Из любопытства, Вася всеж-таки, заглянул в чуланчик и увидал там загорелые женские ноги в ажурных белых чулках и загорелую — прям из соляриев — девичью попку в обрамлении задранной белой юбки…
— Это там кто? — икнув, спросил Вася.
— Це наречена, що? Не бачиш чи що? — ответил морячок, — п'яна в жопу, ці її друзі наречену вкрали і мене караулити попросили, ну я і повартував…
Вася глупо улыбнулся, но протянув руку, дотронулся до покрытой фатою головы и позвал, — Анжелка, это ты, что ли?
Но тут прибежали розовые перчатки с какой-то толпой левых дружбанов и Васю просто оттеснили.
— Выкуп, выкуп! — кричали розовые перчатки.
— Выкуп, выкуп, — вторила толпа дружбанов…
А Вася снова полез через ограждение, прыгать в черную воду.
37
Подобно большинству выросших про советской власти — провинциалов, Казак по жлобски гордился своими загранкомандировками. Это шло еще из его пионерского детства, когда за бугор ездили лишь немногие из небожителей, и когда Коля завидовал тем пионерам — отцы которых — работавшие в заводоуправлении Запорожстали, привозили оттуда из загранкомандировок удивительные джинсы настоящего голубого индиго, и их сыновья потом щеголяли в них на школьных вечерах отдыха на зависть всем остальным пацанам из рабочей «железнодорожки»…
Но как и большинство провинциалов, он тут же и слегка робел этой заграницы, слегка ее дичился — и тут даже гэ-бэшная психологическая подготовка плохо помогала. Все-ж таки «наружка», где он начинал простым «топтуном», это не элита внешней разведки с ее языкастыми парнями, что любого филолога за пояс заткнут.
И тем не менее, лететь с Янушевичем в Давос — Казак счел за великое для себя блаженное благо.
Робость — робостью, но хитрый хохол Колька Казак, если надо, умел показать себя и незаменимым, если что.
— Необходимо продумать все меры безопасности по всем вариантам на все время встречи в Давосе, — сказал Николай, когда Янушевич объявил о сроках их поездки.
— Ну, это твоя работа, — развел руками Янушевич.
— Вы можете на меня положиться не только в вопросах безопасности, — сказал Николай, многозначительно поглядев на шефа.
— Ах, вот оно как! — приподняв брови удивленно гмыкнул Виктор Васильевич, — что ж, я подумаю.
А в Давосе всем думать пришлось. И окажись там Василий Иванович Чапаев, перенесенный туда на какой-нибудь машине времени — то его верному Петьке (этакой обратной реинкарнации нашего Николая Казака) пришлось бы сызнова палить в небо с нагана, призывая всех к тишине, де — Чапай думать будет.
Формально, председатель правительства Виктор Васильевич Янушевич прибыл в Давос на традиционный европейский экономический форум, куда так любили наведываться либералы от новых демократий. Вот и теперь, едва выйдя из присосавшегося к фюзеляжу их самолета гофра, как прямо в Ви-Ай-Пи зоне Янушевич наткнулся на группу явно рисующихся тут завсегдатаев ежегодной тусовки — Хакамаду, Никонова, Рыжкова и еще кого-то из слабо — памятных им по прошлым жизням.
На приветственный жест одного из тусовщиков, Виктор Васильевич лишь слегка изобразил высокомерный кивок, и не желая вступать в какие-либо, даже пустяшные разговоры, попросил Николая подсуетиться насчет максимального убыстрения всех процедур.
— Коля, ты там подшустри, подгони побыстрее машину, нас же должны, в конце-концов встречать, ведь не хрен собачий приехал и не конь в пальто, — недовольно пробасил Янушевич.
Истинной целью приезда Янушевича в Швейцарию, была его встреча с Монафортом, а вся эта экономическая тусня и тамошняя «бла-бла-бла» были лишь ширмой, или прикрытием, если выражаться языком спецслужб.
Но афишировать контакты с американцами не входило в планы Янушевича, поэтому, оказавшись здесь в аэропорту Давоса, приходилось играть по идиотским демократическим правилам, по которым организаторы тусовки подчеркнуто играли в демократичность, где все участники чуть ли не сами вызывают себе такси и не пользуются никакими исключительными ви-ай-пи привилегиями. И вот Виктору Васильевичу эти европейские демократические игрушки в «безгалстучье» не шибко были по вкусу. Он, хоть и был корнями не из графьёв, не любил смешиваться с простым народом.
— Сраная демократия, гребанный глобализм, — недовольно пробасил Янушевич.
Для удобства контактов, Монафорт со своими людьми остановился в том же самом отеле «Рив Гош», что и делегация правительства Украины.
Первую встречу назначили на одиннадцать вечера. С учетом джет-лэга, для склонного к послеобеденным сиестам Янушевича, время это было уже трудным для соображаловки. В Киеве-то по местному уже минуло два часа ночи. Но Монафорт не особенно считался со своими партнерами и подогнал встречу под свой временной тайм-лэг.
Преследуя цели конфиденциальности, и предчувствуя, что после встречи с Манафортом, ему придется многое перекроить в своих предвыборных штабах, Янушевич сильно сократил состав делегации противу обычного в подобных случаях штата, и Казаку пришлось теперь выполнять непривычные доселе функции казначея.
