Сегодня к нам придут тетя Наташа и Дмитрий Серафимович. С тетей Наташей бабушка училась в одном классе. Они всегда вспоминают, как к ним в школу пришел космонавт и заразился от детей ветрянкой или как они затеяли сжечь журнал с плохими оценками, но случайно сожгли всю школу… Вот жизнь была… Если у тебя плохие оценки в журнале, бери и жги его, и следов не останется! Не то что теперь с электронным журналом, проверить который может любой родитель, не выходя из дома. Бабушка говорит, что у тети Наташи дома идеальный порядок, поэтому и мы тоже убрались – все лишнее и некрасивое отнесли ко мне, в мой кусок комнаты, за полки с книжками, а то, что не поместилось, кое-как затолкали в шкаф, с трудом закрыв дверцы. Тетя Наташа – хороший человек, но похожа на кого-то очень противного то ли из мульта, то ли из компьютерной игры. Я не могу точно вспомнить на кого, но, когда я ее вижу, мне очень хочется ее выключить или убить, не по-настоящему, конечно, а по игре, и поскорее перейти на другой уровень. Бабушка говорит, что внуки тети Наташи всегда устраивают концерт для гостей, и мне тоже пришлось подготовиться. Я хотела показать акробатический этюд «Юность», но это не подошло из-за тесноты. Играть на пианино я не умею, потому что у нас его нет. Пришлось подумать о концертном номере, который занимает совсем мало места. Тут лучше всего подходит разговорный жанр, и я выучила несколько украинских анекдотов и один финский на настоящем финском языке, из интернета.
Конечно, у тети Наташи и Дмитрия Серафимовича – чистота и порядок! Ведь они питаются только пророщенными семенами всего, что под руку попадется. Тетя Наташа где-то вычитала, что это очень полезно и экономно. Вот теперь они сидят и жуют эти пророщенные семена, а заодно экономят на шампунях и парикмахерах, потому что от своей здоровой жизни всей семьей облысели начисто. Зато шапка у Дмитрия Серафимовича довольно мохнатая, и наша кошка Фрося, когда спит, очень похожа на эту шапку.
Гости пришли! Бабушка и тетя Наташа через пять уже минут поссорились из-за какой-то ерунды – как звали учительницу по труду, в каком классе перешла в другую школу Юля Корсунская или на каком именно уроке, на биологии или на геометрии, Вадик Лукьянов кинул записочку Ирке Беликовой, но промахнулся, попал на парту к Оле Смирновой, и началась путаница… Спрашивается, что толку об этом спорить теперь, когда все на пенсии? Но бабушка и тетя Наташа чуть было не подрались, и Дмитрий Серафимович сказал, что лучше придерживаться нейтральных тем.
Заговорили про помидоры.
– С каждым днем все трудней и трудней становится купить хорошие помидоры. Вот мы недавно купили, думали, что это хорошие, а оказалось, что очень плохие.
– Просто ужасные помидоры. Страшно вспомнить. А ведь выглядели совсем как хорошие…
– Как прекрасные помидоры они выглядели, вот дело в чем.
– Я хороший физиономист, – похвастался Дмитрий Серафимович, – и мне достаточно одного взгляда на помидор, чтобы безошибочно определить – хороший он или плохой. Меня не проведешь, хе-хе-хе…
– Да зачем вообще нужны эти помидоры? – презрительно дернула плечом тетя Наташа. – Надо есть пророщенное.
– Ага. Вы себя в зеркало-то видели? – спросила бабушка.
Чтобы они опять не поссорились, папа объявил концерт.
Анекдотов никто не понял, а может быть, я рассказывала их без выражения. Чтобы не позорить семью, пришлось играть на губной гармошке старинную песню композитора Бориса Гребенщикова «Время Луны – это время Луны». Бабушка и тетя Наташа расплакались, вспоминая свою юность.
Дмитрий Серафимович стал хлопать в ладоши и притопывать ногой, все подхватили и топали так, что дверцы шкафа распахнулись и оттуда повалилось все, что мы пытались спрятать, а заодно одежда, которую бабушка жалеет отдать бомжам, и много банок – в них мы будем хранить варенье, когда наконец купим домик в деревне и разведем сад.
Все поняли, что праздник кончился и пора уходить. Тетя Наташа и Дмитрий Серафимович пошли в прихожую.
Тетя Наташа ласково пощекотала шапку Дмитрия Серафимовича, Дмитрий Серафимович нахлобучил себе на голову спящую кошку Фросю, и мы все вышли за дверь проводить гостей до лифта. Фросю меняли на шапку, уже когда пришел лифт. Тетю Наташу несколько раз прищемило дверями, пока все прощались и говорили, как будут друг без друга скучать. Бабушка опять расплакалась, и еще минут пять, прищемляя тетю Наташу, все утешали бабушку. Когда лифт поехал вниз, они кричали нам про любовь и дружбу, до самого первого этажа, а потом еще позвонили в домофон на прощанье.
Мы вернулись в квартиру и захлопнули дверь.
– Ничего хоть не забыли эти зануды? – оглядела прихожую бабушка. – Слава богу, смотались! Посидим как люди теперь.
Мы стали сидеть как люди, а потом мыли посуду. Ближе к ночи в дверь позвонили.
– Приполз? – спросила бабушка.
Но дедушка не приполз, а пришел – он стоял на ногах, загорелый и веселый.
– Я за гитарой, – ответил он.
