис. 5. Истоки США
Через какое-то время англичане все-таки прислали на подмогу войска под командованием генерала Эдварда Брэддока. Он не знал, что представляют собой Аппалачи. Англичане привыкли вести войны на севере Великой европейской равнины, весьма ровной поверхности. Там крупные военные формирования шли в наступление и маневрировали стройными рядами и колоннами солдат. Так сражались джентльмены.
Однако в Аппалачах сражаться по-джентльменски было невозможно: мешали гористый ландшафт и непроходимые леса. Здесь нужно было воевать поодиночке или небольшими группами, прятаться между скал и деревьев, устраивать засады. Маскировка и внезапные нападения являлись ключевыми навыками успеха в Аппалачах. А большая численность и строгий порядок были просто невозможны. Индейцы, конечно же, хорошо это знали, равно как и французы, перенявшие опыт индейцев. Среди колонистов подобную тактику применяли джентри[10], желавшие походить на английскую знать, и бедняки, добывавшие себе в горах пропитание и считавшие тех – своих более успешных коллег по новой жизни – весьма странными. Преимущество Вашингтона заключалось в том, что он реалистично оценивал сложившуюся военную обстановку.
Брэддоку и его офицерам практикуемые колонистами способы ведения войны казались недостойными. Выиграть войну для них значило не просто победить, но одержать победу с достоинством и красиво. Поэтому англичане пренебрежительно относились к американскому ополчению. Американцы, по их мнению, сражались как варвары. Для людей вроде Вашингтона, полагавших себя англичанами, офицерами и джентльменами, подобное отношение было невыносимо. Оно напоминало им о том, что британские аристократы считали их ничтожествами. Данную ситуацию можно назвать началом разрыва между Великобританией и колониями. Генерал Брэддок потерпел сокрушительное поражение в Северной Америке, приведя своих подчиненных к катастрофе. Однако даже на фоне этого поражения колонисты продолжали восприниматься людьми второго сорта.
Война настроила колонистов, особенно представителей влиятельных кругов, против британцев. Первоначальный гнев уступил место прозрению. В этот момент колонисты поняли, что они не англичане, а американцы. Война и Аппалачи способствовали возникновению самосознания нового народа.
Борьба за Аппалачи изменила американский характер и начала формировать нацию. Даже колонисты, желавшие походить на британскую аристократию, при этом не разделяли ее взгляды, согласно которым право на власть никак не зависело от их умений или заслуг. Для американцев, которым с трудом доставались все их достижения, личные заслуги были главным критерием. Даже Вашингтон, будучи джентльменом в третьем поколении, разделял такую точку зрения. Он скорее был аристократом в самом что ни на есть американском понимании этого термина. Британское презрительное отношение сообщило колониальной Америке необходимое направление мыслей. Наблюдение за действиями британских войск во время сражений в Аппалачах убедило повстанцев в том, что победа в Войне за независимость возможна. В конце концов, британцы сдались поселенцам в битве за Йорктаун, но те все-таки потеряли свои колонии несколькими годами ранее в районе форта Дюкен в Пенсильвании, где Брэддок потерпел поражение. Тогда британцы были разбиты в сражении, которое, как предполагалось, должны были выиграть. Этот урок американцы не забыли.
Поражение Брэддока обнажило культурную пропасть между колонистами и британцами. Американцы осознали, что англичане понятия не имеют, что такое Америка. Они осознали, что у Америки – свое, особое место. В каком-то смысле для южных штатов это был шок. Им был ближе скорее британский общественный строй, нежели социальное устройство Новой Англии. Однако всем стало ясно, что британская модель истории не станет американской. Началось глубокое переосмысление внутренней сущности Америки.
Люди, подписавшие Декларацию независимости, принадлежали к поколению, жившему в эпоху Семилетней войны. Почти все, кто поставил под ней свою подпись, родились между 1720 и 1740 годом, и Соединенные Штаты кардинально изменили их жизнь. В 1720 году примерно 466 тысяч европейцев проживали в поселениях. К 1740 году их количество выросло до 900 тысяч, а к 1776-му – до двух с половиной миллионов человек. Численность колонистов была сравнима с населением такой зрелой континентальной державы, как Португалия. Для этого поколения были одинаково близки и особенности жизненного уклада предков за Атлантическим океаном, и новые реалии колонистской жизни в Аппалачах. А кто-то, как Томас Джефферсон, смотрел поверх Аппалачей.
Реки Америки
Америка не смогла бы выжить, если бы ее территория ограничилась узкой полоской земли вдоль Восточного побережья. Британцы не забыли о тех колониях, власть над которыми утратили, и США было бы непросто защитить себя. Штаты располагали малочисленным флотом и не могли свободно перебрасывать военные силы в нужное место. Всему виной были реки (рис. 6). Большинство из них текло с запада на восток, беря начало в горах и впадая в океан. Поэтому перемещать военные силы на север и юг было затруднительно. Направление течения рек делало Соединенные Штаты уязвимыми, лишая их необходимой стратегической глубины[11]. А с другой стороны Аппалачей были и жизненно важная глубина, способная решить множество проблем, и выдающаяся речная система.
Рис. 6. Реки Америки
Решающим элементом американской экспансии стала Айтаска – крохотное озеро, расположенное на севере Миннесоты, красивой труднодоступной местности в 160 км от Канады. Площадь озера составляет всего 4,4 кв. км. Из озера по направлению на юг берет начало поток шириной 6 м. Индейцы племени оджибве дали этому потоку название Миссисипи, то есть «большая река». Миссисипи течет на юг, имеет 13 основных притоков, не считая 77 менее важных впадающих в нее рек. Большинство из них судоходны, и все они текут на юг, впадая в Мексиканский залив и океан. Недалеко от места впадения Миссисипи в Мексиканский залив расположен город Новый Орлеан (основан в 1718 году).
Джефферсон в свое время писал, что «единоличное владение Францией Луизианой[12]… – это зарождающийся смерч, который обрушится на страны по обе стороны Атлантики и смешает их самые высокие планы». Джефферсон предвидел, что нация, получившая контроль над Луизианой, может превратиться в наиболее могущественную в мире. Как оказалось, он был прав. Поскольку Наполеон крайне сильно нуждался в наличных деньгах, а Джефферсон настойчиво пытался заполучить Луизиану, Соединенные Штаты за 15 млн долларов – невероятно низкую сумму даже по меркам того времени – завладели ключом к глобальной власти[13]. Наполеон был великим полководцем. Джефферсон знал толк в масштабных замыслах.
Томас Джефферсон полагал, что благодаря этому региону США обретут не только стратегическую глубину и безопасность. Благодаря этим территориям поселенцы получат возможность стать владельцами земель и возделывать их. Но что еще более важно – излишки товаров можно сплавлять на баржах по рекам на юг, в Новый Орлеан, далее грузить на океанские корабли и продавать в Европе. Подобная торговля создаст процветающую Америку, основу которой будут составлять состоятельные, свободные и равные друг другу фермеры. Подобный замысел был невозможен ни к востоку, ни к западу от Аппалачей – на территориях Северо-Запада, потому что над теми землями все еще нависала европейская угроза. Если бы Соединенные Штаты могли овладеть территориями восточнее Скалистых гор, то они обрели бы безопасность и стали бы великой державой.
Чтобы осознать последствия сделки, заключенной Джефферсоном, важно принять во внимание акт, принятый Конгрессом в 1787 году, под названием Северо-Западный ордонанс. Речь о Северо-Западной территории, области между Аппалачами и Миссисипи, которая перешла США от Великобритании по итогам Войны за независимость. Документ лег в основу перекраивания западных территорий. Согласно Ордонансу, Северо-Западная территория по мере роста населения должна быть разграничена на новые штаты, а не колонии. Документ законодательно запрещал рабство на создаваемых территориях. Он позволял ветеранам Войны за независимость приобретать землю за символическую плату, становясь полноправными землевладельцами и получая возможность заниматься коммерческой деятельностью на приобретенных участках, а также продавать их. Они не должны быть чьими-то слугами. И наконец – самое необычное нововведение: правительство каждого штата должно было путем продажи земель профинансировать строительство университета на своей территории. Так в 1804 году появился университет штата Огайо. Все эти меры относились и к Луизиане, способствуя возникновению на ее территории прослойки мелких землевладельцев и обязательных университетов. А эти университеты коренным образом изменят Америку.
У Джефферсона также имелись и политические мотивы для западной экспансии:
Чем шире наш союз, тем меньше он будет подвержен местным распрям; и в любом случае, не будет ли лучше, если другой берег Миссисипи станет заселяться нашими собратьями и потомками, а не чужаками из другой семьи?
По мнению Джефферсона, для покупки земель, помимо стратегических причин, существовали еще и крайне важные политические: чем больше страна, тем она стабильнее, так как локальные конфликты имеют куда более ощутимые последствия в небольшом государстве, по сравнению с крупным. Имелась также и причина экономического характера. Луизиана располагала одними из богатейших в мире сельскохозяйственных земель. Данное обстоятельство могло стать фактором роста американской экономики, сдерживая центробежные силы, возникающие по мере экономического развития. Джефферсон стремился предупредить угрозу фрагментации государства и попутно создать экономическую базу, которая смягчила бы процесс прохождения Соединенными Штатами исторических циклов.
