Из кабинета донёсся настораживающий звук, похожий на хлопок. Анко осеклась — и, резко перекатившись через кровать, встала в боевую стойку позади неё.
— Блять… это ещё зачем?! — громко спросила она, не сводя с марионетки напряжённого взгляда.
Сасори появился на пороге комнаты, прислонился плечом к косяку. В обычной тёмной рубашке, с растрёпанными волосами и мягкой полуулыбкой на губах он вовсе не казался психом. Как же внешность обманчива.
— Ты в самом деле хорошо знаешь «Тактики флирта», — произнёс он, и кукла подлетела ближе, застыла вплотную к кровати. — Однако я предупреждал: тебе стоит лучше следить за словами, Анко.
— Ладно, Сасори, я намёк поняла: про «делай, что захочешь» не подумав ляпнула, — согласилась джонин, в то же время прекрасно осознавая: просто так её отпустить его теперь не заставит ничто.
Впрочем, хотела ли Анко этого? Нет, судя по тому, что руки машинально потянулись к животу, и секунды спустя Анко проворно стащила водолазку вместе с бельём. Впрочем, и этих мгновений Сасори оказалось достаточно, чтобы марионетка бесшумно оказалась рядом с ней.
— Мне кажется, она лишняя, — Анко смерила куклу взглядом и сложила руки под грудью, ненавязчиво её приподнимая. Приятные округлости оттягивают внимание от всего остального.
— Полагаешь? — спокойно уточнил Сасори, скользнув взглядом по её груди; однако то, с какой настороженностью куноичи наблюдала за куклой, возвратило его мысли в прежнее русло. — Ну, а мне кажется, что придётся пойти на особые меры, чтобы урок о вежливости закрепился.
«Что он задумал?!.. Что он задумал?!..» — бьющаяся в мозгу мысль одновременно приносила страх и возбуждение. Анко эта смесь срывала крышу.
— Мне стоит называть и тебя «сенсей»? — прошипела она ядовито, остро. Потому что успела уже выяснить за те недели, что они вместе танцуют на границе разумного, чем именно можно особенно сильно задеть его. — Орочимару так много значил в моей жизни, столько передал знаний, что и не счесть. А сейчас ты делаешь для меня то же самое… Сасори-сенсей… — выдохнула она, не прекращая хищно смотреть на кукловода, всё так же стоявшего на пороге.
Лицо Сасори преобразилось в мёртвую маску, в глазах полыхнула тьма. Вот теперь он стал по-настоящему опасен.
— Смеешь сравнивать меня с ним?
— Смею, — ответила Анко, её бил едва сдерживаемый озноб предвкушения. — Такой же маньяк.
Она успела заметить, как кукла дёрнулась в её сторону, но в тот момент ничего не стала предпринимать. Марионетка зашла сзади и обхватила рукой её шею, твёрдым отполированным предплечьем нажимая на горло. Анко была готова к этому ходу, потому успела набрать много воздуха прежде, чем поток был жестоко оборван; она вскинула руки в попытке дотянуться до механизма, но кукла дополнительными руками, появившимися из-под просторной хламиды, перехватила её запястья и развела в стороны, до боли сжимая, пока лишь слегка выкручивая. Ещё десять деревянных пальцев впились в бока куноичи, а ноги оплели холодные стальные жгуты, чтобы Анко точно не вырвалась.
А ей бороться становилось всё трудней — воздуха в лёгких перестало хватать, перед глазами начало темнеть, онемение разлилось по конечностям. Марионетка ослабила хватку.
— Ты можешь надолго задерживать дыхание, — холодно констатировал Сасори.
Анко невольно поморщилась. Ей вспомнилось, как Орочимару-сенсей на одной из тренировок заключил всех троих своих учеников в водяные тюрьмы и не отпускал, пока они не оказались на грани потери сознания. «Ты можешь дольше всех задерживать дыхание, Анко-чан», — прошипел он, когда Анко и её товарищи немного пришли в себя. Точно так же, как Сасори сейчас, отстранённо отмечал наблюдение.
Судя по мрачному удовлетворению во взгляде, Сасори понял, что попал в цель.
— Как Змей ещё тебя проверял? — он подошёл ближе; с каждым его шагом Анко всё отчётливей ощущала, что на этот раз разозлила кукловода по-настоящему. Блеск. — Про Джуин я знаю, но ведь наверняка было что-то до этого, верно? Так что же, Анко? — Сасори сузил глаза. — Он связывал тебе руки и бросал со скалы? Оставлял в лесу, полном дикого зверья, с подавленной чакрой и одним только кунаем в руках? Использовал на тебе новый яд и приказывал терпеть, наблюдая за его проявлением?
— Хм, я запуталась: ты сейчас об Орочимару говоришь или о себе? — прохрипела Анко и через силу кашлянула, но упрямо продолжила: — Помнишь тот случай, когда меня ранили кентавры, а ты, хотя и сделал противоядие, долго не давал мне его, а в конце ещё насильно поцеловал?..
Она рассчитывала, что Сасори, наконец, не выдержит, перейдёт к каким-нибудь активным действиям — уж очень паскудная была последняя неделя, чертовски хотелось сильных эмоций! Но его лицо неожиданно вновь стало почти спокойным, приняло задумчивое выражение. Затем Сасори негромко спросил:
— Он лишил тебя невинности и в физиологическом смысле?
Анко уставилась на него, старательно изображая возмущение.
