Мы все было поднялись с мест, однако внимание сеньоры Линарес привлек только Сайрус.
– Прошу вас, – мелодично произнесла она, хотя на благозвучности голоса явно сказались часы рыданий. – Продолжайте. Песня очень приятная.
Сайрус повиновался, однако играл так же негромко, как и прежде. В этот миг навстречу женщине шагнул мистер Мур и галантно протянул руку:
– Сеньора Линарес, меня зовут Джон Скайлер Мур. Подозреваю, мисс Говард уже сообщила вам, что я репортер…
– …«Нью-Йорк Таймс», – закончила за него женщина из-под вуали, легко пожимая протянутую руку. – Признаюсь вам честно, сеньор, будь вы сотрудником любого другого из местных изданий, подобных тем, что принадлежат Пулитцеру и Херсту, едва ли я согласилась бы на эту встречу. Они напечатали столько гнусной лжи о деяниях моих соотечественников на Кубе по отношению к этим повстанцам…
Мистер Мур окинул ее внимательным взглядом.
– Боюсь, это так, сеньора. Но также боюсь, что как минимум часть напечатанного ими – правда.
Подбородок его собеседницы при этих словах слегка дернулся вверх, и даже через вуаль можно было почувствовать захлестнувшую женщину волну печали и стыда.
– Хотя, к счастью, – продолжал мистер Мур, – мы здесь для того, чтобы обсуждать не политику, а исчезновение вашей дочери. При условии, конечно, что эти две темы не имеют между собой ничего общего.
Мисс Говард наградила мистера Мура стремительным взглядом изумления и неодобрения, а голова сеньоры Линарес уже вернулась в исходную горделивую позицию:
– Я дала слово мисс Говард излагать только факты.
– Правда, Джон, ну как ты можешь… – покачала головой Сара.
– Приношу извинения, – отозвался тот. – Вам обеим. Но, согласитесь, совпадение и впрямь из ряда вон выходящее. Последние дни о войне между нашими державами болтают с легкостью, точно о погоде, – и тут из всех отпрысков дипломатических представителей, обитающих в Нью-Йорке, таинственным образом пропадает именно дочь высокопоставленного испанского чиновника.
– Джон, – раздраженно повторила мисс Говард. – Быть может, нам с тобой лучше…
Но Линарес остановила ее, подняв руку:
– Нет, мисс Говард. Скепсис сеньора Мура для нас вполне понятен. Однако скажите мне, сэр: если я была бы всего лишь пешкой в какой-то дипломатической игре, зашла бы я столь далеко?
С этими словами женщина откинула вуаль на шляпу и шагнула в поток света из окна.
Вообще-то в той части Нижнего Ист-Сайда, где я родился и провел первые восемь лет своей жизни, вам быстро примелькался бы вид женщин, отхвативших порядочную трепку от своего благоверного. Что же до меня, то, учитывая пристрастия моей матушки к собственным кавалерам, порой приходилось воочию наблюдать за отправлением подобных экзекуций. Но за все эти годы я и близко не видывал ничего похожего на то, что утворили с этой миловидной леди. Через пол-лица ее тянулся огромный синяк, начинавшийся где-то над левым глазом, из-за чего тот опух так, что просто не раскрывался, и доходивший до щеки, где от удара кожа просто разошлась, образовав глубокую рану. По обеим сторонам от ее носа полыхало натуральное лоскутное одеяло красных, черных, желтых и зеленых кровоподтеков, краем захватывая область под правым глазом, который чудом остался нетронутым: было ясно, что нос ее сломан. Кожа на подбородке была ободрана чуть ли не целиком, правый угол рта оттягивался книзу другой раной, отчего губы женщины теперь постоянно и недовольно кривились. По тому, как неловко она передвигалась, было понятно: то же самое причинили всему ее телу.
Когда мистер Мур, Сайрус и я разом непроизвольно выдохнули, сеньора попыталась улыбнуться, и в ее неповрежденном очаровательно-карем глазу мелькнула искорка.
– Если бы вы меня спросили, – пробормотала она, – я была бы вынуждена сообщить вам, что упала с мраморной лестницы консульства, лишившись чувств от горя при известии о смерти нашей дочери. Видите ли, так уже решено моим супругом совместно с консулом Бальдасано, и когда избегать разъяснений посторонним невозможно, я буду обязана сообщать, что наша девочка умерла после болезни. Вот только она не умерла, сеньор Мур. – Женщина качнулась на шаг-другой вперед, опираясь на зонтик. – Я видела ее! Я… видела…
Казалось, она близка к обмороку, и мисс Говард быстро подошла к ней и препроводила к одному из шикарных мягких кресел маркиза Каркано. Я обернулся к мистеру Муру и увидел, как по лицу его пробежала целая гамма разнообразных эмоций: гнев, ужас, сочувствие, однако над всеми возобладало испуганное оцепенение.
– Стиви… – слабо вымолвил он, невнятно взмахнув мне рукой.
Я уже держал наготове пачку сигарет и подкуривал нам по одной. Вручил ему сигарету, проследил за тем, как он несколько раз прошелся взад-вперед по комнате, и благоразумно убрался с дороги, когда мистер Мур вдруг бросился к телефонному аппарату, что размещался на столе у меня за спиной.
– Это нам не по зубам, – бормотал он, поднимая телефонную трубку. И затем – уже отчетливо: – Оператор? Управление полиции на Малберри-стрит. Главная контора, Сыскное бюро.
