Глава первая
Утро было пасмурным, с пронизывающим, не по-летнему холодным ветром. Путники ёжились, зябли. Лес заканчивался, сменяясь перелесками. Липчане не чувствовали опасности, не могли даже предположить, что она рядом, и потому появление татар было неожиданным. Со свистом и улюлюканьем выскочили те из-за кустов, но видавшие виды русичи мгновенно выхватили оружие. Четыре дружинника, как и было уговорено заранее, приняли удар на себя, а остальные, с поклажей, ринулись обратно в лес. Четверо храбрецов пали, но задержали врагов, хотя и ненадолго. Правда, деревья мешали преследователям, однако они всё же медленно, но верно настигали липчан.
И тогда Андрей Кавырша крикнул:
— Василий! Уходите, я их задержу! — И с двумя воинами преградил дорогу татарам. Три удара копьями — три вражеских всадника полетели из седел на землю. В ход пошли шашки, и яростный, злой отпор липчан остановил татар, дав время Шумахову и остальным уйти от погони. Вместе с вьючными лошадьми они перешли Матыру и скрылись в чаще, следуя строго на восток.
А Андрей и два его сотоварища пали от стрел и сабель ногайцев. Да, это был ногайский разъезд: непокорный темник кочевал уже на липецкой земле и, узнав, что какой-то дерзкий отряд русских уничтожает его юрты, приказал усилить их охрану. Вот на такой разъезд и напоролись Василий Шумахов со спутниками.
Теперь, чтобы попасть в Сарай, им пришлось сделать изрядный крюк: сначала пошли на Польной Воронеж, затем достигли реки Челновой, потом добрались до Цны. Переправились через неё, углубились в мордовские леса, куда татары нос почти никогда не совали, повернули на юго-восток и уже без приключений добрались до Сарая.
А в Золотой Орде всё была замятия. Между бывшими союзниками Ногаем и Телебугой отношения обострились как никогда. Могущественный темник обложил Орду подковой, угрожая Сараю и с севера, и с запада, и с юга. А тут ещё с востока надвигался Чингизид из улуса Джучи Тохта-гу-хан — прямой наследник золотоордынского престола, сын Менгу-Тимура, правнук покорителя Руси, основателя могущественной Золотой Орды Бату-хана. Внук великого завоевателя Европы Тудан-Менгу и ещё один правнук его, Телебуга, неуютно чувствовали себя на золотоордынском троне. Да к тому же в их дела вмешивались извечные враги Джучидов Гуюкиды. Ведь ещё в пору нашествия на Русь и похода к Последнему морю постоянно враждовали между собой двоюродные братья Бату-хан и Гуюк-хан. По возвращении из далёкого похода Гуюк-хан успел захватить власть в Каракоруме. И Бату-хан, не желая кровопролития внутри Монгольской империи, добровольно ушёл в свой Улус Джучи и создал там новое государство под названием Золотая Орда, заставив повиноваться себе истерзанную Русь. И оказался тут в весьма выгодном положении. Государство его располагалось на стыке Европы и Азии. Под контролем у него оказались все торговые пути и все текущие по ним богатства. Да и Русь платила богатую дань. Золотая Орда процветала, тогда как сама Монголия хирела. Вот и кинулись Гуюкиды на новый, жирный и лакомый кусок.
Враждовали соперники жестоко, и близкая победа, не без помощи Ногая, улыбалась, видимо, Тохте. Телебуга сидел в Сарае как загнанный и раненый зверь, боясь уже всех и вся. Знакомые Василию мурзы брали от него подарки и не советовали появляться в Сарае князю Александру. Тот был у Ногая в опале, а лишний раз ссориться с могущественным темником хан Телебуга не хотел.
— Ещё и хазарин Самуил подбивает его к расправе над князем Александром, — сообщил мурза Рахим. — Шныряет, как крыса, то к Ногаю, то обратно.
— А где сейчас Харалдай? — поинтересовался Василий.
— Кочует где-то между устьями Хопра и Медведицы.
— Но там же Ногай близко? — удивился Василий.
— Хан не захотел видеть Харалдая здесь, — пояснил Рахим. — По всему, недоволен результатами его похода на Воргол. К тому же Самуил совсем опутал хана своими интригами, Телебуга стал раздражительным, никого из мурз к себе не допускает.
— А вы бы убили его! — пожал плечами Василий.
— Тише! — испугался мурза. — Что ты несёшь? Тут в каждом углу висят уши Самуила, он всю Орду купил. Если до него дойдёт хоть одно наше слово, не сносить нам голов!
— Но мне-то что делать? Посоветуй, мурза.
Рахим понизил голос:
— Ты вот что. Не мешкая посылай кого-то из подручных назад в Липец. Пускай князь Александр повременит с поездкой в Орду, пока не уляжется вся эта замятия. Недоброе задумал против него хан.
— Ладно... — озабоченно проговорил Василий и поднялся. — Ну, бывай, спасибо за совет.
Мурза, с улыбкой рассматривая серебряное с изумрудами ожерелье, не вставая, лишь кивнул головой.
Бирич задумчиво пошёл к коню.
— Чем озабочен, Василий? — услышал он, вздрогнул и оглянулся.
— А, это ты, Евтюха! Поехали, дома всё обсудим.
— Ну поехали.
— Плохи наши дела! — не раздеваясь, сел на лавку в своей избе Шумахов. — Плохи дела князя Александра и всего Липецкого княжества... — Помолчал и вздохнул: — Собирайся, Евтей, обратно в Липец. Беда надвигается, князя нашего казнить хотят. Пока не поздно, бери Антона и Андриана и скачите во весь опор, предупредите его, чтоб не совался в Орду. Исполнишь?