Луизианская покупка станет движущей силой, которая приведет Соединенные Штаты к мировой власти век спустя. Эта сделка также создаст силу, которая положит конец первому циклу американской истории, когда западные переселенцы бросят вызов власти банкиров с Восточного побережья и владельцев плантаций. Если форма государственного устройства заложила моральные и политические основы американского могущества, то Луизианская покупка приведет в действие экономические силы, которые последовательно, на протяжении более чем двух столетий, будут руководить сменой исторических циклов в Штатах.
Войны с индейскими племенами
Много сломано копий по поводу того, как называть коренных жителей Северной Америки. Разумеется, наилучшие обозначения – те, с помощью которых данные народы называют себя сами. Однако важно также иметь общий термин для всех этих народов. Понятие «индейцы» берет начало от Колумбовой ошибки в расчетах. Если называть их «коренными американцами», то выйдет, что их так называют в честь итальянца. Канадцы предпочитают говорить «исконный народ», но основной недостаток этого термина в том, что он не соответствует действительности. Они жили в Западном полушарии в течение тысячелетий и, как все народы, воевали друг с другом, захватывали чужие земли. Народы, жившие в то время, когда на континенте появились европейцы, вряд ли можно назвать «исконными». Трудности с обозначением указывают на сложность моральной дилеммы. Я употребляю термин «индейцы», поскольку он не менее уместен, чем все остальные варианты, и широко распространен.
Северная Америка была заселена индейскими племенами (рис. 7), и ранняя история Соединенных Штатов тесно переплетена с историей этих племен. В Мексике и Перу испанские конкистадоры ошеломили ацтеков и инков и быстро разрушили их государства. В Северной Америке обстоятельства сложились иначе. Во-первых, индейских племен было много, и уничтожение одного не приводило к исчезновению другого. Существовало множество племен, различных языков, культур. Эти племена задолго до прихода европейцев на континент подвергались нападениям чужеземцев – таких, как тольтеки или апачи. Они вели войны, дипломатические переговоры, сражаясь с команчами или вступая в Лигу ирокезов.
Чужеземцы были частью североамериканской культуры, и появление еще одной группы чужеземцев, даже учитывая странный внешний вид и новые технологии европейцев, психологического кризиса не вызвало. К примеру, ирокезы руководили сложным союзом различных племен, а также покоренными народами. Европейские технологии, такие как выплавка железа и изготовление пороха, были для них в новинку, но, учитывая количество европейцев и их неспособность ориентироваться на местности, неудивительно, что ирокезы и другие коренные жители не только не отступали, но и поначалу побеждали пришельцев при столкновениях.
Основные индейские народности в 1800 году распределялись так:
Рис. 7. Индейские народности, 1800 г.
Карта расселения индейцев Северной Америки была похожа на карту любого региона Восточного полушария. Континент был поделен между группами, чуждыми и зачастую враждебными друг к другу. Имелись подгруппы, сопротивлявшиеся появлению мощной центральной власти. В целом индейцы не были ни миролюбивее, ни воинственнее любой другой народности в мире. Факторами, препятствовавшими погружению территории в пучину всеобщей войны, служили размеры и слабая заселенность континента: это позволяло более слабым группам отступать и выживать, ведя кочевой образ жизни. В этом отношении Северную Америку можно сравнить с Центральной Азией и другими частями Евразии. Дело в том, что определение радикальных различий между индейской и европейской культурой возможно только до некоторой степени. Если же шире взглянуть на индейцев, считающих себя отдельными народами и вовлеченных в дипломатические отношения и междоусобные войны, то различия перестают быть заметными. И так же, как в Европе, эти национальные группировки зачастую были раздираемы противоречиями. Крайне важно понимать, что индейские племена не считали себя единым народом. Друг друга они тоже воспринимали как чужеземцев, а к европейцам относились как к экзотическим, но, в конечном счете, доступным для понимания существам.
Вторжение европейцев создало сложную геополитическую ситуацию: индейские племена вступали в союзы с европейцами, иногда сражаясь с другими европейскими народами, а иногда – и с другими индейскими племенами. Порой союзы были долговечными; в других случаях быстро распадались. У европейцев, а затем и у американцев имелось три преимущества. Во-первых, поскольку они смогли закрепиться на новых территориях, у них была возможность постепенно прибывать на континент в огромном количестве. Во-вторых, их технологические навыки превосходили умения индейцев. Наконец – и это самое важное – индейцы увязли в противоречиях друг с другом, и союз с европейскими силами мог помочь им одержать верх над врагами. Еще одним преимуществом, – более разрушительным, чем оружие, – были болезни, которые европейцы принесли с собой и к которым у индейцев не было иммунитета.
Жизненно важна история команчей для понимания истории Северной Америки. Пекка Хямяляйнен в своей отмеченной наградами книге «Империя команчей» рассказывает о взлете, господстве и падении агрессивной индейской империи, существовавшей во времена американского продвижения на Запад. До 1700 года команчи были крохотным народом, жившим на землях каньона в Нью-Мексико. До этого они обитали на территориях Центральных равнин, но были вытеснены оттуда более сильными народами и отступили в негостеприимные земли каньонов, где они были в безопасности, потому что никто больше не претендовал на их пустынную местность. Как пишет Хямяляйнен:
Несмотря на скромное начало, исход команчей на юг к Великим равнинам – один из поворотных моментов ранней американской истории. Обычная миграция превратилась в полномасштабный проект колонизации с далеко идущими геополитическими, экономическими и культурными последствиями. В результате началась полувековая война с апачами, которая привела к переносу Апачерии – автономного масштабного геополитического образования – с лугов к югу от Рио-Гранде в самый центр северной части Новой Испании. Вторжение команчей в южные равнины было, по сути, самой долгой и кровопролитной завоевательной кампанией, свидетелем которой стал американский Запад – и еще станет, вплоть до агрессии Соединенных Штатов через полтора столетия.
В то время испанцы уже обосновались в Мексике, и команчи стали торговать украденными у них лошадьми, которых те завезли из Европы. Команчи ухватились за эту новую технологию, новый для них образ жизни – и блестяще справились. Воины-команчи стали прекрасными наездниками, намного более искусными, чем другие индейцы или европейцы, знакомые с лошадьми целое тысячелетие. Лошади и историческое недовольство изгнанием с исконных территорий стимулировали возрождение команчей в новом качестве.
В течение следующего столетия команчи покинули истощенные земли каньонов и продвинулись к равнинам к востоку Скалистых гор. К концу XVIII века они создали огромную империю (рис. 8), изгнав с обжитых мест проживавшие там народности. Их достижения состояли не просто в том, что они заняли определенные районы. Разведывательные отряды команчей уходили на большие расстояния от этих районов, так что область их влияния была даже значительнее, чем обычно указывается на картах. Освоив технику конкистадоров, они сами стали конкистадорами.
К XIX веку команчам удалось заблокировать продвижение европейцев в глубь страны. Хямяляйнен так описывает ситуацию в Северной Америке во время активного продвижения на запад об Аппалачей:
Вместо того чтобы рассматривать действия коренных жителей по отношению к колонистам исключительно как стратегию выживания, можно взглянуть на все с другой точки зрения: согласно ей, индейцы тоже могли затевать войну, обмениваться товарами, заключать договоры и захватывать людей для того чтобы расширять свои территории, заниматься вымогательством, манипулировать и доминировать…
Судьба коренных культур не была предрешенным необратимым скатыванием к утрате земель, вымиранию населения и культурной деградации.
Команчи были настолько же кровожадны, как и европейцы, если не больше. Они уничтожали другие народности, порабощая и истребляя их физически. Их беспощадность нагоняла страх не только на другие племена, но и на европейских поселенцев. Однако, вдобавок к этому, у них была развитая культура, они были весьма цивилизованным народом.
Предположение, будто европейские поселенцы просто подавили беспомощные и высокодуховные народы или что бессильные дикари были сметены ими с пути, не соответствует действительности. Фактически европейцы одержали верх над способными и умелыми создателями империй, оказавшимися слабее. Команчи и ирокезы, равно как ацтеки и инки, стояли у истоков могущественных империй, подчиняя своей власти другие народы. Они умели пользоваться собственной силой. И индейцы, и европейцы были в полной мере наделены достоинствами и пороками, свойственными человеческой природе.
Рис. 8. Империя команчей (Источник: книга П. Хямяляйнена, 2008)
Индейские народности, населявшие Северную Америку, на каждом этапе развития Соединенных Штатов выступали то жертвами, то союзниками, то врагами, то завоевателями. В итоге они проиграли, отчасти потому, что отставали в технологическом смысле, отчасти – по политическим причинам. До самого финала в 1880-х годах они ни разу не создавали полноценный альянс между собой. Некоторые индейские народы считали дружбу с американцами выгодной для себя, рассчитывая с их помощью одержать победу над более опасными врагами. Неприязнь апачей и команчей друг к другу была сильнее их ненависти к американцам, особенно в самом начале европейского переселения. Американцы же, как и все успешные завоеватели, включая римлян и британцев, обращали междоусобные раздоры в свою пользу.
