– Пью за страну равенства, – сказал рабочий, опрокинув чашечку.
– Пью за страну братства, – сказал угнетённый народ.
– Пью за страну любви, – сказала женщина.
– Пью за страну детей, – сказал юноша и испил свою чашечку до дна.
– Что это за напиток? – обратились мы все к человеку страны Анархии.
Он улыбнулся.
– Напиток. Как вам сказать? Нектар, вино цветов или мёд цветов.
– Как вкусно, как сладко и как крепко!
– Чудесна страна, чудесны её напитки, – сказал я.
VIII
– А теперь куда пойдём? – спросил я.
– Куда! – смеялся рабочий, – ведь мы ещё ничего не видели.
– И то, что видели, – не видели, – сказал юноша.
– Здесь сказка-чудо по земле ходит, ходит и живёт средь бела дня, как сон в полуночи, – сказала женщина.
– Здесь всё по-иному, по-небывалому, здесь грани воображения и реальности стёрлись, и два мира, желанного и достижимого, слились воедино, – сказал угнетённый народ.
– Здесь чудо стало естеством. Здесь страна великих стремлений и ещё больших достижений. У нас достижение опередило, можно сказать, стремление. Здесь возможность создаёт потребность, здесь жизнь, действительность волшебствуют сказку, – сказал человек из страны Анархии.
– Да куда хотите идти?
– Ей-богу, не знаю, – сказал я.
– А где же у вас дома, дворцы, особняки? Их что-то не видать здесь, – сказала женщина.
– Да, в действительности нет здесь кругом ни одного дома! – удивился я тому, что я это до сих пор не заметил.
– Где у нас дома? У нас их здесь нет! И зачем они нам! Мы всегда под открытым небом, под солнцем, – сказал человек из страны Анархии.
– Как это так? А если вы хотите…
– Смешно, ей-богу. Наш дом – это весь мир наш, вся страна. И мир нам тесным кажется, а вы хотели бы, чтобы мы заперлись в конурах, в берлогах, в норах, как звери.
– Я хотела бы, чтобы у вас были гнёзда, как у птиц, – сказала женщина.
– Наши гнёзда не здесь, а на горе любви, здесь же наш храм труда. Зачем человеку дом? У нас люди – боги, а боги живут во Вселенной.
– Да как же вы живёте без домов? – удивлялась женщина.
– Так и живём. Всегда под пятью солнцами, всегда под небом, всегда в своём бесконечном, безбрежном воздушном море.
– А защита от непогоды?
– Разве вы уже забыли, ведь я вам сказал, что мы властвуем над погодой, а не погода над нами. У нас непогоды не бывает. Наше небо не омрачается ни единым облаком, ни единой тучей.
– Тогда у вас ни дождей, ни гроз, ни бурь не бывает? – спросил юноша. – А я так люблю ливень, грозу, бурю, гром, молнии…
– У нас всё бывает, но когда мы этого хотим. Нам и ветры, и грозы, и бури, и громы, и молнии послушны.
– Как же это так?! – все удивились.
– Здесь, у нас, очень много с первого вида непонятного, – улыбнулся человек из страны Анархии.
– Но и пониманию непонятного есть предел, – вставил я.
– В том-то и дело, что нет ему предела! – сказал человек из страны Анархии.
– Как же они вам послушны?
– Я только образно выразился: послушны. Ни о каком послушании здесь речи быть не может, так как в стране Анархии нет повелевания. На нашем языке нет повелительного, а просительное. Но об этом поговорим, когда будем на горе Свободы. Сейчас я ограничусь только тем, что я вам скажу, что мы изобрели, создали слово.
– Как вы создали слово? Ведь и мы говорим? Ведь и у нас говорили все, кроме немых.
– Дело не в этом, что они говорили. Мы восстановили силу Dubér8. У нас слово не есть просто слово, а именно слово. Я говорю «восстановили», потому что, судя по некоторым древним книгам, видно, что и древним она, эта могущественная сила была некоторым образом известна. Но пользование ею приписывалось только богам. Бог десятью словами создал мир. Маги, заклинатели, святые искали на протяжении веков эту силу, но тщетно. Мы эту силу нашли. Она у нас играет первенствующую роль. Но у нас нет «заклинаний», «заговоров», а есть «просьба» и «моление».
– Мы ничего не понимаем!
– Мне очень трудно вам это объяснить, изложить на вашем языке, низвести это к вашим понятиям, убеждениям. Поэтому я ссылаюсь на древность, на магов. Это ни к чему. Это только пример, иллюстрации ради. А суть очень проста. Слово у нас творит чудеса. Слово почти всё делает. Собственно, три силы действуют в нашей механике: Dubér, Nihil и Atud9. Главная сила – это Dubér, что означает слово.
У вас были ложь, лицемерие, лесть; эти три силы обессилили, опоганили уничтожили слово. У нас их нет, и слово воспряло. Оно у нас творит чудеса. Но, повторяю, у нас нет повелений, приказаний, а только просьба.
– Я ничего не понял! – сказал ему смущённо юноша.
Все пожали плечами. Я же подумал, что предо мною какой-то факир, маг, заклинатель. И мне стало немного не по себе. Но это была только первая мысль. Вторая же мне говорила: что с тобой, ведь ты в стране Анархии, в стране правды.
