— Э-э-э… вроде того, — сказал в телефоне голос Морриса. — Гусеницы. Их я и имел в виду. Так во что превращаются червячки?
— Ни во что они не превращаются, Моррис, — несколько раздраженно ответила Мэв. — Они просто червяки.
Серебряный телефончик слабо икнул, высветил значок пустой батарейки и выключился.
Закрыв его, Мэв убрала аппарат в карман, потом подошла к ближайшей стене и ради эксперимента надавила на нее пальцем. На ощупь стена была липкой и похожей на желе. Она надавила чуть сильнее, и вся рука целиком ушла в стену. А потом прошла насквозь.
— Ну вот, — сказана она вслух.
И — не впервые в жизни — пожалела, что не послушалась Морриса, которому (надо признать) сейчас известно о смерти и ее правилах гораздо больше нее. «Ладно, — подумала она. — Быть мертвой немногим отличается от всего остального на свете: учишься и импровизируешь на ходу».
Выйдя через главную дверь, она очутилась по ту сторону стены — в вестибюле. Попробовала еще раз — с тем же результатом. Тогда она вошла в бюро путешествий на первом этаже и попыталась выбраться наружу через западную стену. Через стену-то она прошла, но все равно оказалась в главном вестибюле, только попала в него с восточной стороны. «Словно ты в телевизоре и пытаешься выбраться через экран», — решила Мэв. С точки зрения топографии, теперь ее вселенная, похоже, ограничена дурацким офисным зданием.
Она поднялась наверх посмотреть, что делают полицейские. Они как раз рассматривали стол и беспорядок, который оставил, собирая вещи, Грэхем Хорикс.
— Знаете, — любезно сказала Мэв. — А ведь я в чулане за книжным шкафом. Честное слово, я там.
Полицейские ее проигнорировали… Присев на корточки, женщина порылась в мусорной корзине.
— Есть! — победно сказала она и вытащила белую мужскую рубашку, забрызганную высохшей кровью. Рубашку она положила в полиэтиленовый пакет. Здоровяк достал сотовый.
— Присылайте судмедэкспертов.
Теперь камеру номер шесть Толстый Чарли считал не узилищем, а убежищем. Во-первых, камеры находились глубоко в недрах здания, далеко от мест обитания даже самых предприимчивых из мира пернатых. Во-вторых, брата нигде поблизости нет. Его уже радовало, что в камере номер шесть вообще ничего не происходит. «Ничего» было бесконечно предпочтительнее ужасов и неприятностей, какие то и дело на него сыпались. Даже мир, населенный исключительно замками, тараканами и людьми по имени К., казался гораздо привлекательнее того, где злобные птицы хором каркали его имя.
Дверь открылась.
— Разве вас не учили, что надо стучать? — спросил Толстый Чарли.
— Нет, — сказал надзиратель. — На самом деле у нас не стучат. Ваш адвокат наконец пришел.
— Мистер Мерримен? — спросил Толстый Чарли, но осекся.
Леонард Мерримен был округлым джентльменом в узеньких золотых очках, и мужчина позади надзирателя никак на него не походил.
— Все в порядке, — сказал мужчина, который не был его адвокатом. — Можете нас оставить.
— Нажмите кнопку звонка, когда закончите, — сказал надзиратель и запер за собой дверь.
Паук взял Толстого Чарли за руку.
— Я тебя отсюда вытаскиваю.
— Но я не хочу, чтобы меня вытаскивали! Я ничего не сделал.
— Отличная причина выбираться.
— Но если я выберусь, то выйдет, что я сбежал, а значит, виноват. Я же стану беглым заключенным!
— Ты не заключенный, — весело возразил Паук. — Тебе еще не предъявили никаких обвинений. Ты просто помогаешь им в расследовании. Да, кстати, есть хочешь?
— Немного.
— Чего бы тебе хотелось? Чай? Кофе? Горячий шоколад? При упоминании о горячем шоколаде у Толстого Чарли потекли слюнки.
— Ужасно хочется, — признался он.
— Значит, горячий шоколад.
Схватив Толстого Чарли за руку, Паук велел:
— Закрой глаза.
Толстый Чарли послушался, хотя и сомневался, что от этого станет лучше. Мир растянулся и сжался, и Толстый Чарли подумал, что его сейчас стошнит. Потом в голове у него все улеглось, по щеке его погладил теплый ветер.
Он открыл глаза.
Они стояли под открытым небом, на большой ярмарочной площади, в стране, которая никак не походила на Англию.
— Где мы?
— Кажется, это называется Скопье. Городок у границы Италии или еще где-то. Я уже давно сюда приезжаю. Тут готовят потрясающий горячий шоколад. Лучшего я не пробовал.
Они сели за маленький деревянный столик, выкрашенный в огненно-красный цвет. Подошел официант и сказал что-то на языке, который Толстому Чарли показался совсем не итальянским.
— Дос шоколадос, приятель, — сказал Паук.
Официант кивнул и удалился.
— Ну вот, — сказал Толстый Чарли, — сейчас ты втянул меня в еще большие неприятности. Теперь меня объявят в международный розыск или еще что. Про меня станут писать в газетах.
— И что они тебе сделают? — улыбнулся Паук. — Посадят в тюрьму?
— Хватит.
Появился горячий шоколад, и официант разлил его в крошечные чашечки. Температурой он напоминал раскаленную лаву, а консистенцией — что-то среднее между шоколадным супом и шоколадным кремом, но пах восхитительно.
