Ангелы плачут над Русью — страница 3 из 10

Глава первая

Признаки приближающейся весны уже давали о себе знать. Солнце всё выше поднималось над горизонтом и грело всё сильнее. Пора было отправляться в Орду, и в один из таких ясных, светлых дней князь Александр Липецкий с малой дружиной прибыл в лагерь тысячника Харалдая.

Харалдай был в приподнятом настроении, да и Александр не унывал. Как в старые времена, ещё при жизни брата, он вроде бы беззаботно улыбался, хотя при этом заметил:

— Ох, не к добру наше веселье.

— Почему? — удивился Харалдай. — Веселие — знак удачи.

— А говоришь, о русских всё знаешь, — пожал плечами князь. — Ведь народная примета утверждает, что если человек весел, то скоро ему плакать придётся.

— Не будем мы плакать, князь, не приучены, — посерьёзнел тысячник. — И цели своей всё равно достигнем.

— В Сарай до распутицы бы добраться, — посерьёзнел и князь.

— Хорошо бы. Весна ранняя, реки вскроются, а в степи весну встречать скверно. Надо ехать, — кивнул Харалдай.

Перед уходом от Воргола князь и тысячник проехали вдоль стен детинца. Харалдай, погрозив саблей, громко крикнул:

— Мы ещё вернёмся, безбожный Олег!..

Осада была снята, и жители Воргола вздохнули с облегчением. Князь Олег по этому случаю собрал воевод и бояр.

— Враг ушёл, но... враг и остался, — многозначительно поднял он палец. А бояре заметили, что князь впервые назвал врагами татар. — Вы, конечно, видели, что и Александр был вместе с Харалдаем. Мне думается, Харалдай ушёл отсюда навсегда, поэтому, немного поднакопив сил, летом мы одним ударом сможем, наконец, уничтожить логово липецких ублюдков в Дубке. Мы покончим с нашими злейшими врагами раз и навсегда и убьём последнего из их князей — Даниила.

— Отец, а не рано ли ты хоронишь князей Липецких? — не по летам здраво рассудил княжич Ростислав. — Александр ещё в силе, да и с Даниилом не так-то легко будет совладать.

Кому другому Олег таких слов не простил бы, но сына он любил и потому довольно мягко сказал:

— Ты ещё молод и неопытен, Ростислав, а я мудр и знаю Великого хана. Он ни за что не выпустит разбойника Александра из Сарая и, уж будьте уверены, устроит ему самую ужасную казнь. А с Данилой справиться не составит труда. Он зелен в княжеских делах, и даже этот вор Кунам его не спасёт. Да и с самим Кунамом пора кончать. Хватит ему шастать по лесам и лугам нашего княжества!

— Но у нас и в Ворголе враги, — зло буркнул Рвач.

— Не встревай! — сверкнул очами Олег. — Тебе кто позволил перебивать господина? Место своё забыл?

— Нет-нет, — втянул голову в плечи Рвач. — Я просто хотел, княже, напомнить про предателей Хитрых. Да и с другими супостатами не мешало бы рассчитаться.

— Кого имеешь в виду?

— Родителей Пантелеймона и Кирилла.

— Но они ж тебе жизнь спасли! — удивился даже Олег. — Ох, ну ты и кровопийца, боярин!

— Я не кровопийца, Олег Ростиславич, — раболепно поклонился Рвач, — а верный страж твоей власти. И я так рассуждаю: если кто предал свово князя, то должен перед ним и перед Богом ответить. А коли сам не может, то пускай родственники за него отвечают. Надо родителей Пантюхи и Кирюхи привезть в Воргол на суд. А сынки пущай попробуют отцов выручить. И ежели они в Воргол приедут, то Савелия с Матвеем будет можно, пожалуй, и отпустить.

Олег кивнул:

— Разумно. И про Козьму с Игнатом ты верно сказал, только впредь не перебивай князя. Их мы нынче же казним. Какую казнь придумать? Ты, боярин, вельми горазд на кровавые выдумки!

«Сам такой», — сердито подумал Рвач, а вслух сказал:

— Надобно им косточки кузнечными кувалдами порушить и раскалёнными щипцами мясо с живых сорвать.

— Ну что ж, сделаем, — согласился князь. — Зовите палача...

Вечерело. Вместе с клонившимся к горизонту солнцем опускался на землю и мороз. Возле лобного места столпился народ. Многие плакали, ведь у братьев Хитрых в Ворголе было немало родственников. Жёны и дети осуждённых тоже были здесь.

Показался Олег Воргольский и Рыльский с княжескими знаками власти и сел в кресло, повёрнутое в сторону лобного места. По бокам его и сзади встали вооружённые гридни, а чуть поодаль — ближние бояре, и среди них Рвач.

Вывели братьев Хитрых. За время пребывания в тёмной они успели обрасти грязью и завшиветь, одежда обтрепалась. Громко зачитали приговор княжеского суда, который приписывал Козьме и Игнату преступления, в которых они и их братья якобы были замешаны. Приговор привёл толпу в ужас. Воргольцы ещё не знали такой казни, которая должна была свершиться над Хитрых.

— Козя, да за что ж тебя так? — в голос зарыдала жена Козьмы и упала без чувств. Дети Козьмы и Игната истошно закричали. Козьма, гремя цепями, кинулся было на родные голоса, но стража грубо оттолкнула его.

И вдруг жена Игната, выхватив из-под зипуна сверкающий булатной сталью нож, отчаянно бросилась к князю. Но один из гридней, недолго думая, ударил её мечом по голове. Женщина рухнула замертво. Толпа ахнула и попятилась.

Приступили к казни. Начали с Игната, который всё смотрел куда-то вдаль, словно надеясь на помощь Севастьяна и Афанасия. Палач сорвал с Игната одежду и поставил его на колени. Подошёл священник и прочитал молитву. Игнат, истово крестясь и глядя в небо, повторял её. Потом палач достал из углей горящего костра раскалённые щипцы и, прислонив их к спине несчастного, вырвал кусок мяса. От воплей Игната обезумел и Козьма. Он яростно бросился на помощь брату. С цепями на руках Козьма с удесятерённой силой сумел раскидать опешивших стражников, однако палач не растерялся: схватив молоток, одним ударом раскроил ему череп, и Козьма, даже не охнув, упал на помост.

Жена его, пришедшая было в сознание, снова впала в беспамятство, а палач продолжил своё кровавое дело: совал щипцы в огонь, раскалял их докрасна и вырывал из тела Игната куски плоти. В морозном воздухе стоял запах жареного мяса.

Видя, что Игнат ни на что не реагирует, палач взял молоток и начал дробить его кости. Но Игнат уже не ощущал боли, и напрасно пытались отлить его ледяной водой: душа покидала тело. Олег нахмурился и приказал обезглавить преступника...

Когда возвратились в хоромы, князь спросил Рвача:

— Ну что, доволен?

— Доволен-то доволен, — осторожно промолвил Рвач, — но надо ещё и этих, из Чернолеса, сюда доставить. По вине их сыновей меня чуть не угробили в Дубке. Да, ведь ты же, княже, не знаешь, что Пантелеймон с Кириллом повинны в смерти твоего верного слуги Ефима...

— Поймать! — отрывисто гаркнул Олег.

— Не горячись, княже! — покачал головой Рвач. — Где ж их ловить-то? Да они и сами к нам придут. Узнают, что родители у нас, и придут.

— Так берите стариков немедля!

Рвач и остальные бояре опрометью выскочили из палаты, оставив с Олегом княжича и Ермолая.

Глава вторая

Рвач со своими холопами и десятком княжеских дружинников как снег на голову явился в Чернолес.

— Здравствуй, ну вот я и вернулся, — с недоброй улыбкой приветствовал он Матвея.

— Доброго здравия, Ефим Матвеевич, — почуяв неладное, осторожно кивнул Матвей. — Что хотел?

— Одевайся, в гости ко мне с Савелием поедете.

— Да я как-то в гости не собирался, — всё ещё не до конца осознавая смысл слов боярина, промолвил Матвей. — Много дел дома. Как-нибудь в другой раз...

— Слушай, ты не понял! — холодно улыбнулся Рвач. — Вас не я приглашаю. Вас приглашает сам князь Воргольский и Рыльский, а он редко смердам такую честь оказывает. Считайте, повезло.

— Да ты что, Ефим Матвеевич? Да не поеду я! — попытался всё же отказаться старик.

— Ефим Матвеич, куда Матюшу забираешь? — вытирая о передник мокрые руки, вмешалась в разговор вышедшая из кухонной Варвара. — Он ведь никуда не собирался...

— Не собирался, да князь собирает, — ухмыльнулся предатель. — Одевайся, Матвей, живо! Не дожидай, пока силой потянут!

— Да что он плохого тебе сделал, чёрт окаянный! — запричитала Варвара. — Он же тебя от лютой смерти спас!

— Спас, чтоб потом сдать разбойнику Александру на посрамление и расправу? — ощерился Рвач.

— Какому такому Александру? — не поняла Варвара. — Не знаем мы никакого Александра! Ты что, Ефим Матвеевич, нас в разбойники записал? Отъелся на наших харчах, а теперь и спасителей съесть норовишь!

— Но-но, полегче! — угрожающе шагнул к женщине Рвач. — Ты меня куском не попрекай! А ну, ребята, волоките его в сани! — скомандовал, указывая пальцем на Матвея.

— Не отдам Матюшу! — заголосила Варвара. — Господи, да за что ж это нам такое наказанье?! Не трожьте мужика! Он ни в чём не виноват!

— Оттащите бабу! — зло рыкнул Рвач. — Держите её в доме, пока не увезём этого татя. Вяжите его!..

— Креста на тебе нету! — продолжал кричать, уже на улице, Матвей. — Ведь я ж за тобой как за дитём ухаживал! Что же это, Савелий, получается? — увидел он тоже связанного друга. — Мы его, считай, мёртвого выходили, а он в благодарность нас на княжеский суд везти вздумал! А в чём наша вина? В чём?!

— Замолчи ты! — Рвач толкнул Матвея в спину, и тот упал в сугроб, расцарапав до крови лицо о ледяную корку. — В сани их! — заорал на холопов. — И привязать там, как овец!..

— Верно нам Чернавка говорила... — с запоздалым сожалением вздыхал по дороге Савелий. — Тёмный это человек! Змеюку подколодную пригрели на груди. Не надо было нам его брать!

— На всё Божья воля... — уронил слезу Матвей.

Уже в сырой и вонючей темнице от сидевших там узников Матвей с Савелием узнали о жестокости князя Олега.

— Нас всех ждёт лютая смерть, — донёсся чей-то дрожащий голос из мрака. — А вас посадили, чтоб выманить сюда сынов ваших, которые теперя князю Александру служат, и коли это удастся, казнят и вас, и их тоже.

— Откудова знаешь?!

— Да уж знаю. Я боярина Рвача холоп, я много знаю, за то и сам сюды попал...

— Что же делать, Савелий? — заволновался Матвей. — Нельзя допустить, чтоб Пантюха с Кирюхой влипли! Надо бежать!

— А как? — хмыкнул Савелий.

— Пока не знаю...

В тёмной засветился огонь.

— Эй! Которые тут из Чернолеса? На выход!..

Пантелеймон с Кириллом из Ярослав возвратились поздно. Их встретил бледный Семён-рудокоп.

— Все с ног сбились, вас разыскивают. Семён Андреевич кличет, говорит, что ваших отцов Рвач увёз в Воргол, а князь Олег хочет их на вас обменять!

Кирилл мрачно взглянул на друга:

— Ведь говорили же им, уходить надо. Нет, упёрлись, как... И что теперь делать?

— Сдаваться, — не колеблясь ни мига, молвил Пантелеймон.

— Ладно. Горячку пока пороть не будем, — вздохнул Кирилл. — Поехали к Семёну Андреевичу, может, что и придумаем.

— Беда пришла, ребята, — прямо с порога чуть не виновато заговорил Семён Андреевич. — Князь Олег жаждет вашей крови...

— А матушек он тоже забрал? — перебил Кирилл.

— Не знаю.

— Если нет, то их надо увезти из Чернолеса в безопасное место! — заволновался Пантелеймон. — Мы, Семён Андреевич, поедем...

— Погоди! — осадил его боярин. — В Чернолес уже уехали мои люди. Надо думать, как вызволить из плена ваших отцов. Я сейчас к князю Даниилу, будем советоваться.

Князь Даниил, расстроенный известием о казни братьев Хитрых и пленении родителей Пантелеймона и Кирилла, хотел было трубить общий сбор и выступать против супостата, однако Семён Андреевич и Севастьян Хитрых его остановили. Последний предложил снарядить небольшой отряд человек в тридцать, чтобы, появившись у стен Воргола, вызвать на переговоры князя Олега или Рвача и предложить им выкуп за отцов дружинников.

— Хотя это вряд ли удастся, — почесал бороду Севастьян, — но попытаться можно. Я сам готов идти под Воргол.

— Хорошо, — согласился Даниил. — Но будь осторожней, не поймайся на какую-нибудь уловку Олега. И береги людей.

— Я понял, княже, буду начеку...

Не за горами уже была распутица. С запада подул тёплый ветер. Снег всё рыхлел и рыхлел. Севастьян, увидев стены Воргола, остановил отряд и подозвал Пантелеймона с Кириллом.

— Нужно объехать вокруг города. Может, как-нибудь удастся проникнуть за стены и освободить ваших отцов. Ну-ка разведайте, да на рожон не лезьте и смотрите не попадитесь. С Богом!..

Однако, как ни осторожничали парни, сторожа на стенах детинца их не только увидели, но и угадали.

— Ефим Матвеевич! — прибежал один к Рвачу. — Там сыновья стариков из Чернолеса, аки тати, вдоль стен ползают!

— На брюхе? — удивился Рвач.

— Нет, на конях.

— На конях? Так они могут ускользнуть! — заволновался Рвач. — Надо их как-то сюда заманить... Ага, вот как! Савелия с Матвеем на стену, быстро!..

Толкая взашей, из тёмной вывели Савелия и Матвея и потащили к детинцу.

— Чего они от нас хотят? — растерянно спросил Савелий Матвея.

— Чего хотим? — осклабился Рвач. — А вот чего. Тут ваши щенки поблизости шастают, и вы со стены щас позовёте их в гости.

— Не бывать тому! — закричал Матвей. — Июда! Искриёт! Ты сдохнешь самой поганой смертью! Ты есть гад ползу...

— А ну-ка, Мирон, — перебил Матвея Рвач. — Всыпь этому поганцу пару длинников, а посля и к сынкам пойдём... Эй! Молокососы! — заорал во всю глотку со стены Рвач. — Вот они, ваши псы-отцы! Посмотрите на них!

Ребята, вздрогнув, глянули на стену и обомлели. Пантелеймон всхлипнул:

— Господи, Кирюха, что же делать?! Погубят их супостаты!..

Но Кирилл не успел ответить. Матвей с Савелием неожиданно и для сыновей, и для своих мучителей, связанные, кинулись вниз со стены.

— Стреляй! Стреляй! Убегут! — яростно завопил Рвач.

Полетели десятки стрел, и многие достигли цели. Пантелеймон с Кириллом бросились было на помощь старикам, но град стрел встретил и их, и дружинники отступили. И тут Рвач понял свою оплошность. Ошибкой было стрелять в беглецов. Надо было подпустить к ним сыновей, а уж потом... А теперь Пантелеймон с Кириллом скрылись в лесу. Погоню снаряжать не стали, опасаясь засады.

— Сдохли без толку, тати проклятые! — выругался Рвач, глядя на трупы своих недавних спасителей. — Что теперь князь скажет?

И опасения его оправдались. Олег был взбешён. Как безумный метался он по палате и несколько раз врезал Рвачу по его мясистой роже, до крови расквасив нос. Рвач после каждого удара утирался белым платком и молчал. Молчал до тех пор, пока князь не схватил татарскую саблю. Увидев в руках Олега смертоносное оружие, Рвач взвыл и рухнул на колени, моля о пощаде.

— Не губи, княже, свово верного пса! Я всё исправлю! Я приведу на твой суд этих выродков!

— Как исправишь, собака липецкая? Где их матери?

— Дома. Привезти?

— У тебя дома?

— Нет! У себя!

— Вот пень безмозглый! — ещё пуще рассвирепел Олег. — Думаешь, они всё ещё там сидят, тебя дожидаючи? Езжай и без матерей этих негодяев не возвращайся! Как хочешь выманывай их из Дубка, но чтоб тута были! Два дня тебе сроку!

— За два, боюсь, не управлюсь, княже... — робко подал голос Рвач.

— Управляйся! И убирайся, пока я те голову не срубил! — замахнулся саблей князь. Глаза его сверкали такой яростью, что у предателя от ужаса застыла в жилах кровь, и он быстроногим оленем выскочил из палаты.

Вбежав в свой терем, приказал первому же встречному холопу:

— Собирай людей военных! В поход выступаем!

— В какой поход? — опешил холоп.

— Молчать! — взревел Рвач. — Собирай, говорят! Десять человек, кто со мной в Чернолес ездил!..

Отряд выступил в Чернолес в тот же день. Рвач с замиранием сердца открыл знакомую калитку Матвеева двора, и... взгляд его упал на заколоченные крестом двери и окна. Двери и окна Савельевой избы также были забиты. Рвач похолодел — в Дубок не сунешься, там верная гибель. Однако и возвращаться к Олегу смертельно опасно. Мелькнула мысль о бегстве в Ногайскую орду к Ахмату, но вдруг его там нет? Кто тогда приютит отверженного всеми беглеца? Может, податься к Самуилу в Сарай? А примет ли его Самуил? И если примет, то кем? Холопом? Но он не привык ходить в холопах!..

А мысль работала, работала... И вдруг Рвач вспомнил одну деталь своего невольного путешествия в Дубок под брюхом Пантелеймонова коня.

— В Ярославах, кажись, он повстречал девку, Которая запала ему в душу... — пошевелил губами Рвач. — Так-так... А если её выкрасть? Слободу никто не охраняет. Выследим его зазнобу, и Пантелеймон наверняка примчится её спасать... Шумат! — громко крикнул Рвач.

— Что надо, хозяин?

— Иди сюда, меря курносый! Ты хорошо места здешние знаешь?

— Да вроде, — пожал плечами Шумат.

— А Ярославы знаешь?

— Конечно, знаю. А что надо-то?

— Что надо?.. — будто бы задумался Рвач. — Да девка одна мне нужна, дюже красивая девка. В полюбовницы хочу взять, да вот не знаю, как зовут и где её там искать. Поехали в Ярославы, только осторожно, чтоб никто нас не увидал. Тайными тропами провести туда сможешь?

— Смогу, хозяин...

К Ярославам подъехали вечером. Уже опустились сумерки, и тёмное безоблачное небо глядело на землю тысячами звёздных глаз. Над горизонтом всплывала красная луна. В воздухе чувствовалось лёгкое дыхание весны. В центре слободы слышался гомон и смех молодёжи. Во дворах заливались лаем злые собаки.

— Та-а-ак, Шумат, а ну-ка прикроем рожи и пойдём на гульбище. Наверняка та девка щас там. Ежели я её угадаю, то спрошу дорогу на Пронск, а после сразу уйду в лес, а ты проследишь, где живёт. Ну а потом обмозгуем, что делать дальше.

— А нас никто здесь не знает? — слегка заколебался Шумат.

— Ярославские не знают. Знают только Пантелеймон с Кириллом. Так что, ежели они там, — подождём другого случая...

Прикинувшись странниками, Шумат с Рвачом пошли на разведку, но, обойдя гульбище, нужной девушки не нашли. На их счастье Пантелеймона с Кириллом в Ярославах не было, а местная молодёжь, увлечённая забавами, не обращала на странных незнакомцев никакого внимания. Разочарованный неудачей Рвач направился было к лесу, где ждали верные холопы, но его остановили тихие голоса девушек возле одной из изб. Рвач открыл калитку плетня, подошёл к девушкам и обомлел: перед ним сидела та, которую он искал. На мгновенье замешкавшись, Рвач произнёс заготовленную фразу:

— Красавицы милые, покажите нам дорогу на Пронск, а то мы заплутались.

— На Пронск? — переспросила Любаша. — Погоди, Вер, я сейчас. — Девушка встала, прошла к калитке и, указав дорогу, вернулась назад. Рвач с Шуматом пошли в указанном направлении, и вдруг мимо них промчались два всадника. Рвач аж присел от испуга: это были Пантелеймон с Кириллом.

— Быстро, уходим! — заторопился. — Они, псы!..

— Я тоже их угадал, — шепнул Шумат.

Лишь достигнув леса, «странники» остановились перевести дух. Рвач прислушался.

— Кажись, тихо. Ну, видал девку, которую надо взять?

— Это та, что дорогу показала?

— Да не, вторая.

— А та тоже хороша-а-а! — протянул холоп.

— Да на кой ляд она мне сдалась? — разозлился Рвач. — Мне нужна, которая на лавке сидела. Её видел?

— Видел, хозяин, видел.

— В другой раз угадаешь?

— Угадаю, угадаю.

— Ладно, пошли к своим.

Вернувшись к остальным, Рвач скомандовал:

— Все на конь! Поехали отсюдова, пока не попались к Александру в лапы. Молодку мы выследили, а теперь рванём в пределы своего княжества, в Медвежий Липяг. Там есть две избушки с древними стариками, где переночуем, а завтра с утра пораньше Шумат с Яруском вернутся в Ярославы и поймают эту девку. Наверняка она пойдёт за водой. Вы её схватите, свяжете и доставите ко мне. Понял? — посмотрел Рвач на Шумата.

— Понял, хозяин, всё понял.

— Смотри не перепутай девок! Шкуру сдеру!..

По пути к Медвежьему Липягу отряд ночью несколько раз сбивался с дороги. И только под утро доехали до места.

Хозяева встретили пришельцев без особой радости.

— Опять эти... хуже татарина, — процедил беззубым ртом старик.

— Ты чё сказал? — прищурился Рвач.

— Я говорю — гостям завсегда рады! — перепугался дед.

Разместившись кое-как на соломенном полу, холопы сразу уснули.

— А вам, похоже, спать уже не придётся, — подозвал Шумата и Яруска Рвач. — Возвращайтесь в Ярославы. Привезёте девку — щедро награжу.

— Её Верой зовут? — уточнил Шумат.

