Более того, поскольку политический и социальный контекст это позволяет, вопросы, которые мы задаем себе насчет мотивов действий преступника, неизбежно приводят к обвинению породившего его общества.
Так, международная известность Джека-Потрошителя[2], несомненно, менее всего объясняется числом его жертв (пять, может быть, шесть проституток), а порождена ходившими в те времена слухами, догадками о личности преступника: ему приписывали родство или близость к королевской семье, называли имена сэра Уильяма Гулля, личного врача королевы, и герцога Кларенса, старшего сына принца Уэльского. В благочестивой атмосфере викторианской Англии отвратительные преступления, совершавшиеся в простонародных кругах столицы, с легкостью могли быть (и были) использованы в качестве оружия политической пропаганды. Неспособность Скотленд-Ярда обличить преступника, конечно, способствовала тому, что Джек-Потрошитель стал героем легенды, но не в том была изначальная причина его известности.
Анри-Дезире Ландрю[3], казненный в 1922 году за убийство десяти женщин и одного мальчика, также стал заметным явлением своего времени. Возможно, это произошло из-за его любопытной концепции роли женщины: он жил тем, что грабил свои жертвы, и это вполне могло выглядеть карикатурным символом социального положения, против которого выступали феминистские лиги.
То же самое можно было бы сказать о деле Петио, неотделимом от реалий периода оккупации. Как не увидеть в преступлениях этого врача-выродка, убивавшего ради того, чтобы ограбить тех людей, которых обещал провести в свободную зону, примитивно зловещего исполнения вишистских законов о конфискации имущества депортированных лиц.
В течение семидесяти лет советские люди видели себя лишь через кривое зеркало того режима: героический избранный народ, обязанный, по заветам марксистско-ленинского учения, построить коммунистический рай на земле. В целях пропаганды заявлялось, что правонарушения и преступления как следствие развращенности общества при капитализме существуют лишь на Западе. В 1981 году, в то самое время, когда Чикатило уже начал свою «преступную карьеру», советская пресса активно откликалась на злодеяния серийного убийцы, свирепствовавшего… в Атланте, в Соединенных Штатах.
О том, что происходило в СССР, знали лишь по слухам. В Москве ходили разговоры о человеке, который представлялся газовщиком, чтобы проникать в квартиры, насиловать и убивать одиноких женщин. В провинциальном городке распространялись вести о маньяке, разрезавшем свои жертвы на кусочки и подбрасывавшем эти жуткие «головоломки» под стоящие машины. Но все оставалось непроверенным, и каждый мог уговаривать себя, что это всего лишь выдумки, вроде сказок о людоедах, какими пугают детей.
Сегодня легенды уступили место реальности, и все мерзости, какие власть так долго скрывала во всех областях жизни, проявились. Дела, подобные истории Чикатило, обнажили пороки старого режима. Предлагаю вместе отправиться по следу Андрея Романовича Чикатило — «ростовского чудовища».
Глава 1
После того как был объявлен приговор, охранники отвели бьющегося в истерике обвиняемого в тесную подвальную камеру здания суда — дожидаться отправки в тюрьму. Вскоре он перестал вопить и дергаться, успокоился. О чем он думал? Может, о том, что завтра, 16 октября, ему исполнится 56 лет и смертный приговор прозвучал накануне его дня рождения?
К этому времени у него не оставалось сомнений в том, что казнь будет совершена, хотя Марат Хабибулин, назначенный адвокат, защищавший его по долгу службы и не испытывавший к нему ни малейшей симпатии, обнадеживал подзащитного. Однако Чикатило догадывался: приговор суда пересмотрен не будет, помилованием не заменят пулю в затылок на заключение в лагере строгого режима. Впрочем, для него попасть в исправительную колонию было бы хуже смерти: заключенные, точно так же, как и в других странах, очень не любят убийц детей, да к тому же еще и педофилов.
О чем еще мог он думать в фургоне, который увозил его в камеру смертников? О семье? О жене Фене (ему нравилось называть ее Фенечкой) и о детях? При помощи властей они смогли сменить фамилию, переехать в другой город, начать новую жизнь, чтобы избежать позора, оскорблений, издевательств или просто жалости доброжелателей. Конечно, фамилию Чикатило теперь носить было очень тяжело.
А может быть, трясясь и подскакивая на ухабах, сидя лицом к лицу с явно презиравшими его охранниками («Жалкий», — сказал о нем председатель суда), он вспоминал мгновения своего могущества, когда жизнь жертвы держалась на острие его ножа?
Чикатило обладал феноменальной памятью: во всех подробностях помнил убитых. Во время следствия он приводил милиционеров на места преступлений, совершенных за несколько лет до того, и с точностью до нескольких десятков шагов показывал, где закопал тело. Вспоминая о своих преступлениях, начинал дрожать, но не от страха или раскаяния, а от вожделения.
