– Никола, у тебя уже губы синие! Или ты вылезаешь сию секунду, или мы немедленно собираемся и уезжаем в Москву! – сердится на берегу мама.
Просто даже смешно! Или – или… Спрашивается, если Никола не вылезает сию секунду, то как мама увезет его в Москву? Будет вылавливать сачком, как головастика? Попросит дядьку догнать в воде, изловить и вытащить? А дядька не станет, он за Николу, они всегда заодно.
Лугом идут обратно. Никола сложил мокрые полотенца на голове, идет медленно, старается не уронить – так носят вещи в Африке, видел по National Geographic.
Обедают салатом из всего, что растет на огороде, холодным супом и серым дырявым хлебом, который нарезан толстенными ломтями. Николу клонит в сон. «Я встретил вас…» – напевает дядька, откинувшись на спинку стула.
Мама заводит важный разговор – от имени и по поручению всей родни, состоящей из москвичей, горожан, не выезжавших на природу дальше тесного Подмосковья.
– Брат, завязывай с этой глухоманью. Ты должен вернуться на кафедру.
Дядька не отвечает, улыбается только.
– Я поражаюсь… Просто поражаюсь… Нет, ну конечно, понятно, лето, озеро, лес, природа. Но что тут зимой делать? Только волком выть.
– Для вытья тут настоящие специалисты имеются, – улыбается дядька. – Иногда такие концерты закатывают. У меня и ружьишко всегда наготове.
– Ты нарочно? – подпрыгивает на стуле мама. – Нарочно, да? Чтобы мы все за тебя переживали? А если, боже упаси, ты заболеешь? Сюда ведь никакая скорая не доедет.
– С чего это мне болеть? Придумала тоже, Кузя… Я до ноября в озере купаюсь… У меня и пилюль никаких в доме не водится.
– Прости, дорогой, за прямоту, но ты зарываешь в землю свои лучшие годы. Ты должен полноценно работать. Должен вернуться на кафедру. Твое отшельничество – это просто… Много чести кое-кому… – Глаза у мамы становятся очень сердитые. – Многовато кое-кому чести! Но Бог все видит, и в конце концов…
– Давай остановимся, – без улыбки советует дядька и встает, закуривает у окна, а мама и Никола убирают со стола и моют посуду на улице.
После обеда Никола спит на чердаке, где сушатся травы, а мама загорает на плоской крыше сарая – специально приделана лесенка, на крыше зонтик и шезлонг…
Вечером пьют чай из самовара на маленькой терраске.
– Ну и сколько у тебя здесь соток? – в очередной раз спрашивает мама, недовольно оглядывая сад, не огороженный никаким забором.
– А тебе сколько надо? Сколько глаза видят, все мое.
Утром мама еще раз объясняет, где лежат резиновые сапоги, лекарства и тушенка, машет рукой озеру и уезжает в Москву. Никола и дядька остаются одни на целых три недели. Ни у кого нет такого дядьки. Он любую дохлую железяку может оживить – вон толпятся у дальнего сарая убитые с виду мотоциклы, автомобиль-амфибия, старенькая «двушечка», мотоблок… И все на ходу – садись и поезжай. Да что машины! Дядька и собаку полудохлую оживил – год назад отбил у алкашей в райцентре хромого щенка, просто насовал алкашам по чайнику и забрал щена себе, вылечил, подкормил, теперь полюбуйтесь, каков Жан-Жак – зверюга, смотреть страшно, голосина, как у чудища, а видит дядьку, пищит от счастья тоненько, норовит руку лизнуть. Нет, на каникулы – только к дядьке. Какое на фиг море, когда есть огромное озеро!.. Лодка! Старые машины! А земля, попадавшая «под раздачу» во всех войнах начиная с пятнадцатого века, начиненная тайнами, старыми боеприпасами и сокровищами…
Есть у дядьки еще одно развлечение, которого Никола не может понять.
Это обычно по четвергам.
На старом «Урале» без номеров, захватив мешок с сухими травами, Никола с дядькой выбираются по трясучим грунтовкам и песчанкам на «повёртку» – выезд на трассу, на федеральную магистраль. Там у обочины сидят «собиратели» – местные с грибами и ягодами. Дядька и Никола тоже устраиваются, застилают газеткой деревянный ящик и раскладывают на нем пучки сушеной травы. Дачники и горожане, кому лень сходить в лес, покупают ягоды, грибы и соленья.
Но вот показываются автобусы с паломницами, много автобусов с утра до вечера в четверг – знаменитый (даже в учебнике истории про него написано) монастырь находится неподалеку.
– Травы луговые, лекарственные, экологически чистые, – говорит дядька, когда паломницы, женщины в длинных юбках и платках, выходят из автобуса за покупками.
Дядька, загорелый, в бандане, с темными от работы на земле руками, на старом, заляпанном грязью «Урале» без номеров, – село селом, колхоз «Красный лапоть». Ни за что не скажешь, что он работал в Германии и в Америке в научных лабораториях и говорит по-английски и по-немецки не хуже, чем по-русски, а уж алгебру с физикой объясняет лучше всякого учителя. Никола в линялой бейсболке козырьком назад и в камуфляжных штанах совсем деревенский пацан, из глуши, так и хочется дать ему конфетку, подарить иконку, не брать десять рублей сдачи…
– Ах какой запах, какой запах… Сколько стоят ваши травы?