— Да вроде так подруга называла. Ну всё, с Богом...

Холопы осторожно подобрались к проруби на Вязовке, откуда ярославцы брали воду для домашних нужд. Много баб уже приходили к проруби, некоторые даже по нескольку раз, но Веры всё не было.

— А может, она и не появится седни тута? — засомневался Яруск.

— Должна, — отрезал Шумат. — Нюхом чую, награда, которую Ефим Матвеевич пообещал, будет наша.

— Ага, подставляй карман шире! — ухмыльнулся Яруск. — Батогами он нас наградит! Или ещё пуще, дыбой.

Шумат поморщился:

— Слушай, уж тебе ль на него обижаться... — И вдруг замер: — Тихо! — присел за кустом ещё ниже. — Вон, видишь девку?

— Ну вижу. Она, што ли?

— Подруга её.

— Так может, спросим про эту Веру?

— Совсем сдурел! — зашипел Шумат. — Она меня авчерась видала, а мы ведь будто в Пронск шли. Сразу заподозрит неладное, тревогу поднимет.

— Так что же делать?

— Ждать. Раз эта притопала, значит, и наша скоро объявится.

Но Шумат ошибся. Вера пришла только к вечеру, и не одна.

— Слышь, Яруск, — раздвинул ветки покрывшегося инеем куста Шумат. — Кажись, Верка с той подругой идут. Но две девки нам не нужны. Чё думаешь?

— А чё тут думать? — хмыкнул Яруск. — Нужную схватим, а другую по башке глушанем.

— Убьём?!

— Да не, зачем убивать? Палкой по затылку — и были таковы. А она опосля оклемается. Только спешить надо, а то как бы кто ещё не припёрся.

— Ладно, — согласился Шумат. — А где палку взять?

— Тут же лес!

— Да некогда. Пока палку проищем, они воды наберут и уйдут.

— Тогда Веру эту схватим, а другую оставим, пускай сидит.

— Ну, совсем ополоумел, дубина! Да она такой хай поднимет, что не сносить нам голов. Ты вот что. Когда подойдут к проруби, выскакивай, хватай белобрысую и кидай поперёк своего седла, а я оглушу вторую ножнами.

— Смотри не убей! Девка хорошая, жалко.

— Не беспокойся, погнали!..

Шумат прыгнул на коня, за ним Яруск, и не успели девушки опомниться, как Любаша, сбитая не ножнами (Шумат промахнулся), а конём, упала и, ударившись головой об лёд, потеряла сознание. А Яруск, наклонившись, схватил Веру и, перевалив её через седло, погнал коня на полном скаку. Пока Любаша опомнилась и добрела до первых домов слободы, похитителей и след простыл.

Глава третья

— Кого ты привёз?! — прямо с порога закричал на Рвача князь Олег. — На кой чёрт мне эта девка? Пантелеймон не дурак, чтоб клюнуть на такую дохлую наживку!

— Да милка то его... — стал робко пояснять Рвач.

— Таких милок у мужиков что грязи! — ещё пуще разгневался Олег. — От Воргола до Рыльска в ряд не уложишь! Говорят тебе, дубина, не девка гулящая тут нужна, а мать!

— Олег Ростиславич! — взмолился Рвач. — Благодетель ты наш единственный, давай испытаем! Вот увидишь, приползёт Пантелеймошка на брюхе и будет умолять освободить его ненаглядную. Любит он её! Княже, давай испытаем!

— Ну, смотри, пёс, — после некоторого раздумья процедил Олег. — Ежели Пантелеймон не явится, самого на плаху. Ты знаешь, я шутить не люблю да и не умею. Самсон тогда за других пострадал, а ты за свою провинность на казнь пойдёшь. Всем вам, липецким, доверия нет!

Слова князя Рвачу как нож в сердце. Он впервые ощутимо почувствовал ненадёжность своего пристанища в Ворголе — но обратного пути уже не было... Олег заметил страх предателя и осклабился:

— Ладно, не дёргайся, Ефим Матвеич, пошутил я. Ты мне ещё нужен, так что можешь не беспокоиться за свою шкуру, но крайней мере, на ближайшее время. Иди домой и поразмысли, как сообщить Пантелеймону о пленении его зазнобы.

Рвач взбодрился. Он давно уже всё обмозговал и кинулся целовать Олегу руки, приговаривая:

— Княже, княже! Я всё уже продумал! Я расставлю такую ловушку, из которой он никак не выберется!

— Ну ладно, ладно, действуй...

Рвач галопом выбежал из княжеских хором. Надо спешить доказать князю, что он стоящий слуга.

— Шумат, Шумат! — взбегая на своё крыльцо, заорал.

Явился Шумат.

— Бери Яруска и немедля в Дубок! — приказал Рвач. — Найдите там Пантелеймона и передайте, что Веру в Ворголе ждёт из-за него поруганье и лютая смерть.

— Да он же прибьёт нас! Он же нас знает! Надо незнакомого...

Рвач на минуту задумался.

— А, вот кого возьми, — встрепенулся Рвач, — Прокопа Малого. Его Пантелеймон точно не знает.

— А сумеет он сделать всё, как надо? — усомнился Шумат.

— Сумеет, парень смышлёный.

Шумат почесал затылок:

— Однако уже распутица, боярин. Реки вскрываются — может, подождём?

Рвач побледнел от злости.

— Нельзя ждать! Князь гневался. На вот гривны, — протянул он холопу деньги. — А сделаешь дело — вообще озолочу...

И вскоре Шумат, Яруск и Прокоп, разбрызгивая копытами коней грязь, уже мчались к восточным воротам Воргольского детинца. Шумат впереди, а его товарищи чуть сзади.

Добирались до Дубка действительно очень тяжело: грязь, снежница, непролазные болота и топи, разлившиеся реки. Даже пересыхающие летом небольшие речушки и те весной становились для путников серьёзной преградой. При переправе через Пальну конь Шумата поскользнулся, сломал ногу и, барахтаясь в воде, чуть не утопил всадника. Шумат еле успел выдернуть ноги из стремян и выплыл к берегу. А конь бился с отчаянным ржанием, пока не захлебнулся и не пошёл ко дну.

Шумат стоял на берегу весь мокрый и в слезах.

— Надо развести костёр и обсушиться, — тронул его за рукав Яруск. — А то совсем закоченеешь.

— Разведи... — безвольно кивнул Шумат.

— Ты разденься, — предложил Прокоп, — и одёжу выжмем. Дрожишь как лист на ветру...

Шумат понуро сидел у костра.

— Как же мне теперь? Нам бы какое-нибудь сельцо отыскать, нового коня в нём добыть. Не пешком же мне в Дубок идти.

— Найдём сельцо, Шуматушка, найдём, — подбрасывая в огонь дрова, кивал Яруск. — Ты грейся пока, грейся...

Уже почти стемнело, когда Рвачовы холопы снова двинулись в путь. На своё счастье, вскоре они набрели на глухую, но довольно зажиточную деревушку. Гостеприимные селяне позволили им переночевать на сеновале. Ночи были уже не такими холодными, и поэтому спать в сене было очень приятно. А утром один из смердов согласился продать лошадь, и, довольные, путники поехали дальше. Но Шумату явно не везло: и нового коня едва не погубил дважды — при переправе через речки Семенек и Красивую Мечу. Однако обошлось, и, чуть не доехав до Дубка, они ещё раз переночевали в маленьком сельце, а утром направились к городку.

Решили, что Шумат останется в лесу, а Прокоп с Яруском пойдут в Дубок. Яруск угадает Пантелеймона, а Прокоп поведает тому о случившемся с Верой.

Искать Пантелеймона пришлось долго, пока совсем неожиданно он сам не появился из-за угла церкви и чуть не наехал на Яруска. Тот успел отвернуться и остался незамеченным. Пантелеймон проехал ещё шагов двести и остановился возле богатого деревянного дома. Яруск же побежал к Прокопу — наступил его черёд действовать. Прохаживаясь возле указанного Яруском дома, Прокоп дождался появления Пантелеймона, подошёл к нему и шепнул на ухо:

— Рвач забрал в Воргол твою Верку.

Пантелеймон замер. Потом схватил Прокопку за шиворот, тряхнул и процедил сквозь зубы:

— А ты почём знаешь, сучий потрох? Тебя Рвач подослал?

— Да никто меня не подсылал! — испугался Прокоп и... ляпнул: — Мне пообещали заплатить, если передам тебе эту весть, вот я и передал!

— А ну пойдём! — потянул Пантелеймон Прокопа, да так сильно сдавил ворот его зипуна, что у парня перехватило горло и он захрипел.

Яруск остолбенел. А тут ещё к Пантелеймону подошли три дюжих дружинника:

— Что стряслось, Пантюха?

— Да вот гада воргольского поймал!..

Услышав эти слова, Яруск опрометью кинулся в лес к Шумату:

— Бежим отсюда!

— А Прокоп?

— Прокопу уже не поможешь! Уносим ноги, пока он на дыбе про нас не наболтал!..

Чтобы сбить со следа погоню, лазутчики пошли другой дорогой и, блуждая окольными путями, через три дня, измученные, вернулись в Воргол. Узнав о пленении Прокопа, Рвач притворно пожалел его, но на деле был рад, страшно рад.

— Пантелеймон придёт, обязательно придёт, — потирал он руки. — И сам придёт, и дружка за собой притащит...

А расстроенный Пантелеймон с помощью дружинников заволок Прокопа в избу Семёна Андреевича и, рассказав старому боярину о случившемся, выбежал на улицу и прыгнул в седло.

— Пантюха, стой! Это западня! — завопил Семён Андреевич, но Пантелеймон его не слышал. Он уже знал от Любаши о исчезновении Веры, но думал, что её украли татары и отправили в Орду. Пантелеймон ждал Кирилла, который уехал по поручению князя, чтобы вместе рвануть в Орду, но, узнав, что Вера в Ворголе, не медля поскакал туда один. Горячий и наивный, он не думал, что Рвач уже расставил там свои силки и... И не успел опомниться, как очутился сначала в подвале Рвача, а потом, на коленях, в хоромах князя Олега.

— Ну что, голубчик, попался? — злорадно хихикнул князь. — По ненаглядной своей соскучился? И где же это она? Вера, да? Вера! — закричал он. — Ты где? — И, паясничая, полез под лавку. — Да где ж она, а, Ефим Матвеич?

— А в тёмной, — ухмыльнулся Рвач. — По колено в воде и грязи.

— Отпустите её! — побледнел Пантелеймон.

— Ага, — кивнул князь. — Прям щас и отпустим. Сюда девку!..

Привели Веру, в цепях, грязную и нечёсаную, в изодранном платье.

— Во! — хмыкнул Олег. — А она хоть и в грязи, а хороша! У тя, парень, губа не дура! Выручать, значит, её примчался, да? Ну и зря. Она ж тебе, балбес, изменила. Вот ребята мои её попробовали и сказали, что была уже с кем-то до них. Так-то, брат! — И Олег с Рвачом захохотали.

— Брешете, нехристи! — взревел Пантелеймон. — А ну отпустите её!..

— Пантюша, милый! — заголосила вдруг, залившись слезами, Вера. — Зачем ты приехал? Убьют они тебя! Мне одно пропадать, а ты!..

— Во! — удивился Олег. — Да почему ж это пропадать? А ну, Ермолай, зови кузнеца. Пускай раскуёт её — и, Бога ради, на все четыре стороны!

— Княже, княже! — зашептал осторожный Рвач. — Нельзя её отпускать!

— Это почему же? — пожал плечами Олег. — Нам она боле не нужна, да и никому она теперь такая не нужна. Она теперь всем без надобности. Раскуйте.

— За ворота вывести? — спросил Ермолай.

— Зачем за ворота? — снова ухмыльнулся Олег. — Пущай в детинце переночует. За воротами хлябь и слякоть, медведи в лесу. Да притом завтра казнить Пантелеймона будем, что ж её лишать удовольствия? Пусть посмотрит, как у любимого косточки затрещат.

— Я одна никуда не пойду! — всхлипнула Вера. Её толкали взашей, но она упиралась и жалобно молила: — Княже, отпусти Пантелеймона! Отпусти!

— Да как же я его отпущу, милая, ежели он предал меня и повинен в смерти моих людей? — шутовски развёл руками Олег. — Сказано — пошла прочь!

— Вера! Не унижайся! — отчаянно крикнул Пантелеймон. — Иди с Богом и за меня не волнуйся!

Девушку вытолкали из палаты.

— Прощай, родная! — Пантелеймон попытался освободиться от пут, но они намертво захлестнули его тело. Поняв тщетность своих усилий, выругался: — Сволочи! Вы ещё поплатитесь за свои злодеянья! Как свиньи визжать будете, когда вас по приказу князя Александра на дыбе длинником отхлестают! Кровью харкать будете!..

— Уберите его! — взревел Олег. — Вон подлеца! Во-о-он! — И князь стал избивать беззащитного пленника. — В тёмную! А завтра на площади сварить заживо в кипятке!

Здоровенные гридни схватили Пантелеймона и потащили из княжеской палаты. Разбитая голова, оставляя за собой кровавый след, билась об пол.

— Заживо! В кипятке! — продолжал вопить Олег.

— Не надо в кипятке, княже, — подал голос Рвач.

— Это почему же?

— Слишком лёгкая смерть, мучиться будет недолго. Надо его как Игната Хитрых. Чтоб кости трещали и извивался и вопил от боли.

— Ох и здоров ты, Матвеич, на всякие изуверства, — покачал головой князь. — Ладно, так и сделаем...

Утро казни выдалось по-весеннему тёплым. И многим даже не верилось, что в это ясное утро должен погибнуть молодой, здоровый, полный сил русский витязь. Ему бы с мечом в руках защищать землю родимую, народ православный от степных поработителей, но страшные муки ждут его. И не татары будут мучить, а свои же, русские люди. Но хуже татар холуи эти продажные. Из-за таких вот князей, как Олег Воргольский, а ещё ранее Юрий Владимирский, и было порабощено наше Отечество. Сколько горя и страданий принесли раздоры княжеские, навлёкшие на Русь татарское иго проклятое!..

Утро раннее, утро весеннее. Птички поют и радуются солнышку, а в Ворголе новая казнь готовится. Народ хмурится, волнуется, недовольство проявляет. Устал он от казней, ропщет. Но не замечает гнева людского Олег. Народ — быдло, как он смеет роптать на князя?

Пантелеймона вывели из тёмной. Кровь от вчерашних побоев запеклась на хмуром лице.

— Пантюша, милый, держись! — запричитала из толпы Вера.

Пантелеймон, не видя её, прошептал:

— Держусь, родная, держусь...

— Заткните ей глотку! — рыкнул десятнику Савве князь. — И уберите подале!

Гридни кинулись к девушке, заломили руки и потащили прочь от лобного места.

— Поди скажи, чтоб скорей начинали, — толкнул Олег Савву. Тот убежал, а князь насупился: почему заволновались люди? Может, в толпе лазутчики Александра? Может, они замышляют освободить пленника?..

Олег вскочил:

— Что медлите? Палач, начинай!

Гридни заволокли Пантелеймона на помост, и палач сорвал с него одежду. Кувалда с силой опустилась на правую ступню юноши, и раздался хруст костей. Пантелеймон не проронил ни звука. К своему несчастью, он даже не потерял сознания, лишь лицо страшно побледнело и покрылось густым потом. Ещё удар, и ещё... Мутнеющим взором он искал в толпе Веру. Очередной удар — и мученик рухнул на помост. А князь Олег... А князь Олег вдруг испуганно вскрикнул и приказал отрубить ему голову, а сам бегом припустил в свои хоромы. Голову же Пантелеймона кто-то подобрал и унёс...

Больше суток Вера пролежала в беспамятстве. В княжеском тереме про неё забыли, но простые люди, которые подобрали её, хотя и с сомнениями, всё же надеялись, что девушка выживет. Очнувшись, она не сразу вспомнила, что произошло, а когда вспомнила — точно окаменела: не проронила ни слезинки, не издала ни стона, и ни одного чувства в ней не осталось, кроме ненависти.

— Люди добрые, можно я ещё немного у вас побуду? — еле слышно произнесла Вера запёкшимися, непослушными губами.

— Да конечно, милая, конечно, побудь! — закивала хозяйка...

В природе уже вовсю властвовала весна. Распустилась черёмуха, разнося по округе пьянящий медовый аромат. Безмолвие тёмных ночей разрывали дивные соловьиные трели. Вера выходила по вечерам на улицу, но весенние запахи и трели мало занимали её. Она поглядывала то на княжеский терем, то в сторону усадьбы Рвача и мучительно, до головной боли думала, как отомстить извергам за свою сломанную жизнь, за Пантелеймона, запоздалая, горькая нежность к которому день и ночь жгла её душу.

Просидев до темноты, Вера каждый раз возвращалась домой, так ничего и не придумав. Но вот однажды к ней подошли...

— Кто тут? — вздрогнула Вера.

— Не пугайся, красавица! — Рядом стояла древняя старуха. — Хочу я тебя утешить...

— Ты кто? — испугалась девушка.

— Друг, — таинственно улыбнулась незнакомка. — Зовут меня Чернавкой, в крещении Анастасией. Я знала Пантелеймона и тоже скорблю о нём. Мы с ним из одного села, а сейчас я у княгини Авдотьи в знахарках, вошла в доверие. Могу и тебя к ней прислугой устроить.

— Но меня же и князь Олег знает, и боярин Рвач, — напряглась Вера.

— Князь тя раз только видел, грязную да оборванную, — пожала плечами Чернавка. — Он и не угадает. А Рвач... Рвач на женскую половину не ходит. Ну а когда начнёшь служить, по ходу сообразишь, как отомстить за себя и за Пантелеймона. Согласна?

— Согласна-согласна! — поспешно ответила Вера. — Я-то уж и не знала, горемычная, что делать. Думала, может, встретить где князя с ножом и зарезать?

— Да кто же тебя до него с ножом допустит? — усмехнулась Чернавка. — Князей воргольских хитростью надо брать. Да ещё... любовью...

— Как любовью?! — оторопела Вера.

— Хи-хи-хи, — тихо засмеялась Чернавка. — Не знаешь, как можно любовью витязя аль вьюношу погубить? Ты ведь уже не девка?

— Нет, — потупилась Вера.

— Ну так тебе и терять нечего. Окрути в первый черёд их старшего сына, Ростислава. Ты хороша, статна, белогруда. Да княжонок за тобой побежит, только помани. Завтра поговорю с княгиней — она тебя непременно возьмёт. Вот тогда и виляй хвостом перед Ростиславом, а когда клюнет, увлеки его за город, а там дубковские витязи поджидать будут. Поняла?

— Поняла. Как не понять, бабулька Анастасия!

— Не зови меня Анастасией, — перебила старуха. — Хоть и приятно мне моё христианское имя, но привыкла к другому. И все так кличут.

— Ладно, Чер... Ой! Не могу!

— Ну, называй как знаешь, — махнула рукой Чернавка.

— Больно мне, бабушка, горько, душа разрывается на кусочки, — вздохнула Вера. — Грудь ломит и горло сдавливает. Хочу выплакаться, а слёз нету, кончились. Как я виновата перед Пантелеймоном! — И залилась слезами.

— Ну вот слёзы и появились, — погладила девушку по голове Чернавка. — А говорила, нету. Есть они у тебя, родимая, есть. Поплачь, милая, поплачь, полегчает. Но завтра, смотри, их не показывай. Княгиня печальных не любит, может и прогнать.

— Анастасия! Я их сама убью! — вытирая глаза, затрепетала Вера. — Я их ненавижу! Никогда не прощу их злодеяний! Сама княжича зарежу!..

— Но-но, не горячись! — нахмурилась Чернавка. — Всему своё время. Будь хладнокровна, не делай ничего, прежде сто раз не обдумавши. И не один Ростислав нам нужен, а вся княжеская семья. Ну попытаешься ты, неразумная, княжича зарезать, а сможешь? Вдруг рука задрожит, когда в очи ему глянешь? И себя, и всё дело погубишь! Иди в дом и выспись. Завтра я за тобой зайду.

Глава четвёртая

Чернавка была свидетельницей кровавых событий в Ворголе. Когда забрали Савелия с Матвеем, она не выдержала и пришла в город, надеясь, что всё кончится благополучно. Когда же мужики погибли, старуха была потрясена и поклялась отомстить за смерть односельчан. Искусная знахарка и ведунья, она вошла в доверие к княгине Авдотье и от неё узнала об опасности, нависшей над Кириллом и Пантелеймоном. Поспешила в Дубок, чтобы предупредить парней, да опоздала — Пантелеймон уже умчался в Воргол.

— Сказнят его там, — сказала она Семёну Андреевичу. — Ловушка это, западня.

— А где Кирилл? — спросил боярин у Севастьяна.

— Ещё в дозоре.

— Воротится — ко мне немедля.

— А что с моими братьями, Игнатом и Козьмой Хитрых? Про них что слышно? — повернулся Севастьян к Чернавке.

Та помрачнела:

— Предал и их лютой смерти князь-ирод.

— Ах, аспид поганый! — По щекам Севастьяна потекли слёзы. — Ведь говорил же бестолковым, что уходить из Воргола надо! Не послушались... Семён Андреевич, я у князя Даниила дружину попрошу. Надо спалить это осиное гнездо!

— А ну угомонись! — стукнул кулаком по столу старый боярин. — Не у тебя одного горе. Весь Черлёный Яр костьми липецких людей усеян, вся земля кровью и слезами залита. Возьми себя в руки, боярин! Сейчас к князю вместе сходим, посоветуемся и примем разумное решение. Успокойся! Ты не отрок малый!

— Не могу, это ж я виноват в их погибели!

— Жизнь виновата, Севастьян! — тяжело вздохнул Семён Андреевич. — Стало быть, так было Богу угодно... А ты, бабушка, пока потрапезуй. Эй, Марфа! — позвал Семён Андреевич.

— Да мне бы в Воргол поскорей, — насупилась Чернавка. — Может, ещё помешаю казни Пантелеймона.

— Ты потрапезуй, а мы к князю за советом сходим и сразу вернёмся.

На улице послышался топот копыт, и к крыльцу подъехал всадник. Семён Андреевич выглянул в приоткрытое окно.

— А вот и Кирилл приехал! Ему пока ничего не говорите...

