[110]. Именно последний, с которым у Микояна были весьма натянутые отношения, настоял на силовом решении вопроса во время событий 1962 г. в Новочеркасске. Микоян, понимая, что Хрущев готовил Козлова в свои преемники, хотел даже в очередной раз подать заявление об отставке, но Хрущев вновь его убедил в неизменности своей поддержки[111].
В этот период Микоян активно включился в деятельность специально созданной после XXII съезда Конституционной комиссии Совета министров СССР, призванной подготовить новый текст основного закона страны[112].
В ноябре 1963 г. Микоян представлял руководство СССР на похоронах Дж. Кеннеди. В непростой обстановке, связанной с подозрениями некоторых официальных лиц США в отношении причастности СССР к его трагической гибели, Микоян с большим достоинством представлял свою страну и имел краткую аудиенцию с вдовой Кеннеди Жаклин, после которой обвинять СССР в такого рода действиях стало просто неуместно[113].
Летом 1964 г. Микоян достиг формальной «вершины» в политической карьере, став номинальным главой советского государства — Председателем Президиума Верховного Совета СССР. Конечно, новый статус налагал на него, уже почти достигшего 70-летнего возраста, в большей степени представительские функции, но и на этом посту он сумел проявить себя более активно и плодотворно, чем его предшественники[114].
Объяснить это можно только одним: на эту должность был назначен реальный, а не номинальный политический «тяжеловес», пользовавшийся большим авторитетом и популярностью, в том числе и в среде авторитетных советских и зарубежных политиков, дипломатов, деятелей культуры[115].
Как следует из воспоминаний С. Н. Хрущева, Брежнев очень не хотел покидать эту должность, поскольку очень любил выполнять представительские функции. И это решение Хрущева стало последней каплей, переполнившей его терпение и подтолкнувшее к организации заговора против Хрущева[116].
Несмотря на накопившийся в отношении Хрущева негатив, Микоян себя повел очень корректно во время его снятия, «по состоянию здоровья», с высших должностей в партии и государстве в октябре 1964 г. Он единственный выступил с предложением оставить Хрущева в составе высшего руководства, мотивируя свою позицию тем, что Никита Сергеевич «может работать в команде»[117].
На этом пленуме, при определенных обстоятельствах, предполагалась критика и самого Микояна как ближайшего соратника Хрущева[118], но этого не потребовалось. Микоян проявил себя в сложившейся ситуации как мастер компромисса.
Такого рода политикам, как Брежнев и члены его новой «команды», «политические тяжеловесы», как Микоян, были попросту не нужны. На их фоне они выглядели, даже занимая более высокие должности, весьма бледно. Микоян имел репутацию политика, который мог высказать первому лицу свое особое мнение по любому вопросу, а Брежнев в этом отношении был далеко Сталин или даже не Хрущев.
Дождавшись удобного повода — 70-летнего юбилея Микояна, в начале декабря 1966 г. его отправили на пенсию с подчеркнутым проявлением «уважения» [119], одновременно продемонстрировав в отношении старейшего члена советского руководства такую мелочность, как лишение его возможности пользоваться государственной дачей, на которой члены его семьи прожили многие годы.
Зависть и вымещение своих комплексов у нового руководства страны в отношении Микояна продолжались и далее, вплоть до его кончины. Явно не без одобрения советского пропагандистского аппарата о Микояне стали повсеместно распространяться «крылатые» выражения наподобие «От Ильича до Ильича без инфаркта и паралича». Сочинялись анекдоты о его невероятной изворотливости (самый известный из них о том, как Микоян собирается возвращаться домой во время дождя без зонтика, говоря соратникам, что пройдет между струйками воды)[120].
Уйдя на заслуженный отдых, Микоян не прекращал активной деятельности, являясь постоянным членом Президиума Верховного Совета СССР (до 1974 г.) и членом ЦК КПСС (до 1976 г.). Он много выступал перед работниками промышленных предприятий, государственных учреждений, научных учреждений, молодежью, зарубежными политическими деятелями и дипломатами[121]. В 1970 г. были опубликованы отдельным изданием его воспоминания о В. И. Ленине, приуроченные к широко отмечавшемуся в СССР его 100-летнему юбилею [122].
