К «Пяти балладам» пишется небольшое поэтическое предисловие:
История!
Ты сегодня стоишь рядом,
Рядом с нами,
Касаясь плечом.
Ты вдохновляешь нас на баллады,
Ты говоришь нам писать о чём.
Тебе послушны
Кисть и перо,
Рука бойца
И движенье колонны
Ты —
В каждой строчке Информбюро,
В каждом приказе Комитета Обороны.
Ты сказала:
Из памяти нашей
И седого времени седая волна
Никогда не смоет
Величественные имена
Мужественных и бесстрашных.
Если бы Маяковский дожил до грозных военных лет, он писал бы в таком же ключе. Потому сначала строки Мариенгофа смотрятся – особенно в сравнении с поэтикой бывшего имажиниста – довольно забавно, но, вчитываясь в тексты, понимаешь, как жизненно необходимы были они не только самому поэту, но и его современникам-соотечественникам, переживающим бедствия войны. Это, конечно, не симоновские «Жди меня» и не «Василий Тёркин» Твардовского. Здесь принципиально иная структура стиха, рассчитанная не на газетное чтение, а на сценическую речь. Да и человеку, не подготовленному буйным разливом поэзии двадцатых годов, читать всё это было трудно.
Приведём небольшой отрывок из поэмы «Земляк».
…Что жизнь?
Ах, это много, очень много!
Пусть не всегда
В цветах дорога,
Пусть не особенно длинна,
Но ведь она у нас одна,
Другую не дали на выбор.
Как хорошо, что я не рыба,
Не мышь, не мошка, не индюк,
Что у меня есть верный друг,
И мать, мерцающая взглядом,
И нежная подруга рядом,
Сегодня – счастье,
Завтра – грусть,
Мечты,
Без завершенья пусть!
Пусть не сбываются надежды,
Пусть завтра я не тот, что прежде,
Пусть увяданье у окна,
Морщинки,
Лысинки – луна, Пусть:
Всё!
И это “всё” зовётся – жизнь.
И эта жизнь у нас одна.
И ту единственную – положить!..
Поэма «Земляк» должна была появиться отдельным изданием, но из-за нехватки бумаги от публикации отказались. Мог бы выйти и сборничек под названием «Концерт». Что туда должно было войти – загадка, мы можем только предполагать. Судя по всему – одноактные пьесы.
Зато выходит общий эстрадный сборник «На штурм»416. В него вошли произведения «Как я дрался с немцами» (Монолог) Николая Никитина, «Батя» (Сценка) Осафа Литовского417, «В лесу» (Сценка) Константина Осипова, «Сказки про чёрта Фрица» Евгения Шварца и две одноактные пьесы Анатолия Мариенгофа – «Истинный германец» и «Гостеприимная хозяйка».
Но писательское счастье окажется недолгим. Спустя несколько лет сборники Мариенгофа будут запрещены: советской цензуре не понравилась христологическая фигура Зои Космодемьянской из поэмы «Зоя-Таня»:
Сидим, Глотаем чай.
Молчим. Вот век!
В Петрищиве
Как на Голгофе, Было:
У стражи
Зоя
Пить просила
И немец
Дал ей
Керосин.
Так уксус пил
Марии сын.
Возможно, дело ещё и в поэме «Зоя» Маргариты Алигер. Поэма, за которую Алигер удостоилась Сталинской премии второй степени (деньги отдала на нужды армии), вышла в том же 1942 году. Сам текст советские бюрократы спешно канонизировали:
Нежили,
голубили,
растили,
а чужие провожают в путь,
– Как тебя родные окрестили?
Как тебя пред богом помянуть?
Девушка взглянула краем глаза,
повела ресницами верней…
Хриплый лай немецкого приказа —
офицер выходит из дверей.
Два солдата со скамьи привстали,
и, присев на хромоногий стул,
он спросил угрюмо:
– Где ваш Сталин?
Ты сказала:
– Сталин на посту.
Так или иначе, оба сборника Мариенгофа – «Пять баллад» и «Поэмы войны» – были изъяты из библиотек и книжных магазинов. Сегодня, если и встречаются у букинистов или на аукционах, уходят за серьёзные деньги.
Нам удалось найти ещё одну поэму Мариенгофа – «Балтфлотцы» (1941)418. Приведём небольшой отрывок из неё.
Выпал денёк
Не совсем июльский –
Злой, мрачный,
Как сердце у гуннов.
Не сияло солнце
Самоваром тульским
И море было цвета чугунного,
Плевалось,
Фыркало:
– Проглочу заживо!
И палило по кораблям
Солёной картечью.