— Здравствуй, боярин, — тяжело дыша, поклонился Семёну Андреевичу Кирилл. — Здравы будьте, люди добрые.

— Здрав будь и ты, витязь. Пойдём-ка с нами к князю Даниилу.

Кирилл побледнел:

— Что случилось? Зачем Чернавка тут?

— Пойдём-пойдём, скоро узнаешь...

Даниил упражнялся в рубке на татарских саблях. Семён Андреевич вошёл и поклонился:

— Неотложное дело, князь.

Даниил Александрович бросил саблю на деревянный настил и утёр пот.

— Ну что ж, пойдём в палаты, там поговорим.

Разговор был недолгим. Выслушав Семёна Андреевича, князь прошёлся вдоль стола и молвил:

— Больших военных действий против воргольского супостата до прибытия батюшки из Орды предпринимать мы не будем... — Помолчал. — Но вылазку устроить можем. Кто поведёт людей под Воргол?

— Я! — вскочил Севастьян.

— Хорошо, — кивнул князь. — Бери дюжину добрых дружинников и действуй.

Чернавка уже заждалась, когда Семён Андреевич с Севастьяном вернулись.

— Сделаем вылазку прямо в детинец! — кричал Хитрых. — Я сам придушу этого гада!

— Ты как мальчишка! — рассердился Семён Андреевич. — Только людей зря погубишь. Давай-ка послушаем, что бабушка скажет.

— Что я скажу? — прищурилась старуха. — Я скажу, что на месте разберёмся. Пантелеймон и Вера в опасности, их спасать надо. Я вхожа в хоромы князя, так что поехали, а там посмотрим. Верхом я не могу, телегу дайте. Может, ещё успеем с бедой справиться.

— Умная ты женщина, — одобрительно посмотрел на Чернавку Семён Андреевич. — Присмотри уж там за этими сорвиголовами. Кого берёшь, Севастьян?

— Брата Афанасия, Демьяна Шумахова, Кирилла, ну и ещё человек восемь найду.

— Ладно, — кивнул боярин. — С Богом...

Но, как ни торопились в Воргол липчане, всё-таки опоздали. Чернавка же, узнав о казни Пантелеймона, нашла Веру...

Весна начала переходить в лето. Закончилось цветенье, и на деревьях завязывались плоды. Вера старалась чаще показываться на глаза княжичу Ростиславу, быстро освоив преподнесённую ей Чернавкой науку, и стремящаяся к греховным утехам душа Ростислава не устояла перед чарами соблазнительницы.

Как-то раз девушка принесла юноше из погреба холодный малиновый сок. Он не просил её об этом, но она принесла.

— Испей сочку, княжич, — ласково пропела Вера, подавая кружку, и как бы нечаянно коснулась своей нежной горячей рукой руки Ростислава. Княжич обомлел. Молодая кровь кинулась в голову, и жгучее желание овладело всем его существом.

— Ой ты какая!.. — жарко выдохнул Ростислав и потянулся к девушке. Поначалу та не сопротивлялась, но когда княжич начал терять рассудок, оттолкнула его:

— Погоди, погоди... тута увидят. Пойдём ввечеру в лес, там и насладимся...

— Хорошо, лебёдушка, как скажешь! — У Ростислава дрожь пробежала по телу, когда он представил себя наедине с молодой женщиной. Мысли о любовных утехах целый день не давали княжичу покоя. Он был рассеян, никого не видел и не слышал.

— Что с тобой, сынок? Уж не заболел ли? — забеспокоилась мать.

— Нет-нет! — побледнел Ростислав. — Я... так...

— Да ты весь дрожишь! — всплеснула руками Авдотья, а сын вдруг резко оборвал её:

— Оставь меня в покое! Я не ребёнок! — И сердито вышел из горницы.

Княгиня долго пожимала плечами. Впервые она почувствовала, что сын стал взрослым и опека матери тяготит его.

...Вечерело. Вера вышла из ворот детинца, когда солнце уже закатилось за горизонт. Влажная свежесть накрыла низину за стенами Воргола. Вера зябко поёжилась и замедлила шаг. Придёт княжич или не придёт? Должен прийти, должен... А вот и он! Выскочил из ворот кремника на горячем буланом коне. В какой-то миг Вере стало жаль его, но эта жалость сразу исчезла, едва девушка вспомнила Пантелеймона. И — слёзы покатились из глаз.

Подъехал Ростислав и осадил жеребца. Влюблённо посмотрел на Веру и помрачнел:

— Что с тобой, милая? Ты плачешь?

— Нет-нет! — Девушка вытерла слёзы. — Это от радости. Я раба, а ты князь. Такое счастье подвалило!

— Садись на коня. — Княжич протянул руку.

— Нельзя, милый! — отпрянула Вера. — Из детинца увидят. Ты скачи вон по той тропке в лес и там подожди, а я следом.

И Ростислав помчался навстречу беде. Натянутая промеж двух деревьев верёвка свалила его буланого, и княжич, охнув, больно ударился о землю. Через миг Демьян и Афанасий крепко скрутили ему руки, злорадно приговаривая:

— Попался, голубь!

— Что вы делаете? — гневно закричал Ростислав. — Отпустите, разбойники!

— Сто-о-ой! Не рвись! Бесполезно! — ледяным голосом промолвил Севастьян. — Поднимите его.

Ростислава поставили на ноги.

— Ну что, гадёныш? — взял его за ворог кафтана Севастьян.

— Ты?.. — изумлённо прошептал Ростислав. — Ты в разбойниках?!

— Это вы, князья Воргольские и Рыльские, разбойники! — скрипнул зубами Хитрых. — Вы убиваете невинных людей, потешаетесь над их страданиями! Сколько вы христиан православных замучили?

— Я никого не убивал! — испуганно пробормотал княжич.

— Зато отец твой не просто убивает, а подобно зверю терзает свои жертвы. — Севастьян сдавил горло Ростислава. — Он моих братьев казнил. За что?

— Я тут ни при чём! — захрипел Ростислав.

— Ладно!.. — отпустил его Севастьян и — своим: — Свяжите щенка покрепче, в Дубок повезём. Пускай там Александр Иванович с ним что хочет делает. Глядишь, теперь Олег Воргольский посговорчивей будет.

— Стойте! — крикнула из кустов запыхавшаяся от бега Вера. — Он мой! Мой!

— Вера! — обрадовался Ростислав. — Спаси меня, Вера!

— Я спасу тебя! — воскликнула Вера и, внезапно вырвав из ножей Демьяна меч, пронзила грудь Ростислава.

Княжич не вскрикнул. Он даже не понял, что произошло, и сперва не почувствовал боли. Но потом что-то загорелось в груди. Кровь хлынула изо рта и носа, глаза заблестели, зрачки расширились, и он рухнул на землю как подкошенный, уставив остекленевшие глаза в небо.

А Вера вошла в азарт игры со смертью. Она вытащила окровавленный меч из груди Ростислава и с воплем:

— Ах, гад, я и тебя прикончу! — набросилась на Демьяна.

Парень едва увернулся, а Севастьян схватил Веру и, повалив на траву, отобрал меч.

— Милая! Что с тобой? Успокойся! Это ж Демьян, он не воргольский, он наш!

— Наш?! — взвизгнула Вера. — Он меня ссильничал, пёс шелудивый, черномазь проклятая! Убью гада!

— Что? — удивился Севастьян. — Он тебя сильничал? Это правда, Дёмка?

Шумахов опустил голову:

— Да она сама... Сама ведь со мной пошла... И потом, я же не знал, что она с Пантелеймоном...

— Уйди с глаз! — процедил Хитрых. — Ты — позор доблестного отца своего! Ты — позорное пятно на всех людях липецких! Скройся, мразь!

Демьян, озираясь как затравленный зверь, подошёл к коню, прыгнул в седло и, дёрнув поводья, ускакал.

— Кирюша, милый! — рыдая, обняла Кирилла Вера. — Что же нам без Пантюши делать?

— Мстить! — мрачно проговорил Кирилл. — Не жалея живота своего...

Вера постепенно стала успокаиваться. Вытерла лицо платком и поклонилась воинам в пояс:

— Спасибо вам, люди добрые. Пойду я назад.

Липчане переглянулись:

— А не опасно тебе возвращаться?

— А мне другого теперь не дано, — отрезала Вера. — И не успокоюсь я, пока не изведу Олега и весь род его. Ростислав уже поплатился, а следующий Олег, да и Ярославу несдобровать. А вы езжайте домой, копите силы, чтоб раздавить воргольское логово.

И такая отрешённость звучала в голосе девушки, что всем стало жутко, будто говорила она из какой-то неземной, запредельной дали.

— Прощай, Кирюша! Скажи Надюхе и Любе, что я их любила и что мне за Пантелеймона отомстить надо. Как страшно они его мучили... Но он не стонал, не просил пощады...

Когда Вера возвратилась в хоромы князя, уже стемнело. Ростислава давно хватились, и в тереме был переполох. Кто-то заметил его с Верой за городом и доложил князю. Олег был взбешён, но он ещё не видел эту новую холопку княгини, а увидев, обомлел:

— Ты-ы?..

— Ты знаешь её?! — опешила и княгиня.

Олег усмехнулся:

— Ещё бы! Из-за неё был казнён предатель Пантелеймон.

— Никакой он не предатель! — вскинула голову Вера.

— Где мой сын, стерва?

— А я почём знаю!

— В тёмную! — затопал ногами князь.

Гридни увели Веру.

— Откудова она здесь взялась? — вне себя от ярости, повернулся князь к жене. — Кто привёл её в хоромы?

— Чернавка.

— Эта ведьма?

— Не ведьма, а знахарка...

— Ивашка! — крикнул князь и схватил меч. — Чернавку сюда!

Вскоре в дверях появилась старуха.

— Ты привела Верку в дом? — кинулся к ней Олег.

— Я, а что?

— Княжич пропал. Вечером его видели с ней в лесу.

Старуха пожала плечами:

— Ну а мне-то что? Я княгиню лечу, а не за любовными утехами княжича подглядываю.

— В тёмную и эту! — взревел князь, и гридни потащили Чернавку.

— А может, она и вправду не виновата? — заплакала княгиня.

— А кто виноват? — Олег в сердцах швырнул меч на пол. — Это они завели его в лес на растерзанье зверям!..

— Там боярин Рвач просится, — несмело доложил холоп.

— Зови! — кивнул князь. — Авдотья, к себе.

Княгиня, вся в слезах, ушла, а в другую дверь вошёл Рвач и шёпотом спросил:

— Кого сейчас от тебя, княже, вывели, знаешь?

— Чернавку, знахарку какую-то. Княгиню она лечит.

— Она и меня лечила в Чернолесе, у Матвея в избе, когда я там после Дубка отлёживался.

Олег остолбенел:

— Так что ж ты, гад, раньше не сказал, что она тоже из Чернолеса?

— Да я её только щас и увидел!

— Слыхал, что княжич Ростислав пропал?

— Слыхал, — потёр лоб Рвач. — Её работа, точно. Увела небось, сука старая, княжича в чащу...

— Его девка увела — Верка.

— Верка?! — изумился Рвач. — И она тут?

— Тут! А привела её к княгине эта ведьма!

— Да-а... — задумчиво протянул Рвач. — Нечистое дело, князь, нечистое. Пытать их надобно...

— Княжича привезли! — заглянул в палату бледный холоп, а за дверью раздался истошный женский вопль: «Сыночек!» Князь выбежал на крик и увидел бездыханное окровавленное тело Ростислава.

— Резать! Резать этих подлых баб надо! — завопил Олег и в отчаяньи ударился головой о стену.

— А их ли вина в гибели княжича? — засомневался лекарь Ермолай.

— Молчать! Я сказал — резать!

— Не усугубляй Божью кару, князь, — подошёл к Олегу отец Ефрем. — А вдруг это тебе наказанье за казни невинных людей? Остынь, Олег Ростиславич, не надо новых жертв, мы и так по горло в крови. Княжича уже не вернуть — знать, на то воля Всевышнего.

Олег долго смотрел перед собой отсутствующим взглядом, потом разом как-то обмяк и молча кивнул.

Весь Воргол оплакивал Ростислава, убитого из-за преступных деяний отца. Люди любили его, желали видеть своим князем. Не в Олега он пошёл — мягок был, приветлив и обходителен, и так нелепо, случайно погиб. Погиб раньше времени, не успев возмужать и встать в ряды верных защитников Отечества...

Ростислава схоронили, и в князя Олега опять словно бес вселился. Не слушая ни приближённых, ни жены, снова думал он только о мести, даже после похорон шёпотом спросил Рвача:

— Так что с теми мерзавками делать будем? Вдруг не получится их казнить?

— А давай, княже, обвиним их в колдовстве, — крестясь вместе со всеми, буркнул Рвач.

— Как это? А доказательства?

Рвач ухмыльнулся:

— Слыхал я, что в папских странах заподозренных в колдовстве баб бросают в реку. И коли выплывут — значит, ведьмы, а потонут — нет. Ну, и выплывших на костре сжигают, а утопшие сами в рай идут. Нам и то и то подходит, смекаешь?

— Ага! — приободрился Олег. — Смекаю...

А за поминальным столом он вдруг повернулся к княгине и сердито изрёк:

— И всё-таки они ведьмы!

— Кто? — вяло отозвалась убитая горем Авдотья.

— Никто. Завтра узнаешь...

Утро следующего дня выдалось пасмурным и холодным. Северный ветер гнал по небу серые низкие облака, которые непроницаемой завесой скрывали светило и время от времени посыпали землю мелким дождём.

Князь поднялся рано и приказал готовить пленниц к испытанию. Одевшись потеплее, Олег вышел из детинца, за ним семенили придворные людишки. Князь указал пальцем на возвышенное место на берегу Воргола:

— Вон там поставьте для меня кресло. Ведьм сюда.

— Будет исполнено, княже, — поклонился Ермолай.

— И объявите людям, чтоб шли, — приказал Олег.

Народ собрался.

— Чего это князь ещё надумал? — спрашивали воргольцы друг друга.

— А кто его знает? Видать, после похорон сына совсем свихнулся!

Князь уселся в кресло. Внизу нёс свои быстрые воды Воргол. Привели пленниц.

— Не с Ростислава надо было начинать, а с Олега, — вздохнула Вера.

Старуха пожала худыми плечами:

— Ну, пускай хоть помучается, тоскуя по сыну.

Вера хрипло рассмеялась:

— Мудрая ты, а ирода этого так и не раскусила. Ни по ком тосковать он не будет. Только себя любит, только об себе заботится и потому достоин самой лютой кары. Я верю, рано или поздно призовёт его Господь к ответу за все его мерзости, но сколь людей до того ещё сгинет! Господи, не за себя прошу, а за народ русский — спаси и сохрани люд православный от таких извергов, как Олег Воргольский!..

— Ты что там бормочешь, ведьма? — подтолкнул связанных пленниц к реке дюжий гридень, и...

— Лучше потонуть, чем спастись!.. — только и успела крикнуть Вере Чернавка, и полетели обе с обрыва в воду.

Девушка не поняла слов старухи и, очутившись в ледяной воде и достав ногами дна, оттолкнулась и свечкой вынырнула на поверхность. Набрала в лёгкие побольше воздуха и, отчаянно работая связанными руками и ногами, поплыла к противоположному, заросшему камышом берегу.

Ей вслед неслись крики:

— Одна ведьма вынырнула!..

— Гля, гля, плывёт!..

— Догнать! Поймать! — завопил Рвач.

— Куда она денется? — перекосил в жёсткой усмешке рот Олег, но Вера вдруг, уже на середине реки, подгоняемая волнами, быстро поплыла вниз по течению.

Тогда и Олег заорал:

— Держите ведьму! Лодки! Где лодки?

Холопы спустили на воду лодки и устремились в погоню за беглянкой. А Вера, видя приближающуюся лодку, вдруг вспомнила слова Чернавки и только теперь поняла их смысл. И со словами: «Господи, прости!» — нырнула и камнем пошла ко дну. Но несколько холопов кинулись за ней и, настигнув под водой, вытащили за волосы на поверхность. Вера была в беспамятстве. Её швырнули в лодку и, надавив на живот, освободили несчастную от воды, которой та успела наглотаться.

— Чёрт, чуть не сбежала, — облегчённо вздохнул князь. — Рвач, готовь избу в лесу, жечь её там будем.

Олег возвратился домой в приподнятом настроении. Ходил по горнице туда-сюда и всё повторял: «Вот чёрт, чуть не сбежала!»

— Да кто у тебя там чуть не сбежал? — не выдержала княгиня.

— Ведьма!

— Какая ведьма? — удивилась Авдотья.

— Верка твоя разлюбезная!

— Так она же в тёмной!

— Из тёмной обе ведьмы улепетнули. Только бабка в Ворголе утопла, а Верка выплыла, но мои молодцы её догнали. Колдунья она. Чарами своими обольстила сына нашего, в лес заманила и там жизни лишила.

Княгиня побледнела:

— И что же теперь?

— Сожжём её в лесу в срубе.

— Живую?! — оторопела Авдотья.

— Ведьм для очищения их душ от бесовской скверны сжигают. Огонь спасает заблудшую душу, — важно пояснил Олег. — Всё, иди, княгиня, в свою палату и не вмешивайся в мужские дела, гляди лучше за хозяйством.

Авдотья в слезах ушла, и вскоре появились Рвач с Ермолаем.

— Очистительная изба готова? — нетерпеливо спросил князь.

— К вечеру будет готова, — поклонился Рвач.

— Как к вечеру?! — опять взбеленился Олег. — Чтоб немедля!

Рвач мгновенно исчез, а князь, уже спокойнее, обратился к Ермолаю:

— Ты там, вокруг сруба, всё проверил? Разбойников нету? А то ведь Александровы людишки щас всюду шныряют, никакого житья от них.

Лекарь пожал плечами:

— Да вроде в лесу спокойно, княже.

— Всё равно, ты вот ещё что сделай. Расставь вокруг сруба охрану в несколько колец, чтоб мышь не проскочила, воробей не пролетел. Помнишь, как Дёмку, сукина сына, выкрали?

— Сделаем, княже.

Ермолай вернулся к срубу, но не успел произнести ни слова, как ему почудилось...

— Ефим Матвеич! — схватил он за рукав Рвача.

— А? — испуганно оглянулся тот.

— Вон там, за деревьями, вроде что-то мелькнуло. Уж не липчане ли напасть собираются?

— Всё могёт быть, — проворчал Рвач, всматриваясь кротиными глазками в чащу. — Я говорил князю — обождать надо...

— Во! Да ты ж сам его на эту затею и надоумил! — удивился Ермолай.

Рвач поморщился:

— Сам-то сам, только я хотел сперва лес прочесать и татей если не выловить, то хоть спугнуть, а князю неймётся.

— Артамон! — позвал Ермолай десятника. — Скачи к Олегу Ростиславичу и скажи, чтоб дома пока сидел. Неспокойно тута.

Десятник ускакал, а Ермолай с двадцатью дружинниками углубились в лес и действительно обнаружили неподалёку примятую траву и отпечатки конских копыт.

— Тута они, — покачал головой Ермолай. — И много. Но кто? Люди Александра?..

Это не были люди князя Александра. Это Демьян Шумахов, отчаянная башка, с пятью разбойниками Кунама следили за приготовлениями к казни Веры. Воргольцев было много, и Демьян уже просто не знал, что предпринять, тем более что их присутствие в лесу обнаружили. Расстроенный, он хотел даже поразить стрелой Рвача, но Тяпка остановил.

— Только испортишь всё! — сказал сын атамана. — Они перенесут казнь в детинец, и тогда девке точно конец. А если нагрянем всем отрядом, раздавим их как клопов.

— Поехали! — вскочил в седло Демьян. — Лишь бы успеть...

Известие Артамона напугало Олега Воргольского.

— И много их? — побледнел он.

— Не знаем. Мелькают иногда в кустах.

— Скачи обратно и скажи Ермолаю — пусть выяснит, сколь их, и доложит мне сам.

— Батя, и я с тобой! — заканючил малолетний княжич Ярослав.

— А я никуда ещё не еду. Вишь, гонцы доносят, что там опасно. Хотя... хотя, пожалуй, пора уже и тебе к опасностям привыкать.

— К чему привыкать? — вошла в палату княгиня Авдотья.

— К походной жизни пора привыкать Ярославу! — раздражённо бросил князь.

— Но он же ещё дитё! — всплеснула руками Авдотья.

— Пращур наш, Святослав Игоревич, в четыре года с древлянами воевал. Поэтому и покорились ему булгары с Итиля, хазары, дунайские болгары. Византия горела у него под ногами, трепетали царьградские кесари и печенежские ханы. Он покорил многие языки Кавказа...

— И сгинул молодым! — добавила княгиня.

— На всё воля Божья. Завтра или сегодня ночью я возьму с собой Ярослава.

До этого князь вовсе не собирался брать сына в лес. Но жена раздражала его, и Олег решил поступить наперекор ей.

— Иди-ка отсель, Авдотья, и не встревай в мужской разговор, — строго сказал он. — А Ярослав пускай останется, пора ему к крови привыкать.

Авдотья посмотрела в глаза супруга и, увидев в них тупую непреклонность, всхлипнула:

— Пропадёт ить и второй сын!

— Не пропадёт. Я с ним буду.

Княгиня, едва сдерживаясь, чтоб не разрыдаться, поспешно вышла из палаты.

...В тёмной сыро и холодно. Промозглый вонючий воздух пронизывает тело до костей. Вера, закованная в цепи, с трудом нашла более-менее сухое место, присев, прислонилась к ледяной стене и вскоре, измученная страшными событиями дня, задремала, но сон был таким же кошмарным, как действительность. Вере снились жуткие зелёные осклизлые чудища, которые пытаются своими костлявыми, тинными пальцами с острыми когтями вцепиться в её тело. Вера дёрнулась и проснулась. Потом снова стала погружаться в сон. Пантелеймон... Такой желанный и родной... Вот он приблизился к ней, тепло задышал в лицо... Хоть бы это длилось вечно... Но вдруг кто-то страшный потянул Пантелеймона назад. И Вера отпрянула — корова, огромная, брухучая, с красными выпученными глазами наставила свои рожищи — вот-вот заколет, забодает, закатает...

— Пантелеймон! — закричала девушка.

А Пантелеймон всё дальше и дальше. И вдруг — Рвач, его мерзкая рожа, оскалил зубы, схватил холодной мокрой рукой за плечо.