— Послушай, — начал Паук, — ну и напортачили мы с воссоединением семьи, правда?
— Мы напортачили? — переспросил с нажимом на первом слове Толстый Чарли. — Это не я украл мою невесту. Это не я устроил так, чтобы меня уволили. Это не я устроил так, чтобы меня арестовали…
— Нет, — согласился Паук. — Но это ты вовлек в наше дело птиц, да?
Толстый Чарли рискнул сделать крошечный глоток из своей чашки.
— Ух! Кажется, я только что обжегся. — Он посмотрел на брата и увидел у него на лице собственное выражение: тревогу, усталость, испуг. — Да, это я вовлек в наше дело птиц. И что теперь?
— Кстати, здесь готовят довольно вкусную лапшу с мясной подливой.
— Ты уверен, что мы в Италии?
— Не совсем.
— Можно задать тебе вопрос?
Паук кивнул.
Толстый Чарли постарался подобрать слова:
— Та история с птицами. Когда они объявляются стаями и делают вид, будто сбежали из фильма Альфреда Хичкока. Как по-твоему, такое возможно только в Англии?
— А что?
— Потому что, кажется, голуби нас заметили.
Голуби были заняты совсем не тем, что полагается делать голубям. Они не клевали корки от сандвичей и не дергали вверх-вниз головами, выискивая оброненную туристами еду. Они стояли совершенно неподвижно и смотрели. Вдруг захлопали крылья, и к ним присоединилась еще сотня птиц, большая их часть приземлилась на статую толстяка в огромной шляпе, которая стояла в центре площади. Толстый Чарли поглядел на голубей, голуби глядели на него.
— И что нас ждет в худшем случае? — вполголоса спросил он. — Они нас обкакают?
— Не знаю. Но боюсь, они способны на много большее. Допивай свой шоколад.
— Но он же горячий!
— Тогда нам понадобится пара бутылок воды, верно? Гарсон?
Негромкий шорох крыльев, перебранка подлетевших пернатых, и за всем этим — негромкое гульканье, точно кто-то шушукается.
Официант принес им воду, и Паук, на котором, как заметил Толстый Чарли, вдруг снова появилась черная с красным кожаная куртка, распихал бутылки по карманам.
— Это же всего лишь голуби, — сказал Толстый Чарли, но, уже произнося эти слова, понял, что они не соответствуют действительности. Это были не просто голуби. Это была армия. Статуя толстяка почти скрылась из виду под серыми и бурыми перьями.
— Кажется, до того, как птицы решили стакнуться против нас, они мне больше нравились.
— И они здесь повсюду, — добавил Паук, потом схватил Толстого Чарли за руку. — Закрой глаза.
Птицы как одна поднялись в воздух. Толстый Чарли зажмурился.
Голуби набросились, как волк на отару…
Тишина, давление… И Толстый Чарли подумал: «Я в печке». Открыв глаза, он сообразил, что нисколечко не ошибся: истинная печь с красными барханами, которые, уменьшаясь, уходили вдаль, чтобы слиться с жемчужным небом на горизонте.
— Пустыня, — объяснил Паук. — Я подумал, это недурная мысль. Зона, свободная от птиц. Место, где можно спокойно поговорить. — Он протянул Толстому Чарли бутылку с водой.
— Спасибо.
— Итак. Не хочешь рассказать, откуда берутся птицы?
— Есть одно место. Я туда ходил. Там была уйма человеко-зверей. Они все… м-м-м… Они знали папу. Там была птица, ну одновременно и женщина, и птица.
Паук наградил его нехорошим взглядом.
— «Есть такое место»? А подоходчивее нельзя?
— Склон горы, а в нем пещеры. А еще там был обрыв, где скалы уходят в пустоту. Словно бы конец света.
— Начало света, — поправил Паук. — Я слышал про пещеры. Одна знакомая девчонка про них рассказывала. Но сам там никогда не бывал. Так, значит, ты познакомился с Женщиной-Птицей и…
— Она пообещала, что заставит тебя уйти. И… э-э-э… Ну… я принял ее предложение.
— А вот это, — сказал Паук с улыбкой кинозвезды, — было чертовски глупо.
— Я не просил ее причинять тебе вред.
— А как по-твоему, что она собиралась сделать, чтобы от меня избавиться? Написать мне увещевательное письмо?
— Не знаю. Я не подумал. Был слишком расстроен.
— Замечательно. Ну, если выйдет по ее, ты будешь расстроен, а я мертв. Мог бы просто попросить меня уйти, знаешь ли.
— Я и просил!
— Э-э-э… И что я сказал?
— Что тебе нравится у меня дома и что ты никуда не уйдешь.
Паук отпил воды.
— А ей? Что в точности ты ей сказал?
Толстый Чарли постарался вспомнить. А ведь если подумать, сказал он довольно странную вещь.
— Только, что дам ей кровь Ананси, — неохотно признался он.
— Что?
— Она об этом меня попросила.
Не веря своим ушам, Паук уставился на него во все глаза.
— Но это же не только я. Это же мы оба!
Внезапно у Толстого Чарли пересохло во рту. Он понадеялся, что причиной тому был воздух пустыни, и отпил воды из бутылки.
— Подожди-ка. Почему мы в пустыне?
— Никаких птиц. Помнишь?
— Тогда что это? — спросил Толстый Чарли и указал на небо.