— Осмотрел и мне кажется, что одна из ран совершенно не похожа на другие.
— Это я объясняю себе тем, что Диана оставила кинжал в ране, пока разбросала все в спальной, чтобы получилось впечатление об ожесточенной борьбе.
После некоторого раздумья инспектор Мак-Глусски сказал:
— Я думаю, ты в данном случае прав, как и всегда. Диана переоделась в мужской костюм, чтобы действовать свободнее, чем это было бы возможно в женском платье. А как ты полагаешь, что она сделала после того, как разгромила всю комнату?
— Она пошла в ванную и вымыла руки.
— Это ты уже говорил.
— Говорил для того, чтобы установить факт пребывания убийцы в ванной. За последние два года я часто бывал у Файрфильда и иногда заходил также в ванную. При этом я имел случай убедиться в аккуратности лакея Фергюсона. Он всегда смотрел за тем, чтобы в ванной постоянно имелось четыре чистых полотенца. Но теперь в ванной их имеется всего три, четвертого нет.
— Понимаю. Четвертое полотенце она запачкала и взяла с собой. Но какое это имеет отношение ко всему делу?
— Неужели не соображаешь? Неужели ты не понимаешь, что мужчина не был бы настолько осторожен, чтобы захватить с собой окровавленное полотенце? Это чисто женская тонкость и хитрость. Затем мы видим по уверенности, с которой она тут распоряжалась, что она не опасалась чьего-либо вмешательства. Другими словами, она хорошо знала, что Файрфильд уснул навеки. Если такой человек, как Файрфильд, ложится спать не вымыв руки, то это значит, что он страшно устал. Мне известны все его привычки. А если бы он вымыл руки, прежде чем ложиться, то в спальной имелось бы полотенце. Его нет, стало быть, Файрфильд лег прямо в постель, а так как он, по словам Фергюсона, пришел в веселом и оживленном настроении, то это служит верным признаком того, что он принял какое-нибудь наркотическое средство.
— Вот что я вспомнил! — воскликнул Мак-Глусски, — горела ли еще лампочка на столике, рядом с кроватью, когда Фергюсон обнаружил преступление?
— Нет, лампочка была разбита и осколки валялись на ковре. По всей вероятности, Диана засветила лампочки в гостиной и при их свете орудовала в спальной. Затем она, надо полагать, прошла в библиотечную, так как наверное захотела взглянуть на свой портрет.
— Но почему же она уничтожила свой собственный портрет? Это уж совсем не по-женски, — проворчал Мак-Глусски.
— А кто же тебе сказал, что она его уничтожила? — возразил Ник Картер, — по моему, только вырезала эскиз из рамы и взяла его с собой?
— Для чего?
— Для того, чтобы не оставлять в руках полиции своего портрета, ну а затем, вероятно, просто потому, что это был ее портрет.
— Пожалуй, — согласился Мак-Глусски.
— А может быть ее и прельщало иметь в руках портрет, нарисованный пламенным поклонником ее красоты, — продолжал Ник Картер, — она его сохранит на память.
— Казалось бы, нет особенного удовольствия при виде портрета постоянно вспоминать о совершенном злодеянии, — заметил Мак-Глусски.
— Ты женщин не знаешь, мой друг, — ответил Ник Картер. — Говорят, женщина либо дьявол, либо ангел, и я готов с этим согласиться. Но все это, в сущности, пустые разговоры. Мы теперь возможно скорее должны принять меры к поимке убийцы.
— Думаю, что это будет не слишком трудно. Ведь Дик даст нам все необходимые сведения.
— Но он пока о себе самом не дает знать, — возразил Ник Картер, — двое суток уже о нем нет ни слуху, ни духу. Надо действовать быстро. Если нам удастся застать Диану врасплох и обыскать ее вещи, то мы наверное найдем вырезанный портрет, а равно и окровавленное полотенце, а это равносильно ее осуждению, так что дело будет сделано без особого труда.
— Да, если бы не это словечко «но» и «если», — заметил инспектор, — все твои доводы кажутся весьма вразумительными, и я признаю, что все они очень близко подходят к истине, но к чему нам все эти догадки и предположения, если у нас нет ясных доказательств.
— Ты прав, — ответил Ник Картер, — но можешь быть уверен в том, что в ближайшем будущем мы раздобудем сколько угодно доказательств.
— Буду очень рад, — проворчал Мак-Глусски, вставая со стула, — а теперь я думаю пригласить полицейского врача. Я его вызову по телефону и попрошу приехать поскорее. Вместе с тем я извещу о происшедшем комиссара и вызову несколько человек из моих подчиненных. Дирекция гостиницы и без того будет недовольна, что мы так долго не заявляли о происшедшем.
— А я думаю, что она была бы очень довольна, если бы мы вовсе ни о чем не заявляли. Огласка таких ужасных происшествий вредит репутации гостиницы и многие приезжие избегают останавливаться в гостиницах, где происходили такие случаи.
Ник Картер подошел к двери, но опять остановился.
— Я много бы дал, если бы можно было замять все это дело, — пробормотал он, — но, к сожалению, это не удастся.
— Вряд ли, — заметил инспектор.
— Ну что ж, вызови полицейского врача и вообще исполни свои формальности, а я тем временем извещу директора гостиницы о случившемся. Я постараюсь устроить так, чтобы не было лишнего шума, по крайней мере, до тех пор, пока труп будет вывезен отсюда.
