Таким образом, задача анархизма в философии и социологии как «апофатического», открытого учения – расчистить путь для свободного человека, коль скоро догмат анархической веры – свободная личность в свободном обществе. Анархическая критика существующего общества с позиций последовательного отстаивания прав личности, безусловно, отвергает насилие над личностью, тем более, насилие «упорядоченное», узаконенное и институционализированное: рабство, управление и эксплуатацию во всех известных формах и видах, не идеализируя при этом ни существующего человека, ни общества – нынешнего и будущего.
Анархизм декларирует свои основные ценности и цели – недосягаемые вполне, но всегда манящие, – разворачивает огонь своей критики и предлагает конкретные пути и механизмы для продвижения в желательном направлении. Анархизм по своей сути – адогматическое, апофатическое, расчищающее путь мировоззрение, исполненное пафоса свободы и борьбы. Анархизм основан на убеждении в том, что, если возможно нечто «хорошее» – то лишь основанное на свободном выборе и на творчестве личности.
Ликвидация опеки над личностью и отчуждения личности во всех его формах – основной постулат анархизма (при этом необходимо отказаться от старых иллюзий «гарантированности» прогресса и от «финалистических» утопий). Если прогресс вообще возможен, если возможно какое-то благо, то – на путях свободы, а не рабства, опеки и отчуждения – таково должно быть сегодня обновлённое анархическое кредо.
Широкий синтез, диалогичность, выдвижение в центр своих построений проблемы личности и приведение в соответствие либертарной социологии и персоналистически-индивидуалистической философии – таковы, по моему убеждению, важнейшие задачи, стоящие сегодня перед анархической мыслью. Не отрицая важной роли разума, необходимо отказаться от просветительски-позитивистского рационализма как главного теоретического орудия анархической мысли, равно как и от сциентистских попыток придать анархическому мировоззрению строгую «наукообразность» и вогнать его в прокрустово ложе какой-то одной доктрины. Пусть марксисты кичатся своими «научностью» и единообразием, пусть они молятся на Священное Писание своих классиков, пусть исключают друг друга из партии за различное понимание категории «материи» (как Ленин исключил Богданова) – анархистам смешна и отвратительна подобная унификация. Мир многолик, личности уникальны и несводимы к своему интеллектуальному началу или к одной из своих социальных ролей – а потому анархизму следует существенно обновить свой теоретический инструментарий, свою методологию, пересмотреть многие теоретические основы своей философии. А для этого необходима идейная терпимость, открытость и динамизм, широта взгляда и способность к постоянному самообновлению, самокритике и к диалогу с близкими течениями мысли.
На знамени анархизма с момента его возникновения были написаны великие слова: «Самоосвобождение личности»; анархизму принадлежит заслуга смелой и всеобъемлющей критики современного общества и таких его бесчеловечных проявлений, как государство, милитаризм, эксплуатация, семья, духовное порабощение личности. Однако многое как в конкретных построениях и предложениях анархической мысли, так и в общетеоретических основах сегодня безнадёжно устарело, не выдержало проверки огненным дыханием времени и пришло в вопиющее противоречие с высокими целями анархизма.
Это противоречие вполне осознал уже Алексей Боровой в начале ХХ-го века. Указывая на великую цель, провозглашённую анархизмом, и на огромную критическую работу, проделанную им. Боровой вместе с тем указывал и на крайнюю теоретическую разноголосицу и пестроту среди анархистов, и на «убожество средств», предлагаемых ими для «скачка в светлое будущее». Констатируя все это, Боровой подчёркивал: «И анархизм должен найти в себе мужество перед лицом своих друзей и своих врагов признать свои слабые стороны. Анархизм – мировоззрение, исполненное такой силы и жизни, которое устоит перед любой критикой, которому нечего страшиться».
«Осуществим ли анархизм, или это утопия?»
Вопрос этот можно поднимать двояко, и ответ будет двояким. Анархизм как «конечная цель», как станция назначения, анархизм как научная система, как воплощение Царства Божьего на Земле, как достижение абсолютной свободы, как превращение масс из раболепствующих савлов в гордых и свободолюбивых павлов – возможен ли он? XIX век мог разделять эту иллюзию, эту надежду, мы – нет. Такой анархизм – невозможен.
Но если под анархизмом понимать вечное движение, движение не «массы», но личностей, неутоленную жажду свободы, неприятие подлости и рабства существующего, вечный бунт и вечное дерзание – то ответ будет другой: анархизм не только возможен, но он уже есть, он вечен, он будет, пока хоть в одном человеке будет биться и трепетать искра этого прометеева огня.
Пусть даже дилемма, сформулированная в начале века Розой Люксембург в виде вопроса «социализм или варварство?» сейчас разрешена неумолимой историей в пользу варварства – это не повод для капитуляции. Пусть кругом темно, но это не означает, что тьму следует признать нормальным явлением. Свобода, личность – есть чудо во тьме вселенной. Посмотрите на костёр. Костёр прекрасен, полезен, он греет и поддерживает нас, но чудо в нём – именно в первой искре, зажигающей свет во мраке, из ничего создающей нечто.