Было бы интересно представить себе развитие ситуации в том случае, если бы индейцы сплотились и действовали совместно против европейцев. Но это было невозможно. Поскольку континент был огромным, аборигены хорошо знали местность, где обитали, и своих непосредственных соседей, но понятия не имели об отдаленных районах. Они не разговаривали на одном языке, не поклонялись одним богам. И точно так же, как люди по всему земному шару, друг друга они опасались больше, чем неизвестно откуда взявшихся чужаков. По мере усиления мощи Соединенных Штатов американцы одержали победу над британцами, прогнали французов, вынудили мексиканцев отступить к югу и разбили индейские племена и империи, объединившись для победы над врагом, который, в свою очередь, не мог противопоставить им аналогичное единство. Поэтому исход был предрешен.
Великие равнины
Просторы между Аппалачами и Скалистыми горами представляются мне частью единой гигантской равнины квадратной формы. Ее размеры – примерно по 1600 км с востока на запад и с севера на юг, ее площадь – 2,5 млн кв. км. Имеются и холмистые, и совершенно плоские участки. Но едва ли найдется место, где нельзя было бы возделать плугом и засеять землю.
Для того чтобы культивировать равнину, нужна вода. По способу образования воды вся территория делится на две части, образуя два различных региона. В восточную часть вода приходит в виде дождя (рис. 9). В западной части имеется водоносный слой – месторождение подземных вод.
Рис. 9. Среднегодовое количество атмосферных осадков, 1961–1990 гг.
Существует граница, за которой выпадение осадков резко снижается. Эта линия, идущая от Миннесоты к центральному Техасу, – 100-й меридиан, четко разделяющий континент.
К востоку от данной линии располагались густые леса (рис. 10). Первопроходцам приходилось вырубать их, чтобы отвоевать землю под сельское хозяйство. Бревна они пускали на строительство домов в наших размышлениях о первых поколениях, пересекших Аппалачи[14], подобная деталь становится глубоко символичной. Она напоминает нам о бревенчатой хижине, в которой родился Авраам Линкольн[15]. Благодаря дождям и множеству лесов людей на востоке прибавилось, и эта густонаселенность наблюдается и в наши дни (рис. 11). Можно прочертить линию с севера на юг на карте США, по мере перехода через которую количество атмосферных осадков уменьшается, деревья встречаются реже и заселенность этих регионов снижается.
К западу от этой линии все еще бывают дожди, среднегодовое количество осадков в большинстве случаев составляет 38–50 см. Однако такого количества воды недостаточно для появления лесов. Поэтому на данной территории царствует безлюдная прерия, запечатленная во множестве ковбойских легенд. Поселенцы, добравшиеся сюда, строили дома не из дерева, а из дерна: на сотни миль тянулись пространства, покрытые засохшими остатками корней травы. И эта земля оказалась пригодной для земледелия, потому что выяснилось – к большому удивлению первых поселенцев, – что под землей находятся значительные запасы воды, и ее можно добывать с помощью скважин.
Рис. 10. Леса США
Нехватка древесины и добавившийся к этому труд по бурению скважин означали, что в этой области проживало (и до сих пор проживает) гораздо меньше людей. Такая ситуация породила два разных образа жизни. На востоке множились фермы, не испытывавшие недостаток рабочей силы, и так появились столь дорогие американской душе небольшие городки. На западе же люди жили на большем расстоянии друг от друга, поэтому, чтобы не слишком нагружать водоносный слой на каком-либо одном участке, бурить скважины приходилось глубже, что было намного сложнее. Чем дальше люди продвигались на запад, тем менее вероятными становились фермерские хозяйства и более вероятными – ранчо, владельцы которых занимались скотоводством, выпасом скота. На западе поселения, меньшие по размеру, были разбросаны далеко друг от друга, и их обитатели полагались скорее на себя, чем на соседей. Так сформировались две абсолютно разные этические системы. На востоке все решали сообщества. На западе каждый был сам по себе. Данный факт вызвал к жизни разные политические системы координат. На востоке требовалось сотрудничество. На западе сотрудничество лишь усложняло ситуацию.
рис. 11. Плотность населения, 2010 г.
Защищая Новый Орлеан
Существование Соединенных Штатов стало возможным благодаря рекам (рис. 12). Новый Орлеан находит рекам практическое применение. Без этого порта Великие равнины были бы бесполезны.
Рис. 12. Горы и реки
Джефферсон понимал, насколько Новый Орлеан был важен для выживания Америки:
Существует единственное место на земле, хозяин которого – наш естественный и закоренелый враг Это место – Новый Орлеан, через который должны проходить на рынок товары, произведенные на трех восьмых нашей территории. Именно из-за богатства наших территорий Новый Орлеан будет в скором времени пропускать через себя больше половины произведенных товаров и вмещать больше половины наших жителей. В тот день, когда Франция завладевает Новым Орлеаном, она подписывает себе приговор, который навсегда обяжет ее находиться на мели. Новый Орлеан скрепляет союз двух наций, которые сообща смогут удержать монопольный выход к океану. Начиная с этого момента мы должны связать себя узами с британским флотом и нацией.
Джефферсон знал, что переход Нового Орлеана под контроль Франции или любого другого государства, включая Испанию или Британию, будет означать конец мечты об американской независимости. Тот, кто владеет Новым Орлеаном, владеет Великими равнинами. А тот, кому принадлежат равнины, распоряжается судьбой Соединенных Штатов. Штатам пришлось взять под контроль Новый Орлеан и победить британцев, когда в конце войны 1812 года те попытались завладеть регионом. Если бы регион контролировали британцы, они смогли бы вынудить США отступить на восток Аппалачей. А это означало бы, что рано или поздно они смогли бы переиграть итоги Войны за независимость. Американскими силами командовал Эндрю Джексон, и он победил британцев в Новом Орлеане. Впоследствии Джексон станет президентом – первым избранным уроженцем территории к западу от Аппалачей. Он понимал, какую важную роль играют реки, поскольку река Камберленд, на берегу которой стоял его дом, впадала в Миссисипи. Джексон понимал, что стоит на кону и что может означать победа.
Победа над британцами не означала, что Новый Орлеан и Миссисипи оказались в безопасности: во всяком случае, так полагал Джексон. Восточная граница Мексики проходила по реке Сабин, примерно в 160 км от Миссисипи и в 300 км от Нового Орлеана. Мексиканские силы, сосредоточенные на реке Сабин (сейчас граница между Техасом и Луизианой), могли ударить восточнее – отрезать Миссисипи и забрать Новый Орлеан. Мексиканское население в Техасе росло: в него входили и британские поселенцы, ставшие жителями Мексики.
Эндрю Джексон был избран президентом в 1828 году, но Новый Орлеан все равно не давал ему покоя. Он хотел создать штат, который служил бы буферной зоной с Мексикой. Он в этом преуспел, и в результате мексиканцы бросили значительные силы на подавление сопротивления. Такой поворот дел в планы Джексона не входил, поскольку в Техас были стянуты массивные военные силы, которые могли пересечь реку Сабин. Соединенные Штаты не были готовы к войне с Мексикой, поэтому они не вводили армию. Они разместили блокирующую группу к востоку от Сабин и дождались, когда техасцы сами справятся с мексиканцами.
Дорога в Техас вела к Сан-Антонио, где стояла крепость Аламо. Генерал Санта-Анна, командовавший мексиканцами, победил техасцев в Аламо в 1836 году и повернул на восток к Сабин. Намеревался ли он пересечь реку, неизвестно. Сэм Хьюстон, командовавший техасской армией, заблокировал наступление мексиканцев в Сан-Хасинто (нынешний Хьюстон). Техасцы победили мексиканцев, и Техас стал независимой страной. Семь лет спустя Техас был единственной территорией, вошедшей в состав США с помощью договора между двумя равными нациями: память об этом по сей день подпитывает особое чувство независимости жителей Техаса. В 1845 году, когда Техас стал штатом, угроза Новому Орлеану, похоже, была устранена.
Одержимость Мексикой продолжалась до конца 1840-х годов, когда президент Джеймс Нокс Полк начал войну с ней. В результате Мексика была вынуждена отказаться от территории, которая сейчас является американским Юго-Западом. Эта война способствовала завершению формирования континентальной части США. Пирамида, задуманная основателями, приближалась к своему географическому завершению. Полк, незаслуженно забытая историческая фигура, сыграл решающую роль в расширении Соединенных Штатов до их нынешнего размера и создании основы для отношений между США и Мексикой, какими они являются сегодня.
Поражение Мексики объединило американский Юго-Запад, с запада от Денвера до Тихого океана. Оно окончательно закрепило американское доминирование в Скалистых горах и дало Штатам контроль над узкой областью к западу от Скалистых гор, включая гавани в Сан-Диего и Сан-Франциско. Таким образом, США получили выход к Тихому океану.