– А сколько не жалко…
Это какая-то игра, тайна, как будто они разведчики или шпионы. Следят за паломницами. Николе кажется, что дядька кого-то ищет или ждет, хочет найти, разглядеть в толпе женщин, одетых в длинные юбки. Хочет встретить кого-то, поймать, застукать. Поэтому он так цепко и быстро глядит в лица женщинам в платках. Но никого не встречает, и к вечеру они заворачивают пучки трав в газету и усаживаются в автобус, чтобы ехать обратно.
Хочется знать, зачем все это нужно, кого они выслеживают, но как-то не спрашивается, не поворачивается язык…
Прошлым летом Никола спросил:
– А от чего помогают эти травы?
– Это каждая сама для себя придумает, – ответил дядька. – Уж это они умеют, придумывать. Не бойся, не отравятся…
Наподдал жестянку из-под пива и прибавил насмешливо:
– Они живучие, курятина… Куркума…
Никола и не думал, что у человека с веселым насмешливым голосом может быть такое грустное лицо.
Родословная
К приходу гостей мы решили навести наконец чистоту и порядок и долго вылавливали муху из молока в мисочке нашей кошки Фроси. Бабушка говорит, что еду выбрасывать нехорошо. Ничего не разрешает выбрасывать. Поэтому мы все доедаем, но сначала нюхаем. Если кто-то из нашей семьи не может самостоятельно определить, годится в пищу этот позеленевший кусок сыра или бульон на дне кастрюли, он зовет остальных, и все нюхают по очереди. Иногда спорят. Тогда бабушка проводит голосование. Ее голос решающий, плюс она голосует и за дедушку тоже.
Мы живем вшестером: бабушка, папа с мамой, Катя со своим Даней и я. Меня родили специально, чтобы улучшить жилищные условия, – думали, что будет мальчик и тогда на разнополых детей государство даст квартиру, где больше метров, оно же доброе; но родилась я, девочка, и нам ничего не дали. Все, конечно, немного подрасстроились и стали жить дальше.
У нас тесно, но весело. Мы хорошие. Бабушка еще молодая. Мы все молодые. У нас принято рано жениться и размножаться. Катя и Даня тоже поженились, как только Катиному Дане исполнилось восемнадцать. Только дедушка попросил их подождать размножаться – сказал, что он еще недостаточно крепко стоит на ногах, чтобы стать прадедушкой. Раньше у нас был дедушка. Нас даже хотели снимать в какой-то передаче про дружные семьи, но тут дедушка отжёг! Решил разводиться с бабушкой. Мы все вообще чуть не упали.
– Леночка, – сказал он бабушке. – Мы прожили долгую и прекрасную жизнь, спасибо тебе за всё, но любая самая прекрасная жизнь лет через сорок обязательно превращается в прокисший маразм, а любой прокисший маразм должен закончиться не в связи со смертью одного из участников этого маразма, а все-таки чуть пораньше.
Дедушка передал бабушке свой голос на случай определения съедобности завалявшихся в холодильнике остатков еды и ушел.
– Наиграешься, приползешь, – пригрозила тогда бабушка, продала старые красивые ложки и стала ходить то к каким-то колдунам, то в церковь к батюшкам. Но дедушка все равно не приползал, а постил на фейсбуке красивые фотографии из своих путешествий. Тогда бабушка отфрендила его и от злости похудела на двадцать килограммов. За ней стали ухаживать хозяин магазина шаговой доступности Арсен Гамлетович, дворник Алишер и все парни, которые собирают тележки на парковке около «Пятёрочки».
А мы все тайком от бабушки дружили с дедушкой в социальных сетях. Вообще, мы хорошая семья, дружная. Только мама иногда бьет посуду и кричит, что хочет жить одна. Но посуды у нас еще много. Конечно, тесновато. Раньше это была ужасно крутая большая квартира или не крутая, а просто там было всего три человека – прадедушка, прабабушка и маленькая бабушка. Потом бабушка выросла и вышла замуж, родилась мама, то да сё, и квартира стала просто микроскопическая… Мы стоим в очереди на муниципальное жилье. Можно было бы и купить квартиру, но с деньгами пока не очень. Папе не везет с бизнесом. Он считает, что настоящий бизнесмен должен создавать только что-то реально нужное людям. Он открыл «точку» – платный туалет в парке. Туалет специально построили в дальнем уголке, не пластиковую кабинку, а настоящий домик, чтобы там было просторно, чисто и тепло, много бумажных полотенец и мыла. Люди обрадовались и с глубокой благодарностью к папе спокойно прятались за туалет и писали за стеной, в туалет за деньги никто не ходил, там сидел смотритель и играл в «Доту». Тогда папа придумал выпускать мороженое со вкусом сельди в винном соусе и со вкусом сала, но тоже не пошло. Мороженое с чесноком или с укропом – как-то странно все-таки… Потом был проект по строительству фабрики зонтиков для рыбок, ведь поговорка «нужен как рыбке зонтик» слишком самонадеянна, никто из людей на самом деле не может знать, что нужно или не нужно рыбкам… С этими зонтиками тоже как-то не заладилось… Но мы не унываем! Даня прошел конкурс в «Хвосты и плавники», самый шикарный рыбный ресторан в городе, и теперь будет учиться на мойщика зубочисток. Мама – высококвалифицированный специалист по плетению мышей из бисера и может дать настоящий мастер-класс, если он кому-нибудь нужен, если где-то еще есть кто-то, кто очень-очень хочет, но не умеет плести бисерных мышат. Катя мечтает стать актрисой, но пока работает роллом «Филадельфия» – ходит в костюме ролла и раздает листовки на скидки около японской закусочной.