Вера вскрикнула от ужаса и проснулась. Двое гридней поднимали её с пола, ещё двое отвязывали цепь от стены.

— Утро? — испугалась Вера.

— Пока ночь, — хмыкнул старший гридень.

— Куда вы меня хотите вести? — всхлипнула девушка.

— А куда князь прикажет. Пока за ворота...

Темно и тоскливо на ночных улицах Воргола. Вера шла в цепях, и сердце её сжималось от страха. Тоскливо в этот час было и на душе Демьяна. Хотя атаман Кунам и внял мольбам витязя, но Демьян боялся не успеть и изо всех сил стегал своего коня, далеко опередив остальных всадников.

— Не успеем!.. — шептал он. — Не успеем...

Тем временем Веру вывели за ворота детинца и повели в лес. Она зашептала молитву, прося у Бога прощения. Увидев обложенный сушняком сруб, поняла всё — и словно окаменела, так, будто это происходило не с ней и ей было всё равно.

Подошёл поп воргольской церкви и испуганно, второпях исповедовал несчастную.

— Бог простит... — были его последние слова.

Потом Веру грубо схватили под руки, затащили в сруб и привязали к врытому в землю столбу.

— Что с ней сделают, батя? — округлил глаза стоявший рядом с Олегом княжич Ярослав.

— Она ведьма, сынок, — объяснил князь. — И потому для очищения души от бесовской скверны её сожгут.

Мальчик побелел:

— Живую?..

— Конечно, живую, — спокойно кивнул князь.

— Батя, я боюсь! — задрожал Ярослав.

— Не бойся, сынок, и не жалей её. Она повинна в смерти твоего брата и должна ответить за это.

Светало. Сквозь редкие прогалины в сплошной пелене облаков пробились первые лучи солнца.

— Поджигай! — скомандовал князь.

От четырёх факелов сухие ветки по углам занялись, и через минуту весь сруб был охвачен пламенем. Испуганно ржа, попятились кони, из сруба раздался жуткий вопль.

Ярослав заплакал, но вскоре притих, а покосившийся сруб рухнул, подбросив высоко к небу столбы огня и снопы искр. И тут...

И тут из чащи полетели стрелы, и воины князя стали падать один за другим. Сам Олег в панике вскочил на коня и поскакал к Ворголу, крикнув сыну:

— Спасайся!

Но княжич замешкался и всё никак не мог справиться со своим маленьким коньком, который, всхрапывая и выпучив глаза, закружился на месте. Князь развернулся и поскакал назад, схватил коня сына за уздечку, пытаясь увлечь его за собой, но ещё несколько стрел просвистели в воздухе и одна вонзилась в шею Ярослава. Кровь брызнула фонтаном, Ярослав закричал. В зареве догорающего сруба и восходящего солнца князь Олег увидел его перекосившееся от боли лицо. Неестественно расширенные глаза мальчика выражали ужас. В отчаяньи Олег вырвал из раны стрелу, но это только ускорило трагический конец. Ярослав захрипел, изо рта и носа хлынула кровь, и он свалился с коня. Уже слышались зловещие крики выскакивающих из леса врагов. Олег успел подхватить тело сына и, со всего маху вытянув своего жеребца плёткой, помчался прочь. Позже князь не вспомнил, как оказался в Ворголе, как подскакал к своим хоромам и рухнул прямо перед крыльцом с коня. Его опять хватил френчуг...

Память к Олегу вернулась на второй день. Он лежал в тёмной спальной и слышал, как в соседней палате поп читает молитву и заливается слезами Авдотья.

— Детушки вы мои милые, детушки ненаглядные!.. Что же мне делать без вас, горемычной сиротинушке!..

И рыдания жены снова швырнули князя в беспамятство на целую неделю. Без Олега похоронили Ярослава, без него справили поминки. Авдотья не пожалела средств, казалось, весь Воргол собрался к княжескому столу. В отсутствие Олега все запросто садились рядом: боярин и смерд, воевода и ремесленник. К Рвачу подсел Артамон, и Рвач немного отодвинулся от десятника, брезгливо на него покосился. Подошло время подавать лапшу на гусином отваре. Лапша огненная, но пара не показывала, обильный жир на поверхности не давал ей остыть. У Артамона глотка крепкая, как из булатной стали, и он сразу начал хлебать.

Рвач удивился:

— Не горячо?

Артамон глазом не моргнул, искоса лукаво глянул:

— Да остыла уже.

Рвач, не почуяв подвоха, черпанул крутяку с самого дна, смело хлебнул и... ошалело выпучив глаза и плюясь, вскочил с места. Потом схватил кружку с квасом и начал заливать им пожар во рту.

— Святая водичка, догони бешеную кашу!.. — пробормотал, отставив кружку.

— Да то не каша, боярин, а лапша, — хихикнул сидевший рядом с Артамоном княжий гридень Лесик.

Рвач весь затрясся от злобы, однако смолчал — поминки всё ж, — вылез из-за стола и мрачнее тучи пошёл к двери. Остальные поминальщики с неприязнью смотрели на него: жители Воргола уже успели люто возненавидеть Рвача, виня его почти во всех бедах княжества. Многие считали, что рано или поздно этот выродок и предатель непременно переметнётся к кому-то ещё, кто больше заплатит, а ныне раболепствует перед князем Олегом от безысходности. Но понимает ли всю опасность, исходящую от Рвача, сам Олег, не знал никто.

Глава пятая

Самуил одним из первых в Сарае услышал о прибытии в Орду князя Александра Липецкого. Поведали ему и о добрых отношениях князя с тысячником Харалдаем. Поэтому он поспешил к Телебуге и с помощью лжи и клеветы сумел убедить хана арестовать князя Липецкого и подбивал его к аресту Харалдая, ссылаясь на беспричинный якобы переход тысячника от Олега Воргольского к Александру. Однако с Харалдаем у Самуила не выгорело: хан учитывал влияние многочисленных родственников тысячника в войсках и перед угрозой столкновения с Ногаем не хотел наживать себе лишних врагов. Да он даже из осторожности решил не сразу арестовать Александра, а сперва принять князя и выслушать. Но одного, без Харалдая, дабы Александр не получил в лице того сильного защитника.

После обязательных церемоний очищения огнём и дымом князь Александр предстал пред ханом. И что скажет мятежный князь в своё оправдание? Какие слова подберёт, чтобы доказать владыке полувселенной свою невиновность перед ним? Очернит покойного брата Святослава: мол, это он начал войну с татарами?

— А почему ты не испугался, всё-таки пришёл ко мне, князёк? — как всегда глядя в разные стороны раскосыми глазами, через толмача спросил Великий хан. — Да нет, не пришёл, а приполз на брюхе. Как там у вас говорят: плетью обуха не перешибёшь? Твой брат хотел русской плетью татарский обух перешибить, и ты после его позорной смерти решил его дело продолжить. Чем оправдаешься, князь Александр? — изобразил на лице подобие улыбки Телебуга. — Как ты посмел убить неприкосновенных бахадуров моей державы? Что молчишь? Где-то ты языком трепать горазд, а тут дар речи потерял? Нечего сказать в оправдание?

— Ну почему же! — сдерживая гнев, промолвил князь. — Не мы ведь войну начали...

— А я не спрашиваю, кто начал! — перебил Телебуга. — Война для Руси закончилась десятилетия назад, когда наш славный покоритель вселенной джихангир Бату-хан приступом взял вашу столицу Киев. Отвечай: как ты посмел убивать славных воинов Золотой Орды?

— Мы убивали людей темника Ногая, врага твоего, о Великий хан. Нечестивец Ахмат не тобою был послан в Черлёный Яр баскачить, а изменником Ногаем. Вот и получается, что били мы незаконного баскака.

— Кто незаконный, а кто законный, решать мне! — взвился хан. — А мурза Адыл?! Зачем ты ограбил и убил мурзу Адыл а? Взять его! В колоды!

Несколько сильных нукеров вмиг скрутили князю Александру руки, выволокли наружу, заковали в колоды и отправили в тюремную юрту. О случившемся скоро узнал Харалдай. Однако горячиться он не стал, а, дождавшись приёма у Телебуги и поприветствовав повелителя, постепенно подвёл разговор к главному.

— Олег Воргольский предал нас и ещё не раз предаст, — поведав хану о случившемся в походе, гневно заключил Харалдай. — От него для Золотой Орды исходит гораздо большая опасность, чем от князей Липецких.

Тон тысячника не особенно понравился хану, однако как ни крути, а предательство Олега было налицо. Его, конечно, можно раздавить и без помощи липецкого князя, но тогда придётся посылать дополнительно ещё несколько сотен конницы, а в данной ситуации, когда ежеминутно ощущалась опасность со стороны Ногая, делать этого не хотелось бы. Телебуга желал расправиться и с князем Александром за его непокорность, и с Олегом Воргольским за предательство, но, бесспорно, самая большая опасность грозила со стороны Ногая...

И хан ухмыльнулся:

— Я, конечно, погорячился, приказав заковать князя Александра. Распорядись, Харалдай, чтоб его отпустили. Иди и уничтожь Олега, а потом Александр пусть вернётся ко мне — я дам ему ярлык на княжение. Пускай восстанавливает свой город и исправно платит нам дань. Иди, тысячник, и без головы Олега не возвращайся. Людей, что у тебя есть, я думаю, хватит.

— Да можно бы ещё сотни две бахадуров прибавить, — протянул Харалдай.

— Ну-ну-ну! — замахал руками хан. — Что такое Олег Воргольский? Прыщ на ровном месте! И князь Александр тебе поможет. Хотя можешь взять десятка два карачу. Иди!

Харалдай выбежал от хана почти счастливый. Главное — Александр будет свободен, а уж с Олегом они справятся.

...Александр же, тело которого уже почти онемело в тесных колодах, да ещё вдобавок больно кусались огромные злые мухи, был на грани отчаяния.

— И зачем только я послушался этого коварного татарина! — шептал он. — Лучше бы мне погибнуть в бою!..

И в этот миг в тюремную юрту влетел Харалдай.

— А, лёгок на помин, проклятый! — зло рыкнул Александр. — На смерть мою полюбоваться пришёл?

— Рано помирать собрался, князь! — Харалдай велел нукерам сбить с шеи и рук узника колоды и пояснил: — Нам ещё с Олегом Воргольским разделаться надо.

— Что ты сказал?! — не поверил своим ушам Александр.

— Что слышал, — усмехнулся Харалдай. — Великий хан приказал нам побить Олега...

— Едем! — рванулся к выходу князь, но Харалдай остановил его:

— Да погоди ты! Надо же людей собрать, подготовиться. Выступим завтра.

— Не хочу ждать до завтра! — огрызнулся князь. — Нагостился ужо по самое некуда! — ткнул пальцем в натёртую колодами шею.

Но тысячник был непоколебим.

— Сегодня мы не готовы. Потерпи до утра.

Александр помолчал и наконец нехотя буркнул:

— Ладно, — и вышел из юрты. Снова остановился и повернулся к Харалдаю: — В степи будем вместе держаться, Половецким шляхом пойдём. А у Воронежа разделимся: ты — на Воргол, а я — в Дубок, своих поднимать. Ты осаду готовь, а тут и я подоспею, понял?

— Да понял, понял! — весело хлопнул князя по плечу Харалдай.

Глава шестая

Ехали долго. Степь после весеннего половодья уже благоухала. На зелёных просторах пасся скот, полевые птицы выбирали места для гнёзд. Особенно усердствовали жаворонки. Они парили и рассыпали в голубом небе свои переливчатые серебристые трели, и князь Александр, покачиваясь в седле, вздохнул:

— Весело поют... — Зябко передёрнул плечами. — Слышь, весной что-то и помирать неохота.

— А зимой или летом охота? — фыркнул Харалдай. — Да и разве может человек вообще желать смерти?

Князь ответил не сразу.

— Иногда может... — Но тут же поспешно добавил: — Не слушай меня, тысячник! Не должен православный желать себе смерти, грех это великий! Бог жизнь нам дал, Бог её и возьмёт, когда время придёт. А пока живы, надо бороться и за свою и за жизни других православных!

— А князя Олега тоже? — хитро прищурился татарин.

— Олег Воргольский — клятвопреступник! — жёстко отрезал Александр. — Всевышний ведает, что не мы со Святославом войну начали, мы только отвечаем смертью на смерть, проливая кровь врагов за кровь соотечественников. И беда Руси в том, что в наши дни не осталось князей великих, зато негодяев полно! Раньше-то — вспомни! Вещий Олег воевал Византию, щит к воротам Царьграда прибил. И Игоря гречане боялись. А Святослав Игоревич, вообще, такой наводил ужас на врагов, разгромил Хазарию, воевал болгар и тех же греков. Владимир, Креститель Руси, Ярослав Мудрый, Владимир Мономах, Андрей Боголюбский, Всеволод Большое Гнездо и, наконец, Александр Невский! Что не имя, то великий русский подвиг! А сейчас? Тьфу! — плюнул Александр. — Измельчали князья, передрались между собой, навели на русскую землю пога... — И осёкся.

Однако Харалдай вроде бы ничего не заметил, только бросил негромко:

— Продолжай, князь, продолжай.

— Нет, ну а что продолжать?! — вспыхнул Александр. — Ты посмотри на этих братоборцев, Андрея Городецкого и Дмитрия Переславского. Что они унаследовали от отца своего, Александра Ярославина Невского? Ничего! Сеют раздоры, льют кровь! Неволя для Руси, цепи для народа! Олег Воргольский, о чём он думает?

— О собственном благополучии, — пожал плечами Харалдай.

— Да разве же благополучие предательством достигается? Кабы не подлость Олегова, мы бы с ним вместе супротив вас встали!

— И вместе давно бы погибли, — отрубил Харалдай. — Когда русские князья режутся меж собой, Великий хан не особо вмешивается — ни к чему, сами друг друга бьёте. Но стоит вам объединиться, как тут же Русь наводнят такие полчища — один пепел останется. Упустили вы время, упустили. Разве ты этого, Александр Иванович, не понимаешь?

— Ну, знать, судьба наша предрешена, — горько вздохнул князь.

— Да погоди, Александр Иванович, — улыбнулся тысячник. — Вот победим супостата Олега, и тебе вернут твоё княжество.

— Или убьют в Орде, я ведь ей тоже лютый враг!

Харалдай поморщился:

— Но не безумец же хан Телебуга! Зачем ему уничтожать твоё княжество? Ему выгоднее с вас по-прежнему десятинную дань брать. На русской земле должен быть русский хозяин, но... преданный хану Золотой Орды...

Долго ли, коротко ли ехали, но наконец достигли леса. Степь кончалась. Менялась и погода: заморосил мелкий дождик.

— Русь, земля моя начинается! — натянул поводья Александр. С повлажневшими глазами он спрыгнул с коня, и грязные брызги полетели в разные стороны.

Князь упал на землю и зарыдал: — Родная моя! Думал, уж больше тебя не увижу!.. — Встал на колени, снял шелом и, трижды перекрестившись, прошептал: — Любимый мой Черлёный Яр! Клянусь: не пожалею я живота своего, как не жалели мои пращуры, мой любимый брат, ради твоего спасения и процветания! О Господи! Дай мне силы защитить мою землю, мой народ православный, детей, жён, стариков! Господи! Помоги в кровавой войне с татарскими полчищами и врагами внутренними! Царица Небесная, Милосердная, Матерь Божия, заступись за сынов православных!..

Потом Александр Иванович поднялся, точно встрепенувшись, по-молодецки прыгнул в седло, и конь, повинуясь воле хозяина, помчал его вперёд.

Завернули на пепелище липецкого детинца. Посетили могилы предков. Особые почести воздали памяти Святослава Липецкого. Заехали также и в Поройскую пустынь, которая после сожжения постепенно восстанавливалась. Монахи и вольные строители приветствовали князя, новый игумен монастыря Максим обнял его со словами:

— Не надеялся уж увидеть тебя, княже. Разные слухи из Орды доходили, и больше печальные. Время жестокое настало, как в наказание нам от Господа Бога нашего, — перекрестился он, — за грехи. Заполонили захватчики всю Землю Русскую. Вон, гляжу, и ты с ними приехал.

Князь виновато опустил голову:

— Эти крещёные, отче...

И вдруг из-за леса показался всадник на гнедом коне.

— Это инок Серафим из Дубка скачет! — заволновался игумен. — Что-то, видать, там стряслось!

— Слава Господу, и князь Александр Иванович тута! — спрыгнув с коня, тяжело дыша, заговорил инок. — Беда в Дубке! Ярослав Романович Пронский напал на город! Говорит, что это его земля, а князья Липецкие незаконно ею владеют! Князь Пронский потребовал от князя Даниила сдачи Дубка, но князь Даниил отказался, и сейчас там брань идёт!

— Вот же незадача! — ударил Александр кнутовищем по голенищу сапога и покачал головой: — Невелика у меня дружина, но делать нечего...

— Эй, ты что приуныл, князь? — подошёл Харалдай. — Да вместе мы запросто прогоним Ярослава!

Но Александр задумался. Олег Воргольский и Ярослав Пронский, выходит, заодно? И стоит ли ввязываться в драку с Ярославом? Не повлечёт ли это за собой осложнения отношений с его могущественным братом Константином Романовичем Рязанским?..

— Ты что молчишь, князь? — загорячился Харалдай. — Только прикажи, и Ярослав надолго забудет сюда дорогу!

Отбросив колебания, Александр прыгнул в седло:

— Вперёд! На выручку князю Даниилу!..

Дубок горел. В пролом в стене уже ворвались первые воины Ярослава Пронского, но неожиданный удар с тылу ошеломил нападавших. Увидев же татарскую конницу, дружина Ярослава в панике кинулась с поля брани. Сам князь был столь напуган, что, не предприняв и попытки сопротивления, спешно покинул холм, с которого руководил боем, и, увлекая за собой конную свиту, в ужасе бежал от стен Дубка, минуя даже свой Пронск. Такой страх навсегда поселился в душах князей Рязанских и Пронских после ужасной гибели в Орде их отца: с князя Романа Рязанского, по приказу хана Менгу-Тимура, с живого содрали кожу.

Лишь в поприще за городом Ярослав опомнился и остановился. Но перед тем как вернуться в Пронск, он послал вперёд лазутчиков, боясь не только татар, но и князей Липецких, этих самых воинственных отпрысков князя Олега Черниговского. Ярослав-то думал, что Александр погиб в Орде, и потому хотел безнаказанно овладеть возрождённым липчанами Дубком.

— Как же он уцелел?! — недоумевал князь, подстёгивая уставшего коня. — Эй, Трифон!

— Что, княже? — подскакал стремянный.

— Ты ж говорил, что царь Телебуга заковал Александра в колоды и приказал казнить!

— Говорил, Ярослав Романыч, — подтвердил стремянный. — Наш человек видел, как его вели по улицам Сарая в деревянных колодах. Но почему он на свободе, я не знаю. Вишь, княже: вместе с Александром татары. Видать, они его и освободили. Может, это ногайцы? Может, Ногай в Орде победил?

— Всё может быть, — вздохнул князь Пронский. — Тогда не миновать нам беды... Так, Трифон, бери несколько ребят и дуй обратно в Дубок. Только осторожней! Проследи за Александром и татарами. Посмотри, что они дальше делать намерены. А мы пока людей собирать будем для защиты Пронска. Что нам теперь Дубок? Как бы свой родовой город не потерять...

А тем временем князь Александр вдруг остановил сечу и дал возможность нежданным противникам, к их великому изумлению, покинуть поле брани. И воины Ярослава, бросая тяжёлый доспех, без оглядки драпанули домой.

— Князь, что делаешь?! — возмутился Харалдай. — Это же враги твои, зачем отпускаешь?

— Не враги мне русские люди, — покачал головой Александр. — И с Ярославом мы ещё подружимся. Один у нас враг... — И умолк.

Харалдай пристально посмотрел на Александра Ивановича, но ничего не сказал.

Князь устало вошёл в свои покои и прилёг отдохнуть. Сон уже одолевал его — и внезапно пред глазами явился, весь окровавленный, простой русский воин. Он что-то громко говорил, но князь не понял ничего, кроме одного лишь слова, протяжного и жалобного: «Больно!..» И — о ужас! — голова воина оторвалась вдруг от туловища и, наливаясь кровью, полетела в сторону князя. Александр Иванович в страхе пытался закрыть лицо руками, но они не слушались. А голова всё ближе и ближе, всё шире и шире разевает рот, словно стремясь проглотить его...

Князь вскрикнул и очнулся. Всё его тело покрылось такой испариной, будто только что в бане побывал. Однако в покоях стояла тишина. В слюдяное оконце просовывало свои лучики ласковое солнышко.

— Что сон сей означает? — пробормотал князь. — Окровавленный воин — это русский народ, и я буду повинен в его бедах? Не должен я был ехать в Орду. Зачем привёл татар? Снова проливать русскую кровь, и я им в этом деле буду помощником? Но Олег Воргольский... А что Олег? Чем я лучше его?.. — Князь застонал.

Дверь скрипнула, и в покои заглянул испуганный холоп.

— Что надо? — буркнул князь.

— Уж больно тяжко ты, Александр Иванович, стонешь. Может, нездоровится? Может, знахаря позвать?

— Не надо знахаря. — Князь сел на постели. — Зови лучше Семёна Андреевича, Василия Шумахова и Севастьяна Хитрых.

— А Семёна Андреевича в Дубке нету. Он сейчас под Ворголом, за князем Олегом следит.

— Тогда кликни тех двоих и ещё князя Даниила.

Первыми пришли Шумахов и Хитрых.

— Та-а-ак... — почесал бороду Александр Иванович. — Я вот зачем вас позвал. Сомненья меня берут: правильно ли мы делаем, что ввязались в войну с Олегом Воргольским? Да ещё татары нам помогают, а мне их помощь словно кость в горле. Не хочу я прослыть убийцею своих единокровных братьев, православных русичей!

— Но ведь не мы брань эту начали! — буркнул Василий.

Александр поморщился:

— Я понимаю вину Олега, но при чём тут простые воргольские люди? Ведь в первую очередь пострадают они. Татары жаждут крови и поживы. Они, конечно, помогут нам разгромить супостата, а потом что? Грабить и убивать начнут мирных смердов, посадских ремесленников, сотнями брать в полон, чтобы продать на галеры фряжским католикам!..

