Не любят разве люди?
Любят. Редко.
Обычно это людям не под силу.
И вы к тому же не любовник ей,
А только муж, поймите, наконец.
Пылайте, но не выходя из роли.
Ну что ж, любимая. Пусть наш союз
Соединит тела, как слил он души.
Мне хочется в постель.
Все это странно.
Но в книжке так.
О, никогда со мной
Ты так не говорил.
Меркурий, как там?
Все точно, слово в слово.
Что же странно?
Я говорил, клянусь.
Но по-другому.
Жена моя, что значит по-другому?
Слова все те же. Но другой сказал их.
И произнес не в том, где надо, месте.
Ну ладно. Я есть я, а не другой.
А все-таки ты место передвинул.
И вот еще что кажется мне странным:
Ты умолчал о битве при Телебах,
Ни слова о победе не сказал.
А это надо?
Надо, господин.
Тогда я коротко. На этот раз
Все было так же скверно, как обычно.
Да, на войне ужасно много грязи.
Они войны хотели…
Не хотели.
Я их заставил.
Помешал бежать?
Они отправили ко мне гонца —
Им был наследный принц, сын Птерелая[3] —
И предложили прекратить вражду,
Забыть навеки старые обиды.
Пришлось парламентера нам убить,
Иначе битва бы не состоялась.
Все это отвратительно, клянусь,
А впрочем, я, конечно, победитель.
А Птерелай?
Его я умертвил.
А войско, что ты вел к великой цели?
Спит. Кроме тех, кто предпочел достичь
Великой цели и уснуть навек.
Я спрятал войско в бухте до утра.
Все ждут, чтоб эта ночь быстрей прошла.
Мы бросим тень свою с восходом солнца
На набережной Фив. Святую жертву
Юпитеру-отцу мы принесем
В присутствии фиванского царя.
Но с корабля ушел я. Лишь тебе,
Алкмена, стоит жертвы приносить.
Ничей прием не нужен мне – лишь твой.
В каком ты странном настроенье, муж мой!
Твой муж? Твой муж на корабле сидит.
Он войску приказал – какая глупость! —
На берег не сходить и о победе
Вестей фиванцам не предавать,
Покуда в величайшей тайне жертва
Юпитеру не будет сожжена.
Но если ты не муж мой, кто же ты?
Любовник твой.
Меркурий гремит, сначала осторожно, а потом, поскольку Юпитер не слышит, все громче.
Какое дело мне
До предписаний твоего супруга?
Он для меня – сопляк тупоголовый,
Его готов я бросить в тот огонь,
Который в честь тебя во мне пылает.
Ты прежде холодней был.
Муж твой был.
Его холодность значит лишь одно:
Там нечему пылать. Его суровость Скрывает пустоту души – и только.
К чему узда коню, когда он – мерин!
Как мерзки эти жалкие мужья, Снедаемые похотью бессильной,
Что домогаются никчемных жен.
Зачем держать в хозяйстве лишний хлам? От маленьких кусков меня воротит, И вообще торчать здесь надоело. Идем в постель, любимая.
Идем.
Где хочешь ты?
Где что хочу, любимый?
Постель, Алкмена. Где ее постлать?
На вересковых темных травах Иды[4]?
У струй громокипящих в гроте Дикты[5]?
На облаках, зефиром окрыленных?
Где в этом мире хочешь ты постель?
В постели.
Хорошо. Мы целый мир
Возьмем с собой в постель,
Я научу тебя любви…
Гром Меркурия перекрывает его голос, и теперь зритель видит только страстную мимику Юпитера. Несколько колонн рушатся. Юпитер и Алкмена удаляются в дом. Меркурий (снимая черную маску).
Ну, дело сделано, и слава богу,
Хоть мне оно совсем не по душе.
Сдается мне, что нам, богам, не должно
До низших опускаться наслаждений
И повод для сомнений подавать
В божественной природе божества.
Я лично совершенством дорожу,
А он себя, похоже, меньше ценит.
Но все ж пора вернуться к чистым формам.
На крыше появляется Юпитер.
Меркурий!
Я.
Взгляни. На той тропе,
Что вверх от моря вьется через скалы,
Сюда во тьме бредет философ Созий,
Слуга Амфитриона, с сообщеньем,
Что господин его сейчас прибудет.
Философ Созий? Почему же в ночь
Не мог Амфитрион послать раба?
Ты думаешь, что стал бы полководец
С простым рабом так скверно обращаться?
Как? Раб ему дороже, чем мудрец?
Естественно. Ведь по его понятью
Рабом любой стать может человек,
Но ниже, чем философ, пасть нельзя.
Теперь молчи и слушай. Этот Созий,
Он может помешать моей любви.
Поторопись принять его обличье
И прогони подальше от ворот.
Опять вы задаете мне задачу.
Сначала я гремел.
Как, ты гремел?
Как, вы не слышали?
Конечно, нет.
Гремел, и очень сильно, господин.
А мне ведь непривычен этот труд.
Ядро земли как будто раскололось,
Земля разверзлась под Эгейским морем,
И воды океанские, рванувшись,
Из бездны той забили, как фонтан
Огня кромешного. Как будто тучу
Прошила молния длины громадной —
Вот как гремел я.
Надо же! Алкмена!
Грозу слыхала ты?
Грозу? О нет!
Рев, грохот, шум, борение стихий?
Я слышала твой нежный шепот.
Так-то.
Молчи, ступай и делай, что велят.
(Идет в дом.)
Меркурий уходит. Появляется Созий.
Он громко смеется.
Над чем я так смеюсь? Один как перст,
И ни души вокруг. Как раз над этим.
Не правда ли, весьма остро? И все же,
Будь проклят час, когда Амфитриона
Я вздумал философии учить.
Судите сами: он хотел раба
Отправить в Фивы с важным порученьем,
Как вдруг настала ночь, у солнца в полдень