До Захария из открытого окна доходило дыхание большого города, полного жизни и движения. В зал, предшествуемые слугой, вошли двое мужчин с княжескими повязками на рукавах — Саргис Вачутян и старший его сын Ваче. Вачутяны почитались потомками древнего княжеского рода Аматуни, и Ваче был назначен Захарием наместником Ширака, Арагаца и области Ниг, с титулом «князя князей». Его старый отец прибыл во дворец, чтобы лично поблагодарить правителя за оказанную их дому великую честь.
— Приучайся к мирному труду, Ваче! — смеясь сказал Захарий. — Придется воинам сменить мечи на орала, пока не затрубит вновь боевая труба. Я жду сейчас зодчего Джундика… Пойдем-ка осмотрим городской водопровод. Успели повредить его, уходя, проклятые сельджуки!
На пороге появился преклонных лет человек, просто одетый, в сопровождении молодого монаха. Имя зодчего Джундика было известно далеко за пределами Ани, на многих постройках значилось его имя. Поклонившись Захарию, старый зодчий негромко сказал:
— Прибыл для твоего услужения, государь!
— Кого это с собою привел, Джундик? — спросил правитель.
Молодой монах в свою очередь поклонился, потупив взор.
— Смиренный инок Маргар — мой ученик и правая рука в трудах, — объяснил Джундик.
Захария поразила необычайная красота молодого чернеца. Темно-голубые, подобно воде горного озера, глаза на бледном лице с правильными чертами, длинные светлые волосы, высокий стан, уверенная осанка.
— Скинь с себя рясу, отче Маргар, и иди ко мне в конницу! Там скорее место тебе, чем в затхлых монастырских кельях, — шутливо обратился правитель к молодому зодчему.
— О нет, нет, великий государь! Маргар лучше послужит тебе для возведения великолепных зданий, — поспешил заявить Джундик.
Захарий поднялся и в сопровождении Вачутянов и зодчих двинулся к выходу.
Повреждения городского водопровода, обильно снабжавшего жителей студеной ключевой водой с дальних гор, оказались незначительными, и работники под наблюдением мастера уже заканчивали укладку гончарных труб. При появлении правителя все скинули шапки.
— Мало работы было у вас при амире, варпеты? — спросил Захарий.
— Очень мало, государь! — хором ответили каменщики. — Жить нечем было — ни нам, ни семьям…
— Вот я и завалю вас теперь работой! Мой зодчий грозит всю нашу казну истратить на строительные работы… — пошутил Захарий.
Каменщики весело откликнулись:
— Второй Ани тебе построим!
После освобождения армянских областей Захарий перевел свою ставку из Дорийского замка в Ани, по-хозяйски стал устраиваться на новом месте. Это не понравилось Тамар… Необходимо было часто встречаться с амирспасаларом Картли, вдобавок хранителем царской печати. Что ж, посылать гонцов с документами ему на подпись из Тбилиси в Ани? Амирспасалар, однако, привел царице веские доводы. Многолетнее хозяйничанье сельджуков разорило армянские земли. Надо было восстанавливать их благосостояние. Пришлось царице согласиться. Царскую печать принял министр двора Иванэ, а Захарий обещал почаще наезжать в Тбилиси.
Ашхен оставалась в Лори. Ей не хотелось ехать в родной город, где жил отец, с которым она так и не добилась примирения. В покоях после отъезда Захария стало пустынно, и жизнерадостная анийка перестала оглашать своим пением и смехом мрачный замок. Вообще не до веселья было бедной Ашхен! Навеки закрыла глаза княгиня Саакдухт, но неприязнь Мхаргрдзели к безродной девушке из Ани не ослабевала. Теперь у вельможных родичей был новый козырь — сожительство Захария с прекрасной анийкой так и не принесло плода, глава могущественнейшего рода оставался без наследника. Горделивые князья согласились бы признать даже внебрачного ребенка, но и его не было, и это омрачало Ашхен. Сам Захарий стал призадумываться над семейным положением, хотя по-прежнему относился любовно к милой подруге.
Приехав в Лори и отправившись в баню, Захарий вернулся, как всегда, в отличном настроении. В спальном покое у окна сидела в широком домашнем одеянии Ашхен и что-то внимательно рассматривала.
— Чем это ты занимаешься? — весело спросил Захарий, отирая потное лицо полотенцем.
Глаза молодой женщины недобро сверкнули.
— Кто подарил тебе золотой образок?
На розовой ладони Ашхен сверкала золотая иконка, которую Захарий получил в памятную осень в Вардзии.
— И кто изображен на нем? — выспрашивала Ашхен.
Никогда не был особенно находчивым с женщинами Захарий. Он пробормотал, что иконка греческая, давно друзья подарили, не помнит, какая именно святая изображена…
В глазах Ашхен загорелся злой огонек. Нервно теребя золотую цепочку иконки, глядя в упор на Захария, она воскликнула:
— Богом молю, не лги мне, Закарэ! Ведь на иконке — сама царица Тамар… О, недаром шепчут мне добрые люди, что несказанно привязан ты к царице, все свободное время проводишь в Тбилиси, чтоб не разлучаться с нею!
Захарий вспылил. Выхватив резким движением иконку, он прикрикнул на подругу:
— Меньше бы ты слушала старых сплетниц! Не делом занимаешься, Ашхен…
— Не любишь ты меня! — выдохнула побледневшая Ашхен. — Давно замечаю я — не любишь больше…
— Пустое! Лучше бы подумала о том, что до сих пор сына не принесла… Недаром корят меня родичи, — в сердцах ответил Захарий.