В палату вошёл князь Даниил. Поклонился и тихо сел на лавку с краю.

— Не хочу я больше русскую кровь проливать! Досыта уже нахлебался. Что скажете, бояре? — закончил Александр.

Первым заговорил Шумахов:

— Так ты думаешь, Александр Иванович, что, ежели мы оставим Олега в покое, он угомонится? Олега совесть не мучит, а он по горло в русской крови. Если прекратим войну, Олег подумает, что мы его боимся. Нет, княже, раненого зверя лучше добить, чем оставить в живых, потому что он во сто крат опасней здорового. Нельзя нам на полпути останавливаться. Да и что ты скажешь татарам? Они же на нас набросятся!

— Ты неправ, княже, — подал голос и Севастьян.

— И этот туда же!

— Василий верно сказал, — упрямо мотнул головой Севастьян. — Татары нас не послушаются, и как только ты сообщишь им своё решение, в нас полетят стрелы.

— А мы их уничтожим! — не сдавался Александр.

Севастьян всплеснул руками:

— Ах, если бы всё было так просто, княже. Допустим, мы сумеем их разгромить, и что тогда?

— Ну, тогда уже Олег Воргольский поедет в Орду, приведёт войско, и татары камня на камне не оставят в Черлёном Яре до самой Рязани, а не насытившись тут, и до стольного Владимира дойдут, опять всю Русь полонят! — проворчал Василий.

— Эх, устал я, друзья... — тяжело вздохнул Александр. — Уж быстрей бы всё это кончилось...

За дверью послышался шум, и в палату влетел Андрей Кавырша:

— Мужайся, княже, недобрую весть я принёс!

Александр побледнел:

— Не тяни кота за хвост! Говори немедля, что стряслось!

— Семёна Андреевича схватили и казнили в Ворголе, — пробормотал Андрей. — А нам голову его подбросил какой-то человек. Мы его не успели поймать, шустрым оказался.

— Где она? — вскочил с места князь.

— Мы не посмели... — пробормотал Кавырша и крикнул: — Евтей! Неси сюда!

Ломов, сам белый как смерть, внёс в палату сизую, с запёкшейся у основания черепа кровью голову Семёна Андреевича.

Все с ужасом уставились на неё.

— Чур меня! — закрестился князь. — Царица Небесная, Милосердная! Очисти души наши от всякой скверны! Господи! Прости беззакония наши! Свят-свят-свят!

Спаси, сохрани и помилуй! — А потом, плохо соображая, спросил: — А тело где?

— Чур меня! — закрестился и тихо пробормотал и Андрей.

В голосе князя зазвучал металл.

— Собирайте дружину и татар! Выступаем сейчас! На кол воргольского выродка! На кол! Унесите голову! Евтей! Голову Семёна Андреевича в церковь. Да пускай подождут отпевать, пока тело не привезём!..

Все ушли, с князем остался лишь Севастьян Хитрых.

— Что творит изверг, нечисть антихристова!.. — всё не мог успокоиться князь. — Как он посмел казнить моего главного советника и друга, а, Севастьян? Да для него любой кары мало!

— Ну вот, а ты хотел его простить! — укорил князя боярин.

— Да не его, Севушка, не его! Невинных людей русских мне жалко. Да видать, прав Василий: раненого зверя нужно добивать. Где Харалдай?

— Сейчас придёт.

Скрипнула дверь, и в палату вошли Василий с Харалдаем.

— Твои воины готовы к брани? — спросил князь татарина.

— Мои бахадуры всегда готовы! — гордо отчеканил тысячник.

— Грабить наш народ? — буркнул Александр.

— Мы пришли к тебе на помощь, князь! — оскорбился Харалдай. — И не заслуживаем упрёков! Тем более что мы тебе нужнее, чем ты нам!

Князь смутился:

— Ну ладно, ладно... Прости, худо мне.

Тысячник кивнул:

— Вижу. Только ты же князь, а не баба. — И пошёл к двери. — Труби сбор, мы будем за воротами.

Александр сокрушённо покачал головой:

— Злой татарин, хоть и крещёный. Коли затаит обиду, не дай Бог, ещё припомнит. Ну да ладно, чему быть, того не миновать. Симон!

— Что, Александр Иванович? — вбежав в палату, поклонился лекарь. — Аль нездоровится?

— Да что-то душит меня, — пожаловался князь. — А болеть некогда, в поход идти надобно.

— Сейчас, Александр Иванович, подлечим, — стал наливать в кружку заранее приготовленное снадобье Симон. — На, пей, полегчает.

Князь выпил и, сморщившись, передёрнулся:

— Горькая!

— Зато полезная, Александр Иванович.

— Ладно, скажи там, чтоб готовили моё снаряжение. Да, и в церкви ж помолиться надобно.

— Я распоряжусь, — поклонился Симон.

— Ну иди.

Глава седьмая

«Зачем-то ещё я намедни звал Севастьяна Хитрых? — подумал князь Александр, выйдя за порог. — Что-то важное хотел ведь сказать... Слаба последнее время у меня память...»

— Ах да, вспомнил! — воскликнул. — Севастьян!

— Слушаю, княже.

— Бери своего брата Афанасия и ещё несколько человек. Дёмку Шумахова возьми — он шустрый малый — да скачите вперёд войска нашего и предупреждайте смердов, чтоб укрывались подале и не попадались татарам на глаза. Пущай бросают всё и бегут скорее в лес.

— Так добро попадёт татарам, — возразил Севастьян.

— Леший с ним, с добром! Лишь бы люди целы остались, а добро наживут. Скачите быстро, да будьте осторожны, не попадитесь Олегу в лапы.

— Ладно, Александр Иванович, мы мигом! — прыгнул на коня Севастьян.

— Ах, нехорошо получается, — снова покачал головой князь. — Смерды сев закончили, посевы всходят, а мы их потопчем — и чем весь год жить будем? Харалдаю-то до этого дела нет, ему бы только кровь пролить. Нет, все они, татары, одинаковы...

После молебна в церкви князь Александр выступил в поход. Вскоре весть о приближении липчан дошла до Олега Воргольского. Он сначала хотел бежать в Рыльск, но бояре отговорили.

— Рать у Александра небольшая, — успокаивал его Рвач. — Даст Бог — справимся. А коли не справимся, позовём на подмогу Ногая.

— Совсем спятил? — со страхом уставился на Рвача Олег. — Как это — Ногая?! А Телебуга?

— А Телебуге скоро конец, — пояснил Рвач. — Мои люди из Орды донесли, что Телебугу с запада Ногай теснит, а с востока на него надвигается царевич Тохта. Говорят, вельми силён этот царевич, так что не до нас сейчас ордынцам. Повторяю: посылай бирича к Ногаю.

— А кого послать?

— Ермолая.

— Ты что, без лекаря меня оставить хочешь?

Рвач усмехнулся:

— Он не только лекарь, но и лучший исполнитель твоих заданий. Не устоим перед Александром — и лекарь не понадобится.

— А другого кого нельзя? — неуверенно проговорил Олег.

— Дюже важное дело, — вздохнул Рвач. — Окромя Ермолая никому не под силу.

— А ты?

— А что я? — не понял Рвач.

— А ты разве хуже Ермолая? — лукаво прищурился Олег. — Ты, по-моему, ещё хитрей и изворотливей.

— Так тут не изворотливость нужна, а чутье собачье!

— Голову мне не дури, Ефим Матвеевич! Уж твой-то нюх я знаю. У пса слабее.

Рвач хотел что-то возразить, но князь резко оборвал его:

— Поедешь, и не отпирайся! У меня на байки времени нету. Так что поспеши со сборами. Когда Алексашка Воргол окружит, отсюда мышь не выберется. А уж с тобой-то липчане церемониться не будут. Они не забыли, как ты с ихних бояр шкуры сдирал. Возьмут да и с тебя сдерут, на сапоги. Я думаю, Александру мягко будет в таких сапожках. Всё! Собирай посольство, да даров бери поболе. Задабривай Ногая, задабривай его ближних. Может, Самуил там, да и баскак Ахмат. Упроси их, ради всего святого, чтоб помогли.

Рвач тяжело поднялся с лавки. На душе у него лежал камень.

— И гляди не попадись Алексашкиным лазутчикам, — предупредил князь.

— Они донской стезей не ходят, — проворчал Рвач.

— А ты донской дорогой идти собрался?

— А какой же ещё?

— На Курск иди, на Рыльск. Ногай там.

Рвач покачал головой:

— Мои люди вернулись с Кривого Бора...

— Какие это опять твои люди? — вскинулся Олег.

— Да холопы мои в дозор ходили.

Олег побагровел:

— А ты почему без моей воли кого-то в дозор посылаешь?! Ты что — князь?

— Так я ж за ради блага... — замялся Рвач.

— Ладно, некогда щас, а потом разберёмся, — пообещал Олег. — Так что твои люди на Дону разведали?.. Эй, а может, они и в моих хоромах, как тати, всё высматривают да выслеживают?

Рвач совсем смешался:

— Ну что ты, Олег Ростиславич!

— Гляди, пёс! — погрозил князь пальцем. — А то велю твой поганый язык вырвать и бельмы повыковыривать. Даром, что они у тя глубоко запрятаны — щипцами достанем!

— Да Олег Ростиславич! — затрясся Рвач. — Да рази ж я посмею супротив своего владыки что замыслить...

— Ежели супротив прежнего владыки, Святослава, посмел, — рассудил Олег, — то почему бы и противу меня крамолу не затеять?

— Ну, то другое дело, — стал оправдываться Рвач. — Святослав был сущим разбойником...

— А вдруг через час ты и меня разбойником сочтёшь и начнёшь ратиться?

— Так ведь не я ж объявляю князей разбойниками, — вздохнул Рвач.

— Да? А кто?

— Царь татарский.

— Ну допустим, он меня и объявит, — не унимался Олег. — И ты, паскуда, в таком случае воевать против меня будешь?

— Да Олег Ростиславич! — рухнул на колени Рвач. — Да неужто же ты не видишь, что я предан тебе как собака?! Я же тебе пятки готов лизать! — потянулся он слюнявым ртом к сапогам князя.

— Ну-ну, оставь! — брезгливо оттолкнул боярина Олег. — Подымайся и говори по делу.

Рвач встал:

— Я и говорю, что Ногай недалече. Его передовые отряды на реке Ведуге видели, а шатёр свой он поставил в верховьях Оскола. Там вовсю орудует!

— Что значит — орудует? — прошипел Олег.

— Ну грабит!

— Татары не могут грабить, — с нажимом поправил князь. — Они могут брать своё, коли... успеют. Но ежели они в верховьях Оскола, тебе надо идти вдоль Сосны на Тускарь.

— Да ведь Ногай не стоит на месте.

— А не собирается ли и он напасть на Воргол? — похолодел вдруг Олег.

— Зачем ему Воргол? — пожал плечами Рвач. — Ему Сарай нужен, вот он с севера и заходит. Сперва Дон перейдёт, потом Битюг — и на Хопёр. А там и на Сарай напрямки. Так что, пока мы беседуем, Ногай уже к Дону приближается.

— Ладно, убедил, — кивнул князь. — Собирайся. Моли Ногая о помощи, а коли до самого не допустят, какого-нибудь мурзу-курзу уговаривай. А лучше Ахмата или Самуила. Вот же хитрый чёрт! То у Ногая, то у Телебуги. И всем нужен, и всем мил... Иди же! С Богом!

Собрав своих людей, Рвач выехал на Тешевский шлях и углубился в лес. И вовремя: через час все окрестные дороги были уже перекрыты татарской конницей, которая сразу стала хозяйничать на воргольской земле. И Олегово посольство чувствовало на затылке холодок опасности. Рвачу казалось, что татары вот-вот настигнут его и по приказу князя Липецкого разорвут в клочья. Он подстегнул коня и испуганно скомандовал:

— Поспешайте! Поспешайте, дармоеды!

Отряд прибавил ходу.

Глава восьмая

Конная и пешая рать князя Александра Липецкого и конница Харалдая плотным кольцом окружили Воргол. Скоро загорелся обезлюдевший посад. Жители частью успели укрыться в дремучем лесу, а частью уйти в город, решив отстоять его или умереть вместе с остальными воргольцами. Но нападавшие не спешили штурмовать стены, лишь вступали в мелкие стычки со смельчаками, выезжавшими за ворота поиграть со смертью. Воргол казался неприступным. Он стоял на правом берегу, на крутом, обрывистом в некоторых местах мысу, почти в устье одноимённой реки. Крепостные стены из вековых дубов на твёрдом основании из массивного камня, добываемого по берегам Быстрой Сосны, примыкающий к стенам земляной вал и глубокий ров...

— Этот кремник неприступен! — со знанием дела заявил Харалдай. — И как это его так легко взял недавно Ахмат, ума не приложу.

— Тогда Воргол был укреплён хуже, — пояснил Александр. — К тому же трусливый князь Олег убежал в Орду и защищать город было некому: за князем и вся дружина разбежалась. А сейчас Олегу деваться некуда, и обороняться он будет, как затравленный зверь.

— Да-а-а, плохи наши дела, — приуныл татарский тысячник.

— Почему же плохи? — возразил князь Липецкий. — Как посад догорит, с его пологой стороны и пойдём на приступ.

— Зимой надо брать Воргол, зимой! — с досадой махнул рукой Харалдай.

— А чем бы я до зимы вас кормить стал? — зло зыркнул на него князь. — У меня и самого небогато с пропитанием, а тут ещё твоя орава!

— Мои воины и без тебя прокормятся! — рассердился и Харалдай.

— Прокормятся! Так, что во всём Черлёном Яре до самой Рязани живой души не останется! Вон, смотри, что делают! — указал князь в сторону горящего посада. Видимо, случайно оставшаяся в нём женщина, спасаясь от огня, выбежала на луг и попала в руки татарских воинов. Она визжала и отбивалась. — Прикажи, чтоб отпустили бабу, а то велю своим гридням примерно наказать извергов, воюющих разве что с женщинами!

Харалдай скрипнул зубами.

— Остынь, князь. Не хватало ещё нам между собой сцепиться! — Он что-то сказал одному из нукеров, и тот ускакал. Тысячник же надменно предупредил: — После взятия Воргола мои воины три дня будут его грабить. Это их законное право, и ты не посмеешь им мешать.

Александр промолчал.

...Вечерело. Огонь на посаде всё не унимался, и густые клубы дыма плотной пеленой застилали небо.

— По всем дорогам расставить дозоры! — приказал Василию Шумахову князь. — А ты, Севастьян, смотри за воротами, на случай ночной вылазки ворголят.

Александр остановил свой взор на Харалдае. Он уже полностью оправился от ордынской встряски и ощущал себя хозяином положения. Тысячник почувствовал это, но на рожон не полез. Только медленно протянул:

— И я расставлю свои дозоры.

— А зачем? — прищурился Александр. — Не подумай, что я вам не доверяю, но твои люди в темноте не отличат воргольских воинов от липецких.

— Так ты своими дозорами и моих бахадуров охранять собираешься? — вспыхнул Харалдай. — Это похоже на плен, а я твоим пленником быть не хочу!

— Ладно, не кипятись, — пожал плечами Александр. — Что предлагаешь?

— Выставить совместные дозоры. Пополам напополам.

— А командовать кто будет?

— Командует пускай твой человек.

— Василий Шумахов годится?

— Годится. Он по-татарски разумеет, пускай командует...

Опытный Василий распределил несколько дозоров по дорогам, ведущим к воротам Воргола. Сторожить северный выход из города было поручено Севастьяну Хитрых с двумя русскими и тремя татарскими воинами. Из русских с ним были брат Афанасий и Кирилл, ненавидевший князя Олега за убийство отца и Пантелеймона лютой ненавистью. Севастьян попросил у Харалдая самых отчаянных воинов, которые вдобавок ещё и говорили бы по-русски. Харалдай дал, однако он не знал о тайном замысле боярина: уничтожить князя Олега, но спасти родной город. Поделиться же с тысячником этим планом Хитрых, естественно, не мог: как ни верти, в жилах того текла кровь падкого на грабежи и насилие кочевника, и даже принятие христианства не могло победить этого древнего могучего зова степняцкой крови.

И вот дозорные расположились напротив северных ворот Воргола.

— Ну что, молодец, попытаем счастья? — тихо спросил у Кирилла Севастьян.

У парня загорелись глаза.

— А как? Все стены охраняют, наших в Ворголе нету...

— Почему нету? — вмешался Афанасий. — Баба моя тама!

— А разве её не убили?! — удивился Кирилл.

— Не, братухиных жёнок побили, а мою не тронули.

— А почему?

— Откуда я знаю.

— Ну а доверять-то ей можно?

— Баба надёжная, — обиделся Афанасий.

— Так! — повертел головой Севастьян. — Тогда надо думать, как в город проникнуть.

— А чего тут думать? — раззадорился Афанасий. — Полезли через Гатькину сторону. Я там часто лазил, даже во время Ахматовой рати спасались с женой. Оттуда до моего дома рукой подать. А уж после будем кумекать, как от Олега окаянного избавиться.

— Я там тоже когда-то лазил, — подтвердил Севастьян. — И впрямь укромное местечко. Но вдруг сейчас сильную охрану поставили? И потом. Допустим, нам повезёт и мы проникнем в город. Но... Слушай, но почему же твоя жена жива осталась, а другие погибли?

— Она что, виновата? — обиделся Афоня.

— Кто знает, — протянул Севастьян, пристально всматриваясь в темноту. — Не продалась ли княжеским холопам? Я хорошо знаю его лисью натуру. Мстителен и хитёр, побил и братьев наших, и наших жён, а вот твою оставил в покое. Не кажется тебе это странным?

— Нет, не кажется! — уже разозлился Афанасий. — Ты князю враг, а я кто такой? Простой мужик. На кой ляд я ему нужон? Он про меня небось сроду не знал и знать не хотел!

— Слушайте, — поморщился Кирилл. — Скоро светать будет, принимай решение, командир. Я думаю, кто не рискует, тот не побеждает.

— Верно гутаришь, — кивнул Севастьян. — Что ж, на всё Божья воля. Кому в огне сгореть, тот не утонет. Вот только с татарами что делать будем?

— С собой возьмём! — не задумываясь, предложил Афанасий. — Нам там, — показал пальцем на стену крепости, — каждый воин сгодится. Тем более такие воины, как татары.

— А ворота? — спохватился Кирилл. — Кто их без нас охранять будет? А ну как ворголята утром вылазку сделают? — Ч-чёрт! — поскрёб бороду Севастьян. — Действительно, негоже бросать дозор... Афоня! Лети-ка во весь опор и разыщи Василия Шумахова. Он где-то неподалёку должон разъезды проверять...

Вскоре Афанасий вернулся с Шумаховым. Задумка Севастьяна и тому пришлась по душе, только вот что скажет князь? Дёмке-то за своеволие уже доставалось, а теперь и он сам...

— Слушайте, а где Демьян? — спросил Василий.

Хитрых пожал плечами:

— Не видал. По-моему, в дружине его нету.

— Опять, стервец, что-нибудь учудил! — рассердился Шумахов. — Всё б ему на рожон лезть! — Помолчал. — Да и нас, ребята, князь за самовольство по головке не погладит.

— Победителей не судят! — отрезал Севастьян.

Шумахов хмыкнул:

— Ну, вы ещё не победители... Ладно, валяйте, а то солнце скоро взойдёт. С Богом! А на ворота я других людей поставлю...

Смельчаки быстро преодолели заграждения Гатькиной стороны воргольского детинца и оказались прямо во дворе дома Афанасия.

— Что-то слишком легко мы начали, — боясь сглазить удачу, покачал головой Севастьян. — Как бы потом туго не пришлось!

— Ничего, братушка, — успокоил его не склонный к раздумьям Афанасий. — Самое трудное позади, теперь дело за малым — убить князя Олега и предложить воргольским жителям сдаться.

— Твоими бы, Афоня, устами да мёд пить. «За малым» ! — с досадой глянул на безмятежное лицо брата Севастьян. — Лучше сходи домой да узнай, на месте ли жена. Интересно, как она тебя встретит? Может, уже нового мужика завела?

Афанасий побледнел:

— Не говори напраслины, брат! Ещё ничего не знаешь, а обвиняешь человека во всех смертных грехах!

— Ладно-ладно, не дёргайся, иди...

Афанасий подкрался к избе и постучал. Никто не ответил. Постучал ещё раз, и наконец из-за двери послышалось:

— Кто там?

— Я это, жёнка, открой!

Не сразу, но дверь всё же открылась. Афанасий кинулся обнимать жену, однако та была словно и не рада, вела себя сдержанно. Севастьян это сразу приметил, но промолчал.

— Ой, сколько вас! — воскликнула хозяйка. — Такую ораву я и не размещу.

— Да что ты говоришь, Мутя? — растерялся Афанасий. — Изба большая. Мы всего ночь добудем, а завтра уйдём.

— Тогда я щас! — покрывая платком голову, заторопилась Мутя. — К соседке сбегаю, мёду принесу.

— А ну сядь! — шикнул на неё Севастьян. — За каким это мёдом собралась?

— Так вас ведь угощать надо! — заволновалась хозяйка.

— Не надо нам мёду, — отрезал Севастьян. — Иди-ка спать, и ты, Афоня, с ней. Поди, соскучился по жене...

— Что-то ты, деверёк, зараспоряжался! — подбоченилась Мутя. — Совсем в лесу с липецкими разбойниками одичал!

— Афанасий, уйми её! — сквозь зубы процедил Севастьян. — Да гляди в оба, а то продаст нас ни за понюх табаку...

— А ну пошли, курва! — Афанасий схватил Мутю за волосы и потащил в смежную горницу.

Женщина завизжала, стараясь освободиться.

— Брось, больно!

— Умолкни, сучье племя! — Афанасий попытался зажать ей рот ладонью, но Мутя изо всей силы оттолкнула мужа и завопила:

— Ка-ра-у-ул!.. По-мо-ги-те!.. У-у-би-ва-ют!..

Рассвирепевший Афанасий двинул её кулаком в подбородок. Женщина, лязгнув зубами, рухнула на пол без чувств.

— Чего она орёт? — вбежал в горницу Севастьян.

— Уже не орёт! — ухмыльнулся Афоня.

— Да ты не прибил её часом?

