Вальтер Ульбрихт был мастером подобных схем. Вопреки прежнему своему жесткому отношению к христианам он заявил в восточногерманском парламенте, что никакого конфликта между христианством и гуманитарными целями социализма не существует. Конечно же, это было не искреннее заявление, а тактический ход. В реальности священнослужители постоянно подвергались слежке, а в бесконечных отчетах Штази о них говорилось в уничижительном тоне. Вообще, тайная полиция была всюду. Ханна Арендт, американская писательница и философ немецкого происхождения, сделавшая себе имя на анализе тоталитаризма, заметила в книге «Происхождение тоталитаризма», что тайная полиция была самой изощренно эффективной частью в остальном плохо работающем тоталитарном государстве: «Над государством и за фасадом мнимой власти, в лабиринте многочисленных контор, стоящих за каждой перестановкой во власти, а также в хаосе неэффективности скрывается властное ядро страны, сверхэффективные и сверхкомпетентные службы тайной полиции». Именно эта организация постепенно усиливала слежку за Каснером и его семьей.
В начале 1960-х гг., когда Ангеле было лет десять, специальный агент, приставленный к ее отцу, внедрился в Темплинскую богословскую семинарию и докладывал по команде о каждом движении пастора. Хорст Каснер – может быть, потому, что был умен, может быть, по наивности, а может быть, просто потому, что у него не было выбора, – соглашался с политикой Ульбрихта, по крайней мере, официально. Дома и даже в разговорах с коллегами по Вальдхофу он был более критичен. Официально же вместе с епископом Шёнхерром Каснер начал продвигать идею, получившую известность как «церковь при социализме».
Каснер отлично справился с задачей обмануть информатора Штази. Около 1967 г. у Штази окончательно сложилось мнение о нем как о безобидном конформисте. Так что когда он принял участие во встрече деятелей евангелической церкви Германии со священниками и епископами с Запада, многие из которых были критически настроены по отношению к Восточной Германии, недреманный информатор Штази доложил, что Каснер «публично осудил епископа Дибелиуса» и готов «работать на политику Политбюро Восточной Германии». Доверие режима Каснеру было так велико, что ему даже прочили главную роль в одной из хитроумных схем. Не в качестве платного агента, следует заметить, но лишь в качестве человека, которому режим доверял. Вопрос, как всегда был связан с трениями между двумя частями лютеранской церкви. Епископ Дибелиус должен был скоро уйти в отставку, и необходимо было подобрать кандидата на его место.
Логично было бы ожидать разрыва: власти на Востоке могли бы просто запретить восточным немцам связываться с ЕЦГ. Но такая грубая сила – последнее средство. СЕПГ предпочитала более тонкую форму контроля, и у нее был хитрый план. На встрече Политбюро 18 января 1967 г. было согласовано, что вместо раскола Восток выдвинет кандидата на пост епископа Берлина. Восточный немец на этом посту означал бы своего рода политический переворот.
Тут-то и пригодился Каснер. СЕПГ воспользовалась своим влиянием – ну и немного угрозами и запугиванием, – чтобы вынудить церковные светила земли Бранденбург номинировать на эту должность Гюнтера Якоба, богослова и члена СЕПГ. Каснер был одним из светил. Под наблюдением агента Штази отец Ангелы вместе с коллегами съездил в Западный Берлин и надлежащим образом – и, судя по всему, убедительно – представил епископа Якоба. Судя от рапорту информатора, работа была сделана хорошо.
Однако этого было недостаточно. ЕЦГ не стала глотать наживку и выбрала Курта Шарфа. Новый епископ оказался бельмом на глазу Восточной Германии. Хотя тон его оказался менее громогласным и, может быть, более дипломатичным, чем тон его предшественника, ясно было, что он точно так же не желает отпускать грехи режиму Ульбрихта.
Неудача попытки внедрить своего человека в ЕЦГ вынудила Политбюро сменить тактику. Теперь они хотели порвать с негодяями – «капиталистами» и «фашистами». Епископу Шёнхерру, все активнее выступавшему рупором режима, предписано было сформировать в Восточной Германии отдельную лютеранскую церковь. Каснер поддержал эту идею. Ему удалось убедить Штази в том, что его обращение к коммунизму было искренним. Агент, докладывавший о каждом его шаге, теперь не жалел для него похвал. Человека, которого когда-то описывали как «врага социалистического государства», теперь хвалили Штази как человека, «защищавшего политику нашей страны».
Можно спорить, стремился ли Каснер обмануть их или действительно начинал искренне верить. Многие осуждали его за всегдашнюю готовность к компромиссу. Манера поведения, которую описывают как отстраненную и даже немного надменную, не могла, разумеется, завоевать Каснеру много друзей и серьезно раздражала многих его коллег. Его попытки тонко балансировать между критикой режима и доверием правящей партии многим представителям духовенства приходились против шерсти. Пастор Райнер Эппельманн, более молодой коллега Каснера, особенно сильно злился на бывшего наставника: «Что за полный осел, – думал я про себя!»