Иллюзия «конечной цели» не только не достижима, но вредна. Как дико, как нелепо читать и слышать то и дело инфантильно-самоубийственное: «Но придет блаженное время, когда сбудутся все мечты и воцарится гармония между людьми и внутри людей»!
«Наши предки лезли в клети
И шептались там не раз:
«Туго братцы… Видно, дети
Будут жить вольготней нас!»
Не живя сейчас, труся, предавая, подличая, уклоняясь сейчас – верят в чье-то будущее. Какие есть основания для этой веры? И согреет ли нас сегодня послезавтрашнее гипотетическое тепло?
Сто лет назад в заре нового века люди видели приближение счастья и свободы, а этот век оказался веком фашизма и мировых войн, веком утонченного обоснованного и систематизированного людоедства, веком обмельчания и одичания человечества. Так неужели же сейчас мы можем с той же надеждой всматриваться в «новую зарю» – зарю нового тысячелетия?
Как можно верить, положиться, опираться, вообще связываться с такой безнадежной, ненадежной и убийственной субстанцией как время? Лечь в реку времени отдаться ее волнам и плыть по ее течению, куда вынесет, убаюкивая себя надеждами и сняв с себя ответственность. А пока: «уходит наш поезд в Освенцим сегодня и ежедневно». А пока – творятся мерзости и подлости – вокруг нас, через нас, – и мир летит кувырком к чертовой матери. Не где-нибудь, не когда-нибудь. Здесь и сейчас.
Время – довольно странный лекарь. Подобно деревенским врачам рекомендующим от всех болезней какое-то одно простое средство, например горчичники или касторку, оно знает одно-единственное радикальное средство – от боли, от любви, от всех проблем –ампутацию.
Так стоит ли жаловаться на «тяжесть нынешнего времени» – коль скоро мы не творим этого времени, не держим его на плечах как Атланты в Эрмитаже, а дезертируем претерпеваем его, как овцы претерпевают бойню, и плывем по его течению? Нам ли жаловаться на его ношу?
И еще – достижение «конечной цели» анархизма, осуществление во времени его чаяний, означало бы смерть личности, смерть свободы, ибо никогда личность не перестанет дерзать и развиваться, никогда не смирится с бездушием и несправедливостью мира, никогда не признает окружающее общество «совершенным». Да, прав был в этом Эдуард Бернштейн: дли анархизма поистине «конечная цель – ничто, движение – все».
«Что же, – скажете вы, – зачем нужен отказ от цели, апология движения, движения – в никуда?» Но это не так. Попробуйте-ка добежать до горизонта. Не такое уж это праздное и никчемное занятие. Просто за одним горизонтом вам откроется второй, и третий. Ведь в самой жизни движение идет от рождения к смерти, однако не смерть, но жизнь, является нашей целью, в жизни ищем мы смысл ее, – не в конце, не над нею, а в самой жизни, в движении, но в движении осмысленном, одухотворенном, хотя и безнадежном. И потом – движение, предлагаемое анархическим мировоззрением – не есть дурная бесконечность «движения в никуда», без руля и без ветрил, – но полное смысла стремление к горизонту, расширение свободы, опрокидывание рамок и разбивание цепей – бунт безнадежный, но не бессмысленный! Смысл и цель – не одно и то же.
Алексей Боровой писал: «Каким бы малоценным был мир в наших глазах, если бы мы знали наперед, что он имеет определенный конец, и что наша жизнь только подготовка к этому концу с его окаменевшими совершенствами. Что могло бы воспитать в нас подобное знание – кроме презрения к собственным судьбам или сытого фатализма?
Нет! Вечная борьба, призыв к будущим творцам, бескрайность будущего, вот – маяки анархизма! И пусть всегда будут и новая земля, и новое небо и новая тварь!»
А его современник-поэт выразился короче: «Смысл – не в счастье, смысл – в исканьи, цель – не здесь, вдали всегда…»
Один мой знакомый как-то сказал мне: «Я разочаровался в анархизме, потому что вижу, что массы не проявляют желания самоорганизоваться и бороться за свои права». Опять и опять тоже – упор на внешнее, «объективное», от нас не зависящее – на некое «светлое будущее», на хорошую (или нехорошую) массу, на время, на науку, но только – не на себя, не на свои силы, ценности, творчество и свободу. После этого немудрено, что анархизм кажется «утопией». Но – «бей в барабан и не бойся» – сказал Гейне.
Как часто анархизм называют красивой, но утопической и «недостижимой» мечтой! Я полагаю, что это неверно. «Недостижимость» и «утопизм», конечно, имеют место – если не отказаться от конструирования «конечной цели»; но если понимать под анархизмом мировоззрение, отказавшееся от слепой и вредной веры в «конечную цель» и в «благой прогресс», если понимать анархизм как открытое, зрячее и динамичное мировоззрение (а слепец не может быть свободным!), одушевленное пламенем свободы, непрерывно самообновляющееся и само себя критикующее, наконец, как мировоззрение действенное и действующее – ибо только в действии можно преодолеть и «внутреннюю», и «внешнюю» несвободу человека – то от «утопизма» не останется и следа: анархизм оказывается в высшей степени реалистическим, действенным и плодотворным мировоззрением.