— А кто знает.

— На всякий случай свяжи да рот тряпкой заткни, — велел Севастьян. — А то очухается и опять заорёт. А я проверю, не взбудоражила ли она своим криком соседей. Если набегут, нам крышка...

И Мутин крик действительно был услышан. Уже светало, звёзды, сонно помаргивая, исчезали с небосклона, и в утреннем полумраке выскользнувшие во двор Севастьян с Кириллом увидели три тёмные фигуры — похоже, воргольских сторожей.

— Мужики, кажись, где-то тут баба орала, — сказал один.

— Да не тут, подале, — возразил второй.

— Чаво? — разинул рот третий ворголец.

— Совсем глухой?! — рассердился первый сторож. — Баба караул кричала!

— Ну кричала и кричала! — загоготал третий. — Небось шустряк какой облапошил!

— Заткнись, дурень! — второй. — Ну что, Митяй, не слыхать боле?

— Не, не слыхать. Можа, почудилось?

— Да можа, и почудилось. Ладно, идём дале...

Сторожа прошли мимо затаившихся за кустом липчан, и те облегчённо вздохнули.

— Пронесло, — шепнул Севастьян и скомандовал: — А теперь спать. Хоть чуток вздремнуть надо, чтоб днём рука не дрожала, когда тетиву натягивать будем.

Легли вповалку кто где и уснули сразу как убитые. Петухи уже заливались вовсю, когда Севастьян растолкал товарищей и пошёл в соседнюю горницу будить Афанасия. Татары же проснулись раньше него самого.

Афанасий громко храпел на лавке, а на полу лежала со связанными руками Мутя. Севастьян разбудил брата, и тот испуганно схватился за меч:

— Что, тревога?

— Да нет, пока тихо, — успокоил боярин. — Но вставать пора, скоро князь поедет... Слышь, Афонь, ты бы этой суке и ноги спутал, — кивнул на Мутю.

— Брось, — усмехнулся Афанасий. — Я ей потом ещё так врезал — к вечеру не очухается.

— Ну смотри, — пожал плечами Севастьян. — Коли сбежит, нам худо придётся.

Лазутчики выскользнули из избы и спрятались в густых раскидистых кустах.

— Так, — посмотрел на подчинённых Севастьян. — При опасности князь именно этой дорогой ездит на стены. Всем залечь, приготовить луки и стрелы. Эй! — уставился на одного из татар.

Тот спросил:

— Чево нада, баярин?

— Хорошо стреляешь?

— Не плох, баярин.

— Князя Олега знаешь?

— Плох, баярин.

— Я покажу его тебе. Целься в шею, чтоб наверняка.

— Ладна, баярин, — бесстрастно кивнул воин.

Однако Олег не спешил на городские стены. Он видел, что со штурмом не торопятся, и позвал Ермолая узнать последние новости. Но новостей не было, и Олег стал собираться.

— Ефим погиб, — вздыхал он, надевая кольчугу. — Теперь, кроме тебя, мне и опереться не на кого. Рвачу я не доверяю. Князя Святослава предал и меня предаст запросто. Ты бы подобрал надёжных людишек, Ермолай!

— Да я уж, Олег Ростиславич, и сам об том думал, — отвечал лекарь. — Вот выдержим осаду, и займусь этим делом, есть люди на примете. Буня, например. Или Ворон...

— Во-во! — кивнул князь. — Зови их, зови! — Перекрестился: — Ну, с Богом...

Солнце уже приближалось к вышине подернутого бурой гарью неба, воздух был затхлым и удушливым. Князь Олег легко запрыгнул в седло, оглядел дружину и тронул бока лошади шпорами.

— Откудова начнём? — спросил воеводу Митяя.

— Да с Гагькиной стороны и начнём, — пожал плечами воевода. — Там поспокойней, а на Луговой наверняка жарко будет.

— Правильно, Митяй, — шмыгая носом и покашливая, согласился князь. — Ермолай, что-то у меня в горле першит, а?

— Простыл, княже. Тебе б полежать, горький настой из трав принять.

— Да когда ж лежать-то? — посетовал Олег. — Вишь, какая беда грянула! Где уж тут отдыхать!..

Беседуя с Ермолаем, находящийся сегодня, вопреки обыкновению, в добром расположении духа князь Олег свернул в проулок, ведущий к Гатькиной стороне, где и поджидал его со своими людьми Севастьян в засаде во дворе Афанасия Хитрых...

Но в планы липчан вмешалась неугомонная Мутя. Она давно пришла в себя и, когда Севастьян предлагал Афоне связать ей и ноги, лишь притворялась беспамятной. Когда же ненавистные братья вышли из избы, Мутя стала распутывать руки. Почему вообще она повела себя так? Да просто недалёкая и забитая баба была по-собачьи преданна своему князю, а мужа, перебежавшего к врагам-липчанам, возненавидела. Она сразу поняла, что эти люди хотят убить князя, и всю ночь лихорадочно думала, как им помешать.

Но руки были связаны крепко; в тщетных попытках освободиться Мутя растёрла их до крови — и без толку. Слёзы бессильной ярости и боли выступили на глазах... и вдруг с улицы донёсся какой-то шум.

— Князь... князь едет... — прошептала женщина. — Убьют, убьют ведь отца нашего нехристи окаянные!.. — И, с трудом поднявшись, она ударом ноги распахнула дверь и выбежала во двор.

Выбежала — и остолбенела. Шесть пришельцев с луками наизготовку пригнулись в кустах, а к избе уже приближалась группа всадников, в одном из которых Мутя узнала князя. И...

— Княже! Княже! Спасайся! Тебя убить хотят!.. — завизжала Мутя и, подбежав к уже прицелившемуся коренастому татарину, что было мочи толкнула его всем телом и упала сама. Стрела полетела в землю.

— Ах, сука!.. — Афанасий схватил жену за волосы. — Всё испортила, падаль!..

А князь Олег, окружённый плотным кольцом дружинников, уже завернул за угол улицы. Остальные воины бросились к избе Афанасия, но их атака была остановлена меткими стрелами Севастьяна, Кирилла и татар. Афоня же был нанят другим делом.

— Я тя, сука, живьём закопаю! — орал он, молотя руками и ногами Мутю, которая уже не шевелилась.

— Брось её! — рыкнул Севастьян. — Вороги наседают!

Афанасий оставил наконец окровавленную Мутю и схватил лук, но натиск воргольцев неожиданно прекратился. Олег не захотел больше терять воинов перед схваткой с основными силами противника.

— Довольно на этих силы тратить! — приказал он. — Не упускайте из виду, а после битвы мы их как крыс переловим. Все на стены! Ермолай! Бери людей, сколь нужно, и следи за разбойниками...

Олег добрался до стен. В стане врага царило оживление как перед боем, но и воргольцы были готовы: разогрета в котлах смола, выставлены в бойницы острые пики, вытащены из ножен мечи.

— А где Севастьян? — спросил вдруг у Василия Александр Иванович.

Шумахов замялся, и князь истолковал это по-своему:

— Что глаза отвёл? Неужто предал?!

Василий побледнел:

— Да ты что, княже?! Как можно так думать!

— Но где ж он?

— В Ворголе, — буркнул Василий. — Князя Олега убить решил...

— Так вон же Олег на стене, живёхонек! Где ж тогда Севастьян?

Шумахов вздохнул:

— Не знаю... За время, что они там, Олега десять раз убить можно. Вдруг погибли...

— Ладно! — рубанул воздух рукой Александр. — Будем надеяться на лучшее. Зови князя Даниила, Харалдая, Ломова, Кавыршу и всех остальных. Обсудим штурм.

Молодой князь, татарский тысячник, бояре и воеводы собрались на берегу Воргола.

— Посад сгорел, — заявил князь. — Теперь мы обложим супостата со всех сторон. Пора начинать.

— Стенобитных машин маловато, — покачал головой Дорофей. — Только два токмача.

— Конечно, маловато, — согласился Александр. — Но больше взять негде. Значит, надо определить самое уязвимое место в детинце, чтоб метать туда камни и направить основной удар дружины. У кого какие соображения?

— Мне кажется, эти стены везде крепки, — заговорил князь Даниил, — и потому я предлагаю искать не изъяны в крепости, а удобное место для установки токмачей, чтобы вражеские стрелы до них не доставали, а они били бы в стену непрерывно, пока не сделают пролом для нашей дружины и конницы татарской.

— Весьма разумно, — похвалил молодого князя отец. — А есть тут такие места?

— Есть, княже, есть! — закивал Дорофей. — Да вот прямо где мы стоим. А доберёмся до стены — и вперёд!

— Первыми мои бахадуры пойдут! — заявил Харалдай.

— Нет, тысячник, — возразил Александр. — Не дело конницы по стенам лазить, тут пешая дружина нужна.

— Хочешь лишить моих воинов лучшей добычи? — ощерился Харалдай.

— Так мы сюда не за добычей пришли, — посуровел и князь, — а отомстить врагу нашему общему Олегу за его злодеянья!

— Моим воинам нет дела до наших с ним распрей! — стоял на своём Харалдай. — Им добыча нужна, чтобы есть и пить, украсить юрты серебром и златом, одеть своих жён в шелка и захватить полон...

Харалдай не договорил, потому что у стен Воргола послышался шум. Из ворот выскочил небольшой отряд смельчаков, и князь Александр скрипнул зубами:

— Доболтались! Они первыми начали...

Все бросились по местам, но воргольцы, благоразумно не отдаляясь от ворот, выпустили, скорее для куражу, чем для пользы, по нескольку стрел и вмиг вернулись восвояси. И штурм начался без какой-то предварительной подготовки.

Подскакав к кремнику, татары спешились и с воплями «хурра!» полезли на стены. Не захотели отставать и русские дружинники.

Однако защитники Воргола не дрогнули, оборонялись упорно и умело. Длинными шестами они сталкивали со стен лестницы нападавших, рубили мечами и кололи копьями тех, кто всё-таки взбирался на стены, на суетящихся у подножия крепости врагов лили горячую смолу и кипяток. Попадавшие под такую струю с рёвом кидались прочь, а некоторые корчились в предсмертных муках и затихали. Убитых и раненых среди нападавших с каждой минутой всё прибавлялось.

Засевшие в Афанасьевом дворе лазутчики наконец поняли, что воргольцам пока не до них. Они слышали шум боя и теперь лихорадочно думали, что предпринять.

Мутя зашевелилась. Афанасий зло выругался:

— Очухалась, стерва! — И замахнулся на жену, но в воздухе пропела стрела и задела его плечо.

Зажав ранку, Афоня осел и, стиснув зубы, шепнул:

— Сева, глянь, не лезут ли прихвостни Олеговы?

Севастьян осторожно высунул голову из-за камня.

— Нет. — Вздохнул: — Слушайте, сколь мы будем тут сидеть? До ворот шагов триста. Ударим по нашим сторожам — да рванём к воротам. Даст Бог, сумеем открыть и впустить своих. Там ведь уже сеча вовсю.

— Верно, брат! — воскликнул Афанасий. — Не ждать же, пока нас здесь перережут.

— Мечи и сабли наголо! — скомандовал Севастьян. — Ну! Вперёд!..

Воргольцы, не ожидая от врагов такой прыти, растерялись и дрогнули. А Севастьян с товарищами вырвались из окружения и побежали к воротам. Но там тоже была охрана, и мечи и сабли лазутчиков с лязгом скрестились с оружием защитников крепости. Острая пика пронзила грудь одного из татар; падали на землю, заливаясь кровью, и воргольцы. Афанасий, улучив момент, протиснулся к воротам и попытался их открыть... Увы, засов оказался снабжён мудрёной защёлкой и не поддавался. Храбрецы стали в круг, ощетинясь смертоносным железом, но, сражённый стрелой, рухнул второй татарин. И вдруг...

— Назад! Все назад! — раздался сверху, со стены, голос князя Олега, и воргольские дружинники попятились. Но кто-то из них последним ударом успел ранить старшего Хитрых в живот. Заливаясь кровью, боярин опустился на одно колено.

— Ну что, Севастьян! — с усмешкой проговорил князь. — Ты здесь, чтобы опять попроситься ко мне на службу? Тогда зачем как тать через забор лез, когда есть ворота? Я бы славно тебя встретил, накормил, напоил...

Севастьян, бледнея от боли, шепнул товарищам:

— Нас сейчас забросают стрелами... Молитесь, братья, молитесь! — И первым начал: — Отче наш, иже еси на небесех...

И тут полетели стрелы. Неожиданно князь Олег закричал:

— Стойте! Стойте! Оставьте хоть одного для казни!.. — Но было поздно: у ворот лежали шесть бездыханных тел.

Олег долго молчал. Потом шевельнул губами:

— Ермолай!

— Да, княже?

— Мне нужны головы.

— Какие головы? — не понял Ермолай.

— Дурак! Их головы! — взорвался князь.

— Зачем?.. — остолбенел лекарь.

— Затем! — огрызнулся Олег. — Щи буду варить! Вот пентюх! На пики их насадите да на стену. Пущай Александр Иванович полюбуется на своих шпионов!

— А татар?.. — испуганно пробормотал Ермолай. — Татарские головы тоже на стену?

— Совсем рехнулся! — оскалился Олег. — Татар дюже злить ни к чему. Они и без того злые. Понял?

— Понял... — опустил глаза Ермолай.

Первый натиск липчан и степняков воргольцы отбили, и наступило временное затишье. Но вдруг...

— Эй! — раздался зычный крик со стены. — Где ваш князь?

— Чево надо? — загомонили внизу.

— Князь Олег загадку ему загадать велел! Отгадает али нет?

И над стенами вознеслись насаженные на пики человеческие головы.

— Что это?.. — побледнел Александр.

— Князь спрашивает, что это такое! — заорал самый горластый липецкий дружинник.

На стенах грянул громкий смех.

— Знать, не угадал! А то головы ваших татей ночных, братанов Хитрых и Кирюхи, которые попались в чужом хлеву. Вот мы и решили: пущай их бошки на пиках поторчат, зверью лесному и вам, разбойники, на острастку!

Князь Александр выхватил меч.

— Бесчестный Олег поплатится за это! — Обернулся к воинам: — Вперёд! Раздавим змеиное гнездо!.. — И, увлекая за собой дружину, первым оказался у стен. Бросился к лестнице, но путь ему преградил Василий Шумахов:

— Не княжеское дело, Александр Иванович, лазить по лестницам! Вот возьмём город — и ты войдёшь в него как победитель, первым, через ворота...

Однако воргольцы оборонялись стойко, успеха у липчан всё не было.

— Харалдай! — взревел князь и, когда тысячник подъехал, свирепо спросил: — Почему твои хвалёные бахадуры так плохо воюют?!

Татарин пожал плечами:

— А кто станет сражаться насмерть задаром?

— Город ваш на три дня! — скрипнул зубами Александр. — И пускай от него камня на камне не останется! Смерть псу Олегу! Смерть всем, кто за него!..

Однако успех в тот день праздновали воргольцы. Они опять отбили атакующих, и воинство князя Липецкого отошло на исходные позиции, для отдыха и подготовки к новому штурму.

Глава девятая

Демьян, тяжело переживавший гибель Веры, поблудив по лесам, снова нашёл приют в шайке Кунама.

— Опять к нам! — радостно обнимая его, пробасил Тяпка. — А мы в поход собираемся. Пойдёшь?

— Куда?

— На татар! — весело оскалился разбойник.

— Чудно, — покачал головой Дёмка. — Обычно они на нас нападают, а тут наоборот.

— Это вам с князьями — татарскими подмегочниками чудно слышать такое, — подошёл Кунам. — А для нас дело привычное. Мы налетаем на их кочевья, забираем добро, жёнок для утехи, а самих убиваем. Так что не только им нас грабить, понял?

— А князь не заругается?

— Может, ему мамка не велит? — рассмеялся Рус, однако Кунам сердито зыркнул на него:

— А князь и не узнает! Погуляем в Диком Поле и домой с добычей вернёмся, а заодно и девок ихних пощупаем. Хотя мне, старику, грех об том гутарить, но грехи в Поройской пустыни отмолим. Так согласен?

— Согласен! — отбросил последние сомнения Демьян.

— Вот и молодец! — одобрительно хлопнул его по плечу Кунам и пошёл к коновязи. — Уже отправляемся.

— Вовремя ты приехал, — ухмыльнулся Тяпка. — Ещё б чуток — и ищи ветра в поле. Всё, по коням, щас рожок загутарит.

И действительно, прохрипел рожок, и отряд лесных сорвиголов тронулся в путь.

— А мы на Сарай пойдём? — тихо спросил у Руса Демьян.

— Какой Сарай! — захохотал тот. — В устье Воронежа появилась орда Ногая, вот там и разгуляемся. Разобьём один юрт и утащим всё, что можно утащить, благо лес рядом. А потом новый набег учиним. Зря ваши князья нас разбойниками называют, — посерьёзнел Рус. — Мы владенья ни липецких, ни пронских, ни новосильских, ни карачевских князей не грабим, громим только обозы заклятого врага нашего Олега Воргольского.

Но смердов и его не трогаем, потому как сами из них и знаем, что смерд — кормилец наш общий! У татар же, бывает, и русский полон отбиваем. А с девками ихними побалуемся и...

— Отпускаете? — спросил Демьян.

Разбойник внимательно посмотрел на него:

— He-а, убиваем!

— За что?

— За то, что татарки. Чем меньше татар, тем русским легче...

Отряд продвигался вдоль берега Дона. Миновал Тешев монастырь.

— Может, заглянем помолиться? — предложил атаману Тяпка.

— Проехали, — буркнул Кунам. — Назад вертаться нельзя — беды не оберёмся. На обратном пути.

— Обратный путь Половецким шляхом будет, — вздохнул Тяпка. — Тогда на Поройскую пустынь выйдем...

— Умолкни! — рявкнул атаман. — Меня Кузьма-пустынник благословил. Нам бы до Кривого Бора засветло добраться.

— Хотя б до Ольшанки к ночи доехать, — засомневался Рус. — Вишь, солнышко уже садится...

Глубокой ночью добрался отряд до Кривого Бора, а чуть только забрезжил на востоке рассвет, все были уже на ногах. Двигаясь вдоль Дона, достигли устья Воронежа. Попоили коней. Переплыв Воронеж и немного проехав лесом, отряд Кунама вышел на простор.

— Где будем добычу искать? Татар что-то не видать, — вглядываясь в степную даль, спросил Демьян.

— Найдём! — заверил Тяпка. — Не ныне, так завтра найдём.

— Всё, будя лясы точить, давай спешиваться! — спрыгнул с коня атаман. — Тяпка! Бери Демьяна, для навыку, ещё кого-нибудь — и айда в поле! Поищите татар, но бучу не затевайте, выследите только. А потом попробуем взять пару кочевий кряду — и в лес уйдём. После разберёмся, что к чему. Ну, с Богом! — перекрестил сына атаман.

На землю уже опускалась ночь, когда разведчики увидели вдалеке костры степняков.

— Вон они! — резко остановил коня Тяпка. — Жрать готовят. Скоро спать лягут.

— А давайте их сонных накроем! — предложил Демьян.

Тяпка покачал головой:

— А потом что?

— Думаешь, догонят?

— А думаешь, не догонят? Ты с ними не состязался вперегонки? И не советую.

— Да как же, убегал... — пробормотал Демьян.

— И не поймали?

Дёмка смутился:

— Поймали...

— Ну вот. Нет, нам надо запомнить место, а уж опосля...

— Место? Возле южной оконечности усманской луки мы, — уверенно сказал третий разбойник, по кличке Сова (за круглые большие глаза). — Вон, видишь, вода блестит в Усманке?

— Ну, ты и правда сова, — ухмыльнулся Тяпка. — И впрямь вода. Тут мы ещё ни разу татар не грабили, всё больше в верховьях Воронежа, на Челновой, на Цне. Отсюдова родом, што ль?

— Да не, не отсюдова. Я с Ведуги, что на правой стороне Дона. А тута мы с батей бывали.

— А как же к Кунаму попал? — поинтересовался Демьян.

— Татары житья не давали. Кажный год нас выжигали, а мы прятались. А однажды только я один успел спрятаться — всех остальных в полон увели: батю, матушку, двух сестрёнок и трёх братов.

— И чего же вы ждали? — удивился Демьян. — Почему раньше не сбёгли на север, хотя бы в Липец?

— А кто его знает? — тяжело вздохнул Сова. — Места у нас дюже хорошие. Ведуга красивая, рыбы много, земли много... Да и князья не доставали. А в Липец... Что Липец? Ведь и там татары всё пожгли. Где от них спрячешься? Они вон и до Рязани, и до Володимира доходят, даже до Великого Новгорода дотянулись. Нигде от них не спасёшься. Разве что далеко на севере, где лета никогда не бывает; вот туда татары, говорят, не добираются. Но там и без них житьё не сахар. Ежели круглый год снег и мороз, где ж тогда хлебушка взять?

— Там сохатых много, — похвастался своей осведомлённостью Демьян. — Мяса много...

Проехали ещё чуть, и Сова замер:

— Стойте! Вон огонь! Татары!

— Ну и глазаст! — снова подивился Тяпка. — Я будто звёздочку малую вижу.

— Не звёздочка то, а костёр, — пояснил Сова. — На Усманке, где мы недавно были, только повыше.

— Недалеко от этих мест я когда-то воевал с татарами, ещё при князе Святославе Ивановиче Липецком, царствие ему небесное, — перекрестился Демьян. — Мы тоже были на Усманке, но, наверно, с другой стороны.

— А вон ещё костёр, — указал пальцем Сова. — И вон...

— Что-то слишком близко они друг от друга расположились, — усомнился Тяпка. — Где же им скот выпасать?

— Небось близкие родичи, — предположил Демьян. — Вместе-то и обороняться, и грабить легче.

Тяпка приказал:

— Всё, хватит, поехали назад, и как бы теперь на их дозоры не нарваться.

— А мы Усманку перейдём и по той стороне поскачем, — предложил Сова.

Скоро всадники остановились на берегу небольшой речушки. Перешли её и густым намётом поехали в обратный путь. Ближе к лагерю опять вернулись на свой берег, пустили коней шагом.

— И всё-таки не понимаю, как можно без хлеба жить, — ни с того ни с сего покачал головой Сова.

— Ты об чем? — не врубился Тяпка.