Человек из страны Анархии заметил наше смущение и продолжал нам объяснять.
– Ведь это так просто. Слово есть одна из величайших сил. Я говорю: «сила». Хотя мы не мыслим себе силу и воздействие, как вы это мыслили: насильное влияние предмета на предмет мы все мыслим как свойство, как внутреннюю сущность. И слово поэтому у нас означает «просьба»; мы просим предмет. Просто он воспринимает свободно, вольно по внутренним своим свойствам наше действие.
Мы выпучили глаза и отрицательно покачивали головами. Человек из страны Анархии рассмеялся.
– Да что с вами! Поймите же, я доведу это до вашей примитивной механики: каждое слово образует волны, – что ни слово, то особые волны. Разные слова колеблют, бороздят по-разному воздух и вызывают по-разному волны, отличающиеся одна от другой и величиной, и шириной, и своеобразием. Почему вы допускаете, что эти волны должны пропасть бесследно, не производя никаких действий! Почему не допускаете, что эти волны могут быть утилизированы, использованы, систематизированы, квалифицированы, исследованы и запряжены как силы, как двигатели!
Наши лица просветлели, наши глаза приняли своё обычное приветливое выражение. Человек из страны Анархии это заметил и рассмеялся.
– Вот теперь это более или менее полупонятно. А то у нас просто ум мутился, – сказал я.
– Я заговорил на «вашем» языке, и вы меня поняли. Ведь это одно говорит, что слово есть величайшая сила. Почему не допускаете, что можно открыть язык мира, язык Вселенной, язык земли, язык небес, язык деревьев, и тогда они нас поймут и сделают то, что мы у них просим. Но предупреждаю, что мы не так мыслим силу, могущество, вернее, свойство слова, – я это говорю только для того, чтобы приблизиться сколько-нибудь к вашему разумению.
Мы – техники, – продолжал человек из страны Анархии, – мы действуем, а не мудрствуем. Мы просто говорим дереву, например, многовековому дубу, пойди и прикрой твоей тенью спящего на пригорке, и он пойдёт и сделает то, что от него просят. Разумеется, что всё это должно быть сказано на его языке, на языке деревьев и на его особом дубовом наречии.
– Как странно!
– Ничего странного! Я вас опять предупреждаю, что я выражаюсь фигурально.
– Хорошо! Вы выражаетесь фигурально, но фактически вы делаете многое только одним словом, просьбой, как вы сказали, и всё исполняется?
– Да. Слово это состоит из самых сильных, производительных технических приёмов. Очень многое из того, что вы видите кругом и что вы увидите, даже более: 90 частей того целого мира чудес, с которым я вас познакомлю, созданы непосредственно словом. Можно сказать, что страна Анархия открыта, сотворена словом и держится им.
– А у нас говорили, что вначале было действо, а не слово, – сказал я.
– Видите, у нас слово, – или, как я раньше сказал, Дибер, – есть самое великое действо.
– Я всё-таки не понимаю, как это слово непосредственно переходит, становится или есть действо, – сказал я.
– Напрасны наши рассуждения. Суть дела не в том, чтобы доказать вам, а чтобы показать, и если вы желаете пойти со мной, то я покажу наш технический сад; там хранятся в одном месте в классифицированном виде все наши изобретения.
– Хорошо. Идём. А это далеко?
– Не знаю, как вам сказать, далеко ли это или близко; если хотите, то полетим туда. Это недалеко, – сказал человек из страны Анархии, улыбаясь.
– Как это вы не знаете, далеко ли это или близко?
– У нас понятия о пространстве совершенно другие.
– Почему?
– Потому что у нас совершенно другие средства передвижения. Пространство мерим временем, и с этой целью нам пришлось раздробить секунду на более мелкие частицы.
– Полетим, что ли?
– Полетим, – согласился человек из страны Анархии. – Но надо вас раньше накормить. Вы не хотите ещё кушать?
– А долго ли там будем?
– Часа два, предполагаю. Тем более что там много отделов, аллей.
– Если так, то не помешает раньше чего-нибудь закусить, – сказал я.
– Прекрасно.
Человек из страны Анархии опять подошёл к тому не то шкафу, не то столику, и вынул оттуда маленький флакончик, в котором хранились маленькие, крошечные шарики.
Он каждому подал по шарику.
Я взял шарик и проглотил его.
Я ощущал неописуемый вкус. Сколько я ни старался проанализировать этот вкус, я никак не мог этого достигнуть. Он не поддаётся никакому описанию, никакому определению. Но проглотив его, я почувствовал новый прилив сил, и какая-то приятная теплота разлилась по всем членам.
– Как вкусно, мне кажется, что я съел… ну, сам не знаю, что, – сказал юноша.
– Да, это очень вкусно и, как видно, питательно. Не то вкус вина, не то мяса, не то шоколада, что это такое? – спросила женщина.
– Это такой химический препарат. Он очень питателен. Он – хороший восстановитель сил.
– А почему вы не взяли себе шарик, разве вы кушать не хотите?
– Нет, не хочу.
– И мы не хотим, но запасаемся пищей ввиду того, что вы нам говорили, что нам придётся пробыть несколько часов в техническом саду, а вы разве не захотите есть часа через два? – спросили мы, перебивая друг друга, человека из страны Анархии.