— Исполню! — кивнул Евтей. — Но как же вы тута с Аникеем останетесь?
— Мне ехать нельзя, — пояснил Василий, — надо следить за делами ордынскими. Но, думаю, вдвоём справимся. Эх, жаль Андрюху!.. А может, он живой? Он и не из таких переделок выбирался. Хотя навряд ли... Эх, Андрюха-Андрюха! Но некогда горе-горевать, все под Богом ходим. Давай, Ломов, жми во весь опор. Пускай князь дома ждёт. Тохта может ханом стать, а у него вроде в войске наш добрый знакомец баскак Содном. Спеши, Евтюха, спеши!..
В степи стоял ужасный зной. Ломов с подручными добрались наконец до реки Медведицы. Жара донимала так, что они свалились с коней на берег.
— Давай искупнёмся, Евтей! — взмолился Антон.
— А татары нагрянут, тогда что? — Ломов и сам жадно вглядывался в прозрачную манящую воду Медведицы. — В Хопре искупнёмся, там удобнее.
— В каком Хопре! — простонал Андриан. — Мы на Хопёр не пойдём, там Ногай орудует. Нам на Кададу или на Терешку ехать надо, а пока доберёмся... Сжарились ведь, сил больше нету, всё тело зудит!
— Ладно, бестии, уломали, — усмехнулся Евтей. — Попоите коней и ныряйте...
Эх-х, беспечен русский человек! Антон с Андрианом, напоив и стреножив лошадей, пустили их пастись, а сами голышом попрыгали в воду. Евтей тоже разделся — но до шаровар — и прилёг под куст, задремал...
А в это время, как выслеживающие мышь коты, притаились в соседних кустах два татарина, безоружные и бесконные карачу.
Антон с Андрианом озорно плескались в тёплой воде, а татары бесшумно, как тати, подскочили к потерявшему бдительность соне и — тот только успел открыть глаза и увидеть врагов, — его же собственной шашкой перерезали ему горло. А затем схватили луки липчан, прицелились и...
Вечерний воздух разорвали крики смертельно раненных. Антон и Андриан, истекая кровью, забились, поднимая брызги и волны, а потом стали захлёбываться и вскоре скрылись под водной гладью Медведицы.
Татары же забрали коней, одежду, оружие убитых и ускакали.
Глава вторая
Князь Александр прибыл в Поройскую пустынь на другой день после пира. Встретился с игуменом Максимом, поговорили о будущем Черлёного Яра. Потом, перейдя речушку Поройку, двинулся к липецкому пепелищу. Рядом с князем ехал его новый тиун Арсений, родич казнённого татарами боярина Космача.
— Эх, отдал всех лучших ребят Даниилу в Елец, а сам чуть не один остался! — сетовал князь. — И Дорофея отдал, и Демьяна, и других... Арсений! Что делать будем? С чего начнём?
— Сначала люд собрать надобно, — степенно ответил тиун и показал в сторону пепелища: — Весь этот хлам уберём, всё расчистим, выметем, заготовим брёвна, камни и будем строить новый город.
— Как думаешь, Арсений, — спросил князь, — на старой основе лучше город ставить или на новой?
— А зачем новое городить, княже? Старое основание крепкое, на нём и стены возведём. Только повыше да покруче сделаем, да ворота с хитростью, и тогда кремник будет неприступным для врага.
— С какой это хитростью? — заинтересовался князь. — Что за хитрость такая?
— Ворота с хитростью — это одно, княже. А у меня есть ещё задумка стены в два ряда ставить! Затрат на строительство, конечно, будет больше, но зато надёжный кремник получится. Сначала поставим на старом основании кремник — такой же, как прежде. А потом отступим вовнутрь шагов на десять — с внешней стороны не получится, места нету — и построим вторую стену, чуть повыше первой... — Тиун начертил на земле палкой два квадрата. — Посмотри, княже: при нападении враг будет стремиться пробить вот эту внешнюю стену, и мы, конечно, будем оборонять её. Ежели выдержим — хорошо, а не выдержим...
— То враг упрётся во вторую, так? — перебил князь.
— Так, Александр Иванович, — кивнул Арсений. — И тут будет двойная выгода. Коли враги проломят внешнюю стену или ворота и ворвутся через этот пролом, то попадут в западню, и мы их будем бить уже с двух сторон, внутренней и внешней. Снаружи противник будет напирать, и в западне начнётся страшная мялка: они станут давить друг друга и гибнуть, а мы им в том поможем — камнями, стрелами, копьями, смолой, кипятком...
— А если возьмут внешнюю стену? Ведь тогда уже будут бить нас из укрытий оттуда.
— То не особо опасно, — заявил Арсений. — Внешняя стена будет ниже внутренней, и мы окажемся на высоте, а с высоты всегда легче сражаться. Да и посуди сам, княже: атаковать они будут, чтоб городом завладеть, но, взяв внешнюю стену, в город не проникнут. Для этого им нужно будет спуститься с неё. В результате враги окажутся в той же ловушке, и мы будем легко бить их. Кроме того, полностью овладеть внешней стеной им вряд ли удастся. Те из наших, что там останутся, будут нам помогать, и враг окажется между двух огней.
— Но ведь, взяв внешнюю стену, он может разобрать её?
— Ну и пусть разбирает, — хмыкнул Арсений. — Пусть бросает оружие, выламывает брёвна и кидает своим же на головы...
— Да ты, Арсений, просто прирождённый воевода! — восхитился Александр. — Делай, как задумал, даю тебе полную волю...
И началась работа по восстановлению разрушенного града Липеца. Князь Александр бросил клич по всей округе, чтобы возвращались на прежние места люди липецкие, воронежские и онузские. Правда, Воронеж и Онуз решили пока не восстанавливать.
