Сюжет пьесы таков.
Кин – величайший актёр старой Англии. Вместе с великим даром в нём заложены страсть, азарт и любовь к алкоголю – словом, самые приятные составляющие жизни. В высшем свете Кин пользуется сомнительной репутацией, но народ любит его таким, каков он есть. Лорды, пэры и сэры, благородные дамы приглашают Кина на свои приёмы, но относятся к нему с презрением, ведь он всего лишь шут и комедиант.
Кин любит аристократку. На её глазах его оскорбляет соперник – принц Уэльский. От дуэли с «фигляром» принц отказывается. Увидев на спектакле своего врага, Кин произносит гневный монолог – вызов аристократии, погрязшей в праздности и разврате. Власти не простили этого актёру – Кин был приговорён к изгнанию.
Другая линия сюжета связана с юной девушкой Анной Дэмби. Лорд Мевиль, разорившийся аристократ, решает поправить свои дела, женившись на Анне, благо девушка – сирота, но её опекуном является богатый торговец. Прознав о намерениях лорда Мевиля, Анна убегает из дома и приходит к Кину. Она мечтает стать актрисой и ждёт совета от легендарного комедианта. Кин рассказывает ей о трудностях актёрской профессии, но обещает помочь и спасает девушку. Анна следует за ним в изгнание.
В предисловии к пьесе Мариенгоф напишет:
«В “Эдмонде Кине” нас интересовал конфликт благородной и высокой души художника со светской чернью. Но в комедии Дюма и вторая тема: “гений и беспутство”. Эта вторая тема не представляла для нас какого-либо интереса. Поэтому она полностью опущена. По нашему убеждению, это не принесло ни малейшего сценического ущерба превосходной пьесе Александра Дюма. Характеры комедии, интрига и основные положения сохранены. Новых сцен немного. Что же касается диалогов, то они написаны совершенно свободно, творчески. Таким образом, предлагаемая пьеса не является переводом. Никакой педантической близости к тексту оригинала нет. Автор также счёл возможным сократить количество актов до четырёх и количество действующих лиц до четырнадцати. У Дюма их – двадцать семь».
Мариенгоф, конечно, лукавит: в итоге получается не перевод, а более или менее оригинальная пьеса, в которой драматург возвращается к двум интересующим его темам. Первая – шутовство, вторая, сродни ей, – актёрство. И выходит своеобразный синтез «Шута Балакирева» и «Актёра со шпагой». Однако до сцены работа Мариенгофа так и не добралась.
Пьеса «Кин, или Гений и беспутство» самого Дюма имела большой успех. Её переработал Сартр, и в 1956 году этот вариант экранизировал Франческо Рози. Но о жизни Кина и раньше было снято несколько фильмов, например, Рудольфом Бибрахом (1921), Александром Волковым (1924). В 1987-м Робер Оссейн поставил пьесу Дюма в парижском театре «Мариньи» с Жан-Полем Бельмондо в главной роли. В России пьесу о знаменитом английском актёре в 1991 году написал Григорий Горин. Но это была пьеса по мотивам драмы Дюма.
Горин, напомним, написал и комедию про шута Балакирева. Невольно возникает вопрос: случайность ли, что главные темы его текстов дважды совпадают с мариенгофскими, или закономерность? Ответить на это могут только профессиональные театроведы.
Дубулты – Тракай – Москва
Что же тем временем происходит в жизни Мариенгофа?
Пользуясь дружеским плечом, он вместе с Никритиной выбирается в Дом творчества писателей в маленьком латвийском городке Дубулты. Оттуда пишет своему благодетелю:
«Милый директор Литфонда, твоё конкурирующее сердце может биться гордо и спокойно. Самая ходовая фраза ленинградцев: “А вот у нас в Келломяках!!!” То, что говорил Бортен, это относится к пустынному дому. Сейчас, когда он населился, это перманентный – пожар в б…..е. Поселили нас мерзко. Три раза переезжали из комнаты в комнату. У москвичей комнаты забронированы в Москве. На будущее: путёвка без определённой комнаты – это мученье. Получай всякий раз номер комнаты. Об этом умоляю и на предмет Ялты. Свяжись по телеграфу, по телефону, как угодно, но чтобы ленинградцы знали, куда едут, и чтобы это была не конюшня. Будь у меня рысак, я бы его устроил лучше. Кормят паршиво, обедаем на блюдцах, пьём холодный чай без блюдцев, сидим за завтраком по часу и дольше и т.д. и т.д. А всё, что от Бога, – чудесно».
Кто этот благодетель? Сотрудник Литфонда Зоя Никитина. Из Дубулты Мариенгоф высылает ей стихотворение – поздравление с днём рождения, милое и искромётное:
Стан и поясницу
Выпрямь Зоя-Зойка!
Ты, ма шер, ведь львица
Для своей надстройки.
В своём чёрном платьице
С энтой пелеринкой
Ты ещё красавица
И для Бородинки.
Глянешь так особенно…
Экая гречанка!
А для Фимы Добина
Ты всурьёз смольнянка.
Муза для поэтов.
Бог вам дал апломба!
Прямо дама света
Даже для Литфонда.
Есть салат «Катюша».
(Боязно салатца!)
Скажет громко Нюша:
«Изыск обосраться!»