Все происходило так просто: девочка-подросток, немного растерявшаяся у выхода из здания Ростовского аэропорта. Явно ребенок из приличной семьи, хорошенькая, чистенькая, нарядно одетая. Только никто ее не встречал, и она тревожно озиралась кругом. Чикатило прекрасно умел использовать ситуацию: догадавшись, что ей нужна остановка автобуса, ласково предложил.
— Я могу тебе чем-нибудь помочь?
Девочка посмотрела на высокого худого человека с невыразительным лицом. Обыкновенный дедушка с коричневым портфелем в руке. Разве можно было предположить, что в этом портфеле среди газет и прочих бумаг, в том числе — фотографий членов Политбюро, лежат кухонный нож, веревки и баночка с вазелином?
— Я еду к сестре в Шахты. Не знаю, где останавливается автобус.
— Мне в ту же сторону. Только я собирался взять такси. Если хочешь, поедем вместе, так будет проще.
«Взять такси» означало стоять у обочины и ждать, пока остановится какая-нибудь машина. Автомобилисты охотно подрабатывали, подвозя пассажиров.
— Пошли, дорога там.
Чтобы оказаться в нужном месте, надо было пройти через небольшой лесок. Чикатило решительно двинулся в путь: главное — не дать девочке времени на размышления! Он даже не обернулся, настолько был уверен, что она послушно пойдет вслед за ним к рощице, откуда ей уже не суждено выйти.
А сестра напрасно дожидалась ее на автобусной остановке у своего дома.
Может быть, в камере смертников, куда его грубо втолкнули охранники, Чикатило вспомнил и того мальчика, которого приметил однажды у газетного киоска в Новошахтинске. Мальчик разглядывал почтовые марки.
— Так легко узнать, о чем думает ребенок… — объяснял потом на следствии Чикатило.
Он подошел поближе, притворился, будто изучает витрину, затем обратился к мальчику:
— Смотри-ка, появилась новая серия с космонавтами. Вот эта марка, за пятнадцать копеек, очень хорошая. Ты собираешь коллекцию?
— Да.
— А как тебя зовут?
— Петя.
Вот и все, диалог завязался. С чего бы мальчику опасаться этого довольно-таки пожилого дяденьки с большим портфелем в руке? Чикатило, работавший воспитателем в профессионально техническом училище, умел вызывать к себе доверие.
В тот день он не сразу повел свою жертву в один из тех многочисленных лесочков, какие бывают в новых районах на окраине любого российского города. По причине, ведомой лишь ему самому, он назначил Пете свидание вечером, пообещав принести интересную книгу. Должно быть, мальчик мечтал об этой книге: устремившись навстречу своей судьбе, он по пути встретился со своим дедом:
— Эй, внучек! Куда это ты так спешишь?
— Все в порядке, дедушка, — ответил тот на бегу. — Я скоро вернусь.
И, пока не стемнело, никто даже не беспокоился. Петя Кашников был таким осторожным, таким умным мальчиком… Кто бы мог подумать, что он вот так опрометчиво доверится злодею? Его в конце концов после долгих поисков нашли в лесу. Страшно изуродованный труп был в пятидесяти четырех местах проткнут ножом.
Случалось, дело шло не так гладко, и ему приходилось долго искать подходящую жертву. Разумеется, всегда оставались нищенки, бомжихи или дурочки, которые соглашались последовать за ним на воображаемую дачу. Она и в самом деле когда- то у него была, но это чуть было не стоило ему разоблачения… Не следовало совершать там первое убийство. Лесная чаща куда надежнее! Впоследствии дача стала удобным предлогом для того, чтобы заманить жертву в безлюдное место. Русские обожают эти постройки в деревнях или посреди леса, часто приглашают к себе друзей.
— Поедем ко мне на дачу, хорошо проведем время!
В покачивающемся вагоне пригородной электрички Ростов — Шахты девушка взглянула на него оценивающе.
— А ты заплатишь?
— Разумеется.
Поначалу он вроде бы не убедил ее, но вскоре взгляд его спутницы изменился. Он без труда отгадал ход ее мыслей: у этого высокого, седого, унылого типа, который годится ей в отцы, должно быть, есть чем расплатиться.
— Бутылку поставишь?
— Конечно, за кого ты меня принимаешь?
Он немало повидал таких бедолаг, готовых отдаться за стакан водки. Во время процесса судья Акубьянов спросил у него:
— Подсудимый, как вам удавалось уговорить женщину последовать за вами в безлюдное место?
— Уговорить? Да надо было только пообещать бутылку!
Девушке из электрички было не больше-семнадцати лет. Он едва не проворонил ее, еще немного — и вернулся бы ни с чем. Он прочесывал вагоны, разгоряченный, как бывало всегда, когда отправлялся «на охоту». И наконец, углядел ее в тамбуре между двумя вагонами. Заурядная молодая девчонка, не слишком опрятная, с грязными рыжими волосами. Типичная бродяжка. Наверное, сбежала из дому. Она курила, прислонившись к двери.
Он мгновенно успокоился и смог завязать разговор. Возбуждение не покидало его лишь до тех пор, пока он не находил добычу. После этого он действовал холодно и расчетливо.