На этом этапе «черновой вариант» США был готов (рис. 13). Страна состояла из области к востоку от Аппалачей, разделенной на границе Мэриленда и Пенсильвании на север и юг. Между Аппалачами и Скалистыми горами располагалась долина, ограниченная лесами с севера на юг. Доставшиеся от Мексики территории простирались от тихоокеанского побережья до пустыни. В каждом регионе развилась своя культура. Луга отличаются от северо-восточного побережья. Мексиканские регионы были не похожи на лесистый Восток. Каждый жил на свой манер, и только единственный раз – во время Гражданской войны – эти разногласия привели к кровопролитию.
Рис. 13. США после 1836 г.
Ум, творческое начало, жестокость – эти и многие другие качества, испокон веков свойственные человечеству, понадобились американцам при строительстве государства. Примечательна тщательность их усилий. Начиная с 1776 года потребовалось немногим более семидесяти лет для того, чтобы на свет появилась созидательная континентальная держава, простирающаяся от Атлантики до Тихого океана.
Ни одному североамериканскому государству раньше не удавалось достичь подобного. У индейских наций было другое территориальное видение. Они опасались друг друга, но не научились страшиться глобальных сил, пока не стало слишком поздно. Испанские завоеватели не искали плодородную почву, пригодную для земледелия. Их карта интересов состояла из золотых и серебряных рудников и мифических городов из золота. Французы не считали континент богатым природными ресурсами, за исключением мехов, которые поставляли охотники. Британцы были довольны потоком хлопка и табака.
Большинство американцев не особо задумывались о будущем. Но только не Томас Джефферсон и не Эндрю Джексон. Оба понимали, что как отдельная нация Соединенные Штаты станут процветающей державой со стабильным демократическим порядком. Они также осознавали, что без отдельной государственности Соединенные Штаты будут уничтожены, как это произошло со многими народами и поселениями, существовавшими в Северной Америке ранее. Если бы Соединенные Штаты заняли лишь небольшую территорию или просто некую часть континента, то они не выжили бы. Континент, заполненный множеством независимых государств, – такой как Европа – рвется на части, как это и было в Европе.
Поэтому Джефферсон и Джексон сделали то, что нужно было сделать, чтобы создать единую континентальную державу. Осознавая особенности географического положения Америки, они за семьдесят лет создали территорию, которая будет доминировать в мире.
Созерцая союз
Джордж Вашингтон понимал, какие силы могут разорвать Соединенные Штаты, и отметил это в своем «Прощальном послании» 1796 года:
Север, постоянно контактирующий с Югом, защищенный равными законами единого правительства, находит в существовании последних громадные дополнительные ресурсы морского и торгового предпринимательства и драгоценные материалы обрабатывающей промышленности. Юг, поддерживая такой же плодотворный контакт с Севером, видит рост своего сельского хозяйства и расширение торговли. Заимствуя частично мореходные пути Севера, Юг видит, как развивается его собственная навигация; и, хотя он различными путями способствует росту и увеличению объема национального судоходства, он рассчитывает на поддержку морской мощи, на которую в одиночку не способен. Восток, также поддерживая отношения с Западом, уже находит и в процессе постепенного улучшения внутреннего сообщения по суше и морю все больше и больше будет находить ценный выход для товаров, которые он ввозит из-за границы или производит у себя. Запад исходит из поставок с Востока, необходимых для его роста и комфорта; и, что, возможно, имеет еще большее значение, – в силу обстоятельств надежными необходимыми рынками сбыта для своих собственных товаров он обязан весу, влиянию и будущей морской силе атлантической части Союза, ведомого неразрывным единством национальных интересов. Любая другая ситуация, в которой Запад имеет это существенное преимущество, независимо от того, получено ли оно благодаря собственной силе или из-за отступнической и неестественной связи с какой-либо иностранной державой, должна быть по сути ненадежной. (…) В этом смысле ваш союз должен считаться главной опорой вашей свободы, и любовь должна побуждать вас беречь друг друга.
Вашингтон разделил страну на три части: Север, Юг и Запад. Сегодня мы можем добавить к этому и Дальний Запад. Он стремился связать эти регионы вместе двумя способами. Во-первых, он отмечал взаимодополняющие экономические интересы, которые связывали их вместе. Во-вторых, он подчеркивал, что только сообща они могут дать действительно ощутимый государственный отпор державам Восточного полушария. Такая оборона требовала сильного флота. Если страна раздроблена на части, то попадание одной территории под влияние иностранной державы разрушит всю стройную систему. Для Вашингтона экономические связи, которые держали страну вместе, гарантировали также и национальное единство, необходимое для взаимной защиты.
Вашингтон понимал, какие различия раздирают страну, и опасался их. Юг и Север имели различные экономические модели и нравственные принципы. Запад состоял из переселенцев-мигрантов: шотландских ирландцев, немцев и других, – не чувствовавших ничего, кроме неприязни, по отношению к англичанам, жившим на Востоке и смотревшим на них свысока. По мере того как в общую картину государства добавлялись новые географические подробности, появлялись трения, грозившие распадом страны.
Истока проблемы два. Институционально США – единая страна. Однако особенности менталитета в различных регионах были слишком очевидными, что постоянно вызывало разобщенность. Сегодня прибрежные регионы, с их высоким технологическим и финансовым развитием, обладают примерно одинаковым пониманием чувства собственного достоинства и справедливости, пренебрежительно относясь к тем, кто отличается от них. На промышленном Среднем Западе, некогда бывшем средоточием американского роста, с раздражением воспринимают те условия, в которых теперь находится этот регион, и неуважение, с каким относятся к его ценностям. В политическом смысле в стране всегда чувствовалась разделенность, которая, конечно же, привела к Гражданской войне. Однако и в менее напряженное время – к примеру, как сейчас – отношение к Дональду Трампу на Северо-Востоке и Тихоокеанском побережье страны разительно отличается от отношения на Юге и Среднем Западе. Аналогичная разделенность существовала и в 1960-х годах. Во времена же потрясений и смены циклов возникает географическое разделение, подмеченное еще Джорджем Вашингтоном.
Америка обладает пылким единством, но в то же время в ней есть глубокие различия, которые во времена потрясений переходят во взаимное презрение. Подобная напряженность имеет и положительную сторону. Глубокие различия в культуре и мировоззрении, как это ни удивительно, становятся силой, ведущей страну вперед, но и оставляющей что-то позади. Через 35 лет после Гражданской войны, когда Юг после своего поражения стагнировал в нищете, на долю США приходилась половина мирового промышленного производства. Гражданская война – это крайний случай, но в Америке всегда были победители и проигравшие. Детройт в упадке, Атланта на пике. Происходят географические изменения, жители мигрируют, но США остается на плаву. Вашингтон в своем «Прощальном послании» указал как на слабые стороны США, так и на фундаментальные – сплоченность и живучесть, которые будут ее направлять.
Глава 3. Американский народ
У большинства народов национальность определяется через общую историю, культуру и ценности. У американского народа нет ничего из этого, даже единого языка. Прибывая в страну, поселенцы были чужими друг другу и не имели ничего общего. Однако удивительным образом за дело взялась эволюция. У иммигрантов появилось по две культуры: одна – семейная, напоминавшая им о прошлом, а другая – культура нации, в которую они влились, но не растворились полностью. Вся американская культура пронизана этой дихотомией, поэтому «американский народ» – понятие одновременно и весьма реальное, и искусственное.
Американский народ сложился подобным образом не только благодаря иммиграции. Американцы создали себя сами. В поисках того, чего у них не было на родине, они оказались на потрясающих землях и применили на них форму государственного устройства, которой не было аналогов. Попав на новый континент, они вынуждены были изобретать свою жизнь. Задача была не в том, чтобы выбирать из множества возможностей, а в том, чтобы пока еще не существующие возможности создать. Изобретатель – от Бенджамина Франклина до Стива Джобса – это метафора всей американской жизни. Изобретенные люди изобретали мир и себя самих. А чтобы такое случилось, американец должен был верить в собственные силы и обладать отвагой, которую он уже проявил, просто приехав сюда. Американцам, как и остальным народам, присуще множество пороков, но указанные выше черты являются добродетелями, совокупность которых вызвала к жизни единый народ.
Сложно полноценно описать любой народ, но еще сложнее описать тот, которого не существовало еще несколько веков назад. Американцы – это нация, чья история насчитывает лишь несколько последних столетий и зиждется как на иммиграции, так и на трансформации. Иммигранты привнесли динамичность в американскую модель отношений, ведь началось неуклонное радикальное преобразование повседневной жизни путем географических и технологических изменений, а также войн: все это непрестанно меняло понимание того, что значит быть американцем. У всех американцев была одна общая черта: они расстались с привычным миром у себя на родине и пожелали приехать в Америку. С каждым последующим поколением желающих было все больше, а память о том, какой когда-то была их семья, тускнела, хотя редко растворялась полностью. Для выходцев из Англии, Ирландии или Польши связь с корнями была ощутимой. Даже те, кто приехал из Африки, помнили, кем они были когда-то. Возможно, они цеплялись за свое прошлое больше, чем другие, поскольку приехали сюда вопреки собственному покорному намерению жить в нищете у себя на родине.