Было ли это осуждение справедливым? Легко высказывать праведный гнев, стоя в стороне, а стремление к мученичеству – не всегда самый моральный путь. Для человека, который должен был заботиться о семье, готовность к компромиссу может служить доказательством пособничества режиму. Может быть, критика Каснера Эппельманном и была искренней и понятной, но даже он не посмел обвинить старшего коллегу в том, что тот был официальным агентом режима.
Возможно, Каснер действительно был более склонен искать компромиссы и сотрудничать с режимом, чем некоторые другие, но делал он это не за деньги. В Вальдхофе часто бывал Рихард Шрёдер, еще один критик режима. Так вот Шрёдер, ставший после 1989 г. профессором богословия в престижном Университете Гумбольдта, защищал Каснера от обвинений в пособничестве, хотя и признавал, что режим считал отца Ангелы «надежным» человеком. «Каснер не был конформистом. Его колледж был окном на Запад, где были выступающие и книги с Запада, где гостей не отбирали тщательно, чтобы убедиться, что они придерживаются коммунистической партийной линии».
Не менее важно, возможно, и то, что в те времена не было никаких признаков того, что коммунистический режим рухнет в каком-то представимом будущем, если это вообще когда-нибудь произойдет. Можно понять, что Каснер хотел укрепить и консолидировать те шаткие основания, которые лютеранская церковь имела в этом по-прежнему официально атеистическом государстве.
Социализм с человеческим лицом и смерть мечты
В конце 1960-х гг. отношения между Востоком и Западом немного наладились. Неминуемая угроза ядерной войны, достигшая своего пика в 1961 г., когда президент США Джон Кеннеди пригрозил воспользоваться ядерным оружием, чтобы остановить размещение Советами баллистических ракет на Кубе, отступила. Появилось ощущение осторожного оптимизма; чувствовалось, что отношения между Москвой и Вашингтоном улучшаются. Две сверхдержавы договорились ограничить использование атомной бомбы, состоялись визиты на высоком уровне, а Хрущев в 1964 г. во время поездки в Америку нахлобучил на голову ковбойскую шляпу. Казалось возможным – ну, почти, – что страны советского блока смогут развиться во что-то, напоминающее гуманистический вариант социализма.
Восточная Германия не была таким же коммунистическим государством, как Советский Союз при Сталине или как нынешняя Северная Корея. Граждане «государства рабочих и крестьян» имели возможность слушать зарубежное радио и смотреть западные телепрограммы. Как вспоминала Ангела, «если в нашем доме появлялись представители государства, к примеру, учителя, мы всегда переключали телевизор с 7-го канала (Западногерманское телевидение) на 5-й (Восточногерманское государственное телевидение)». Так что хотя Восточная Германия и была диктатурой – к тому же хитроумной, – ее граждане имели представление о том, что происходит снаружи, в большом мире, и тем более в западной части страны.
Каснеры интересовались политикой и следили за новостями с Запада. По всем рассказам – включая и ее собственные, возможно, слегка окрашенные в розовый цвет воспоминания, – Ангела исключительно живо интересовалась текущими делами: «Я пробиралась в девчачий туалет с транзистором и слушала дебаты в Коллегии выборщиков перед тем, как в Западной Германии выбрали президентом Густава Хайнемана». Тот факт, что у Ангелы был маленький радиоприемник, уже указывает на смягчившееся в 1960-е гг. отношение к этому вопросу.
В 1963 г. стареющий канцлер Западной Германии Конрад Аденауэр неохотно ушел в отставку в возрасте 87 лет; его сменил на этом посту Людвиг Эрхардт. В 1965 г. Эрхардт предложил Кремлю займ в 25 млрд долларов в обмен на политические свободы и объединение когда-нибудь в будущем. Он даже намекнул, что не будет ждать возврата этих денег. Советы отвергли это предложение; вообще, ни одна из сторон конфликта не приняла его всерьез. В первую очередь, это предложение продемонстрировало наивность Эрхардта как международного государственного деятеля. Дородный экономист хорошо умел обращаться с числами и финансами, но оказался лишь любителем, когда дело дошло до высокой политики, дипломатии и международных отношений. Во всяком случае, он ушел с поста, где его сменил Курт Георг Кизингер – консерватор, он был вынужден объединиться с социал-демократами в коалиционном правительстве. Вилли Брандт стал вице-канцлером и министром иностранных дел.
Для многих представителей левого политического крыла Кизингер был очень спорной фигурой. В свое время он работал в нацистском министерстве пропаганды и дружил с противоречивым философом и национал-социалистом Карлом Шмитом. С другой стороны, репутация его заместителя Вилли Брандта была безупречной, в отличие от репутации самого Кизингера. Брандт не только активно участвовал в сопротивлении нацистам, но и был антикоммунистом и откровенно выступал против Восточной Германии. В момент сооружения стены он был мэром Берлина, и именно он стоял рядом с Джоном Кеннеди, когда президент США произнес свое знаменитое: «Я – берлинец».