В этот период Микоян много времени уделял написанию мемуаров, часть из которых была издана в конце 1960 — середине 1970-х гг. в формате публикаций в периодике, а также отдельными книгами[123]. Но и здесь его ждали многочисленные разочарования в виде цензуры на уже написанные или предварительно надиктованные тексты. Пришлось идти на компромиссы, «редактируя», а то и вовсе удаляя «неудобные» сюжеты. Члены семьи Микояна также подозревали, что его секретарь могла по заданию спецслужб, пользуясь доверием Микояна, произвольно вносить в тексты его диктовок сюжеты, которые были кому-то выгодны наверху.
Уже поставленная в издательский план на 1978 г. очередная книга мемуаров была без объяснения причин оттуда удалена. Каков мог быть мотив, мы уже отмечали выше.
После смерти Микояна[124] весь его большой личный архив был вывезен в неизвестном направлении. Впоследствии часть изъятых материалов, после их обработки и частичного уничтожения в Общем отделе ЦК КПСС, которым руководил когда-то «обиженный» Микояном К. У. Черненко[125], оставшиеся бумаги были переданы в Институт марксизма-ленинизма при ЦК КПСС.
Сын Микояна, Серго Анастасович, вплоть до своей кончины в 2010 г., много занимался обработкой неизданной части его воспоминаний/ которые в сокращенном виде были в 1999 г. опубликованы отдельной книгой [126].
Содержание мемуаров Микояна в некоторых местах отличалось от воспоминаний Хрущева, изданных в гораздо более полном объеме издательством «Московские новости» благодаря активной деятельности его сына — Сергея Никитича[127].
Подводя итог, стоит отметить, что очень непростая жизнь и деятельность А. И. Микояна и то политическое наследие, которое он после себя оставил, несомненно, нуждаются в дальнейшем объективном изучении. Будучи сыном своего времени и человеком, искренне верившим в те идеалы, которые он воспринял еще в молодости, Микояну, по объективным причинам, не удалось избежать ошибок в своей многолетней политической деятельности. Но не подлежит никакому сомнению, что положительные результаты намного их превышают.
Приведем мнение, которое высказал академик Г. А. Куманев и с которым трудно не согласиться: «Конечно, находясь рядом со Сталиным и так или иначе проводя его курс, Микоян не мог остаться в стороне как от огромных исторических свершений советской эпохи, так и от тех страшных бед и преступлений, которые принес нашему народу и другим народам режим личной власти. И тем не менее Микояна не следует ставить в один ряд с такими одиозными фигурами, как Берия, Каганович, Ежов, Андреев, Маленков, Мехлис, Шкирятов или Вышинский, чьи руки обильно обагрены кровью невинных жертв»[128].
Возникает закономерный вопрос: мог ли Микоян стать, например, «советским Дэн Сяопином»? На наш взгляд, необходимый для этого потенциал у него, несомненно, был, но те исторические условия, в которых ему пришлось жить и работать, объективно этому препятствовали. Вспоминается известное выражение — «Политика — искусство возможного» и оно, на наш взгляд, полностью применимо к деятельности Микояна на тех участках, которые приходилось курировать.
Тот потенциал, который был у него как политического деятеля, по разным, в основном не зависевшим от него причинам, так и не был в полной мере востребован. Да и не мог, по нашему глубокому убеждению, реализоваться в сложившихся реалиях «советского левого проекта». Причем это касается не только Микояна, но и некоторых других талантливых деятелей советского периода (Г. К. Оржоникидзе, Н. А. Вознесенского, А. А. Кузнецова, Ю. В. Андропова, А. Н. Косыгина, П. М. Машерова и др.)
Микоян как незаурядный политик и хозяйственник был поставлен в определенные ограниченные рамки, за которые выходить не имел никакой возможности без опасений быть отстраненным от руководящей работы или даже (в сталинский период) репрессированным. В сложившейся ситуации не вина Микояна, а в какой-то степени его трагедия как несостоявшегося радикального реформатора советского левого проекта в его сталинском, хрущевском и, отчасти, брежневском вариантах. Реализации его на практике он посвятил всю свою сознательную жизнь, оставаясь последовательным приверженцем марксистско-ленинского учения. Именно в Ленине Микоян до конца жизни видел тот идеал, который был, по его мнению, по разным причинам искажен его преемниками.
На наш взгляд, назрела потребность более обстоятельно изучить различные направления деятельности Микояна, издать в полном объеме его воспоминания, а также обнародовать многочисленные документы личного архива и секретариата