Эта двойственность составляет сущность Соединенных Штатов, начиная с английских поселенцев. Их прошлое было связано с историей их семьи на прежней родине, а будущее – с Соединенными Штатами. Со временем семейные и национальные реалии слились друг с другом, в основном благодаря геополитике. Английского населения, которое сначала заняло восточное побережье, было недостаточно, чтобы управлять континентом. Даже с учетом афроамериканских рабов населения просто не хватало. Конституция (статья 1, раздел 8) признала это, обозначив метод натурализации иммигрантов. Отцы-основатели, понимая данную проблему, с ее учетом скорректировали политическую систему. Первой волной мигрантов стали шотландские ирландцы, то есть шотландские пресвитериане, до переезда в Америку жившие в Ирландии. Они жаждали земли и свободы от знати – и представляли собой беспокойную группу, которую многие англичане считали не поддающейся ассимиляции. Впрочем, они не единственные, кого будут считать таковыми.
Первоначально культурное ядро Соединенных Штатов составляло наследие первых английских поселенцев-протестантов. Понятие белого англосаксонского протестанта[16] являлось определяющим в американской культуре до окончания Второй мировой войны, когда в вооруженные силы США влилось огромное количество представителей других национальностей и религий. При этом представление о WASP как о ядре американской культуры потеряло свою значимость, за исключением одного пункта: английский язык всегда оставался центром американского уклада жизни. Учить его, конечно, не обязательно – но тогда не нужно удивляться тому, что экономическая и общественная жизнь пройдет мимо. А поскольку иммигранты приезжали в страну именно ради социальных и экономических благ, нежелание изучать английский язык было сродни саморазрушению.
Существуют три символа, дающих нам представление об американце. Один из них – ковбой и его сложные отношения с чувством долга, жизненным злом и женщинами. Второй – это изобретатель, который придумывает и создает необычные вещи, заставляющие Америку двигаться вперед. Наконец, третий – это воин. Соединенные Штаты представляют собой парадоксальное явление. Америка – земля, предназначенная для стремления к счастью, – родилась в сражениях и с тех пор успела принять участие во множестве войн. Воин живет соображениями долга, а не счастья, являясь при этом неотъемлемой частью американской культуры. Ковбой, изобретатель и воин, все вместе, формируют ту модель отношений, которая вызывает в Соединенных Штатах потрясения, ведущие к прогрессу.
За этими стереотипами важно разглядеть следующее. Размышляя об американцах, я непременно вспоминаю о свойственной ковбою искусности. Известно, что тонкая организация редко соотносится с понятием американского образа жизни. Американцев принято считать простецкими и невоспитанными. Доля правды в этом может и быть, однако способность приехать в чужую страну и устроить свою жизнь, равно как и умение жить в условиях постоянно меняющихся технологий и обычаев, а также постоянно перекраиваемых земель требуют большой искусности и высокой самоорганизации. Отсюда берет истоки американская стойкость, и нигде эта стойкость не проявляется настолько ярко, как в мифе о ковбое.
Ковбой
Ковбой – ярчайший американский образ, увековеченный ярчайшим американским видом искусства, кинематографом. Европейцы считают всех американцев ковбоями, через этот образ они наделяют мужественностью как американских мужчин, так и женщин. Ковбой – сильный, немногословный, бесстрашный человек с непоколебимым стремлением поступать правильно. Его достоинство – не в богатой духовной жизни, а в действиях.
Однако в реальной жизни ковбои сильно отличались от своего кинематографического образа. По сути, они играли заметную роль в течение примерно двадцати лет, до тех пор, пока не получили широкое распространение железные дороги. Многие из ковбоев были афроамериканцами, мексиканцами, индейцами. К ним присоединялись белокожие бедняки из числа недавних мигрантов. В кинофильмах же ковбои чаще всего предстают белыми мужчинами, из мексиканцев у них только повар. Кроме того, во многих кинокартинах фигурируют еще и бандиты, и шерифы, но совершенно отсутствуют коровы, которых, как следует из самого названия, ковбои должны пасти. Большинство из этих фильмов носит сугубо развлекательный характер. Однако есть и те, в которых мифическая фигура ковбоя прорисована более тонко: в таких фильмах и он, и его жизнь показаны совсем по-другому.
Вестерн «Ровно в полдень» (High Noon), считающийся одним из лучших в своем жанре, демонстрирует множество граней жизни человека, привыкшего стрелять направо и налево. Актер Гэри Купер исполняет роль Уилла Кейна, шерифа маленького городка на территории Нью-Мексико. Он недавно женился на Эми, которую играет Грейс Келли. Они собираются отправиться в свадебное путешествие, но узнают, что в город скоро нагрянет старый враг Кейна – головорез, взявший себе в подельники еще троих бандитов, чтобы свести счеты с Кейном.
Эми стала пацифисткой и квакершей, поскольку ее отец и брат были застрелены в потасовке. Она убеждена, что Кейн должен как можно скорее покинуть город, чтобы избежать столкновений и возможной смерти. Кейна же раздирают противоположные стремления: последовать совету любимой либо защитить свой город от бандитов. Однако мы понимаем, что речь тут идет о гораздо большем, чем выбор между женой и городом. Происходит борьба между двумя чертами американского характера. Первая – это идеал человеческой отваги, проявляющейся при столкновении с притаившимся в засаде злом. Другая – одна из традиций английского протестантизма. Главный герой воплощает собой отвагу, героиня – христианскую доброту.
Кейн считает, что как шериф выполняет свой долг, защищая город. Но он обнаруживает, что жители его не поддерживают. Кто-то боится, кому-то по душе направляющиеся в город головорезы, кто-то недолюбливает Кейна. Причины, по которым они не поддерживают шерифа, можно перечислять до бесконечности. Поэтому он вынужден противостоять злу в одиночку.
Кейн официально больше не служит шерифом, но выполняет свой долг, поскольку считает, что обязан так поступить. В сопровождающей кинофильм песне есть фраза, предостерегающая о возможности умереть как «жалкий трус». Самое главное для Кейна – не судьба города как таковая или долг перед жителями в качестве шерифа. Речь идет о его долге перед самим собой. Вместо свадебного путешествия он вновь надевает значок шерифа и берет в руки оружие. Если и отправляться в могилу, то как мужчина. И когда он принимает подобное решение, возникает целая пропасть между ним и женой, между стремлением принять бой и христианской традицией.
История принимает неожиданный оборот. Между бандитами и Кейном завязывается перестрелка, шериф убивает двоих из четверых, но из засады появляется третий преступник. И тогда жена Кейна стреляет этому злоумышленнику в спину. Она не может оставить своего мужа. Эми спасает ему жизнь, поступившись собственными моральными принципами и безжалостно убив человека. В живых остается последний бандит, он берет Эми в заложники, приказывая Кейну бросить оружие. Тот собирается исполнить требование, но девушка вцепляется ногтями в лицо бандита, и Кейн убивает его. После этого он обнимает жену, кидает на землю значок шерифа и уходит с женой вдаль.
«Ровно в полдень» рисует Кейна спокойным решительным человеком, не подверженным эмоциям. Однако настоящий герой фильма – совсем не Кейн, а его жена. Она отбрасывает религиозные убеждения и переступает через себя, чтобы спасти жизнь своего мужа. В отличие от Кейна, который не стал бы стрелять человеку в спину без предупреждения, Эми не испытывает угрызений совести из-за этого. Не сдерживает она себя и когда вонзается ногтями в глаза последнему нападавшему, хотя это и назвали бы «нечестным приемом». Все только для того, чтобы дать шанс Кейну его прикончить. Ее долг – уберечь того, кого она любит, все остальное вторично. Если бы жена Кейна придерживалась собственных моральных принципов так же твердо, как он сам, то Кейн был бы давно мертв. Он не мог отбросить свои принципы, а она смогла. Ее чувства к нему превозмогли религиозные убеждения и общепринятые представления о правилах ведения боя. Кейн вынужден был действовать из опасения, что его посчитают жалким трусом. Эми же сама определила будущее. По части своих моральных принципов Кейн довольно примитивен. Эми же, будучи уроженкой американского протестантского городка, отличается сложными и неоднозначными христианскими воззрениями. Именно женщина, а не мужчина несет ношу нравственного выбора, и ее сознательно принятое решение поступить именно так, а не иначе спасает Кейна от самого себя.
Вестерн демонстрирует также еще одну черту, свойственную американскому характеру: страх перед надвигающимся злом. Бандиты, желающие убить Кейна, выглядят угрожающими, уверенными в себе. Им чужды любые человеческие чувства, за исключением опасности. Их цель – убийство, и они знают, что преуспеют в таком деле. Об одном из этих бандитов известно, что он побывал в тюрьме и по какой-то неназванной, странной причине был помилован. Что это за люди, откуда они родом, какие у них в жизни цели, за исключением убийства Кейна, – неизвестно. Мы ничего не знаем об их семьях, о том, чего они боятся и к чему испытывают сострадание, или о какой-либо их связи с кем-то еще, помимо их самих. Их объединяет только желание причинить зло. Они представляют собой пугающую силу, которая приходит в городок из бесконечной прерии.
