К Филлиде подлетев, ее в щеку
Ужалила, обманутая сходством
Щеки румяной с розой. Боль укуса
Не вытерпев, заплакала Филлида;
Но Сильвия прекрасная моя
Сказала ей: "Филлида, успокойся!
Боль раны маленькой уйму я мигом
Словами чудодейственными. Их
Мне мудрая Арэция открыла,
Что подарила в знак расположенья
Мне этот, в золотой оправе, рог".
Приблизив с этими словами губы
К ужаленной щеке, она чуть слышно
Какой-то заговор произнесла;
И, силою ли чародейных слов
Иль уст прелестных, сразу боль утихла.
Но в этот миг я, жаждавший дотоле
Лишь блеска нежного очей прекрасной,
Лишь звука голоса ее, нежнее
Журчанья ручейка между камней,
Нежнее шелеста листвы под ветром,
Почувствовал тут новое желанье —
К ее устам прижать свои. Однако,
Не знаю почему, вдруг став хитрей
Обыкновенного (так мощь Амура
Ум изощряет), я обман замыслил,
При помощи которого бы мог
То утолить желанье. Сделав вид,
Что в нижнюю губу и я укушен,
На злую боль я жаловаться начал,
И сладкого лекарства, о котором
Просить не смел язык, просили взоры,
И прекрасная, сжались
Надо мной, простодушно
Предложила боль мнимую
Тем же средством унять.
Но, увы! — стала, глубже
В сердце истая рана,
Лишь к моим дорогие
Прикоснулись уста.
Перелетные пчелы
Ни в одном из цветков не находят
Сока слаще, чем мед,
Что со свежих тех роз я собрал;
Стыд и робость едва
Поцелуй удержали;
И я так упивался
Этой сладостью нежной,
Тайно смешанной с ядом,
Что потом, притворившись
Будто боль не прошла,
Я заставил красавицу заговор
Вновь и вновь повторить.
Так возрастало с этих пор в груди
Желание, что скоро не был в силах
Его я дольше подавлять. Однажды,
Когда сидели пастухи и нимфы
В кругу и тешились игрой, где тайну
Свою соседу каждый шепчет, я,
К ее плечу склонившись, прошептал ей:
"Горю к тебе я, Сильвия, любовью
И, коль меня отвергнешь ты, умру".
Мои слова услышавши, она
Потупилась, и на ее лице
Стыда и гнева выступил румянец.
Молчанье возмущенное мне было
Ответом. Тут она ушла и больше
Ни видеть уж, ни слышать не хотела
Меня. И вот жнецы собрали трижды
С тех пор колосья, трижды отряхнула
Зима с лесов зеленый их убор, —
И тщетно, чтоб жестокую смягчить
Испробовал я все, все, кроме смерти
И я б охотно умер, если б. был
Уверен, что в душе у ней любовь
Проснется иль хотя бы состраданье..
Не знаю сам, чего желать: любовь
Мне высшею наградою была бы
За верность неизменную мою.
Но нет, желать не должен я того,
Что ясный свет смутит очей любимых
И горем грудь любимую сожмет.
Тирсид.
Слова такие услыхав, как может
Она не полюбить тебя!
Аминта.
Не знаю
И не могу тому поверить: слов
Бежит она моих, как заклинанья
Бежит змея.
Тирсид.
Верь, я добьюсь того,
Что выслушает Сильвии тебя.
Аминта.
Ты не достигнешь ничего, а если
Того достигнешь даже, что я с нею
Поговорю, то я-то ничего
Тем не достигну.
Тирсид.
Почему же так
Уверен в неуспехе ты?
Аминта.
Его
Мне мудрый Монсо предсказал, который
Трав слышит рост и бег ключей подземных
Который понимает птиц беседу
И судит без ошибки о грядущем.
Тирсид.
Да о каком ты Мопсо говоришь?
О том ли, у которого слова
Медовые на языке, улыбка
Приветливая на устах, а в сердце
Коварство, и который под плащом
Кинжал скрывает? Будь покоен, те
Пророчества, что он вещает, брови
Торжественно нахмуря, — лишь обман.
По опыту я знаю лживость Мопсо;
И то, что он предрек тебе не ведать
Взаимности, внушает мне как раз
Надежду, что конец твоей любви
Счастливым будет Расскажу тебе
Сейчас я кой-о-чем, и убедишься
Ты в правоте моей.
Аминта.
Когда ты знаешь
По опыту хоть что-нибудь такое,
Что может поддержать мою надежду,
Не умолчи об этом.
Тирсид.
Расскажу
Тебе я обо всем охотно. Раньше,
Когда судьба впервые привела
Меня в дубравы эти, так же верил
Его я предсказаниям, как ты.