— Да об северных людях. Хлеба нет, лета нет... Как же жить без хлеба и без лета?!

Демьян пожал плечами:

— Живут, однако.

— И не замерзают?

— Они в оленьи шкуры одеваются, — пояснил Демьян. — Шубы себе из оленьих шкур шьют.

— А ты откудова знаешь? Ты там был?

— Мне один новгородец рассказывал.

— А можа, он брехал!..

— Кто брехал? — выехал из темноты навстречу лазутчикам Кунам. — Вас за поприще слышно! Не привели часом за собой татар?

— Не-е... — невольно оглянулся Демьян. — Да понимаешь, Сова не верит, что на Севере, где нету лета, люди живут и что питаются они только мясом...

— А ну замолчи! — перебил атаман. — О деле говорите!

— Два юрта мы нашли, — похлопывая коня по морде, словно благодаря за службу, ухмыльнулся Тяпка. — Можно брать хоть сейчас.

— К рассвету управимся?

— Должны! Они ж сонные. И недалеко...

— Ладно, — кивнул Кунам. — Глотарь! Кликай людей!..

Быстрые на подъём разбойнички за считанные минуты были готовы к выступлению. Атаман скомандовал трогаться, и Тяпка с Демьяном и Совой повели отряд.

К первому юрту подошли без шума. Быстро перебили мужчин, захватили полон, добычу, коней и овец. Почти так же легко расправились со вторым юртом и, довольные, уже при свете дня скрылись в лесу.

Демьян заарканил молоденькую татарку.

«И таких красавиц они убивают!» — подумал.

Женщина была небольшого росточка, очень ладная и крепкая, словно орешек. Скуластое личико, нежные, по-детски припухлые губы, тонкий прямой носик, небольшие чёрные, бархатные глаза, густые будто мех соболя брови, почти сросшиеся у переносицы.

— Ну и девка! Отдай её мне, Демьян! — уставился на полонянку Тяпка.

Татарка, прикрывая лицо, испуганно юркнула за спину Демьяна.

— А ну не балуй! — крикнул Кунам. — Это Дёмкина добыча!

— Батя! Да она мне нравится! — пробасил Тяпка.

— Я те в обчей добыче не батя! — вытянул кнутом сына по спине атаман. — Пёс паршивый! Забыл старинный завет гостеприимства? Демьян — наш дорогой гость! Даже если б девку не он добыл, а ты, я отдал бы её ему! — И ещё раз прошёлся по плечам парня кнут.

— Прости, атаман! — падая на колени, взмолился Тяпка.

— То-то же, негодник! — сворачивая кнут, погрозил пальцем Кунам. — Гля, скока этих девок! Выбирай любую! Пошёл прочь!

Тяпка вскочил и, втянув голову в плечи, поспешил скрыться с глаз отца. Он выбрал себе другую смазливую татарку и, ухватив за волосы, потащил в лес — подальше от посторонних очей. А Демьян легко, как котёнка, поднял свою пленницу и... тоже понёс в лес.

Татарка крепко прижалась к груди Демьяна и дрожала всем телом как осенний лист.

— Ну не трясись, не трясись, я тя не обижу, — успокаивающе говорил Демьян, не уверенный, понимает она или нет. Хотя, наверное, ласку понимают без слов.

Оглядевшись кругом, парень поставил женщину на ноги. Снял зипун, постелил на мягкую траву. Татарка покорно опустилась на колени и от стыда закрыла лицо руками. Демьян отнял её руки, наклонился и поцеловал в губы.

— Как зовут тебя, красавица?

Женщина испуганно открыла глаза.

— Не понимаешь? — почесал затылок Дёмка. — Ну вот меня Демьяном зовут, — ударил ладонью в свою грудь.

— Дэманом, — повторила татарка.

— Демьян! Поняла?

— Дэмян, — произнесла более верно.

— Ну вот видишь, какая смышлёная! — похвалил пленницу Шумахов. — А тебя?

— А тэбя?

Шумахов засмеялся:

— Да не повторяй ты за мной! Вот незадача... Я — Демьян! — снова ткнул себя в грудь. — А ты? — ткнул её.

И, кажется, поняла.

— Бултумай, — проговорила несмело.

— Бултумай? — кивнул Демьян. — Ясно — Маша!

— Базмаш? — вопросительно взглянула на него пленница. Потом покачала головой и твёрдо сказала: — Бултумай!

— Вот настырная! — мягко пожурил её Демьян. — Ну ладно, будь по-твоему, Бултумай! — И, потянувшись к ней, стал раздевать. Обнажил упругую грудь, жарко поцеловал и... провалился в почти беспамятство. Опомнился только, когда его окликнули.

— Дёмка, атаман зовёт! — услышал голос Руса.

— Щас! — Демьян сунул татарке одежду: — Одевайся. Меня атаман требует...

— Мы в новый набег, — уже сидя на коне, сказал Кунам. — Собирайся скорей.

— Я не поеду, — буркнул Демьян.

Кунам вспыхнул. Неповиновение своих людей он пресекал быстро и сурово, однако на Демьяна его власть не распространялась. И Кунам лишь хмуро спросил:

— Почему?

— А куда я Машку дену?

— Кого?! — удивился атаман.

— Ну её вот, — показал на татарку Демьян.

— Да хоть куда. Хоть в расход!

— Что-о? — заслонил собой полонянку парень. — Она моя!

— Чудак! — фыркнул Кунам. — Да кто ж её отнимает? Не хочешь ехать — не надо, только от второго захода ничего не получишь.

— А мне и от первого, кроме неё, ничего не надо! — прижал к себе женщину Демьян.

— Околдовала татарка, — сочувственно промолвил атаман. — Ну тогда оставайся с обозом, будешь за старшого. Или тебе и этим заниматься некогда? — Кунам засмеялся, вызвав тем всеобщий хохот.

— Некогда! — обозлился Демьян.

— Ладно, — пожал плечами Кунам. — Продолжай, стал быть, любоваться своей косоглазой. А за старшого останешься ты, Рус. Я тебе свою долю добычи отдам.

Рус сердито засопел, но перечить отцу не посмел.

Разбойники ускакали, а Демьян... Демьян словно сошёл с ума. Не отходил от татарки, будто привязанный, ловил каждый её взгляд, каждый жест. И не только её красота, а и трогательная, хрупкая беззащитность совсем покорили парня. И, невзирая на внешнее несходство, Бултумай очень напоминала Демьяну Марию.

— Машенька, родная, — шептал витязь. — Ты вернулась ко мне, только в ином обличье и некрещёной. Ну ничего, я упрошу отца Максима окрестить тебя, и тогда мы повенчаемся...

Да и Бултумай точно забыла недавнее горе и гибель сородичей, ласково обнимала русского воина и что-то нежно мурлыкала себе под нос, повторяя:

— Дэмян, Дэмян...

— Милуешься?

Дёмка вздрогнул и оглянулся. Рядом стоял Рус.

— Да-а, — покачал головой Рус. — Дело у вас и впрямь сурьезное, какой уж тут поход! — Замялся. — Ты это...

Я чё сказать-то хотел...

— Ну говори, чё хотел, — улыбнулся Демьян.

— Да ты на братца мово не дюже обижайся. Тяпка он хоть и с дурью, но малый добрый.

— А я и не обижаюсь! — рассмеялся Демьян. — Все вы тут добрые, только в лесу малость поодичали.

— Эх-х! — заломив шапку, озорно уставился Рус на Бултумай. — Правда, ну и баба! Я отродясь такой не видал. Вот все говорят, что татарки не больно-то хороши, а эта...

— Ну будя, будя! — перебил приятеля Демьян. — Неча пялиться! Я, брат, окрестить её хочу, а посля обвенчаться.

— Во даёт! — разинул рот Рус. — Ну, пропал парень...

К вечеру следующего дня, с шумом и гамом, в лагерь возвратилась Кунамова ватага. Привели новый полон, коней, овец, навезли барахла, и до ночи из-за близлежащих кустов слышались крики и плач насилуемых пленниц. Демьян ни на шаг не отпускал от себя Бултумай, и атаман наконец не выдержал — расхохотался.

— Ты с ней и на воинский совет таскаться будешь? Да оставь её где-нибудь.

— Ну уж нет, — возразил Демьян. — Вместе нам с Марией как-то спокойнее. А на совете она не помешает и тайны никакой не выдаст, потому как речи не знает нашей.

— Ты, я гляжу, ей уже и имя православное дал! — удивился Кунам и перевёл разговор на другое: — Слушай, а у нас не только татарские девки в плену, но и русские изменники. — Атаман повернулся от костра в темноту и махнул рукой.

— Рвач!.. — оторопел Демьян. — Это ж предатель и злейший враг наш... — Забыв про Бултумай, бросился к Рвачу. — Да его задушить мало! Его разодрать между деревьями пополам мало!..

— Погодь, парень! — загородил собой пленника Кунам.

— Да что ж годить-то?! — едва не заплакал Демьян.

— Сядь, кому говорят, да держи свою зазнобу покрепче, а то ребятки уже облизываются. Послушай, там ещё татары...

— К лешему татар! — орал Демьян. — Я давно добираюсь до этого выродка! Это он повинен в гибели нашего князя Святослава! Атаман, отдай мне его!..

— Да отдам, отдам! — разозлился Кунам. — Ты выслушать можешь?

К Дёмке подбежала татарка, испуганно прижалась к груди. Он обмяк и послушно позволил ей отвести себя от костра.

— То-то, — облегчённо выдохнул атаман и, помолчав, сказал: — Мы ведь, понимаешь, и хотели прибить его там, на месте, у мурзы поганого, у которого он гостевал. Но только я замахнулся саблей, а он как заревёт: мол, не убивайте, я русский и вам пригожусь! Я опустил саблю и приказал связать его и пока не трогать. А по дороге спрашиваю: «Чем же ты мне, боров, пригодишься? Человечину я не ем, не соблазнишь, хоть ты и жирный. А больше на что можешь сгодиться?» А он и отвечает: «Твоим друзьям туго!» — «Каким друзьям? — удивляюсь. — Мои друзья вроде со мной!» — «А князь Липецкий тебе не друг разве? — скулит. — Он щас без толку Воргол осаждает, потому что не знает слабых мест в воргольском кремнике. А я знаю и могу показать». Во как, понял?

— Князь Александр сражается, а я тут прохлаждаюсь! — схватился за голову Демьян.

— Не, ну ты ж не ведал, — развёл руками Кунам. — Не суетись, подсобим мы князю. Слушай, а что этот пёс у татар делал? Небось подбивал Ногая Русь воевать?

— Ты что в Орде делал, гад? — скрипнул зубами Демьян. — Говори, сука!

— Я... это... выполнял задание князя Олега... — пробормотал Рвач.

— Какое задание?

— Ну... это... чтоб Ногай подсобил...

— Новый набег на Русь выпрашивал у него?! Атаман! — побледнел Демьян. — Вот что он делал в Орде! Этот пёс время волынит, смерть свою оттягивает! Ох и хитёр, змей! Он был уже у нас, в руках у палача, но отживел гад, уполз. Он и от вас замыслил уйти! Рвач — убийца князя Святослава, и его место на макушке дерева. Казнить его! Разодрать между деревьев!..

— Казнить! Казнить! — загомонили разбойники.

Кунам поднял руку. За ним было последнее слово.

Рвач — даже при свете костра было видно — задрожал всем телом. Атаман подождал, пока толпа успокоится, и спросил:

— Ты правду сказал, Демьян?

— Всё, как есть, без утайки! — горячо ответил Шумахов. — Рвач — злейший враг липецкому народу, прихвостень супостата Олега и убийца нашего славного князя Святослава!

— Я не убивал! Не убивал! — рухнул на колени Рвач и на четвереньках пополз к атаману.

— Ты подослал наймита, а это даже подлее, чем если б убил сам! — выкрикнул Демьян.

— Я не виноват!.. Я не виноват!.. — бормотал Рвач, хватая за ноги Кунама. — Это Олег Воргольский во всём виноват!..

— Пшёл прочь! — пнул предателя в лицо атаман и повернулся к разбойникам: — Вздёрнуть его, как Демьян сказал!..

Через десять минут на верхушках двух елей раскачивались две окровавленные половины тела воргольского боярина. Разбойники спешно снимали лагерь, торопясь на помощь князю Александру.

— Татарок побить! — приказал Кунам. — Обоз готовить к отправке домой.

— Зачем их убивать? — неожиданно вступился за полонянок Демьян. — Невелика доблесть для мужчин!

— Убить их надо хотя бы затем, чтоб не рожали врагов наших! Каждая татарка родит несколько будущих воинов, которые, когда вырастут, начнут грабить русские селенья!

— Этим ты ига на нашей земле не остановишь, — возразил Демьян. — И не с бабами сражаться надо, а в честном бою заставлять врага бояться нас и считаться с нами! Да и не по-христиански это!

Кунам усмехнулся:

— Ну, ты прямо как князь заговорил! И что предлагаешь? Отпустить?

— Отпустить, — твёрдо промолвил Шумахов. — Это будет и по-христиански, и по-русски!

Атаман долго молча смотрел на молодого витязя, наконец усмехнулся:

— Ну ладно, будь по-твоему... — И в сторону: — Тяпка! Ослобони полонянок!

— Чё?! — разинул рот Тяпка.

— Ничё! Пущай идут на все четыре стороны. — И подмигнул: — Так надо. Военная хитрость.

Глава десятая

Некоторое время всадники держались рядом с обозом, но телеги тащились медленно, и нетерпеливый Демьян взмолился:

— Атаман! Бросаем обоз! Наши там бьются, а мы...

Кунам кивнул:

— Угу. Пора. — И старшему обоза: — Езжайте правым берегом Воронежа, лесом, прямо в Поройскую пустынь. А там уже и до нашего, — ухмыльнулся, — дома рукой подать. Мы же поскачем к Тешеву монастырю, перейдём Дон — и на Воргол. — Повернулся к Демьяну: — Слышь, ты бы свою Машку в обозе оставил. Не боись, ребята не тронут. А уж после Воргола окрестим её и вас обвенчаем. В пекло-то брать девку опасно.

Дёмка вздохнул. Он понимал, что атаман прав, оглянулся на Бултумай и... и замотал головой:

— Не! Не могу я её оставить, да она и сама от меня ни на шаг. Нет, мы вместе.

— Дело твоё, — пожал плечами Кунам.

На ночёвку отряд стал в Тешевом лесу близ монастыря. Было время вечерней службы в честь Святой Троицы-Пятидесятницы. Разбойники вошли в храм и присоединились к молящимся монахам, а потом исповедовались и причастились. После этого они покинули монастырь, чтобы отдохнуть перед предстоящим жарким днём.

Кунам же позвал сыновей Тяпку и Руса, Демьяна и разбойника по кличке Козёл (звали его так за быстроту и прыгучесть). С Демьяном пришла и татарка. Кунам посмотрел на неё, хмыкнул, но промолчал.

— Если князю наша помощь ещё нужна, — сказал он, — то мы сразу вступим в бой, конечно же, оценив обстановку. Крепость Воргола сильна своими стенами, и липецкая дружина небось вокруг неё мечется, проливая много напрасной крови. Кто из вас кремник хорошо знает?

— Я там был, и меня там чуть не казнили, — подал голос Демьян.

— И где же в кремнике самое слабое место? Мы — люди лесные, в чаще или степи биться привычны, а вот что с крепостью делать, ума не приложу!

— Я знаю, что делать! — сверкая глазами, вскочил Рус. — Заберёмся на стену быстро и неожиданно и... и без лестниц!

— Во даёт! — поморщился Тяпка. — Как это — без лестниц?

— А так! — отмахнулся от старшего брата Рус. — Как кошки, цепляясь за брёвна, — вот как! Атаман! Самый сильный из наших людей станет у основания стены, а ему на плечи — другой, потом третий... И так достанем до верхушки. И первым затеет бой на стене Козёл, он дюже проворный. За ним — остальные, ну а тогда уж и дружинники князя с лестницами пущай подсобляют. Только надо найти в кремнике самое низкое место.

— Самая низкая стена со стороны реки. Кремник там низкий, да берег крутой, — сообщил Демьян.

— Но один-то человек станет? — спросил Рус.

— Станет, — кивнул Демьян.

— Ну, ты, Рус, у нас просто воевода! — одобрительно похлопал по плечу сына атаман. — Раз там берег обрывистый и невозможно поставить лестницу, значит, и атаки оттудова воргольцы не ждут. Коли мы первыми ворвёмся в Воргол, на всякий случай предупреждаю: князь Олег мой. Я сам должен убить его!

— А понравится ли это Александру Ивановичу? — покачал головой Рус. — Ежели князь погибнет от руки простого...

— Ладно! — помрачнел Кунам. — Там видно будет. А теперь всем отдыхать...

Едва забрезжил рассвет, ватага Кунама была уже на ногах, готовясь к выступлению. Шумела лесная братия, ржали лошади. И вот зычный возглас атамана:

— На ко-о-онь!..

Когда разбойники перешли вброд Сосну и пошли намётом левым её берегом прямо на Воргол, было уже светло. Ещё издали услышали они набат церковных колоколов и жутковатый гул боя.

— Воргол держится! — крикнул Демьяну атаман. — Передай по тревожной цепочке, чтоб все были готовы, как условились.

Со стороны Воргола потянуло ветром, и густо запахло гарью. Слышны были крики атакующих, ржание лошадей, вопли раненых.

— Воргол, похоже, горит! — прижимаясь к холке коня, прокричал Кунам Демьяну. — Поспешим! С нами Бог!..

Воргол действительно горел, но все попытки липчан взять его были безуспешны. Осаждающие суетились под стенами, ставили лестницы, ползли по ним, однако защитники города вновь и вновь опрокидывали их вниз. Люди с воплями падали, мёртвые оставались на земле, покалеченные корчились от боли, легкораненые вскакивали и отбегали в сторону, давая дорогу новым наступающим. В некоторых местах на головы атакующих лили смолу и кипяток, и рёв многих глоток оглашал окрестности.

— Где та стена? — на скаку спросил Шумахова атаман.

— Вон там, южнее! — указал кнутовищем Дёмка. — Быстрее!..

Князь Александр, заметив появление незнакомых всадников, сперва было заволновался, думая, что откуда-то Олегу пришла помощь. Но он вдруг узнал молодого Шумахова и понял, кто эти люди.

А новые ратники стремительно подскакали к южной стене Воргола, спешились и на глазах изумлённых липчан и татар, становясь на плечи друг другу, стали карабкаться наверх. И вот они уже завязали бой на стене кремника, тесня его защитников. Многие дружинники князя последовали их примеру, и, стремясь сбросить врага со стен, воргольцы невольно оголили другие участки крепости. Теперь липчане и татары с помощью штурмовых лестниц уже беспрепятственно влезали на стены, и сражение перекинулось на улицы Воргола. Загорались всё новые и новые деревянные строения, но тушить их было уже некому.

— Князь! Надо прорываться из города! — подбежал к Олегу бледный как смерть Ермолай.

Олег сам дрожал от страха.

— А как? Нас сразу схватят!

— Собирай вокруг себя конную дружину, а я прикажу открыть восточные ворота, — скомандовал совершенно растерявшемуся князю Ермолай. — Там нападающих меньше, даст Бог, прорвёмся!

Князю подвели коня, и несколько десятков дружинников, окружив его плотным кольцом, двинулись к восточным воротам. Но этот манёвр заметил Кунам и крикнул соратникам:

— Коня мне! Душегуб уходит!..

Разбойники вихрем налетели на отступающий отряд князя, и завязалась кровавая схватка.

— Тяпка! Олег мой! — рубя врагов направо и налево, прохрипел Кунам. — Куда поперёд батьки лезешь, щенок?!

Тяпка придержал коня, пропуская вперёд атамана, но ничуть не ослабляя своего воинственного натиска. Каждый удар его меча попадал точно в цель — не зря его прозвали Тяпкой, рубакой парень был отменным.

Кунам тем временем всё глубже вклинивался в ряды отступающих, пока не оказался лицом к лицу с Олегом. Воргольский владыка был испуган и растерян. Руки его не слушались, и он лишь вяло махал булавой, не нанося противнику никакого ущерба. Олег сразу угадал Кунама, и в страшном облике атамана ему почудилась сама смерть. Над его головой взметнулась сабля, Олег весь затрясся и... И под саблю атамана неожиданно бросился Ермолай. Силён был Кунам, и быть бы князю разрубленным напополам, но Ермолай заслонил его собой, успев только крикнуть:

— Беги, князь! Беги!..

Олег рванулся к отворенным уже воротам с такой прытью, что едва не вывалился из седла.

— Уйдёт, гад! — завопил Демьян, но не тут-то было. Откуда ни возьмись молнией вылетела на небольшой гнедой кобыле, которую дал ей Кунам, Бултумай и, догоняя Олега, стремительно бросила аркан, резким рывком выбив его из седла.

Воргольский владыка грянулся оземь, однако тут же вскочил и выхватил меч. Демьян спрыгнул с коня, но его остановил грозный окрик Кунама:

— Назад!

Атаман тоже спешился и с саблей в руке пошёл на князя. Олег, бледный от ужаса, тем не менее замахнулся тяжёлым мечом на Кунама, но тот, изогнувшись с кошачьей ловкостью, сделал длинный выпад и вонзил острый клинок в грудь врага.

Олег зашатался и рухнул ничком. Кунам перевернул его на спину: князь не дышал.

— Прямо в сердце! — крякнул подъехавший Тяпка.

Кругом трещал огонь, победители уже начали грабить город, слышен был визг насилуемых баб.

Подскакали Александр с Харалдаем. Князь долго смотрел на неподвижное тело своего родственника. Потом повернулся к Кунаму:

— Ты?

— Я, княже, — поклонился атаман.

— Хорош казак! — одобрительно прищёлкнул языком Харалдай, но Александр мрачно покосился на него и направил коня к княжескому терему.

— Василий! — приказал старшему Шумахову. — Найди княгиню Авдотью. Нельзя допустить, чтоб эти черти, — указал плетью на снующих туда-сюда татар, — над ней надругались.

— Да вон она, княже! — воскликнул Василий. — Вон, среди полонянников!

Князь, поравнявшись с толпой связанных женщин, соскочил с коня. Спешились и Василий с гриднями. Князь вырвал у одного шашку и, оттолкнув татарина, перерезал верёвки, которыми были связаны руки Авдотьи.