Мастера дел железных почти под открытым небом ставили плавильни и плавили руду, кузнецы, чуть прикрыв досками свои горны, ковали железо. И гончары откуда-то из лесу выползли, стали месить глину и лепить посуду. Смерды на лошадях начали возить строительный лес, добывать камень. В общем, закипела работа, повеселели люди, зазубоскалили. Лелеет слух стук топоров, ругань мастеров и то ласковый и мягкий, то басистый, гулкий звон православных колоколов.
— Подымай, подымай бревно повыше! — кричит Арсений мастеру-древельщику. — Не задирай, кому говорят!..
Обросшие, замшелые, выбрались из берложного места и Гаврюха с Мироном, пришли на клич князя помогать строить город. В строительном мастерстве они особо не разумели, но работу подсобную, иногда непосильно-тяжёлую, выполняли с превеликим удовольствием. И вот дали им кобылёнку захудалую со скрипучей подводой и приказали рубить лес и возить к новостройке. Подвод собралось много, они сновали туда-сюда, из леса — в лес. Гаврюха с Мироном забрались в чащу, на дальнюю делянку, почти к самому Дикому Полю. И сами-то одичали от лесной, глушинной жизни, отвыкли от работы нормальной, а тут сразу с азартом рубить лес кинулись. Правда, потом подустали, притомились. Присели, развязали узелки со скудной пищей. Был у них на двоих кусок ржаного хлеба и дикий чеснок, недалеко в овражке тёк ручеёк чистой ключевой воды. Набрали её в деревянную ладейку, которую всегда держал при себе Мирон.
«Ты богатей, Мирон», — не уставал повторять Гаврюха, глядя на эту ладейку. Сказал так и на сей раз.
«Чем же это я богат? — обычно отвечал другу Мирон, ответил так и на сей раз. — Вшами?»
— Ладейкой. А у меня вот и той нету.
— Ну, в этой посуде узор небольшой, — усмехнулся Мирон. Помолчал и уже в который раз завёл: — Когда прятались от татар в лесу, как-то без дела сидел, взял кусок липы да и выстругал. Липка мягкая, легко далась, вот и без горя теперь: пью из этой ладейки не только воду...
— А чего же ещё?
— Бражку, — снова усмехнулся Мирон. С хрустом откусил от сухаря, кинул в рот очищенный зубец чеснока и, жуя, предложил: — А ты себе сделай такую же. Дело-то простое, только липка нужна и вострый ножик. Тогда и ты станешь богатым человеком.
— Да теперя не до ладейки, — вздохнул Гаврюха. — Кремник делать надобно. Вот отстроимся, тогда...
Но он не договорил. Послышался треск сучьев, и перед глазами ошеломлённых дровосеков как из-под земли выросли татары. Мирон поперхнулся крошками и закашлялся, Гаврюха в ужасе открыл рот и вытаращил глаза. Один татарин махнул снизу вверх кнутовищем: подымайтесь, мол. На теле Мирона холодными мурашками высыпал страх, а у Гаврюхи даже слёзы навернулись.
— Попались, Миронушка, теперя конец... — дрожащим голосом прошептал он, испуганно глазея на татар. — Не убежать...
Мирон, который никак не мог откашляться, поднялся вслед за Гаврюхой. Тот же татарин развернул кнут и огрел Мирона. От хлёсткого удара у несчастного вместе со слюной выскочили из горла все крошки, и кашель прекратился. Опасаясь нового удара, он прижался к Гаврюхе, который трясся как осенний лист на ветру.
— Сказнят, как пигь дать, сказнят...
— Пошоль! — крикнул татарин и опоясал кнутом уже обоих сразу.
Бедняги побежали трусцой. Правда, бежать пришлось недолго. Выскочив из леса, они заметили шагах в трёхстах красивую юрту, вокруг которой туда-сюда сновали всадники. Пока дошли до юрты, лесорубы получили с десяток ударов по спине кнутом. В юрту их затолкали пинками.
— Чево делить лес ходиль? — спросил, видать, знатный, лоснящийся от жира татарин.
— А-а-а... мы... мы... — мычал Гаврюха.
— Дрова заготавливали, — ответил уже свыкшийся с мыслью о неминуемой гибели Мирон. — Дрова на топку... К зиме... Зима на носу...
— Врёшь, шакаль! — крикнул жирный татарин и, встав, врезал со всего маху плетью по спине Мирона. — Строевая лес рубиль! Чего строиль собраль?
— А-а-а! — завизжал Гаврюха и... вдруг выпалил: — Липец строить хотим!
— Ты что, Гаврей, брешешь?! — обомлел Мирон. — Избу делать будем!.. — И вцепился Гавриле в горло.
— Сядь, шакаль! — с яростью начал стегать Мирона татарин. К нему на подмогу подбежали два нукера и стали отрывать Мирона от напарника. Но поздно: когда Мирона оттащили, Гаврюха был уже мёртв. Выпученные глаза его закатились под лоб, голова безжизненно упала на плечо.
Татары что-то залопотали между собой, часто повторяя слово «Липец». Потом один выбежал на улицу, и вскоре послышался топот копыт нескольких коней. Жирный татарин что-то крикнул, Мирона схватили за шиворот и выволокли на улицу. Привязали к седлу коня и на длинных ремнях потащили к лесу, а там зацепили за ребро железным крюком и подвесили к сосне. Не скоро случайные прохожие обнаружили труп и похоронили его.
А Ахмат пришёл в ярость...