— Ты же сам попросился, — ухмыльнулся Янушевич, когда Казак было возразил, мол, не моя это тема, счета подписывать и переводить деньги со счетов кампании, — ты сам сказал, что тебе можно доверять больше, чем безопасность. Так и неси, если назвался груздем!
Поэтому, оплачивая дополнительные расходы по организации встречи, а в частности расплачиваясь банковскими карточками Янушевича и за аренду дополнительных апартаментов в гостинице «Рив Гош», где теперь происходили переговоры с Манафортом, и особенно, оплачивая счета, поступающие от американской стороны — будь то за аренду самых дорогих машин, будь то за спецобслуживание в номерах, Казак все время мысленно охал и ахал, как если бы все эти гривны, персчитанные в швейцарские франки, были бы его личными.
Однако, истинное изумление было еще впереди.
Оно постигло Николая, когда он своими ушами услыхал суть всей той унизительной наглости, что проявили и выказали их новые партнеры. Ведь Николай и взаправду, сам напросился чтобы шеф «доверил ему больше, чем безопасность». Вот, теперь Николай и был при Янушевиче не просто начальником над топтунами, но ближайшим дружником и заспинным советником дивана… Присматривая в сокращенном штате советников и за переводчиками, и за казначеями, и за всеми остальными, коих вместе с ним в делегации, кроме самого Янушевича — было всего два человека.
И правильно сделал Виктор Васильевич, что не взял с собою никого из своих прежних советников, правильно он предчувствовал… Потому как первым требованием Манафорта было — уволить всех, кто руководил предвыборной кампанией до него.
Вообще, во всей этой встрече, похожей на перевербовку, когда на оплаченной ими же явочной хазе — непонятно кто кого вербовал и нанимал, Николая поразил не сколько сразу взятый американской стороною хозяйнический тон, сколько резкое, пря-таки хамелеонское изменение, с каким его шеф — Виктор Васильевич, буквально лебезя перед наглым американцем, из обычного высокомерного хама советского образца, преобразился вдруг в ласково-послушного мальчика, типа «чего изволите» и «мы на все согласны».
А Манафорт явно хамел и наглел.
— Вся компания будет стоить триста миллионов долларов, — расхаживая по оплаченным Николаем апартаментам, говорил Манафорт, — из них, сто пятьдесят миллионов вы должны перевести уже завтра, еще семьдесят миллионов через месяц, и остаточные деньги, за три дня до выборов.
Манафорт ходил по ковру, попыхивая длиннющей сигарой и неаккуратно роняя с нее пепел то на полировку стола, то на цветы, то на тот же ковер.
— Вы уволите всех, кто консультировал вашу кампанию до меня, — категорическим, не терпящим возражений тоном, продолжал Манафорт, — я подготовил списки по вашим персоналиям, особенно это касается отмеченных желтым и красным маркерами.
Николай из за спины глянул в подсунутый Янушевичу документ и мысленно присвистнул. Практически все фамилии в списке были выделены красным маркером.
— А как же… — Янушевич не удержался и назвал пару фамилий, которые вызвали в нем некое возмущение.
— Damn, get rid of them, — сердито буркнул Манафорт, услышав реплику в переводе синхронника.
— Увольте их на хер, — перевел обратно синхронник.
И Янушевичу не оставалось ничего иного, как задвинуться.
Но это еще было только началом.
— Вы будете должны давать мне всю необходимую мне и моим парням информацию, — сказал Манафорт, — вот список тех документов, что будут нужны уже завтра.
— Но это же документы, представляющие гостайну, — шепнул Николай в ухо своему шефу, — вон, хотябы полный рапечатанный бюджет со статьями на оборону и госбезопасность, да и вон, хотябы сводки по катастрофам и авариям, или вон, третий и пятый пункт в списке…
— Мы предоставим вам все необходимые документы, — с елейной, не похожей на его обычную улыбку, сказал Янушевич, — мы сделаем все, что вы скажете.
Николай долго не мог уснуть.
И хотя, встреча закончилась в три часа ночи по местному времени, что составляло шесть часов утра по Киеву, он был настолько возбужден, что сон не шел.
— Боже, они нас дожимают, как какого-нибудь Кейтеля на подписании акта о капитуляции, — думал Николай, ворочаясь на жесткой гостиничной подушке, — а хорош мой Виктор Васильевич, однако! Пообещал подписать в Киеве что-то вроде секретного приложения к договору. Он уже торгует преференциями за счет будущей победы наших на выборах в Верховную Раду. И во сколько же это обойдется неньке Украине? В пять миллиардов долларов? А то и больше. Недаром, хитрый хохол Янушевич не взял с собой никого из старых советников. Они бы не смогли держать в себе такую информационную бомбу.
Заснул Николай только за пол-часа до поставленного им будильника.
38
Проснулись они рано… Проснулись… За окном была свежая киевская осень. И сыпались на асфальт зрелые каштаны. Бум-бум, стук-стук… Фрамуга была отворена и занавеска еле колыхалась в потоках свежего киевского ветерка.