Но вот однажды как-то предстояло
(Нужда была, иль просто захотелось)
Отправиться мне в тот громадный город,
Который расположен недалеко,
На берегу реки. И за советом
Зашел я к Мопсо. Ты идешь, сказал он,
Туда, где хитрый горожанин, льстивый
Придворный далеко не прочь над нами,
Селянами неопытными, зло
И пошутить, и насмеяться. Будь же
Ты, сын мой, с ними рчень осторожен:
Смотри, не приближайся к одеяньям
Раззолоченым, пестрым, новомодным
Султанам и камзолам; берегись,
Чтоб не привел тебя несчастный случай
Иль развлеченья юности на торг,
Что полон вздора только; избегай
Ты место заколдованное это.
— Какое это место? — я спросил.
И он прибавил: -Там живут колдуньи,
Что силой чарования в обман
И слух, и зренье вводят. Что алмазом
И золотом покажется тебе,
В действительности — лишь стекло и медь.
Лари серебряные, что на вид
Полны сокровищ, — камней лишь полны.
С таким искусством сделаны там стены,
Что говорят они и отвечают
Всем говорящим, — но не так, как эхо
У нас в лесах, что отзвуком лишь слова
На слово откликается; они
Все слово повторяют, прибавляя
И то, чего никто не говорил.
Столы и стулья, кресла и кровати,
Вся комнатная мебель и посуда
Владеют даром речи и галдят.
Там разный вздор в обличий детей
Танцует беспрестанно, и немому,
Войдя туда, придется заболтать,
Хотя бы он того и не хотел.
Но это все — зло меньшее из тех,
С которыми ты можешь повстречаться,
Там в камень превратить тебя сумеют
И в зверя, и во влагу, и во пламень,
Во влагу слез и в пламень воздыханий.
Так вот, что он сказал. И с этим ложным
Предубежденьем в город я собрался.
Благое небо, видно, пожелало,
Чтоб там случайно проходил я, где
Находится счастливая обитель.
Оттуда доносились голоса,
Певучие и сладостные, нимф,
Сирен и лебедей; неслися звуки
Такие светлые оттуда, неги
Столь были преисполнены они,
Что пораженный, наслаждаясь ими,
Я долго простоял там. И как страж
Прекрасного, у входа находился
Великодушный с виду челове.к,
И мощи преисполненный, который
Сомненья вызвал у меня, но в чем
Он только совершенней, как властитель,
Иль, может быть, как кавалер. И он
С улыбкой царственно-учтивой, с видом
И сдержанным таким, и благосклонным
Приветливо мне предложил войти;
Он — столь могучий, мне — совсем простому.
Что чувствовал тогда я, что увидел.
Увидел небожителей я, нимф
Прекрасных, новых Линов и Орфеев,
Богинь, подобных девственной Авроре,
Животворящей все вокруг, в сияньи
Серебряных и голубых лучей.
Увидел Феба я.и муз; средь них же
Эльпино восседал. И в этот миг
Почувствовал я то, что выше стал,
Что новой добродетели исполнен,
Божественностью новой облечен я.
Тогда воспел героев я и брань,
И грубой сельской песнью пренебрег.
А если ныне (по его желанью)
Вернулся я к родным лесам, то все же
Я частью сохранил тот пыл. Теперь
Уж не звучит моя свирель простая,
Как прежде, но кругом полны леса
Тех звонких, гордых звуков, что она
Восприняла у труб. Услышал Мопсо
Меня спустя немного и, взглянувши
Злым глазом на меня, околдовал. —
От этого я голос потерял
И долго тут молчал я; пастухи-
Считали все, что волк меня увидел,
А- волком то был Мопсо. Рассказал
Тебе про это я, чтоб ты узнал,
Как недостойны веры басни Мопсо.
Доверься лучше мне. Я попытаюсь
Тебе помочь в твоей беде.
Аминта.
Рассказ
Отраден твой. Так я тебе вручаю
Свою судьбу.
Тирсид.
О ней я позабочусь.
Смотри же, через полчаса будь здесь.
Хор.
Век золотой, прекрасный!
Не потому прекрасен
Ты был, что дерева точили мед,
Что вид змеи опасной
Тогда был безопасен,
Что девственный земля рождала плод;
Не потому, что свод
Небес не омрачался;
Но потому, что он
Весною озарен
Бессменною, ей светом улыбался,
И дуб кормы не нес
Товаров по волнам иль бранных гроз.
Но потому, что идол ".
Тщеславия и лести
Неведом был: его лишь темный век
Измыслил, пышность придал — _
Ему названьем "Чести", —
И стал рабом кумира человек.
В утехах вольных нег
Закон кумира силой
Жестокою своей
Не угнетал людей.
Природою благой иное было
Им, как устав, дано:
"Что сердцу мило, то разрешено".
Амуры легким кругом,
Лук отложив, плясали
Среди цветов и сладкозвучных струй,