Глава третья
Ахмат пришёл в ярость, узнав, что к Ногаю примчался вестник с границы Липецкого княжества и поведал, что там строят новую крепость. Однако Ногай спокойно отреагировал на это известие: полностью поглощённый борьбой с зазнавшимся Телебугой, темник был крайне зол на хана, который, забыв о том, кто посадил его на золотоордынский трон, уже не признавал своего могущественного покровителя. Телебуга забыл, как ещё совсем недавно ползал у ног Ногая, моля о помощи в своей борьбе за Сарай. Темник думал тогда, что, лишив власти Тудан-Менгу, приобретёт в Телебуге правителя, который всегда будет заглядывать ему в рот, однако Телебуга оказался не из благодарных. К слову, Тудан-Менгу тоже когда-то был посажен на трон Ногаем. Да-а, сильно рисковал Ногай, замыслив недоброе против законного правителя Золотой Орды, могущественного Джучида Менгу-'Гимура, которого одолел хитростью, лестью, ловкостью, коварством и , ядом. Сына же старого хана, Тохту, загнали тогда далеко в степь за Итиль, и казалось, что для Ногая отныне открылись все врата рая. Не тут-то было. И Тудан-Менгу, и Телебуга, возгордясь, один за другим отвернулись от того, кому были обязаны властью.
— Тохта-гу-хан... — произнёс Ногай и подумал о том, что хотя и есть с царевичем определённая договорённость, но он чрезвычайно опасен. Однако и недоумка Телебугу терпеть уже нет сил...
Из забытья Ногая вывел шум на улице, и он приказал нукеру посмотреть, что там происходит.
— Ахмат Бухарский приехал, просит принять! — доложил посыльный.
— Что ему надо?
— Узнать? — испугался нукер.
— Сразу надо узнавать! — оскалился Ногай, и нукер рухнул на колени. Ногай помедлил немного и сказал: — Встань и позови сюда этого проходимца...
Темник указал рукой на ковёр, и бывший баскак сел.
— Что надо? — спросил Ногай.
— Князь Александр Липецкий затевает на границе твоих владений строительство крепости, чтобы угрожать тебе, о всемогущий!
— Чем же он может мне угрожать? — усмехнулся Ногай.
— Непокорностью и набегами, — чуть раздражённо ответил Ахмат. — Он уже начал грабить и убивать твоих подданных, и ты, всемогущий, знаешь, что этим летом он разорил два юрта, побил много бахадуров и опозорил их жён.
По мере того как всё красноречивее живописал Ахмат ужасы, которыми грозит Александр Липецкий, Ногай багровел всё сильнее и сильнее, пока совершенно не вышел из терпения и крикнул:
— Хватит! У меня и без твоего князя от забот голова болит!
— Но это тоже твои заботы, повелитель, — смело возразил Ахмат. — Нам такой сосед, как Александр, не нужен...
— Ладно! — остановил его темник. — Что предлагаешь?
— Пока князь Александр не отстроился, его надо уничтожить.
— А где он строит новый город, известно? — буркнул Ногай.
— Пока нет, но скоро узнаем.
— От кого?
— Говорят, Александр после разорения Воргола воспрял духом и начал строиться, как будто ты ему ярлык на княжение дал, — увёл разговор в сторону Ахмат. — Ты давал ему ярлык на липецкое княжение?
— Нет.
— Вот видишь, самовольничает! Потому я и предлагаю: пока он ещё сидит на первых брёвнах...
— Откуда знаешь, что на первых, а не построился уже?
— Я чую, что строительство только начинается...
— Ты шаман? — усмехнулся Ногай. — Никто ничего не видел, а ты уже чуешь?
— Скоро узнаем всё точно, — твёрдо пообещал Ахмат. — Я верных людей туда послал. Надо непременно раздавить этого непокорного раба!
— Хватит болтать! — резко оборвал Ахмата Ногай. — Если князь Александр сидит хотя бы на первом бревне, бери тысячу бахадуров, убей шакала и сожги всё, что он для строительства крепости заготовил. Действительно, я не потерплю у себя под носом никакого Липецкого княжества. И вообще, здесь татарская земля, а белые рабы пускай уходят за Дон, подальше с глаз моих. Мои данники должны жить не ближе Пронска и Новосиля.
— Для уничтожения этой собаки тысячи бахадуров мало, — осторожно возразил Ахмат.
— Бери полторы! — отрезал Ногай. — Только не упусти самого князя. Чтоб его голова была тут на шесте, понял?
— Постараюсь, о всемогущий! — почтительно поклонился Ахмат. — Можно собираться?
— Собирайся и без головы князя не возвращайся!
— Разобьюсь, а отыщу его! — пообещал Ахмат и стиснул кулаки: — Я на этих князей Липецких ох как зол!..
Глава четвёртая
Молнией налетели татары на строителей. Липчане стали обороняться топорами, колами, брёвнами, камнями, рогатинами, но силы были неравны.
— Бей! — кричал Ахмат, размахивая саблей и поражая ею почти беззащитных смердов.
Князь Александр, без доспехов, с лёгким оружием и с небольшой, тоже легковооружённой дружиной, был в это время в лесу. Услышал шум, крики и ржание коней со стороны строящегося города.
— Что случилось? — насторожился князь. — Драку, что ли, они там затеяли?
— Беда, княже! — весь окровавленный, с рассечённой саблей щекой, прискакал и упал с коня один из строителей. — Татары... — И испустил дух, уставив потускневшие глаза в небо.
Набатно загудел главный колокол Успенской церкви, точно крича о смертельной опасности.
— На конь! Вперёд! — вскочил в седло князь Липецкий и поскакал к городищу. Туда, на гул набата, уже спешили разошедшиеся по округе на работы дружинники. Не подготовленные к рати, они сразу вступали в бой с превосходящими силами татарской конницы. И хотя им удалось внести замешательство в ряды врага и ценой своих жизней спасти некоторых беспощадно избиваемых строителей, переломить ход сражения дружинники не сумели.
