Нам ли страшна ваша критика?
Мы же сущи, но – грядём!!!
Подковали мы копыточки
Самомнения гвоздём…
У тёлок вымени льются…
Мы отелимся в кафе «Бом»…
Да здравствует революция
Под Пегаса хвостом.
Мариенгофа и Есенина привлекают к работе над «Международным Красным стадионом» на Ленинских горах (бывшие и нынешние – Воробьёвы).
27 августа 1920 года была создана «Комиссия по сооружению Всероссийского Красного стадиона». На первом заседании был заслушан доклад Георгия Якулова и принято решение создать несколько секций, в том числе и агитационную. Должен был выйти литературный сборник «Красный стадион», для которого готовили тексты Л.Б. Каменев, А.В. Луначарский, А.М. Горький, В.Э. Мейерхольд, В.Я. Брюсов, С.А. Есенин, А.Б. Мариенгоф и другие. Якулов отвечал за художественный материал, а вместе с С.Т. Конёнковым – за оформление сборника.
Но в итоге проект реализован не был.
Бледный паяц в истерике мукой,
Рубцами замызганных дней окрашен.
Мешок стихов бриллиантовым стуком
Возводил многогранность узорчатых башен.
Эпохой изглоданы. Книги в саване.
Истлели Ницше, Толстой, Маяковский.
На столе Евангелие. Язык отравою им,
Как мертвый Челпанов в тумане философском.
Образ на образ! Жизнь – завтра.
Сегодня – это так, между прочим.
Фанатики веры разыщут автора,
Пропоют, о великих днях пророча.
«Анатолий Мариенгоф – дитя городской площади, кривых городских улиц и переулков. Их хмурая слякотная красота отразилась в стихах этого одного из немногих русских городских поэтов. Кривые, вымученные улыбки, обострённые чувствования, нервная любовь, подчёркнутая рассудочность, переходящая часто в истеричность, угрюмая затаённая злоба к жизни и надуманная, показная любовь к ней, хмурость разочарования, ранняя усталость, прикрытая взвинченностью, искусственным взбудораживанием “утихшей плоти”, – вот поэтический скелет Анатолия Мариенгофа, прикрытый его плотной словесной тканью… Поэзия Мариенгофа стоит, как яблоня, вся в белом цвету образов. Нет ни одной мысли, ни одного предложения, ни даже части его, которые бы не были одеты цветистым нарядом образов…»
«Ахматова утверждает, что главная цель, которую поставил себе Борис Михайлович [Эйхенбаум] в книге о ней, – это показать, какая она старая и какой он молодой… “Последнее он доказывает тем, что цитирует Мариенгофа”. (Рассказано Гуковским.)»
На канатах стихов
Разлахмаченно-грязных
Как бурлак задыхаясь грузней и трудней
Я тащу на какой-то чудовищный праздник
Эту серую барку подмоченных дней.
Эти жёсткие рифмы мозоли натёрли
На нетронутом теле
Дремучей
Души
От взрывов созвучий,
От копоти в горле
Слишком больно дышать,
Слишком трудно мне жить.
Ну а всё же я верю в чудовищный праздник
В колоссальные солнца во взглядах людей
И что скоро через горы столетий напрасных
Мне в великую Радость снарядом лететь
Только каждой секунде всё выше и выше
Разлохмаченный крик моих вздувшихся вен:
– Никаким механическим поршнем не выжать
Из цилиндра души эту веру и День!..
«Есть два способа проходить свой поэтический путь.
Одни в молодости прыгают как можно дальше и затем начинают постепенно отходить назад. Таков путь безвременно скончавшегося и похороненного в Роста Маяковского.
Другие идут здраво, ощупывая знаниями каждый свой шаг. Таков твой путь.
В оркестре русского имажинизма, где Есенин играет роль трубы, Анатолий – виолончели, я – (впрочем, чёрта ли я буду о себе говорить!), Рюрик Ивнев – треугольника, ты взял себе скрипичное ремесло. Но помни, что скрипка берёт сочностью тона, а не визгом».
Крестьянский поэт Пётр Орешин посвятил имажинистам одно из своих стихотворений. Называется оно «Пегасу на Тверской».
Поэты, подставляйте полы
И вашей смекалки ковши.
Много у вас образов весёлых,
Но нет и не будет души.