— Харалдай! — взревел. — Где он? А ты, княгиня, не беспокойся, я тебя в обиду не дам!

И женщина, на которую за последнее время свалилось столько бед, благодарно обняла князя и громко зарыдала.

А татарские воины, сопровождавшие полон, заволновались: стали что-то сердито кричать и хвататься за сабли.

— Чево они лопочут? — спросил Александр у Василия.

Тот пожал плечами:

— Полон, говорят, в бою взяли, рискуя жизнью, и никто им теперь не указ, они хозяева. А ежели, говорят, какая из рабынь князю приглянулась, то пускай покупает!

— Ах, подлецы! — стиснул рукоять шашки Александр. — Чёрта с два они у меня получат хоть одного русского человека! Да где же тысячник?!

— Здесь я, — подъехал сзади Харалдай. — Зачем звал, князь?

— Сойди с коня, разговор есть.

— Какой ещё разговор?

— Мы же вроде договорились, что твои воины русский полон брать не будут?

— Однако полон такая же добыча, как кони, бараны, серебряные гривны и драгоценности! — напрягся Харалдай.

— И ещё называешь себя христианином?! — вспыхнул Александр. — Да ты самый настоящий бесермен!

Ноздри Харалдая гневно раздулись.

— Слушай, мне надоели твои упрёки! Ты тоже называешь себя христианином, а глянь сколько православных порубал! — повёл он рукой вокруг.

— Я убиваю только врагов, сильных, вооружённых мужчин! — скрипнул зубами князь. — А безоружных, тем более баб, стариков и детей, трогать вам не позволю! И в рабство угонять не дам!

Услышав последние слова Александра, Авдотья и остальные пленники снова заголосили.

— А если я их не отпущу?

— Не отпустишь добром — отберём силой!

— А ты меня, князь, не пугай! Я тебя не боюсь! — отрезал тысячник. — Мои бахадуры, не сомневайся, справились бы с твоей дружиной, но я пока ещё верен своему слову — в этом походе помогать тебе. Пока, ладно, будь по-твоему: я отпущу полон, однако лично тебе это на пользу не пойдёт!

— О своей личной пользе я не беспокоюсь. А беззащитный люд в обиду не дам!

Харалдай долго молчал. Наконец вздохнул:

— Ты слишком благороден, князь. Слишком прямодушен. Как бы тебе эти благородство и прямота боком не вышли, до несчастья не довели.

— От несчастий никто не может заслониться, — развёл руками князь. — А вот перед Богом и перед своей совестью нам всем отвечать придётся.

Харалдай распорядился освободить пленных, а Александру сказал:

— И всё-таки ты неправ. На всякой войне берут полон, а ты отнял у нас законную добычу.

— Хватит с вас и награбленного добра, — возразил князь. — А с полоном одна морока.

— Ладно, я ухожу. Мне тут больше делать нечего.

— Постой! Отпразднуем победу!

— Нет, как бы чего дурного не вышло. Мои бахадуры возмущены и могут взбунтоваться! А резни с твоими людьми я не хочу. Нам лучше побыстрее в Орду вернуться.

— Ну, как знаешь, дело твоё, — согласился князь. — Может, ты и прав.

И Харалдай, сухо простившись с недавним союзником, сел на коня и во главе своих воинов покинул Воргол. Но по дороге в Орду татары всё-таки захватили в плен несколько десятков зазевавшихся и случайно оказавшихся на их пути липчан. Кстати, Харалдай ещё в Ворголе узнал, что у одного русского витязя имеется татарская полонянка, и хотел возвратить её, но та наотрез отказалась. Тогда раздосадованный тысячник решил взять её силой, но, увидев ощетинившихся пиками русских воинов, передумал.

Глава одиннадцатая

Когда татары скрылись из виду, князь Александр собрал на площади сожжённого города липчан и воргольцев и сказал:

— Люди! Вот стоим мы здесь, недавние враги, — а тот, кто затаил злобу, вероятно, и сейчас нас врагами считает, — но не мы начинали войну, хотя нам её пришлось заканчивать. Много крови пролилось в этой междоусобице, но я хочу её прекратить. Для этого потребуются большие жертвы... Нет, не людские, — поспешно добавил князь, заслыша ропот воргольцев. — Казнить никого не будем, а кто виновен, тому перед Богом отчитываться. Мы больше не хотим крови, но... — Князь помолчал. — Но я решил, что Ворголу боле не быть! — В толпе снова зашумели. — Тихо! Я не всё сказал! Так вот, городу Ворголу и Воргольскому княжеству больше не бывать...

— А где же нам жить, княже? — растерянно крикнул молодой ворголец.

— Повторяю: я не всё ещё сказал! — поднял вверх руку Александр. — Княгиня Авдотья пускай едет в Рыльск, там её родовое княжество. Ежели пожелает, может, царь татарский ярлык ей даст на Рыльское княжение. И ежели кто из бояр, или слуг её, или других людей пожелает остаться с княгиней, дорога в Рыльск им тоже не заказана. А тем, кто хочет тута остаться, я предлагаю возродить Ёлец. Там фундамент от старой постройки, сожжённой ещё ханом Батыем, лежит, на нём можно снова возвести кремник. А князем у вас я думаю посадить своего сына Даниила...

— Как ещё на это ордынский царь посмотрит! — раздался из толпы злой голос.

— Не перебивать! — Василий Шумахов погрозил кулаком: — Я вам пошумлю! — Толпа притихла.

— Немного погодя я съезжу в Орду, — продолжил Александр, — и попрошу ярлык себе на Липецкое княжение, а князю Даниилу — на Елецкое. Так что смотрите сами и каждый выбирайте свою стезю. Но решайте быстрей: завтра княгиня Авдотья уедет из Воргола, а мне надо возвращаться в Липец и отстраивать его заново.

Снова послышался шум: все удивлённо уставились на средних лет женщину, когда-то, видать, красивую, но преждевременно состарившуюся. За ней, озираясь как испуганный зверёк, семенил отрок.

— Севастьяниха! — шептались люди. — Севастьяниха...

Господи! Да где ж ты до сих пор была-то? — всхлипнула княгиня Авдотья.

— Ты кто такая? — удивлённо спросил женщину князь.

— Я, княже, вдова убиенного, царствие ему небесное, боярина твово Севастьяна Хитрых, — перекрестилась женщина.

Боярина Севастьяна?.. — остолбенел князь. — А он мне про тебя и не говорил...

Не говорил, чтоб не обременять тебя, княже, лишними заботами. Для него всего важнее было благополучие Отечества, а уж потом всё остальное, и я к этому привыкла. А судьба таких, как мой муж, всегда переменчива. Вот он в боярах у князей Воргольских ходил...

— И в благодарность предал своего господина! — не удержалась Авдотья.

Женщина поморщилась:

— О том господине, княгиня, не хочется и вспоминать. Он покойник сейчас, а про покойников или хорошее говорят, или ничего. И ты грех на душу берёшь, когда непотребно говоришь о Севастьяне. Твоего же супруга народ деяния знает, и Господь не оставит его дела без внимания. Так что не тебе меня укорять, княгиня...

— Но где же была ты всё это время, боярыня? — спросил князь.

— У добрых людей. Когда муж понял, что раскрыт перед Олегом Воргольским, он услал меня к знакомым в лес, на реку Свишню...

— А это сынок твой? Как его зовут? Да и саму как звать-величать?

— Меня Марфой, а сына Афанасием...

— Как младшего брата Севастьяна? А ведь и моего внука тоже Афанасием кличут. Ладно, Афанасий, быть тебе боярином в Ельце, у князя Даниила Елецкого, если, конечно, на это княжение сможем добыть ярлык у царя Телебуги. А ты, Авдотья, собирайся. Твои бояре уже готовы в путь. Вот вам кони, вот повозки. Что есть, всё твоё, чего нету — не обессудь: татары забрали.

— Да вы и сами не промах! — усмехнулась княгиня. — Не отстали от басурман в грабеже.

Князь Липецкий промолчал, хотя и мог бы вспомнить, что князь Олег не гнушался грабежами в Липецком княжестве, а липчане, между прочим, взяли только на прокорм коням и малость себе на пропитание — не помирать же с голоду. Но князь ничего не сказал, лишь велел Василию Шумахову:

— Возьми людей да проводи княгиню, чтоб до самого Рыльска не чинили ей зла, хотя, может быть, черниговские или новгород-северские князья и вступят в спор за Рыльский удел. Или брянские, а то и киевские. А я всё-таки, прежде чем в Липец ехать, в Дубок загляну. Там в честь победы пир устроим. И ты, Василий, проводи княгиню и возвращайся в Дубок — ты тоже отдых заслужил. Передохнем недельку-другую, Господу Богу помолимся, а уж потом в Липец. В Поройской пустыни получим благословение отца Максима и начнём отстраивать наш город. Стены поставим, терема, а там и в Сарай за ярлыком съездим — и может, Бог даст, всё образуется, наладится...

Бояре и часть воргольской дружины вместе с княгиней Авдотьей выехали из города, направляясь к берегу Быстрой Сосны — к дороге на Курск и Рыльск. Когда они скрылись из виду, к князю Александру подошёл Кунам и смущённо спросил:

— Дозволишь, княже, слово молвить?

— Говори, атаман, слушаю.

— Да собрался я восвояси, хочу откланяться. — И, сняв шапку, поклонился до земли.

— Погоди-погоди! — воскликнул князь. — Но я же ещё не отблагодарил тебя за помощь великую...

— А и не к чему, княже, — покачал головой Кунам. — Не ради благодарности али корысти шёл я сюда, а чтоб отомстить супостату окаянному за судьбу мою поломанную да долю душегубскую, на которую он меня толкнул.

— Всё равно, — возразил Александр. — Уехать успеешь. Послушай. Здесь, на пепелище, какая может быть гульба, тут впору тризну справлять. А вот в Дубке погулять можно. Поедем с нами в Дубок, там и попируем вволю.

— Да что ты, княже! — глянул устало Кунам. — Негоже разбойникам с князьями одни пляски плясать. Нам князьям пореже на глаза попадаться надо.

— Неправда! — вспыхнул Александр. — И не разбойник ты, а, как сказал Харалдай, — казак, мститель. Ты мстил Олегу Воргольскому да татарам... Я, атаман, много про тебя думал. Попервам, не скрою, мы со Святославом Ивановичем и впрямь хотели тебя поймать и как татя повесить. Но потом... Короче, я предлагаю тебе вступить в мою дружину и начать новую жизнь. Что скажешь? Согласен?

Кунам промедлил лишь миг и... отрицательно замотал головой.

— Нет, княже, не согласен. Я уже привык к своей жизни и начинать новую... Нет, пока есть силы держать саблю в руках...

— Но против кого держать саблю-то? — воскликнул Александр. — Олега же нет!

— А татары? — прищурился Кунам. — Это вам, князьям, с ними ладить надобно, но у меня с ними ладу не будет. А как станут силы оставлять, уйду в монастырь, грехи отмаливать и готовиться к встрече с Всевышним.

Александр долго молчал. Потом усмехнулся:

— Ну хоть на пир-то в Дубок приедешь?

— Навряд, — твёрдо проговорил Кунам.

— Ладно, как хочешь, — вздохнул Александр Иванович. — Прощай, атаман!

— Прощай и ты, князь. Не поминай лихом...

Глава двенадцатая

— Совсем, Дёмка, сдурел! — гневно отчитывал сына Василий Шумахов. — Русских девок, што ль, мало? На кой ляд те сдалась эта татарка?! К тому ж не крещена и по-нашему ни бельмеса!

— Отец Максим её окрестит, — упрямо буркнул Демьян. — А потом обвенчаемся. И по-русски она уже кое-что понимает.

— Да брось, сынок! — скривился Василий. — Ну зачем нашей семье татары?

Демьян ухмыльнулся:

— Бать, а забыл, что твой отец касог?

Шумахов-старший на миг потерял дар речи. Возмутился:

— Не, ну сравнил!.. Касоги это... касоги! Они завсегда с русскими близко жили. Татарка-то тебе на что?!

— Она, батя, мне Марию покойную напоминает, — вздохнул Демьян. — Да и люблю я её.

На этот раз Василий молчал долго. Потом усмехнулся:

— Эт точно! Вылитая Мария... Ну ладно, парень, коли так...

Обрадованный Демьян рухнул на колени:

— Благослови, батя!

— Ещё чего! — оборвал сына Василий. — Басурманку благословлять! Вот окрестишь, тогда и приходите.

— Понял! — Демьян вскочил и побежал к Бултумай. Где словами, а где на пальцах объяснил ей суть дела и посадил на конька привычной девушке монгольской породы, сам прыгнул на муромского жеребца, и они поскакали в Поройскую пустынь.

Игумен Максим внимательно выслушал Демьяна, оглядел его суженую и спросил:

— А она хоть смысл таинства-то поймёт?

— Она уже кое-что понимает, — заверил Дёмка. — Моя Машка сообразительная.

— Ты ей и имя уже дал? Скор, однако! Магометанка али язычница?

— А кто её знает!

— Да захочет ли христианкой стать? — продолжал допытываться игумен.

— Захочет! — махнул рукой Демьян. И крикнул: — Маш, подь сюда! Ты хочешь стать христианкой?

— Хочешь! Хочешь! — торопливо закивала Бултумай.

Отец Максим вздохнул:

— Она оглашённая, рано ещё...

— Ради Христа, окрести, отче! — взмолился Демьян.

Игумен внимательно поглядел в глаза парня, словно всматриваясь в его душу, покачал головой.

— Ну, ладно... — И, махнув рукой, чтоб следовали за ним, пошёл в церковь.

После обряда крещения татарка как-то даже преобразилась, повеселела. Улыбался, глядя на неё, и Демьян.

— Теперь надо венчаться, — провожая их, напомнил игумен. — Хватит прелюбодейством заниматься. А с христианкой прелюбодействовать — двойной грех.

— Как батюшка благословит, так сразу и под венец, — пообещал Демьян.

И он не стал откладывать дело в долгий ящик. Мать, Анна, с младшим сыном Маркияном подалась куда-то на север, и пока сыскать её было невозможно. Знали, что брат Анны, Устин, обосновался где-то под Пронском или в самом Пронске, но остальные родичи Шумаховых ушли, как говорили люди, аж в Москву или Тверь, а потому и просить благословения с материнской стороны было не у кого. Получив его от отца, Демьян обвенчался и хотел сразу — тут уж не до свадьбы — ехать в Пронск, чтобы оставить там молодую жену на попечительство дяди Устина. Однако Мария покинуть мужа отказалась наотрез и осталась с ним, делить все горести и радости походной жизни.

Глава тринадцатая

По пути в Дубок мысли князя Александра приняли иное направление, и он подумал, что, может, зря затевает празднество.

«Над кем победа? Над своими же, русскими, — покачиваясь в седле, вздыхал князь. — Ладно, день-два побудем в Дубке — и в Липец. Соскучился я по нему...»

Василий Шумахов подоспел вовремя: в небольшом деревянном тереме князя рассаживались бояре, воеводы и дружинники. Стол был накрыт довольно скромно. Не лилось рекою вино — обошлись брагою да мёдом. В мисках свинина и малость рыбы. В верховьях Дона рыба водилась, но ловить её было особо некому: дружина в походе, а смерды, рыбаки, охотники в разброде.

— Василий, иди сюда, — позвал растерявшегося в дверях бирича Александр. — Здесь, рядом с князем Даниилом Елецким, садись. — Но, заметив, что рядом с молодым князем сидит не менее почтенный воевода — Дорофей, дабы не обижать того, шепнул своему соседу слева Кавырше: — Подвинься, Андрюха, мне с Василием потолковать надобно.

Когда все уселись, князь предложил выпить за поруганную Отчизну и скорейшее освобождение её от ярма иноземных поработителей. Он первым опрокинул ковш с мёдом, передёрнул плечами и стал закусывать. Через минуту наклонился к Шумахову:

— Слышь, Василий? Я полагаю, задерживаться нам в Дубке не след.

— Правильно, княже, не след, — закивал, уплетая свинину за обе щеки, верный бирич.

— Вот завтра же в Липец и поедем. Нечего тута рассиживаться, надо город отстраивать. А тебе особое задание. Скачи в Орду, найди в Сарае знакомых мурз, темников и тысячников. Может, и Харалдай уже там будет. Узнай их настроение, проведай о замыслах царя ордынского, об его положении, ну и вообще обо всём и дай мне знать. С тобой Андрей поедет. Слышь, Андрей? В Орду с Василием поедешь.

— Ага, — кивнул Кавырша. — А ещё кто? Может, Евтей Ломов? Он малый ушлый, в разведке не раз бывал. А его двойнёвый брат Константин, царствие небесное, с Дорофеем аж в лагерь Ахмата ходил. Я думаю, Евтей в таком деле очень пригодится.

— Верно мыслишь, Андрюха, — согласился Василий. — Дай нам, княже, Евтея, и мы ныне же отправимся в Орду.

— Зачем же ныне? — удивился князь. — Завтра все вместе отсюда уедем. Князь Даниил со своими людьми пусть Елец восстанавливает да ворголят на Воргол не пущает, а мы будем Липец отстраивать. Вы же сразу вперёд, на Половецкий шлях, — и в Орду. Берите добра всякого поболе, навьючивайте коней... Василий, ты, может, ещё и Демьяна возьмёшь? Да, кстати, а где он?

— Женился и новой своей женою любуется, — усмехнулся Шумахов.

— Вот как? А я и не знал. А что ж на свадьбу-то не позвали?

— Да никакой свадьбы и не было.

— Это почему?

— Некогда сейчас свадьбы играть, да и не по душе мне его жена, — нахмурился бирич.

— Что так?

— А так. Надо ж! В моей семье татарка появилась!

— Погоди-погоди, это не та ли, что заарканила Олега Воргольского?

— Она.

— Так это же хорошо!

— Что хорошо?

— Что у Дёмки жена татарка.

— Ничего тут хорошего, княже! — Василий аж бросил недоеденный кусок говядины на стол. — Ему что, наших девок мало?

— Ну, брат, — покрутил головой князь, — любовь не разбирает, татарского роду-племени баба или русского, немчинка какая или хазарка! Да и не об том сейчас речь. Вот и бери его в Орду.

— А татарку куда девать?

— Никуда её не надо девать, тоже бери.

— Зачем?! — обомлел Шумахов.

— Затем. Она хоть и от Ногая, но там всё равно своя. Лучше вас ихнюю жизнь ведает, много чего узнать сможет. А в Липец вести слать будете.

Василий взмолился:

— Княже! Ты лучше отправь Дёмку служить елецкому князю. Там он полезней будет, а может, со временем и биричем станет, как я у тебя. К тому же баба его теперь крещёная и венчанная. Прибьют её татары как изменницу!

Князь задумался. Слова Василия резонны, и Даниилу нужны верные липецкие люди, нельзя же оставлять его в окружении коренных воргольцев... Но всё-таки покачал головой:

— С Даниилом будут Дорофей Космачов и воевода из местных, Афанасий Хитрых. А Демьян со своей татаркой...

— Да убьют её там, княже! — вскочил Василий. — И с Дёмки заодно шкуру спустят родичи али бывший муж, коли объявится! Неужель тебе их не жалко?!

На этот раз князь молчал долго и наконец со вздохом кивнул:

— Будь по-твоему. Данила, — повернулся к сыну. — Вот ещё помощника тебе даю.

— И кого же? — заинтересовался Даниил.

— Демьяна Шумахова. Биричем его сделаешь.

— Больно буйный для бирича. Безрассудный и рьяный, — покачал головой Даниил.

— Зато смелый и решительный. Сам-то давно... рассудным стал? — усмехнулся Александр Иванович.

Молодой князь вспыхнул:

— Ну и где он сейчас?

— С женой ласкается.

— А почему не на пиру?

— Не знаю. Сам потом разыщешь...

Гусляры заиграли и запели грустную песнь о князе Игоре Новгород-Северском, о его битве с половцами и верной жене его Ярославне, томящейся в княжеском тереме, в славном граде Путивле в ожидании своего ясна сокола, удалого витязя.

Гости притихли, прислушиваясь к песне. Некоторые плакали, вспоминая прошлое время, нетатарское. Правда, мало уже оставалось тех, кто помнил то время сильной и могучей Золотой Руси.

Пиршество закончилось глубокой ночью. Раньше всех ушли с гулянья Василий Шумахов, Андрей Кавырша и Евтей Ломов. Они собрали в дорогу поклажу с подарками для мурз и, может быть, для самого хана. Прощаться с князем Василий не стал: отдыхал Александр Иванович. Послы в сопровождении десятка дружинников двинулись на юг. Сразу свернув с дороги, идущей вдоль Дона, направились менее лесной, а потому и более оживлённой, прямо на Липец. К вечеру попали в Поройскую пустынь. Монахи ещё занимались делами, и княжеских посланников тепло встретил игумен Максим. Он разместил гостей на ночлег, перед тем попотчевав их скудной монастырской пищей. Василий в знак благодарности хотел пожертвовать святым отцам на монастырь какую-нибудь дорогую вещицу.

— Что ты, что ты! — замахал руками игумен, отталкивая от себя золотое украшение с каменьями драгоценными. — Золото в обители ни к чему, лучше употребите его на благородное дело спасения княжества Липецкого.

— Так ведь и обитель обустраивать надо, — возразил Василий. — Считайте, что это князь пожертвовал на обустройство пустыни.

— Убери, боярин, убери от греха подальше! — строго сказал игумен. — Золото развращает человека, и монашеской братии оно совершенно не нужно. Везите это творенье дьявола к неверным татарам, чтоб они не ходили на нас, не трогали нашу многострадальную землю. Вам восстанавливать столицу княжества надобно, а обитель молитвами вон уж сколь живёт и жить будет, пока свет солнца греет землю, пока трудятся на ней дети Божии. Мы сами, без этого бесовского золота, обустроим монастырь... Ну да ладно, что это я разговорился! — спохватился игумен. — Вам отдыхать надобно и рано в дорогу отправляться...

Посланники князя Александра легли спать, а с первыми петухами поднялись и снова двинулись в путь. Вышли к Матыре и долго ехали вдоль берега. Потом свернули в могучий сосновый лес — и вот он, Половецкий шлях, ведущий в Золотую Орду.

ЧАСТЬ ЧЕТВЁРТАЯ