Князь Александр был в первых рядах. Ахмат заметил его и, пробившись сквозь ряды воинов, выехал на личный поединок против князя. Александр вызов принял. Долго звенели клинки противников, и схватка вождей на время заставила всех остальных остановиться и с замиранием сердца следить за исходом поединка. Уступающий князю в росте и тем более сражающийся на монгольском коне, Ахмат всё время встречал удары князя снизу и, отражая их то саблей, то щитом, пытался в свою очередь уколоть противника. Но Александр, нападая, не забывал и про оборону. Не имея щита, он ловко уклонялся от выпадов Ахмата и шашкой отводил его оружие в сторону. Кони ржали, становились на дыбы, били друг друга копытами, как бы помогая своим седокам. Поединщики кружились на месте, разъезжались, а потом снова сходились на смертельную схватку. И вот, сблизившись с Ахматом в очередной раз, князь Александр вложил в свой удар столько силы, что кожаный щит Ахмата лопнул и остриё шашки князя поразило врага в лицо. Брызнула кровь, Ахмат взревел и рухнул с коня. Но в этот момент какой-то татарский воин пустил стрелу в Александра. Князь покачнулся в седле, но упасть не успел — его подхватили дружинники и устремились к лесу. Татары же окружили остальных липчан, и мало кому удалось вырваться из кровавого кольца. Побоище закончилось. Оставшихся в живых русских витязей связали.
И Ахмат остался жив. Лекарь обработал его рану, и он скоро очнулся. Оглядев одним глазом своих воинов, бывший баскак приказал поднять его. Долго смотрел на убитых и раненых, на пленных, на брёвна, уложенные в стену города и наваленные кругом.
— Где князь? — прищурил он уцелевший глаз.
— Убит, господин, — ответил один из нукеров.
— А где тело?
— Увезли урусутские нукеры.
— Тогда откуда же известно, что убит?
— Его увезли со стрелой в левой стороне груди. Навряд ли от такой раны оправится...
Ахмат побледнел от резкой боли. Тихо спросил:
— Погоню послали?
— Послали.
Однако погоня вернулась ни с чем. Липчане, петляя по лесу, сумели оторваться от преследователей. Они остановились в глухой кленовой чаще у реки Самовец, сняли с коня бесчувственного князя и положили на траву Симон осмотрел рану.
— Худо дело! — поднял он глаза на дружинников. — Принесите воды, да почище. Тут на берегу должны быть ключи, берите воду от самого источника.
Пока бегали за водой, Симон озабоченно думал, как вынуть стрелу. Тиун Арсений командовал остатками дружины. Позаботившись в первую очередь о безопасности, он далеко по кругу расставил дозоры, чтобы не допустить внезапного нападения татар.
Симон достал из сумки, всегда находящейся при нём, лекарственные отвары, мази, перевязочный материал. Принесли воды, и лекарь осторожно обрезал ножом вышедшее из спины князя остриё стрелы. Подозвал несколько человек и велел удерживать раненого в сидячем положении. Набрал в обе руки зловонной мази и приказал самому сильному дружиннику:
— А сейчас, Завидон, ты резко выдернешь стрелу.
Витязь побледнел:
— Не могу!
— Дёргай! — гаркнул Симон.
И Завидон, не помня себя, рванул окровавленное древко из груди князя, а Симон мгновенно начал растирать рану. От боли Александр на миг открыл глаза, но тут же снова потерял сознание.
— Умирает! — завопили дружинники.
— Заткнитесь, бабы рязанские! — рявкнул Симон, продолжая втирать мазь в рану. — Прочь отсюдова!
Но никто не отошёл, все стояли в оцепенении. И тут прискакал дозорный и доложил, что поблизости рыщет небольшой татарский отряд.
— Оставаться нельзя! — заявил Арсений. — Увозить князя надо!
— Куда увозить? — нахмурился лекарь. — Он кровью изойдёт от тряски. Уводите татар.
— Завидон! — крикнул тиун. — Бери пяток ребят и действуйте!
Смельчаки ускакали и буквально в нескольких сотнях шагов наткнулись на татар и увлекли их за собой. Увы, в той отчаянной гонке, в игре со смертью погибли трое дружинников, но двое оставшихся увели врагов далеко от Самовца, к Матыре.
Князь не приходил в себя, но ему явно стало легче: дышал он ровно. Однако оставаться здесь было слишком опасно, и решили смастерить носилки, какие когда-то делали для раненого князя Святослава, и привязать их между двух коней.
— А куда уходить-то? — почесал затылок Симон. — До Ельца далеко, до Дубка ещё дальше.
— Пойдём вверх по левому берегу Воронежа, — предложил Арсений. — А там в каком-нибудь селе остановимся до выздоровления князя.
На том и порешили.
Глава пятая
У Ахмата горело всё лицо. Глаз вытек. Но мучительнее физической боли была снедавшая его душевная тревога.
— Ногай мне второй глаз прикажет выколоть! — рычал он на нукеров. — Где Александр?
— Нет его, как сквозь землю провалился! — испуганно разводили руками те.
Ахмат на миг умолк и вдруг заявил:
— Разорите стены!
— Какие стены? — недоумённо переспросил один сотник.
— Которые начали строить липецкие разбойники! — указал пальцем на уложенные по основанию кремника брёвна Ахмат. — Сложите эти дрова в кучу, соберите всех, и раненых и здоровых, — кивнул на полон, — свяжите друг с другом, бросьте на брёвна и подожгите!