Ашхен упала ничком на тахту и залилась горькими слезами от недобрых слов. Разгневанный Захарий, не оглядываясь, вышел, хлопнув дверью; уехал на охоту в горы с неразлучным Ростомом.
Вдова в восемнадцать лет, Вананэ места себе не находила от горя. Неутешная, ездила она из Норберда в Ахпатский монастырь, где рядом с царственными предками покоился юный супруг, и снова возвращалась в замок, где каждый камень напоминал ей о любимом. Напрасно обеспокоенные братья настаивали на ее переезде в Тбилиси — Вананэ еще не выплакала всех слез…
В теснине Дзорагета, у горной тропы, ведущей к Санаину, в водном потоке безнадежно застряла арба. Аробщик бился, безуспешно пытаясь выручить стоявших по горло волов в ревущей воде, спасти повозку с грузом. Сверху по крутой тропе спускалась небольшая кавалькада. Посетив могилу отца, Вананэ возвращалась домой. С ней ехал постоянный спутник — конюший Самвел и несколько служителей из Норберда. Увидя аробщика в воде, царица приказала слугам помочь бедняге. Самвел, насупившись, наблюдал за работой спасателей, потом с досадой обернулся:
— Смотри, царица, как народ мучается без моста на переправе!
Вананэ безучастно смотрела на бушующий поток. Неузнаваемым стало прекрасное лицо царицы, исхудали и обострились тонкие черты, пропали яркие краски, потух ясный взор. Только два года продлилось ее счастье, и вот — погиб Абас и нет даже малого утешения — ребенка!
Самвел ворчливо продолжал:
— Цари не только горевать могут. Должны бы и о своем народе подумать!
Вананэ начала прислушиваться к речи старика:
— О чем ты говоришь, Самвел? Что я должна сделать?
— Эх, неужели сама не видишь? Мост через реку надо построить. Пусть он тебе в утешение, а народу на радость, как вечный памятник нашему Абасу будет!
Лицо Вананэ вспыхнуло от последних слов.
— Ты прав, Самвел! Найми же каменщиков, стройте мост[5]. Хачкар резной воздвигнете на мосту… — Сказала с грустью: — И на камне надпись о моем бедном Абасе пусть высекут!
Годы шли. И в один из своих приездов в Дорийский замок правитель Армении застал там сестру Вананэ, которая приехала в гости «к невестке», как она называла Ашхен. Царица сняла траур, понемногу возвращалась к жизни, и Захарий предложил ей переехать в Ани вместе с Ашхен. Вананэ согласилась.
Когда она объявила своему маленькому двору о переезде в Ани, старый Самвел вдруг заявил:
— Госпожа, отпусти меня домой! Сорок лет не был я на родине. Хоть конец жизни хочу провести среди своих…
Удивилась царица, но, памятуя о долгой службе конюшего, отпустила его с миром.
Ранней весной по дороге, ведущей в Хожорни, медленно поднималась арба с тяжелой поклажей. У передней пары волов шагал Самвел. Он не утратил твердой поступи горца. У отцовского дома Самвела встретили родичи. Отец и мать, брат Манук давно умерли, не было в живых и соседа Вараздата. Осталась одна сестра, быстроглазая Ануш, со своим мужем и детьми.
— О-эй! Самвел! Здравствуй, дорогой! Совсем вернулся? — радостно кричал зять.
— Вернулся, вернулся, брат! Помоги арбу распрячь, — отвечал Самвел.
Прибежала Ануш и бросилась в объятия Самвела, плача от радости. С помощью зятя Самвел стал разгружать арбу.
— А это что у тебя такое? — любопытствовал родич, увидя большой железный плуг.
— Госпожа при прощании дала. Сама уехала в Ани, уговорил-таки ее брат. А мне там делать нечего! Вот и отпустила госпожа, за долгую службу денег за себя и братьев дала, да еще железный плуг подарила! Завтра на нем пахать буду, — объявил Самвел…
Окруженный односельчанами, Самвел пахал поле железным плугом, запряженным тремя парами волов. Такой большой плуг был редкостью в горном селе, и сельчане только ахали, видя, как уверенно проводил глубокие борозды старый воин, снова вернувшийся к земле…
Чем ближе подходил караван к Ани, тем мрачнее становилось выразительное лицо Ашхен. Она не забыла ссоры в Лоримском замке и сознавала, что бесплодие делает невозможным ее брак с Захарием. Рано или поздно родня подыщет Захарию подходящую невесту. А с переездом в родной город положение незаконной подруги правителя страны становилось еще более двусмысленным.
Захарий отсутствовал. Утомленных путниц у Главных ворот встретил амир города Васак Арцруни с многочисленной свитой. После родственных приветствий царский караван медленно двинулся к Вышгороду. На перекрестке Главной и Кузнечной улиц повозка с поклажей Ашхен незаметно свернула в сторону.
Поднимаясь по широкой каменной лестнице, Вананэ не увидела Ашхен. Когда же ей доложили прислужницы, что анийка, видимо, поехала к отцу, Вананэ понимающе кивнула головой. Гордая Ашхен не пожелала поселиться в Вышгороде незаконной женой! Навстречу царице устремились дворцовые слуги. Вскоре опытные банщицы нежили ее стройное тело в дворцовой бане. По окончании купания царицу бережно облекли в шелковое одеяние и отвели в спальню. Утомленная долгим путешествием, Вананэ крепко уснула…