Как и для большинства других небольших поселений того времени, единственное средство сообщения этого городка с остальным миром – поезд, не всегда приезжающий точно по расписанию. Жители не знают, какие именно злые силы скрываются в прерии. Единственное, в чем они уверены, – это в собственном одиночестве посреди широких просторов, и эта мысль пугает. Но ведь и в большом городе жизнь такая же. Одиночество в большом городе – реально, чувство изоляции – могущественно. И в мегаполисе, и в затерянном городишке на далеком Западе чувство страха перед надвигающимся злом одинаково.
В Америке нет привязанности к корням, и в этом один из секретов ее силы. Жители свободно перемещаются по стране, их не сковывают ни семейные обстоятельства, ни традиции. История совместной жизни обитателей городка, шерифом которого является Кейн, не длиннее, чем у человека, впервые приехавшего в Чикаго. Отсутствие у американцев привязанности к корням одновременно и развязывает руки, и пугает, поскольку вызывает страх неизвестного зла, таящегося в темноте. Полиция далеко, а соседи так же напуганы, как и вы.
Тонкость этого фильма – в том, что зритель видит классический образ шерифа из городка на американском Западе. Это суровый мужчина, точно знающий, что такое хорошо, не боящийся никаких преград. Если нужно, он готов и умереть за свои принципы. Жену Кейна часто недооценивают, однако ее характер имеет решающее значение, ведь она действует вразрез со своими моральными ценностями. Нравственные устои, будучи просты в начале фильма, с развитием сюжета усложняются. Отношения между мужчиной и женщиной завязываются просто, но затем становятся крайне запутанными.
Этот фильм (а точнее вестерн) повествует о сложном эволюционном процессе, происходившем в американском обществе. «Ровно в полдень» был снят в 1952 году, через семь лет после окончания Второй мировой войны. В военное время все мужчины должны были быть похожими на Кейна, их больше страшила возможность прослыть жалким трусом, чем сама смерть. Этот фильм про жизнь на Диком Западе, но еще и про Вторую мировую и про то, как людям надо было вести себя, чтобы не сойти с ума. Воевали мужчины, но выиграли войну женщины.
Женщины выиграли войну в весьма традиционном смысле. Мужчины воюют за свои убеждения, свои страны и семьи. Так повелось еще с древних времен, и с войной связано множество стереотипов. Мужчины уверены, что женщины могут простить что угодно, только не слабость. Война является решающим испытанием на силу, и солдаты считают военный опыт доказательством собственной силы перед женщинами. Женщины заботятся о мужчинах, когда те, устав и ослабнув, приходят домой с войны, и возвращают им силы. Это не только стереотипы, но и древние истины, и именно сочувствие женщин и мужчин друг к другу всегда помогало приглушить боль войны.
Женщины одержали победу во Второй мировой и в совершенно новом смысле. Вторая мировая была индустриальной войной. Успех США тесно связан с промышленностью. 65 % занятых в авиастроительной области США были женщинами. 25 % замужних женщин ходили на работу; женщины составляли 37 % рабочей силы во время войны. В общей сложности 350 тыс. женщин служили в вооруженных силах. Женщины-пилоты доставляли бомбардировщики с заводов до боевых точек. Без женщин Соединенные Штаты не одержали бы победу над немцами и японцами. Советский Союз и Британия смогли противостоять немцам и уничтожить их только благодаря тому, что США поставляли им оборудование[17]. Советские вооруженные силы победили Вермахт (что, в частности, сделало возможным освобождение Франции) исключительно с помощью оборудования, которое производили американские женщины.
Ядро любой культуры – отношения между мужчинами и женщинами. В ходе истории в большинстве случаев отношения определялись и ограничивались биологическими и демографическими факторами. Для того чтобы численность населения оставалась стабильной, женщины должны были рожать как можно больше детей до самой своей смерти, зачастую случавшейся при родах. Работа была обязанностью мужчин – которые, кстати, в течение жизни нередко имели по несколько жен. Брак являлся социальной и индивидуальной необходимостью. Женщины были крайне нужны обществу, однако из-за своей ключевой роли в воспроизводстве человечества находились в зоне серьезного риска. Развитие медицины и улучшение санитарных условий изменили положение дел. Женщины стали жить гораздо дольше (примерно восемьдесят лет вместо сорока) и рожать одного-двух детей (вместо восьмерых), поэтому смогли заняться плодотворной деятельностью за пределами домашнего хозяйства.
В 1963 году Бетти Фридан опубликовала работу «Загадка женственности» (The Feminine Mystique), которая, как считается, положила начало современному феминизму. К концу XX века роль женщин в США заметно изменилась, что повлияло на общий циклический процесс в таком масштабе, который нам еще предстоит постичь. Феминизм имеет множество граней. В интеллектуальном смысле он является официальным признанием того, что биологическая составляющая женской жизни претерпела преобразования. Это, в свою очередь, обусловило появление новых возможностей – таких, как упразднение обязательных различий между мужчинами и женщинами и трансформация отношений между ними. От неизбежной и отчаянной битвы за рождение потомства общество пришло к браку как результату романтического влечения и свободного выбора, то есть к фактическому краху ритуала ухаживания.
Если взглянуть на ситуацию глубже, то встанет вопрос о скорости, с какой старые нормы в Соединенных Штатах сменились новыми. Мы говорим о социальной и экономической мобильности. Вместе с тем, культурная мобильность – это сама суть Америки. В жизни американского общества имеется множество странных, пугающих сторон, но нет ничего более пугающего, чем беспрецедентная скорость, с которой изменились представления о роли женщины и сексуальных отношениях. Эта смена явилась причиной великой неопределенности.
Какую бы отвагу ни проявляла жена Кейна в «Ровно в полдень», после того как все закончилось, она обустроила дом вместе со своим мужем и родила детей. Как христианка она была бы шокирована тем, какой стала жизнь через столетие. Отождествление секса и рождения детей в браке ранее определяло роль женщин. Грейс Келли, исполнявшая роль Эми в «Ровно в полдень», и «Клепальщица Роузи»[18] невольно явились подтверждением того, что женская гендерная модель, традиционно исполняемая в обществе и рассматриваемая им в качестве нравственной необходимости, внезапно стала всего лишь одним из множества равноправных вариантов стремления к счастью.
Изобретатель
«Ровно в полдень» – это фильм. А фильм не снять без кинокамер. Прототип современной кинокамеры изобрел Томас Эдисон, сделавший состояние на разработке практического применения электричества. Не он открыл электричество, и не он был первым, кто понял значимость данного явления. Еще Бенджамин Франклин указывал на сложность этого феномена. Однако именно Эдисон создал прибыльную компанию, демонстрировавшую, как можно применять электричество на практике. Он разрабатывал и продавал свои изобретения, но гораздо чаще – продавал другим компаниям практические идеи. А для этого нужны и маркетинг, и умение выгодно представить товар.
Конечно, он был не единственным изобретателем в мире. К примеру, Никола Тесла сделал немало открытий в сфере электричества, но ни один из его проектов не был по-настоящему финансово успешным. Эдисон же мастерски сочетал искусство изобретения и понимание того, как устроен бизнес. Он видел то, чего другие не замечали. Благодаря новым технологиям создаются товары, а товары должны продаваться. Он осознавал всю тонкость процесса изобретения, заключавшегося не только в научных изысканиях или создании продукта. Главная сложность состояла в том, чтобы понять, что людям нужно и что потребители купят. Быть просто ученым или инженером – недостаточно. Нужно быть еще и социологом, разбирающимся в предпочтениях общества. Томас Эдисон стал образцом для Генри Форда, Билла Гейтса, Илона Маска и всех тех, кто понял, что изобретатель должен иметь потребителя и что бизнес – это своего рода мост, связывающий их обоих.
Эдисон родился в Огайо, вырос в Мичигане. Школьную программу он освоил дома с матерью. Если не считать его интереса к книгам по естественным наукам, он рос обычным ребенком. Ему приписывают одно высказывание, которое поможет понять ход его мыслей: «Многие люди упускают свою возможность, потому что она носит спецодежду и зовется работой». Другое высказывание гласит: «Гениальность – это 1 % вдохновения и 99 % изматывающего труда». Он говорил простые вещи, однако далеко не всем они кажутся очевидными.
Самый значительный вклад Эдисона – в создание инфраструктуры изобретения. Он основал первую промышленную исследовательскую лабораторию в Менло-парк (Нью-Джерси) и разработал методологию, согласно которой над изобретением работали целые команды. Он также внедрил принцип изобретательства, гласящий, что изобретения должны следовать требованиям рынка. Он стал первым маркетологом в технологической сфере, превратив свою фамилию в обозначение устройств, находившихся в каждом доме. Он прославился, превратив процесс изобретения в дело целой команды, управляемой им и подталкиваемой возможностями рынка. Он окружил свою персону эффективными маркетинговыми схемами.