— Вообще-то, мне было тринадцать, когда он ушёл из Конохи, так что…
Сасори прикрыл глаза — всё прекрасно понял.
— Что ж, твоя ненормальность вполне объяснима, — наконец произнёс он, и его голос был не совсем таким, как обычно, — с оттенком искренности, человечности. Удивительное преображение; вот только собственная победа над его самоконтролем сейчас вовсе не радовала Анко. Она опустила глаза, постыдно от кукловода их пряча. Грёбаное прошлое; когда же оно перестанет так задевать?..
— Так ты трахнешь меня сегодня или нет? — спросила она резче, чем хотела. — Если нет, то я пойду.
— Куда и как? — Сасори взял себя в руки быстрее и убрал из голоса и взгляда любые оттенки искренности. Да, таким он Анко нравился определённо больше. — Или моя марионетка тебе не мешает?
— Немного спектр возможных действий сокращает, а так ничего, — Анко поёрзала, насколько это было возможно, и демонстративно облокотилась спиной на куклу, положила голову ей на плечо.
С закаменевшим лицом Сасори подошёл ближе и остановился напротив Анко, которую марионетка опустила к самому полу, вровень с кукловодом. Он между тем неуловимым движением извлёк из рукава сенбон и провёл им по незащищённой шее куноичи — у той дыхание перехватило от того, как остро это было, опасно. И точно переходило границу того, что можно счесть разумным.
Если подумать: одно движение. Одно движение — вот и всё, что сейчас отделяет Анко от смерти. Единая блажь, шальная мысль, простое желание увидеть чью-нибудь смерть, возникшее у Сасори, — и жизнь Анко оборвётся.
Они оба понимали это, но относились по-разному.
Анко облизывала губы, ловя кайф от того, как близко к краю стоит сейчас — в такие моменты особенно остро ощущается жизнь! Даже лучше, чем на поле боя, где адреналин подстёгивает к действию, движению, уклонению от атаки — у тренированных мышц на это рефлекс, они не могут иначе. Но сейчас, когда кристально очевидно, что сопротивление бессмысленно, более того, желание оказать его сознательно задавлено, каждый орган чувств, каждая клетка тела цеплялась за то, что может секунду спустя ускользнуть: ощущение жизни. От этого трясло, это заводило. Отчаянно хотелось сделать чувства ещё острее.
Взгляд Сасори был отрешён, словно присыпан пеплом — такой чаще можно увидеть у Итачи, когда тот размышляет о вечном. Впрочем, Анко не сомневалась, что именно на вечности сейчас сосредоточены помыслы кукловода — на его холодной философии, что лишь нерушимая статика истинно прекрасна, что в мире совершенства нет места мирской суете. Размышлял ли он, не сделать ли Анко, так податливо раскинувшуюся перед ним в объятиях им же контролируемой куклы, частью вечной красоты? О да, определённо…
Острие сенбона нажало сильнее, прокололо кожу…
…вот только, кажется, пока что это желание проигрывало потребности видеть Анко частью мирской суеты.
…и, прочертив линию стекающей к ключице дорожкой крови, отстранилось, не причинив фатального вреда.
В тот же миг марионетка поднялась выше, резко сгибая Анко, заводя руки ей за спину и заламывая, перехватывая за локти, сводя лопатки; искусственная рука легла на затылок, не позволяя поднять голову, а деревянные пальцы впились до боли, грозя сломать рёбра. Анко зашипела, взбешённая унизительной позой, но оборвала себя, когда сенбон коснулся ещё довольно свежих шрамов на левой лопатке. Кандзи «Драгоценность».
— Знаешь, чем дольше смотрю, тем больше утверждаюсь в верности выбора клейма, — протянул Сасори задумчивым тоном учёного-наблюдателя, делающего вывод по очередному эксперименту. — Во многих смыслах оно тебе подходит.
Анко промычала что-то невразумительное. Она с трудом сопротивлялась кипящему томлению, разливавшемуся по телу, полностью погребая под собой ощущения на границе дискомфорта и слабой боли, которые давала кукла.
— Да мать твою, ещё не натрынделся за день на уроках? — зло прошипела она в пол. — Возьми меня, а потом говори хоть весь остаток ночи.
— Хорошо, — подозрительно легко согласился Сасори и играючи, одним движением засунул сенбон в резинку на её хвосте; на выходе игла царапнула кожу головы, но прошла по касательной и не причинила боли.
Анко замерла в напряжённом ожидании, облизывая губы, следя за его ногами. Сасори отступил назад для удобства и быстро разделся — одежда шуршала и падала на пол, элемент за элементом. «Будто сбрасывает кожу», — невольно пришла ассоциация, но её Анко поспешила прогнать — перед ней сейчас скорпион, не змей. Хотя ситуация отчасти схожа: она так же не может двинуться, так же напряжена, не зная, чем всё обернётся…
За невольным проведением отвратительной параллели она не сразу заметила, как Сасори вновь приблизился, выдернул из её нехитрой причёски сенбон и опустил его острие на прежнее место, затем, подумав, перенёс на правую сторону. Деревянная рука на затылке настойчиво направила Анко. «Так уверен, что не цапну?!» — удивление на грани восторга — не ситуацией, им. Уверенным, контролирующим, читающим её настолько охуенно точно, что отчаянно хочется то ли смеяться, то ли рыдать. Но Анко, конечно, не сделала ни того, ни другого, а вместо этого б