При таком-то пейзаже
И состоялась встреча
Миноносцев наших
С флотом вражеским…
«Маленький, живой, отчаянный мальчик, сын одного из мобилизованных работников Кировского областного театра, примерно Наташин ровесник, описывал её так: “К Катерине Ивановне приехала дочка, красивая! Таких не бывает!” И все приняли девочку ласково, зазывали из комнаты в комнату.
Вот возвращается она от Никритиной и Мариенгофа. “Ну, как тебя принимали?” – “Принимали? Очень хорошо! Какао. Бутерброд с мёдом. Бутерброд с колбасой. Очень хорошо принимали!” И, пожив в Кирове с неделю, пятилетняя Наташа сказала с удивлением: “Я не знала, что так хорошо жить!”»
В Кирове часто устраивались творческие вечера. Нам удалось найти афишу одного из них – с любопытным составом участников.
Евгений Шварц (Ленинград)
Евг. Чарушин (Ленинград)
Аустра Сея (Латвийская ССР)
А. Вьюрков (Москва)
Павел Вячеславов (Москва)
Анатолий Мариенгоф (Ленинград)
Андрей Балодис (Латвийская ССР)
Вл. Заболотский (Киров)
Фамилия, имя, отчество – Мариенгоф Анатолий Борисович. Год рождения – 1897. Место рождения – Н.-Новгород (Горький).
Образование – неоконченное высшее.
Соцпроисхождение – сын служащего.
Национальность – русский.
Партийность / член или кандидат ВКП(б), указать с какого года в партии и № членского билета – беспартийный.
Состоял ли ранее в других партиях / если состоял, указать в каких и с какого времени / – нет.
Принадлежность к ВЛКСМ – нет.
Жанр – поэзия, драматургия.
Член или кандидат ССП – член.
Член Литфонда с 1934 года.
Литературный стаж с 1918 года.
Место постоянной работы, должность и оклад – нет.
Среднегодовой литературный заработок – /по-разному/ 15 тысяч.
Отношение к воинской обязанности – офицер запаса.
Какую получает пенсию и сумму – нет.
Какие имеет правительственные награды – медаль за доблестный труд в Великой Отечественной войне.
Владимир Николаевич Гусаров в книге «Мой папа убил Михоэлса» рассказывает о соратнике своего отца, кировском партийном работнике:
«Завоблторготделом И.В. Яговкин привечал людей искусства, приглашал к себе А. Мариенгофа, Л.А. Ходжу-Эйнатова, композитора А.А. Д’Актиля, гости посвящали ему кое-какие “стансы”».
«И то сказать, в фантастическое время мы с вами живём. Иду по Васильевскому острову, а там на углу Среднего был магазин, вывеска: “Гастрономия и вина”. Я там перед войной армянский коньяк всегда покупал. Иду как-то зимой, обстреливали тогда здорово. Что с вывеской? Уже буква одна куда-то отлетела, и стало “Астрономия и вина”. Прошло несколько месяцев. А на вывеске – помереть можно от смеха – уже читаю: “Астрономия вин”! Это же поэзия, честное слово… Астрономия вин! Имажинисты не придумали бы такого. Вы ведь знаете, я стихи люблю. И даже иные собираю для памяти. А поэты, они после больших событий или даже во время событий рождаются как-то интересней, чем в мирное время… Вы это, наверно, тоже замечали?..»
Ещё из воспоминаний очевидцев:
«Однажды Анатолий Мариенгоф поехал читать в городскую больницу и, заблудившись между корпусами, вышел к мертвецкой. Он увидел лежавшие на снегу горы трупов, голых мёртвых тел, точно никому не нужных»419.
«Вечером, зайдя к Мариенгофам, я застал там Лебедева и Сарру Лебедеву. Описывая Лебедева, я забыл указать, что у него очень широкие и косматые брови. Все трое говорили о живописи, называли разных художников, которых я по равнодушию своему не знал. Потом Лебедев ушёл, а Толя стал вспоминать с удивлением и завистью сестёр и лекпомов, которых мы видели позавчера в приёмном покое лазарета, когда ожидали, пока нас позовут выступать. Сёстры эти и лекпомы были очень веселы. Мариенгоф жаловался, что с возрастом растёт количество потребностей и что ему трудно теперь почувствовать себя счастливым. Лебедева на это возразила ему, что девочкой, приходя в Эрмитаж, она восхищалась тем, что музей так огромен, и все картины и статуи приводили ее в восторг. С годами музей стал ей казаться всё меньше и меньше. Но зато она стала делать там открытия. Не так давно она открыла маленькую статуэтку, которая ей очень много дала. Мариенгоф после этого стал говорить о том, что тема любви его теперь перестала занимать и что с настоящим интересом можно писать только на большие политические темы. Потом поговорили о том, что богатые событиями эпохи ощущаются, как будни. Личная жизнь замирает».