И татары кинулись исполнять приказ командира. Долго собирали брёвна и доски в кучу, за день не управились, и только к вечеру второго дня площадка из строевого леса была готова. На неё стали загонять пленных. Одни шли смиренно, шепча молитвы, другие упирались, и их грубо тащили волоком. Воздух огласился воплями и рыданиями. Один отрок каким-то чудом сумел освободиться от пут и попытался убежать, но его настигла петля аркана. Ремень сдавил горло, и несчастный со всего маху упал, гулко ударившись головой о брёвна. Отрок хотел освободить шею от ремня, с силой раздвинув его, но петля снова захлестнулась и перехватила дыхание. Однако юноша не потерял сознания, и когда его поволокли по брёвнам к остальным несчастным, упирался, оглядывался, ища жалобными глазами заступу, в ужасе твердя:
— За что меня? Я не хочу-у-у! Я жить хочу!
Но никто не пришёл ему на помощь. Ждать помощи было неоткуда.
А потом...
А потом огромный костёр из брёвен и людских тел был подожжён, и долго-долго окрестный лес оглашали крики и стоны сгораемых заживо людей, а весь воздух пропитался жутким запахом горелой человеческой плоти. Потом пожар перекинулся на лес, и Ахмат приказал собирать добычу, грузить её на вьючных лошадей и уходить прочь. Липец снова был уничтожен, не успев даже поднять головы.
И жители близлежащих сел и деревень, узнав о трагедии на липецкой новостройке, в панике бежали прочь из этих смертельно опасных мест подальше, на север. Бежали, чтобы никогда уже не вернуться...
Князь Александр поправлялся. Усилиями Симона через два дня он пришёл в себя, а на пятый день поднялся с постели.
— Не дадут они нам распрямиться, — печально качал он головой. — Не дадут... Особливо Ногай зол, Телебуга-то вроде и более-менее ничего... — Вздохнул: — Нет, как ни верти, а надо в Сарай ехать, царю кланяться.
— А примет ли нас после всего Телебуга? — вздохнул и Арсений.
— Должен принять. Он мне ещё в прошлый раз сказал: мол, разделаешься с Олегом и приезжай за ярлыком на княжение. Да, надо ещё и Даниилу ярлык на елецкое княжение попросить. Иди, Арсений, собирай кладь.
— Какую кладь, княже! На Липеце всё сгорело.
— Да-а, говорят, пожар сильный там был, много народу сгинуло. Ну тогда, пока я лежу, езжай в Дубок и потукай там. Всё бери на подарки хану.
Арсений вышел, в избе остался один Симон. Запахло свежим хлебом. Лекарь потянул носом.
— Может, поесть принести, княже? Вкусно пахнет! Хозяйка караваев напекла, щей наварила, каши с салом...
— Не хочу я ничего, — молвил князь. — Тоска душу гложет. Грех, видать, на мне тяжкий. Господи, прости все прегрешения, вольныя и невольныя!.. — усердно закрестился Александр.
— Да какие на тебе грехи, княже! — попытался утешить его Симон. — Ты ведь добрый господин.
— Стало быть, есть, коли Бог наказывает... Да, а как там Поройская пустынь, устояла?
— До пустыни они не дошли, а вот Успенскую церковь спалили. Не пожалел бесермен проклятый святого места.
— А протопоп Серапион и другие? — встрепенулся князь. — Живы?
— Какое там живы. Отцы за каждую пядь церковной земли насмерть стояли и все погибли. И отец Серапион погиб...
Александр снова лёг, отвернулся к стене и тихо, словно ребёнок, заплакал.
В комнату вошла хозяйка избы, держа в руках глиняную миску с парящими щами и краюху тёплого пшеничного хлеба.
— Поешь, княже, горячих щец, — ласково предложила. Посмотрела на глотающего слюну лекаря и добавила: — Сейчас и тебе, Симон Андреевич, принесу, а потом кашей вас попотчую.
— Спасибо, — поблагодарил лекарь.
— Да не хочу я, сказал же! — не отворачиваясь от стены, буркнул князь.
— Грех обижать православных, Александр Иванович, — покачал головой Симон. — От души ведь, от чистого сердца предлагают.
— Ладно-ладно, спасибо, — вытирая глаза, привстал на постели князь. — Поем, пожалуй. Больно уж вкусно пахнет...
Глава шестая
Прошла ещё неделя, и князь Александр уже твёрдо стоял на ногах. Арсений привёз добро, которое нашёл в Дубке и строящемся Ельце.
— Мало, — взглянув на привезённое, сказал князь. — Таким убожеством мы в Орде не откупимся. Хан жаден до злата и серебра, а где взять? Но делать нечего, чем богаты — тем и рады. Поехали.
— А не погодить ли ещё? — спросил Симон. — Ты не совсем здоров, а дорога дальняя, опасная.
Александр Иванович пожал плечами:
— Путь нелёгок — не спорю, но чего годить? От Василия никаких вестей, значит, в Орде тихо и нас там ждут. Коли промедлим, Телебуга подумает, что я не желаю с ним встречаться. Завтра же выступаем. Но поедем не Половецким шляхом, а мордовскими лесами. Там нас Ногай не достанет...
Утро выдалось тихим и ласковым. Красный диск солнца, предвещая погожий день, поднялся из-за горизонта, и лишь тонкая полоска облаков перерезала пополам большой огненный шар. Дружина князя Липецкого перешла Воронеж недалеко от устья Становой Рясы и направилась дремучими лиственными и сосновыми лесами в сторону реки Иловой, Алёшина, Турмасовки и Лесного Воронежа, обходя кружным путём кочевья Ногая. Попали аж на левый берег далёкой Суры. При переправе через Медведицу конь Александра сломал ногу и забарахтался в воде, придавив и чуть не утопив седока. Князя еле вытащили из-под коня, и он вдобавок разбередил ещё не совсем зажившую рану. Через час у князя поднялся жар, его уложили в повозку и поехали медленнее. Симон снова стал колдовать над больным, натирать его мазями и давать отвары и горькие настои из трав.