С Богом! Валяйте тройкой:
Шершеневич, Есенин, Мариенгоф!
Если Мир стал просто помойкой,
То у вас нет стихов!
Вы думаете: поэт – разбойник?
Но у вас ведь засучены рукава? —
Оттого, что давно вы – покойники
И мертвы в вашем сердце слова!
И далее столь же рьяно, ревниво и несдержанно.
Имажинистам вообще много посвящали стихов, ещё больше пытались перепевать их или писать пародии. Так, в марте 1919 года в еженедельнике «Гудки» напечатали пародию на декларацию имажинистов. Автор «Манифеста имажинистов» – Анонимус.
Эй, вы! Эй, вы, бродяги, воры,
Прозаики, поэты! Вы,
Кто мажет стены и заборы,
Кто с головой, без головы.
Кондитерская солнц – прелестна:
Плавильня слов в ней интересна.
За разумы зашли умы,
И вот – имажинисты мы.
В советскую страну с витриной
Сердец явившись напоказ,
Кричим наш манифест сейчас.
С поэмой новой «Магдалиной»
Поднять стремимся крик большой
Родною, тёмною душой.
Как выкидыши молодые
Отчаянья, как вечный жид,
Покажем мы ключи Марии
И сделаем вселенский вид.
Наш путь, как видно, горлогласен…
Кто с нами будет не согласен, —
К чертячьей матери пошлём
И нам подобных призовём.
Вскоре имажинисты будут выяснять, кто из них больше вложил в литературную группу. Кому принадлежит имажинизм? Кто главный? Есенин? Мариенгоф? Шершеневич? Об этом вскользь и как обычно остро бросил Маяковский Рюрику Ивневу («У подножия Мтацминды»): «Все имажинистские декларации – сплошное пустословие. Не понимаю, что вас потянуло к ним. Дружба с Есениным? Но ведь дружить можно и без платформ. Да и в сущности, ни вы, ни Есенин не имажинисты, а Шершеневич – эклектик. Так что весь имажинизм помещается в цилиндре Мариенгофа».
Глава пятаяЖенщины, театры и разлука
Поездка на Кавказ
Ещё в 1918 году Григорий Колобов был принят на службу в Наркомат путей сообщения. Для инспекционных поездок ему даже был выделен спецвагон. И вот в июне 1920 года поэты в комфортабельном колобовском вагоне уехали покорять юг России.
13 июля ворвались в Ростов – и сразу же взялись облагораживать литературный ландшафт города. Повсюду расклеиваются афиши, анонсирующие выступление Мариенгофа, Есенина и Колобова:
1. Шестипсалмие.
2. Анафема критикам.
3. Раздел Земного шара.
1. Скулящие кобели.
2. Заря в животе.
3. Оплёванные гении.
1. Хвост задрала заря.
2. Выкидыш звёзд.
После 21 июля поэты едут в Таганрог, организуют пару вечеров и возвращаются обратно в Ростов. Молва об имажинистах расходится по всему югу. Уже в Новочеркасске один рьяный критик за подписью Молотобоец бьёт в колокола: «Товарищи! Новочеркасские граждане! К вам едут люди, чтобы плюнуть вам в лицо… Не только плюнуть, но ещё, когда вы будете стирать с лица своего плевок, – вытащить из вашего кармана деньги…»173
Статья успевает наделать шума. Концерт имажинистов отменяется. Мариенгоф вспоминал об этом с горечью:
«В Новочеркасске после громовой статьи местной газеты, за несколько часов до начала – лекция запрещается. <…> Газета сообщила неправдоподобнейшую историю имажинизма, “рокамболические” наши биографии – и под конец ехидно намекнула о таинственном отдельном вагоне, в котором разъезжают молодые люди, и о боевом администраторе, украшенном ромбами и красной звездой».174
Мечтая о Баку, горах, грузинках и винах, поэты вынуждены сидеть в Ростове. Они скучают, понемногу скандалят, пишут письма в Москву. И, наконец, в самом начале августа трогаются в путь по маршруту: Тихорецк – Минеральные Воды – Пятигорск – Кисловодск. В каждом городе были как минимум один день. В Пятигорске успевают посетить Дом-музей Лермонтова. На железнодорожном перегоне Есенин примечает особую картину – «состязание» паровоза и жеребёнка, – которая станет бессмертным образом в поэме «Сорокоуст».