Отсутствие мужества не дает студентам приблизиться к пониманию этого. Но всякая форма жизни, ее ритм определяются заповедями творящего. До тех пор пока студенчество не приблизится к ним, жизнь будет карать его уродством и даже в сердце самого тупого поселится безнадежность.
Пока речь идет еще о важнейшей необходимости, находящейся под угрозой, здесь необходимо четкое направление. Каждый найдет свои собственные заповеди, которые предлагают ему высшие требования жизни. В искаженных формах современности он нащупает и высвободит будущее.
Немножко человечности
Судьба и характер
Принято считать, что судьба и характер связаны причинной связью и характер есть причина судьбы. В основе этого утверждения следующая мысль: если бы, с одной стороны, характер человека, то есть его способ реагировать на мир, был известен во всех подробностях и, с другой стороны, были бы известны исторические обстоятельства в тех местах, где этот характер приходил в соприкосновение с ними, можно было бы точно сказать, с чем характеру приходилось столкнуться и что он смог совершить. То есть была бы известна его судьба. Непосредственного доступа к понятию судьбы современные представления не дают, поэтому современные люди пытаются что-то понять о характере на основании физических свойств человека, поскольку представление о характере вообще они каким-то образом находят в самих себе, в то время как мысль о том, чтобы аналогичным образом прочитать судьбу человека по линиям его руки, кажется им неприемлемой.
Это представляется столь же невозможным, как невозможно «предсказывать будущее». Под эту категорию подводится именно предсказание судьбы, а характер в противоположность этому воспринимается как нечто существующее в настоящем и в прошлом, нечто подлежащее познанию. Однако те, кто предлагает свои услуги, чтобы предсказать судьбу по каким-либо знакам, утверждают, что к людям, которые проявляют к этому внимание (те, кто ощущает в себе непосредственное знание судьбы), она действительно приходит или, если выразиться осторожнее, готова прийти. Предположение, что будущая «судьба готова прийти», не противоречит понятию судьбы, а также человеческой силе познания, предсказания которой, как можно показать, не лишены смысла. Как характер, так и судьбу можно увидеть только в знаках, а не сами по себе, потому что, даже если та или иная черта характера, то или иное хитросплетение судьбы находятся непосредственно перед глазами, все равно взаимосвязанное целое, которое включает эти понятия, не может оказаться ничем, кроме знака, поскольку находится вне пределов зримого.
Система характерологических знаков обычно ограничивается телом, если не учитывать значения тех характерологических знаков, которые исследует гороскоп, тогда как знаками судьбы в соответствии с традиционным взглядом наряду с телесными становятся все явления внешней жизни. Но взаимосвязь между знаком и обозначенным являет собой в обеих сферах одинаково скрытые и сложные, хотя и разные проблемы, потому что, несмотря на все поверхностные истолкования и ошибочные овеществления знаков характера и судьбы, они не обнаруживают в обеих системах причинной связи. Их смысловая связь не имеет причинного обоснования, даже если в каком-то случае знаки в своем существовании порождены причинами, идущими от характера и судьбы. Ниже мы не предполагаем рассматривать то, как выглядит такая знаковая система характера и судьбы, речь пойдет исключительно о том, что ими обозначается.
Обнаруживается, что традиционное понимание их сущности и их взаимоотношений не только остается проблематичным, поскольку не в состоянии рационально объяснить возможность предсказания судьбы, но что оно вообще неверно, так как разделение, на котором оно основано, теоретически неосуществимо. Потому что невозможно составить лишенное противоречий представление о внешности действующего человека, зерном которого мы считаем характер в этом понимании. Невозможно дать определение внешнего мира и отграничить его от понятия действующего человека. Ведь между действующим человеком и внешним миром существует постоянное взаимодействие, сферы их активности постоянно переходят одна в другую, как бы различны ни были их представления, их понятия неразделимы.
Не только нет возможности определить, что в человеческой жизни есть функция характера и что функция судьбы (это ничего бы здесь не означало, если бы, например, только в опыте одно переходило бы в другое), но, более того, внешнее предлагаемое действующему человеку может в очень значительной степени быть принципиально сведено к его внутренней жизни, и его внутренняя жизнь может быть в очень значительной степени сведена к внешнему миру и даже принципиально восприниматься как этот мир.
Характер и судьба, которые теоретически далеки, отделены друг от друга, с этой точки зрения совпадают. Так, Ницше говорит: «Если у человека есть характер, то у него есть переживание, которое постоянно возвращается». Это означает, что если у человека есть характер, то судьба его в основном устойчива. Но это означает и то, что он вообще не имеет судьбы, – такой вывод сделали стоики.
Итак, для того чтобы получить понятие судьбы, его необходимо полностью отделить от понятия характера, что. в свою очередь, может произойти только тогда, когда последнее получит точное определение. На основе этого определения оба понятия будут полностью противопоставлены друг другу: там, где есть характер, там наверняка не будет судьбы и в связи с судьбой не будет речи о характере. При этом необходимо учесть, что оба эти понятия следует отнести к таким сферам, где они не смогут узурпировать самое высокое положение в сферах и понятиях, как это происходит обычно с употреблением этих слов. Характер обычно понимается в этическом, судьба – в религиозном смысле. Понимая ошибочность такого подхода, их следует изгнать из этих обеих сфер. Ошибка возникает оттого, что понятие судьбы связывают с понятием вины.