Ехали долго. Даже когда приехали в Сарай, Александр был ещё в забытьи. Встречая гостей, Василий Шумахов страшно удивился.
— А где Ломов? — спросил он, растерянно хлопая глазами.
— Это тебе лучше знать, — пожал плечами Симон.
— Так я же послал его предупредить вас об опасности! — заволновался Василий.
— Какой опасности?
— Князя убить в Орде хотят! Царь Телебуга на него дюже зол. А хазарин Самуил ещё подначивает!
Симон похолодел:
— И что теперь делать? Бежать? А князь болен!
— Вот горе-то! Вот горе! — заметался по избе Василий. — И хан наверняка уже знает, что вы здесь, небось и Самуил уже во дворце! Вот беда!.. И где же вы с Ломовым разминулись? Ведь я давно его послал!
— Не видели мы его. А Липец опять Ногай сжёг...
На улице послышался топот конских копыт, и через минуту в дверь постучали.
— Всё!.. За князем пришли... — Шумахов бессильно опустился на лавку. Александр по-прежнему был в беспамятстве, и спрятать его было уже невозможно. — Отоприте, — вяло проговорил Василий. — Может, смилуются, не тронут больного.
Арсений дрожащими руками отодвинул засов, и в горницу ворвались татары.
— Князь болен, не троньте его! — воскликнул Василий и получил саблей плашмя по голове.
Бирич упал, а татары схватили бесчувственного Александра и поволокли к порогу. И тут у Арсения вдруг пропал всякий страх: выхватив меч, он бросился на врагов. На подмогу ему с шашкой наголо поспешил и Симон. Но что они могли сделать вдвоём?..
Через полчаса в посольскую избу прибежал Аникей и увидел жуткую картину: на полу три убитых татарина и бездыханные тела Арсения и Симона, плавающие в своей собственной и вражеской крови. Князя в избе не было.
— Аникей... — В углу зашевелился Василий Шумахов. Голова его была разбита. — Аникей! Беги! Скачи в Елец к князю Даниилу... Передай, что Александр Иванович в смертельной опасности... — И Василий снова потерял сознание.
Перепуганный насмерть Аникей выбежал на двор, прыгнул в седло и исступлённо погнал коня к Половецкому шляху...
Часа через два Василий очнулся. В избе только тела Симона и Арсения, трупов татар уже не было. На ватных ногах вышел во двор — ни одной лошади у коновязи.
— Что делать?.. Что делать?.. — застонал он и внезапно услышал:
— Васыл! Што с табой, Васыл?!
Это был знакомый татарин из несториан. Он посочувствовал Шумахову.
— Эх, Васыл! Чем памочь?
— Дай коня, — попросил бирич. — Я потом верну...
Он ехал по тёмным улицам Сарая, повторяя сквозь зубы:
— Что делать?.. Что делать?.. — И вдруг встрепенулся: — Харалдай! Надо найти Харалдая! Он вроде на Хопре... — И Василий, пришпорив коня, поскакал прочь из города.
Переправился, где поуже, через Итиль и, ориентируясь по звёздам, поскакал по степи.
«А согласится ли Харалдай вступиться за князя? — думал Василий. — Они ведь часто ругались. А татары злопамятные, зловредные...»
Долго, долго ехал Василий, дни сменялись ночами, пока перед его взором не заблестела гладь вроде знакомой реки.
— Хопёр, кажись... — пробормотал. И... увидел несколько татарских всадников.
Кто они? Но даже если и ногайцы, выхода уже не было, и Шумахов, дёрнув поводья, помчался навстречу всадникам. Татары явно опешили: русич не ринулся прочь, а поспешил к ним.
— О! Васыл! — услышал вдруг Шумахов. — Какой судба, Васыл?!
И бирич несказанно обрадовался, увидев знакомые лица воинов Харалдая. Даже обнял десятника Малта.
— А где Харалдай? — спросил сразу же.
— Тута, рядом, — ответил десятник и добавил: — Едем.
— А что это за река? Хопёр?
— Не! Бузулук!
— Вон вы где щас! — удивился Василий.
За разговором не заметили, как приехали на место. Харалдай встретил Шумахова довольно холодно. Узнав причину визита липецкого бирича, поморщился:
— Доигрался князь. Помощь ему теперь занадобилась, а то ведь и смотреть на меня не хотел!
Василий вспыхнул, но всё же сдержался и спокойно ответил:
— Давай не поминать старое. Мы же христиане, и Господь наш заповедовал любить ближних. Князь Александр твой брат во Христе, и он в беде — помоги ему!
Тысячник молчал, поглаживая мурлыкающую у него на коленях кошку.
«И откуда тут кошка?» — подумал Василий, а вслух повторил:
— Помоги, воевода, тебя царь ордынский послушается.
— Помоги-помоги! — передразнил Василия Харалдай. — Как я помогу, когда сам недавно от хана живым еле ушёл? Надежды, что он остыл, мало. А коли даже и остыл, так его опять Самуил подогреет. Знаешь такого?
— Как не знать? — вздохнул Шумахов. — И что же делать?
— Чёрт! — отшвырнув кошку, резко поднялся тысячник. — Тут хорошенько подумать надо. Я понимаю, что князя нельзя бросать в беде, но и ты, Василий, пойми, что я далеко не всемогущ. Вход во дворец мне заказан, и не самоубийца же я, в конце-то концов... — И вдруг...