Дело всё в повадке!
Она – у хозяйки.
Дай-ка губы сладки,
Губы сладки дай-ка!
Поздравляем Зоечку,
Ренесанс-картинку,
Вся наша надстроечка
Так же Бородинка!
Поэту с его актрисулей не повезло: Дом творчества только открылся, не всё в нём отлажено. Здесь следует обратиться к очерку латвийского журналиста и писателя А.С.Ольбика:
«Популярность Рижского взморья быстро росла. Во главе Всесоюзного Дома творчества писателей Литфонда СССР (так он был назван в 1948 году) становится М.Л. Бауман. У него сохранились книги отзывов, которые он ведёт с первого дня своего директорства. Самая первая из них датирована 48-м годом. И открывается она записью Маршака:
“От души благодарю всех работников Дома творчества Литфонда во главе с Михаилом Львовичем за их чуткую и неустанную заботу. Если бы в Доме Литфонда было больше чернил, я написал бы больше”».455
Можно предположить, что в Дубултах Мариенгоф и Никритина виделись с Маршаком. Но идём дальше – нам же интересна обстановка в Доме творчества:
«И если С. Маршак сетовал на отсутствие чернил и перьев, то сам директор Дома творчества Бауман находился в тисках неразрешимых для той поры трудностей. Не было воды, дров, отсутствовали элементарные бытовые удобства, не было ни одной машины».
Собственно, Мариенгоф так и написал Никитиной: мол, устройство Дома творчества ужасно, а «всё, что от Бога, – чудесно».
Но в Дубултах чета надолго не задерживается – перебирается в Литву, в городок Тракай.
«Ну, милая, вот это да!! Озеро чудо из чудес, красоты замечательной, целый день катаешься по нему в собственной лодке! Во как! Ездим друг к другу в гости (к Меттерам и они к нам). Ну, прямо Венеция. На базар и опять обратно в гондоле. Хозяйка – прелесть. Ухаживает за нами, варит, убирает. Я ничего не знаю, никаких забот. Вот это дорвались так дорвались!!!»
Это Мариенгоф пишет уже Козакову-старшему (и не стоит пугаться обращения «милая»: Анатолий Борисович как только ни подтрунивал над своим другом). Картина и впрямь идиллическая. Знай пиши себе, выходи на берег озера покурить трубку, сплавай к друзьям – рай, да и только.
А в декабре Мариенгоф – в Первопрестольной. Восемь месяцев не был в столице. Сначала останавливается у Агнии Барто, потом перебирается в гостиницу «Москва». Но его везде разыскивают друзья. И с Барто успевает пообщаться, и с Саррой Лебедевой, и с Александром Тышлером. То и дело звонит Александр Крон.
Бегать по редакциям и театрам пока не получается (новые штиблеты натёрли ноги), поэтому все переговоры ведутся «по телефону! в пижаме!». Действительно, какое блаженство! Особенно когда живёшь в лучшей гостинице, весь во внимании старых друзей, ведёшь серьёзные переговоры по беспроигрышным пьесам, а в перерывах почитываешь «Сагу о Форсайтах». Жизнь в Москве, правда, обходится дорого: «40 рублей номер, 15 – завтрак, 25 – обед и 15 – ужин, итого 95 целковых. А папироски, а, Нюха, по телефону позвонить, а когда-нибудь 100 грамм выпить, а туда-сюда…». Безумно дорого, но Мариенгоф не решается беспокоить друзей своим постоянным присутствием и потому живёт в гостинице. Ох уж эта интеллигентность!..
Но дело не терпит отлагательства, и Анатолий Борисович начинает бегать «холуем при своей пьесе». Точнее, при двух. Он приехал, дабы разбудить Главрепертком. «Остров великих надежд» сдан давно, но прочитать пьесу не торопятся. Не могут даже найти два (!) экземпляра с первой и второй правкой. Ни секретарь Главреперткома, ни председатель. А Мариенгоф привёз экземпляр с последней правкой. Пятой!
Вторая пьеса – «Горячая голова». Её Мариенгоф пытается пристроить знакомым режиссёрам. К нему наведываются Сергей Плотников (Архангельский театр драмы) и Юрий Завадский (Театр имени Моссовета). Заходит к Мариенгофу и Елена Ивановна Страдомская, новый режиссёр Малого театра. С большим интересом берёт почитать на денёк авторский экземпляр. И на руках ничего не остаётся. А к Мариенгофу так и ломятся, спрашивают с него комедию – и госпожа Токарева (помреж главного режиссёра Театра сатиры Николая Петрова), и госпожа Александрова (директор Театра имени Станиславского). Интересуются новой пьесой и более мелкие театры – Театр транспорта и Театр Красной армии. Отказал в постановке пока один только Охлопков (Театр драмы).
Вечера Мариенгоф проводит у Барто. Она рассказывает, как и её вслед за Маршаком и Кассилем пытались обвинить в космополитизме. Агния Львовна с мужем Андреем Владимировичем Щегляевым зовут Анатолия Борисовича и Анну Борисовну к себе на дачу. Мариенгоф терпеть не может дач («Заборы, заборы, заборы и малособлазнительные домики уборных»), но соглашается – как устоять перед обаянием хозяйки дома?