Когда мы размышляем о других изобретателях, продававших потребительские товары: от Генри Форда (близкого друга Эдисона) до Стива Джобса, – мы наблюдаем созданную модель в действии: изобретатель-одиночка заменен командой. Цель – не в том, чтобы сделать важные научные открытия, а в том, чтобы найти науке сферу потребительского применения. Их усилия были тесно связаны с запросами рынка, и чем шире был рынок, тем лучше. Один мечтал о том, чтобы ночью было так же светло, как днем, другой – о том, чтобы сделать доступным передвижение, а третий стремился превратить компьютер в бытовое домашнее устройство со множеством сфер применения. Все они желали заработать на своих изобретениях большие деньги, но попутно преследовали и некую политическую цель, заключавшуюся в улучшении демократической жизни посредством повышения уровня счастья. Эти люди были уверены, что кинокамера, автомобиль и компьютер будут способствовать и тому и другому. Технологии меняются, равно как и бизнес-модели, – но суть, идея бизнеса остается прежней, и фигура изобретателя-бизнесмена является неотъемлемой частью американской жизни.
Бизнес служил противовесом государственной машине. Отцы-основатели не доверяли государственной машине, но она являлась залогом военной мощи. Корпоративный же мир, сам по себе довольно фрагментированный, был залогом финансовой состоятельности.
Каждая из этих сфер блокировала другой сфере доступ к абсолютной власти, и обе сотрудничали на взаимовыгодной основе. Отцы-основатели понимали, что бизнес-сфера, лишенная власти, никогда не сможет контролировать государство, пусть и разобщенное. Но и сами основатели были предпринимателями, бизнесменами. И они знали, что наличие бизнес-интересов одновременно коррумпирует и подрывает государственные принципы функционирования, хотя государство тоже способно нанести вред бизнесу.
В процессе создания Большой печати, с самого момента основания американского государства, между политической и экономической властями был заключен негласный контракт. Его подвергают резкой критике еще со времени возникновения Республики, но он все равно остался неизменным. В конце концов, кто-то же должен был строить пирамиду, возвести которую желали отцы-основатели. С самого начала Соединенные Штаты являлись ареной конфронтации и сотрудничества денег и власти, а также сферой военного применения и того и другого.
Воин
Америка – культура борьбы. Кажется, что это противоречит словам о Томасе Эдисоне – не потому, что он был пацифистом, а потому, что развивал технологии и был бизнесменом. Технологии и бизнес нужны для развлечения потребителя и зарабатывания денег, то есть для достижения счастья. А война – это жертва и долг. Можно сказать, что Америка – страна бизнеса. Однако точно так же можно называть ее страной войны. В этом утверждении заключается настоящее противоречие, которое сложно осознать. Однако, говоря об искусности американского народа, я покажу, как обе эти реальности соседствовали с самого начала.
Как уже было сказано, США рождены в борьбе: потребовалось восемь лет ожесточенной, непрекращающейся войны за независимость, в которой погибли 25 тыс. американских солдат. Поскольку на тот момент в стране проживало 2,5 млн человек, это означало, что погиб 1 % населения: гораздо больше, чем в любой другой войне. На жизнь практически каждого поколения приходится война. Некоторые войны были короткими, в них участвовало небольшое количество солдат, другие – масштабными.
Вдумайтесь в следующие цифры. Сейчас в США живет 25 млн мужчин и женщин, либо служащих, либо уже отслуживших в Вооруженных силах США. Это ошеломляющая цифра, но она не передает всей полноты картины. Солдат воюет не один. У него есть родители, супруги, дети и другие родственники, которые фактически вместе с ним переживают эту войну – либо в момент прохождения службы, либо позже, в процессе воспоминаний. На них война оказывает почти такое же глубокое воздействие, как и на самого бойца. Допустим, в среднем у четырех человек жизнь серьезно меняется из-за военной службы их близкого: это означает, что в той или иной степени война или ее отголоски коснулись 100 млн американцев. Это почти треть населения страны.
В 1812 году, через тридцать лет после Войны за независимость, США вступили на своей территории в вооруженный конфликт с английской армией. Спустя почти тридцать четыре года была война с Мексикой, а еще через тринадцать лет разразилась Гражданская война. Погибли 600 тыс. американцев. Далее последовал длительный финальный этап конфликта с индейцами. В 1898 году случилась Испано-американская война. Шестнадцать лет спустя началась Первая мировая, а затем – Вторая мировая война. После были войны в Корее и Вьетнаме, а с начала XXI века имеет место военное противостояние джихадистам. Как мы увидим, существуют геополитические причины того, что войны вспыхивают все чаще. Однако гораздо более сложным является следующий вопрос: как культура войны сосуществует с культурой счастья? Самый простой ответ: воины всегда занимают особое место в обществе. Оторванность от родного дома и близость к опустошительным реалиям войны всегда считались достойнейшими из занятий. Традиционно война рассматривается как испытание на мужественность, отвагу, наличие чувства долга и силы духа.
По этим причинам идея войны может иметь свою привлекательность. США – нация, все нации воюют, и воин занимает особое положение, к которому мужчины (а теперь и женщины) страстно стремятся. Однако США отличаются от других народов тем, что здесь имеется и другой класс героев: это те, кто с нуля заработал состояние. И те и другие борются, воюют за себя самих и свою страну. В Америке есть люди, которые являются героями в обоих смыслах, и восхищению ими нет предела.
Впрочем, прослеживается и более глубокое взаимодействие. Мы уже говорили о прогрессе, технологиях и бизнесе. Необходимо рассмотреть этот процесс отдельно, чтобы увидеть, как все работает вместе, и понять, какие корпоративные ценности и точки напряженности могут возникнуть. Процесс можно разделить на три части. Первая – это базовая наука, понимание законов природы. Вторая – технологии, то есть преобразование базовой науки в инструменты использования природы. Третья – продукт: то, что может быть использовано для достижения определенных целей.
Действие в фильме «Ровно в полдень» разворачивается в Нью-Мексико. В этом штате произошла еще и великая научная битва: была испытана атомная бомба. Пустыни и города Нью-Мексико стали идеальными местами для разработки, сборки и испытания атомного оружия. Этот штат – место встречи университетских ученых и генералов. Ученые, подобно герою вестерна Кейну, сделали все, чтобы дать отпор злу, с которым столкнулась земля. С тех пор как «проект Манхэттен»[19] испытал бомбы на полигоне в Нью-Мексико, у военных началась настоящая одержимость наукой и учеными. Своей работой ученые заложили основу для поражения врага и такого наращивания американской мощи, какое раньше никому и не снилось. Штат Нью-Мексико представляет собой обширное пустынное пространство на Западе, где лес, вода и люди – большая редкость. Именно в этом пустынном месте, под открытым небом, легко спрятать что-то от посторонних глаз.
Вместе с атомной бомбой родилась и моральная дилемма. Как и героиня Грейс Келли в фильме «Ровно в полдень», моральному абсолюту американцы предпочли победу и выживание. Америка была задумана основателями как моральное соглашение, и в этом качестве она вступала в противоречие с насущными потребностями народа. Подобные конфликты возникали с самого начала. Свое разрешение проблема получила в пустынной, малонаселенной американской местности.
Идет ли речь о «кольте» 45-го калибра или бомбе «Малыш»[20], в американской культуре мораль и оружие едины. После Второй мировой войны тесная связь войны как морального проекта и разработки новых технологий создала новую основу для американского общества. Например, Министерству обороны был нужен очень легкий компьютер для системы наведения баллистических ракет LGM-30 «Минитмен». Минобороны обратилось к ученым и инженерам. В 1956 году Джек Килби, работавший в компании Texas Instruments, изобрел интегральную схему – микросхему. Она была установлена на «Минитмен» в 1962 году. Для управления межконтинентальными баллистическими ракетами был создан прототип компьютера с микросхемой. К 1970-м годам эти микросхемы начали интегрировать в системы, созданные Стивом Джобсом и Биллом Гейтсом; так появился домашний компьютер.
Система глобального позиционирования NAVSTAR была запущена Министерством обороны в 1973 году. Ее задача заключалась в том, чтобы обеспечить американских военных максимально точными данными о местоположении нужного объекта. Метод, используемый NAVSTAR, был разработан физиками, изучавшими теорию относительности Эйнштейна. По итогам работы ученых Минобороны запустило на среднюю околоземную орбиту группу спутников, благодаря чему стали возможными точное определение местоположения и совершенствование системы наведения оружия. Под общепринятым обозначением GPS эта система стала частью повседневной жизни.
В 1960-е годы секретным исследовательским учреждениям США требовался безопасный метод быстрого обмена данными. Управление перспективных исследовательских проектов Министерства обороны первым применило известную теорию передачи данных по телефонным линиям. Система, разработанная на основе этого приложения, называлась ARPANET и постепенно развилась в современный Интернет. Степень, до которой Министерство обороны изменило повседневную жизнь, редко осознается полностью.