— А куда его отвезти?
— Во всяком случае не в мертвецкую. Файрфильд был мне другом и я позабочусь о том, чтобы он был похоронен достойным образом, — заявил Ник Картер, — а если тем временем вернется Фергюсон, то не расспрашивай его, так как я хотел бы присутствовать при его рассказе.
Когда Ник Картер, полчаса позднее, вышел из конторы директора гостиницы, он в лифте встретился с возвратившимся Фергюсоном.
Но сыщик только кивнул ему головой и лишь после того, как вошел с ним в квартиру Файрфильда, спросил: 120
— Ну что, Фергюсон? Что вы узнали?
— Я узнал, что вчерашний вечер мой господин провел здесь в гостинице, — ответил лакей.
— Другими словами: он совсем не выходил из гостиницы, хотя и был одет для выхода?
— Именно.
— Значит он обедал внизу, в большой столовой?
— Да, с какой-то дамой.
— С дамой?
Сыщик и инспектор переглянулись.
— Не знаете ли вы наружности этой дамы? — спросил Ник Картер.
— Знаю. Официант описал мне ее. По его словам, она была дивно красива, у нее были роскошные, темные волосы, слегка рыжеватого оттенка, прелестные голубые глаза и очень звучный голос. Она стройна, выше среднего роста, одета изящно, причем носит много дорогих украшений.
— Не заметил ли этот официант еще чего-нибудь?
— Он только еще сказал, что ему постоянно казалось, будто эта дама боится появления какого-то третьего лица.
— Вероятно, это она боялась своей совести, так как она хорошо знала, что за ней никто не наблюдает, — заметил Ник Картер, — а в общем официант довольно метко описал Диану Кранстон. Имеете еще что-нибудь сказать, Фергюсон?
— Да, мистер Картер. Дело в том, что эта дама проживает здесь, в этой же гостинице.
— Что такое?!
Оба, и сыщик и инспектор вскочили, как ужаленные.
— Да, она проживала здесь в гостинице, — подтвердил Фергюсон, — а вчера вечером расплатилась по счету и сегодня утром уехала.
— Погодите-ка Фергюсон, — прервал его Ник Картер, — не знаете ли вы, как зовут эту даму?
— Она записана в книгу приезжих: миссис Мабель Калловей.
— Значит, сегодня утром она уехала из гостиницы. Куда именно?
— На большой вокзал Центральной железной дороги. Больше мне ничего не удалось узнать.
— Долго ли она проживала здесь в гостинице?
— Ровно неделю.
— Ну что ты скажешь на это, друг мой Джордж? — обратился сыщик к инспектору.
— Да что сказать? Диана Кранстон остановилась в «Мамонтовой» гостинице и проживала здесь все время, пока находилась в Нью-Йорке. Это неоспоримый факт, — ответил Мак-Глусски.
— Но я ведь знаю наверное, что это вовсе не факт. Она под своей настоящей фамилией остановилась в «Голландской» гостинице. Неужели же мы ошибаемся в наших догадках? Пожалуй, приходится думать, что убийство совершено неизвестным нам лицом.
— Извините, господа, что я вас прерываю, — вмешался Фергюсон, — вы позволите мне сказать еще кое-что?
— Понятно. Говорите скорее.
— Несколько дней тому назад тот же официант по поручению той же дамы передал моему хозяину письмо. Меня тогда дома не было и я узнал об этом только теперь. Официант еще говорит, что тогда он на портрете в библиотечной комнате узнал миссис Калловей, именно ту самую даму, которая дала ему письмо и которая вчера ужинала в общем зале с моим хозяином.
— Не ошибается ли он? — возразил Ник Картер.
— Он говорит, что в любое время может принять присягу в том, что на картине была изображена именно эта самая дама.
— В таком случае это послужит неопровержимым доказательством основательности моих подозрений, — произнес Ник Картер с довольным видом.
Мак-Глусски кивнул головой в знак согласия.
Кто-то постучал в дверь, и в комнату вошел полицейский врач в сопровождении нескольких полицейских чинов.
Ник Картер и Мак-Глусски сообщили врачу о результате произведенного ими осмотра и вышли из комнаты.
Выйдя вместе с Ником Картером в подъезд огромной гостиницы, Мак-Глусски сказал:
— Могу только снова повторить: как бы основательны ни были твои подозрения, ты не можешь создать обвинения, так как не имеешь никаких фактических доказательств. Ни один судья не выдаст тебе приказа об аресте Дианы Кранстон на основании твоих соображений.
— Да, ты прав, — согласился сыщик.
— А что ты теперь намерен делать?
— То же самое, что делаю всегда в таких случаях: не смущаясь ничем, буду искать и выслеживать, пока найду не только преступников, но и достаточно веские доказательства. Надеюсь, что Дик сегодня даст о себе знать, и своими известиями облегчить мне работу.
— Для нашей прессы, падкой до всяких сенсаций, этот случай представляет большой интерес.
— Пусть пишут, что хотят, мы им запретить этого не можем. Весьма возможно, что таинственная завеса, которой прикрыто это происшествие, поднимется не скоро, разве только, если мне удастся уличить убийцу еще раньше, чем я теперь и сам надеюсь. А затем я, попрошу тебя, Джордж, вот о чем: пусть твои подчиненные займутся этим делом в обычном порядке, как будто мы с тобой ничего не знаем.