Таким образом – назовем типичный случай – несчастную судьбу рассматривают как ответ Бога или богов на религиозные прегрешения. При этом стоит задуматься о том, что в этом соединении понятия судьбы с тем понятием, которое – имея в виду вину – связано с моралью, отсутствует еще один необходимый элемент – невиновность. В классическом греческом понимании судьбы счастье, которое выпало на долю человеку, ни в коей мере не воспринимается как доказательство его безупречной жизни, оно есть искушение к величайшему греху надменности. Никакой связи с невиновностью в судьбе нет. И это идет еще глубже, а есть ли в судьбе связь с понятием счастья? Является ли счастье определяющей категорией для судьбы подобно тому, каким без всякого сомнения, является несчастье?
Счастье – это скорее то, что освобождает счастливого из оков судеб и из сетей своей собственной. Не напрасно Гёльдерлин называет блаженных богов лишенными судьбы. Счастье и блаженство также выводят из сферы судьбы, как невиновность. Но система, единственными определяющими понятиями которой являются несчастье и вина и в пределах которой нет никакого пути к освобождению (потому что если это судьба, то. значит, вина и несчастье), такая система не может быть религиозной, хотя неправильно понятая идея вины как будто бы говорит за это.
Значит, надо найти какую-то другую область, где имеют значение только вина и несчастье, весы, на которых блаженство и невиновность окажутся слишком легкими и устремятся вверх. Это весы права. Право возвышает законы судьбы, несчастье и вину до значения меры человеческой личности; было бы неверно думать, что только вина существует в системе права, на самом деле можно доказать, что любая провинность перед правом – это несчастье. Система права, поскольку по недоразумению ее относят к царству справедливости, а на самом деле она есть последний остаток демонической ступени существования человечества, правовые нормы которой определяли не только их связи между собой, но и взаимоотношение с богами, сохранилась до таких времен, когда демоны полностью побеждены. Это было не право, а трагедия, когда впервые голова гения поднялась из тумана вины, потому что в трагедии происходит прорыв демонической судьбы. Но не так, чтобы языческое, безмерное сплетение вины и греха сменилось чистотой безгрешного человека, примирившегося с чистым богом. В трагедии язычник понимает, что он лучше своих богов, но от этого у него отнимается дар речи, он нем. Это понимание не оформляется в словах, но начинает втайне собирать свои силы. Вину и покаяние оно не раскладывает аккуратно на чашах весов, а перемешивает их. Нет речи о том, что будет вновь восстановлен «нравственный порядок мира», нравственный человек, еще безгласный и неуверенный – потому-то он и называется героем, – хочет встать во весь рост в этом трепещущем мучительном мире. Парадокс рождения гения в моральной безгласности, моральной инфантильности – это возвышенное в трагедии. Может быть, это и вообще основа возвышенного, в котором гений появляется гораздо чаще, чем Бог.
Итак, судьба проявляется в том, что рассматривает жизнь под приговором, да, в сущности, приговор был вынесен раньше, а потом появилась вина. Гёте объединил в одном слове обе эти фазы: «Вы бедного считаете виновным».
Право приговаривает не к наказанию, а к вине. Судьба – это цепь провинностей живущего. Это соответствует естественному состоянию живущего, той еще не окончательно исчезнувшей видимости, от которой человек настолько отошел, что никогда не мог в нее полностью погрузиться, а под ее господством мог лишь остаться невидимым в своей лучшей части.
Итак, человек – это не тот, кто имеет судьбу, субъекта судьбы определить невозможно. Судья может увидеть судьбу, где хочет; в каждом наказании принимает участие слепая судьба. В человека не может попасть удар судьбы, а лишь в жизнь его как таковую, поскольку она по видимости участвует в естественной вине и несчастье.
В отношении судьбы живущее может быть связано и с картами, и с планетами, а мудрая женщина применяет простую технику, пользуясь самыми надежными, самыми достоверными вещами (вещами, которым не так уже невинно приписывается достоверность), чтобы создать для живущего ситуацию виновности. Таким образом, в знаке она что-то узнает о естественной жизни в человеке, чем пытается заменить отсутствующие факты, а человек, пришедший к ней, отказывается от самого себя в пользу полной провинностей жизни. Обстоятельства вины совершенно вневременные, в смысле типа и меры они отличаются от времени избавления, или музыки, или истины. С фиксацией особенного типа времени судьбы связано полное понимание этих вещей. Гадающий на картах и хиромант утверждают во всяком случае, что это время всегда можно сделать одновременным с другим (ненастоящим). Это совершенно самостоятельное время, которое паразитирует на времени другой (более высокой, меньше связанной с природой) жизни. У него нет настоящего, потому что судьбоносные моменты бывают только в плохих романах, прошедшее и будущее оно знает также лишь в своеобразных вариантах.