– Спасибо, родители не дожили, – сказала бабушка, и мы все посмотрели на портрет прабабушки в платье с кружевным воротником и прадедушки в форме с погонами.
Я их немножко помню. Наш прадедушка был военный ученый. Он любил ходить в лес, умел солить грибы и все время боялся, что прабабушка будет его за что-нибудь ругать. Любил отмечать всякие старые праздники вроде дня взятия Португалии, или там Латгалии, или Галиции. Никто уже не помнит, где это, а он праздновал. Он никогда не хвастался, что строил ракету «Сатана» и другое удобное оружие, с которым и на войну ходить не надо – пей кофе и нажимай на кнопку, а всех врагов где-то там далеко разнесет в пыль.
Дядя Юра
– Так он крутой, что ли, какой-то был?
Славка-тракторист привез доски для столов и теперь присел покурить на бабушкину лавочку. Мускулы у Славки такие большие и крепкие – вот-вот лопнут короткие рукава футболки. На руках – татуировки и шрамы. И толстая золотая цепочка на шее. Подарила Света-магазинщица, привезла из самой Турции.
– Ну, кирдык… Я за водой чисто вышел, смотрю – тачка незнакомая, и на меня этот прет… Как его… Из передачи-то, ну, про справедливость, на первой кнопке… Я думаю – ёшкин кот…
– Крутой не крутой, один конец: закопают теперь в Высоком на кладбище. – Бабушка вздохнула и перекрестилась.
Дядя Юра умер позавчера вечером; сообщили в Москву родне, и назавтра, прямо с утра, в деревню начали съезжаться машины с московскими и питерскими номерами. А уж сегодня по деревне ходили люди, которых раньше видели только по телевизору, и пахло повсюду непривычно и сильно, гораздо сильней, чем травой и землей. Это пахло духами стройных заплаканных женщин, таких красивых, каких здесь не было никогда.
– Я видел, он лежит… так я думал, он обожравши… – Славка пожал плечами.
– Умный ты больно – «обожравши», – строго сказала бабушка. – Ты его с нашими не равняй.
Дядя Юра лежал в канаве, и это ничего. В деревне принято отдыхать в канаве, если ноги не идут. Так все делают: и Витя Корабель, и мать Ленки Балабановой, и Толич. Отдыхаешь в канаве, а потом приходят какие-нибудь «свои», родня, и тащат тебя домой, ругаясь и пинаясь. Но у дяди Юры в деревне не было никаких своих, только старая Первомаевна пыталась потащить его, но сил не хватило.
В деревне часто лежали в канавах обожравши, но никто от этого не умирал. Только дядя Юра. Стало плохо со здоровьем, присел у обочины, прилег. Дачник из Питера, противный пацан с длинными черными волосами, какое-то там эмо, прочухал что-то не то, принес воды.
Дядя Юра попил воды и умер.
Он появился в деревне позапрошлой весной, пришел с рюкзаком и чемоданом от автобусной остановки, и в давно заколоченном доме Беловых стал гореть свет. Говорили, что он им родня. Дачник. Поживет лето и уедет. Но пришла осень и зима, а он все жил в доме с подгнившим крыльцом. Вспоминал с Риткиной бабушкой жизнь после войны, когда оба были малыми детьми. Дарил Ритке ракушки и камушки с моря. Собирал грибы и ягоды, рыбачил. Ездил на старом велосипеде. Сидел за широким деревянным столом у окна и писал на листках, а листки клал в чемодан, чтобы не потерялись.
Похоронили дядю Юру под ветлой, в хорошем месте, и говорили, называя Гошей, – талантливый, искренний, честный. Пожалуй, талантливее и честнее всех нас. И седой дядька из телевизора называл его своим любимым учителем с большой буквы. Почему же они никогда не приезжали к дяде Юре, не помогали ему посадить картошку или починить крышу? Седой запросто мог бы срубить новое крыльцо. А эта, которую ведут под руки, сварила бы ему суп с тушенкой. Привезла бы денег, ведь за пенсией, даже если в банкомат, надо ехать в райцентр, а весной автобус совсем перестает ходить, из-за дороги…
Когда уже собрались уходить, красивая тетенька в черном (ой, да это же звезда, артистка из сериала, из этого, как его, просто она сейчас не накрашенная…) молча упала на свежую могилку и пачкала свои светлые волосы и длинные красные ногти влажной землей, а все стояли и смотрели.
Загорелый парень с серьгой оглянулся на всех, а потом подошел, легко поднял ее за локти и увел с кладбища.
Поминки справляли во дворе у бабушки, ведь у нее самый красивый двор – с цветами, яблонями и старой липой, и дом самый лучший и чистый. За длинными столами звезды из телевизора сидели вперемежку с местными и говорили, что не оставят Гошиных односельчан, здесь будут дни памяти, библиотека, нет, даже культурный центр имени Гоши. И фестиваль! Да, фестиваль… Деревня, ставшая Гоше последним приютом, должна быть вознаграждена… После третьей рюмки деревенские совсем перестали стесняться и стали фотографироваться с гостями на мобильники.
Колька Сорокиных вернется – вообще упадет. Он больше всех дружил с дядей Юрой. Колька сейчас на шабашке под Москвой, денег хочет поднять, ему на свадьбу надо.
Славка-тракторист встал и сказал речь:
– Без понтов он был, вот что. Бывает понтов – до небес. Нет человека, одни понты. А у Юры понтов не было, вот что. Настоящий был Юра.