«Проект Манхэттен» изменил американский характер. Мораль и применение насилия всегда конфликтовали. С появлением атомной бомбы эта проблема разрослась до предельного уровня. Однако основная напряженность между мужеством, оружием, справедливостью и моралью осталась прежней. Изменилось лишь то, что оружие стало гораздо мощнее и технологии значительно преобразовали общество в целом. Различие между миром и войной, между воином и гражданским лицом, ученым и бизнесменом становится все менее заметным. Гордость Эдисона по поводу того, что он ни разу не приложил руки к разработке оружия, и в его-то время не совсем соответствовала действительности, а сегодня и вовсе невозможна.
Есть технологии, есть бизнес, и есть война. Они кажутся разными, но в американской жизни ученый, ковбой и воин, а также бизнесмен – часть единой культуры. Это культура и противоречия и примирения одновременно. Это совершенно разные типажи людей, и можно предположить, что между ними мало общего. На индивидуальном уровне, возможно, так и есть. Однако они образуют единую ткань американского общества. Не будем упоминать множество других типажей, но эти три дают представление о сложности и тонкой организации Америки. Жизнь здесь трудна, напряжение велико. Быть американцем нелегко. Европейское видение ковбоя упрощено. Американская жизнь сложна и противоречива.
Именно противоречия в американском обществе движут быстро развивающимися циклами его истории. Единство крайне разнообразных проявлений: ковбоя, ученого, изобретателя-бизнесмена, воина – постоянно перекраивает Америку в бесконечном цикле взлетов и падений. Из-за напряженности между различными типажами американцев (а я указал лишь на некоторые из них) невозможно точно определить американский характер. Он соткан из противоречий, гораздо более значительных, чем те, что сложились в странах, которые не перекроили себя в настолько недавнем прошлом и не находятся в процессе перекраивания. У европейцев и азиатов имеются тысячелетняя история и культура, на которые можно опереться. У американцев есть только будущее, и будущее должно создаваться снова и снова. Государственное устройство изобретено. Способ использования континента изобретен, и сама нация изобретена. И процесс изобретения продолжается, создавая постоянное напряжение, благодаря которому американцы будут отказываться от себя прежних в пользу себя таких, какими они станут. Этот путь каждый проделывает самостоятельно, поскольку каждое поколение отказывается от своего прошлого, и данный процесс обеспечивает как постоянно сменяющиеся циклы американской жизни, так и быстрое восстановление после неизбежных бурь.
Преступления народа: рабовладение и индейцы
Разговор о создании Соединенных Штатов немыслим без рассмотрения вопиющих моральных преступлений нации. Бальзаку приписывают слова о том, что за всяким большим состоянием кроется большое преступление. А за большим американским состоянием скрываются два преступления, которые нельзя сбрасывать со счетов. Одно из них – порабощение африканцев, другое – геноцид индейцев. Эти два обстоятельства, по мнению некоторых, лишают США права на какой бы то ни было моральный авторитет. Учитывая, что, как уже отмечалось, Соединенные Штаты являются моральным проектом, эти обстоятельства должны рассматриваться со всей серьезностью, и их значение нельзя приуменьшить. Штаты несут тяжелый груз национальной вины за оба этих преступления, но, как и в большинстве случаев – исторических и моральных, – история гораздо сложнее, чем обычно считается, и поэтому неполна. Груз вины как нельзя более реален. И в то же время для подобных деяний есть объяснения, которые, конечно, не могут служить оправданием.
Рабство было завезено в Западное полушарие за столетия до того, как появились США или даже первое поселение в Северной Америке. Португальцы и испанцы порабощали американских индейцев; кроме того, португальцы завозили в Бразилию африканцев. В Бразилии, безусловно, большинство африканцев являлись рабами. Испанцы, голландцы и англичане ввели систему рабовладения в Северной Америке в начале XVII века, в то время, когда не существовало понятия «американцы», а были только европейские поселенцы.
В этом смысле рабство было общим преступлением, но Штаты сделали то, что я бы назвал чудовищным. США не только продолжили рабовладельческую практику, но и наделили африканца статусом недочеловека – формально и юридически. Декларация независимости гласила, что все люди созданы равными. Отцы-основатели искренне верили в это утверждение, однако желали продолжить практику африканского порабощения. Они знали, что без рабства на Юге создать Соединенные Штаты не получится, ведь тогда Юг не присоединится к Союзу. Поэтому основатели решили проблему способом, который можно назвать исключительно моральным преступлением. Поскольку все люди созданы равными, африканцы были объявлены недолюдьми, а Конституция закрепила их моральную ценность на уровне трех пятых от белого человека.
Это непростительный грех Штатов. Такие люди, как Джефферсон и Адамс, конечно, осознавали, что афроамериканцы равны белокожим, но ради экономического и политического удобства согласились принять доктрину, утверждавшую противоположное.
Декларация независимости, как предполагалось, должна была служить путеводной звездой для всего мира. Рабство существовало до основания США, широко практиковалось и продолжало практиковаться в других местах даже после 1865 года, но, извратив основополагающий документ нации, отцы-основатели создали длительные несправедливые условия по отношению к афроамериканцам. Документ закрепил статус афроамериканца как недочеловека в американской культуре, тем самым унизив его и породив порочный взгляд на него, который все еще развращает нацию и продолжает стигматизировать жертв, которые, как предполагалось, должны были быть свободны. Закон формирует культуру, но отмена закона сама по себе культуру не меняет.
Второе преступление, которое США обязаны признать, – это геноцид индейцев. Тема эта сложна. Недавние исследования истребления коренных народов Западного полушария показывают, что именно болезни, а не акты насилия, привели к исчезновению индейцев не только в Северной Америке, но и во всем полушарии. Корь, оспа и другие заболевания уничтожили до 90 % некоторых индейских племен. Европейцы, сами того не подозревая, принесли с собой болезни. Не зная причин появления этих заболеваний, они тем самым практически истребили не имевшее иммунитета население. Книга Чарльза Манна под названием «1491: новые данные о доколумбовой Америке» («1491: New Revelations of the Americas Before Columbus») подробно описывает процесс вымирания индейцев.
Многие индейские народы, с которыми столкнулись американцы в своем движении на запад, представляли собой разбитые и раздробленные остатки того, что когда-то было великими нациями. На основании этих остатков американцы составили мнение об индейцах. Однако не все индейские народы были раздроблены. Например, один из них – команчи – создал обширную империю от Скалистых гор до Техаса и Канзаса. Начиная с XVIII века они вселяли страх в другие индейские народности – в частности в индейцев, проживавших на территории Великих равнин. К истреблению этих наций и племен привели три фактора. Первый – болезни, завезенные европейцами. Второй – действия империи команчей, которая терроризировала также и европейских поселенцев. Третий – сами европейцы, которые воспользовались дестабилизированностью равнинных индейцев, чтобы истребить оставшихся или загнать их в резервации, к примеру, в Оклахоме.
История уничтожения индейских племен во многом связана с возникновением США, но она не сводится исключительно к действиям Соединенных Штатов. Неясно, смогли бы американцы заселить Запад, не случись болезней и войн команчей. До распространения болезней численность индейцев была гораздо выше, и они были искусны и воинственны. У поселенцев имелось огнестрельное оружие, но стрелы индейцев также являлись грозным оружием.
Прежде всего, следует иметь в виду, что каждая индейская народность и каждое племя рассматривали друг друга как чужаков. Они воспринимали себя не единой нацией на всем континенте, а отдельными народами с отдельными языками и верованиями. Как и все народы в мире, они постоянно вступали в войны и союзы друг с другом. Во многих случаях индейские народы считали наступающих американцев союзниками в борьбе со своими историческими врагами. В ходе освоения Запада американцы обнаружили не только племена, уничтоженные болезнью или раздавленные команчами, но и союзников, довольных тем, что чужаки прибывают и присоединяются к ним в войне против их недругов. В определенном смысле они видели в американцах просто чужое племя. Следовательно, моральным стандартом для оценки последствий американского вторжения должно стать определение того, в какой степени сами американцы содействовали краху индейских народов, а в какой степени этот крах был обусловлен завезенными болезнями и фактом добровольного сотрудничества индейцев. Как и в истории любого континента, хроника военных действий в Северной Америке гораздо древнее и запутаннее, чем можно предположить, защищая мнение о безусловной виновности какой-либо одной нации. И моральное преступление было гораздо сложнее, чем обычно представляют.
Как бы то ни было, но болезни резко сократили индейское население, и те, кто сталкивался с поселенцами, зачастую были настолько запуганы другими племенами, что заключали союзы сначала с европейцами, а затем с американцами. Американцы пользовались этим положением, убивая все больше индейцев и завоевывая их земли, а затем подписывая соглашения с суверенными индейскими народами, как они делали бы это с другими нациями. Однако Штаты нарушили почти все эти соглашения: вот в чем состоит неотъемлемая часть преступления. Американцы не несли ответственности за запутанные политические и военные действия, которые одни индейцы предпринимали против других. Американцы также не были ответственны и за болезни, которые они привезли с собой. Но они были виновны в том, что противостояли индейским народам, развязывая войну, а затем систематически предавая их всеми возможными способами. Из-за этого поражение, с которым индейцы вполне могли справиться, обернулось для них тотальным лишением прав на территорию.