– Что? – взволнованно переспросила мисс Говард, видя, что на лице сеньоры Линарес отразился ужас. – Джон, ни в коем случае, я же тебе говорила…
Тот предостерегающе поднял руку:
– Не беспокойся. Я просто хочу выяснить, где они. Сара, ты же знаешь ребят – если мы их попросим, они сохранят все в тайне.
– Кто? – прошептала сеньора Линарес. Но внимание мистера Мура уже поглотил телефонный аппарат.
– Алло? Главная контора? Послушайте, у меня срочное сообщение личного характера для детектив-сержантов Айзексонов – вы не могли бы сообщить мне, где они?.. Ага. Прекрасно, спасибо. – Он повесил трубку и обернулся к нам. – Стиви, там вроде на пирсе «Кьюнарда»6 обнаружено тело. Этим занимаются Люциус и Маркус. Как думаешь, сколько времени у тебя уйдет, чтобы смотаться туда и вернуться с ними?
– Ну, если Сайрус поможет мне с экипажем, – ответил я, – то полчаса. В крайнем разе – минут сорок пять.
Мистер Мур повернулся к Сайрусу:
– Вперед.
Вдвоем мы устремились к лифту. Но перед самой дверью я замешкался и повернулся к мистеру Муру:
– Вы же не думаете, что нам следует…
Тот поспешно затряс головой:
– Мы пока точно не знаем, с чем здесь столкнулись. И я не хочу просить его сюда возвращаться, пока все не прояснится.
Сайрус положил руку мне на плечо:
– Стиви, он прав. Пойдем.
Я шагнул в лифт, Сайрус задвинул решетку, и мы тронулись по шахте вниз.
Так как ровно через дорогу от нас располагался отель «Сент-Денис», у № 808 можно было легко поймать кэб практически в любое время суток: как раз сейчас у входа в отель стояла парочка, и мы с Сайрусом сразу направились к ним. Первый экипаж оказался четырехколесным, управлял им чудаковатый старикан в жухло-красной ливрее и жеваном цилиндре. Он дремал на козлах, и от него уже за добрых шесть футов разило спиртным. Хотя коняга у него была неплоха – серая кобылка, и выглядела вполне свежей.
Я повернулся к Сайрусу:
– На заднее сиденье его. – Скомандовав, я запрыгнул на козлы и принялся спихивать с них дрыхнущего хозяина. – Эй… Эй, папаня! А ну бегом очухался, клиент у тебя!
Пока я сталкивал его на железную подножку слева, дедуля исторгал из себя пьяно-сконфуженно:
– Чё это… Чё это ты се думаешь… да чё ж ты творишь-то?
– Чё-чё… – буркнул я, устраиваясь поудобнее и хватая поводья. – Правлю отсюдова.
– Тебе не можно править! – возопил извозчик, когда Сайрус силком запихнул его в пассажирское отделение и бухнулся рядом, захлопнув миниатюрную дверцу.
– Мы тебе по двойному тарифу заплатим, – отозвался он, не выпуская старика из крепких объятий. – И не ной, пацан отличный кучер.
– Вы ж меня фараонам подставите! – заревел старый дурень, стаскивая с головы свой цилиндр и демонстрируя нам присобаченную к нему лицензию. – Не можно мне с законом шутковать – я ж лицезивный извозчик, вот, понятно?
– Да ну? – откликнулся я, обернувшись, выхватив у него цилиндр и водрузив на себя. – Ну так теперь я тут самый лицензированный, так что сядь и помалкивай!
Дед выполнил первое требование, но даже не подумал подчиниться второму и пронзительно скулил, точно хряк недорезанный; я же тем временем огрел вожжами кобылкин круп, и мы рванули по мостовой Бродвея со скоростью, коя более чем оправдывала ту прыть, с которой я обошелся с животным.
Глава 4
Огибая угол 9-й улицы, мы набрали такой дикий темп – признаюсь, дикий даже для меня, – что кэб чуть было не встал на два колеса. В те дни, до того еще, как компания запустила действительно большие лайнеры («Мавританию» и бедную старушку «Лузитанию»7) пирс линии «Кьюнард» все еще находился у самого окончания Кларксон-стрит, кварталом выше Вест-Хаустон; однако я собирался по возможности держаться подальше от толчеи на этой транспортной артерии. Даже поздней воскресной ночью ее заполняла плотная масса шлюх, воришек и их нетрезвых жертв; теперь же, после отбытия уполномоченного Рузвельта в Вашингтон, она стала только гуще. Тамошний бардак здорово бы замедлил наше движение. Вместо этого мы пролетели через тихие жилые кварталы 9-й улицы, пересекли Шестую авеню и устремились на запад по Кристофер, замечая по ходу все более отчетливые признаки того, о чем мисс Говард упоминала, пока мы шли к № 808: преступники вершили свои дела вне своих берлог, притонов и борделей, и такого тут было до чертиков, причем творилось все это без малейшей опаски, которую в свое время, хоть и ненадолго, удалось вколотить в эту братию мистеру Рузвельту. Дополняло картину периодическое явление фараонов, занимавшихся здесь тем, что уполномоченный так усердно старался предотвратить, мотаясь по улицам и осуществляя регулярные ночные проверки: они взимали поборы, надирались пьяными у танцзалов и салунов, заигрывали со шлюхами и спали там, где настигал их сон. О да, старый город действительно осознал, что Рузвельта уж нет, а реформатор мэр Стронг вскорости допрыгается: преступный мир почувствовал, что вскоре сможет вновь вздохнуть свободно.