— Выкараст! — предложил стоявший рядом сотник Мараачы. — Охран рэзаль, юрта ходыль, коназ Искандер забыраль!
— Это дело слишком опасное... — Харалдай покачал головой. — Ладно, утро вечера мудренее. Подумаем. А сейчас давайте сюда барана, вино. Немного погуляем, а там, глядишь, что-нибудь да придумаем...
Глава седьмая
Аникей добрался до Ельца весь измученный. Четвёртого коня он загнал ещё утром, при переправе через Сосну, и дальше шёл пешком, шатаясь и падая. В полдень его заметил один из строителей Ельца и, указывая топором, крикнул:
— Гля, Илья, пьяный, што ль?
Аникея подняли уже возле стены строящегося детинца.
— Князя Даниила зовите... — прошептал он и потерял сознание.
— Что стряслось?! — прибежал князь Елецкий.
Аникея растолкали, и он с трудом разлепил спёкшиеся губы:
— Беда, княже! Александра Ивановича взяли в колоды! Василий Шумахов приказал мне сообщить тебе... — Глаза Аникея снова сомкнулись от неимоверной усталости.
— Силая, Дорофея, Афанасия Хитрых, Севастьяниху и Демьяна Шумахова ко мне! — распорядился Даниил, и вскоре все собрались в новых княжеских хоромах, ещё пахнущих свежей сосной и краской.
— Князь Александр в беде! — поведал им Даниил. — Демьян! Поднимай дружину!
Шумахов мгновенно исчез.
— Ты что, княже, задумал? — недоумённо посмотрел на Даниила боярин Дорофей.
— Отца выручать.
— А как?
— Нападём и освободим...
— На Сарай?! — всплеснул руками Дорофей. — Да ты что, князь! Растопчут как муравьёв! И сами сгинем, и дружину положим, и Александра Ивановича погубим. Да мы до Сарая и не дойдём: в степи Ногай настигнет, его конные бестии ещё на Половецком шляху перехватят и раздавят в своих клещах. Или же Телебуга порешит на подступах к Сараю. Остынь, княже! И вообще, слухи идут, что Телебуга последние дни доживает. Ногай отсюда давит, а с востока к ордынской столице хан Тохта подступается. Говорят, он царём у татар станет, а князя Александра, видать, уже не спасти...
На улице загудел набатный колокол, и от его первого удара все вздрогнули. Даниил побледнел:
— И всё равно я отца в беде не брошу, даже если это будет стоить мне жизни! Дорофей, я принял окончательное решение: отдаю своего малолетнего сына княжича Афанасия на твоё, Афанасия Хитрых и Марфы Андреевны попечительство. И если я погибну, прошу вас всех: добейтесь в Орде ярлыка на елецкое княжение для Афанасия. Решено! — Князь встал и пошёл к двери. — Или я спасу отца, или сам погибну, третьего не дано...
Дружина была уже в сборе, когда Даниил вышел на крыльцо терема. Он осмотрел строй воинов и глянул на толпу горожан:
— Братья мои, ельчане! Мы недолго были вместе, но успели узнать друг друга и понять. Мы хотим жить в мире со всеми, строить свой город, свои дома, но враги не дают нам покоя! Только что я узнал о новом злодеянии татар. Они родителя моего, князя Александра Липецкого, посадили на цепь в подземелье и хотят зверски казнить. Я не могу отсиживаться здесь и потому иду на Сарай. Понимаю, что возможностей спасти князя мало, но надо попытаться. Не обессудьте, что покидаю вас в столь неподходящий час, час нелёгкого возрождения Елецкого княжества. Ведь не на пир веду я свою дружину, а наверно, на смерть. И коли уж не миновать мне гибели, прошу вас всех: не оставьте малолетнего князя Афанасия. Он вырастет и будет вам заступой, добрым и справедливым господином. Благослови, отец Никита, — повернулся князь к протопопу только что построенной Воскресенской церкви. — И будь духовником моего сына Афанасия...
Отец Никита благословил князя и дружину на подвиг, и Даниил сошёл с крыльца. Сел на коня, высокий, стройный, голубоглазый, белый лицом. И толпа вдруг взвыла, точно чуя беду.
И у Даниила дрогнуло сердце, когда ему поднесли сына. Князь Елецкий взял его на руки, прижал к себе, поцеловал и заплакал.
— Прощай, сынок! Может, хоть у тебя будет счастливое княжение!
Он отдал сына Марфе Хитрых, тронул поводья коня и, не оглядываясь, покинул со своими воинами город. Дружина перешла вброд Быструю Сосну, углубилась в чащу и лесными извилистыми тропами через Черниговку направилась в сторону сожжённого Липеца.
Князя догнал Демьян, и Даниил вдруг спросил:
— Слушай, а она что, всегда с тобой?
— Кто? — не понял Демьян.
— Да жена твоя.
— А-а-а... всегда, — с гордостью оглянулся на Марию Шумахов и понизил голос: — Я чего хотел предложить, княже. А не позвать ли нам в поход казаков?
— Кого? — удивился Даниил.
— Да ребят друга моего, атамана Кунама. Они часто гоняют татар, знают их повадки и всегда бьют поганых. Такая подмога будет очень полезна.
— А пойдут?
— Попробую уговорить. Я знаю, где их искать, а вы подождите нас недалеко от Липеца, на берегу Воронежа.
Даниил кивнул:
— Ладно, езжай.
— Маш, за мной! — крикнул Демьян и, свернув налево, скрылся в лесной чаще. Мария — за ним.
Родной Липец встретил князя Даниила свежим пепелищем. Всё сгорело дотла, даже лес выгорел далеко вокруг.
— А вот тут жгли пленных, — показал чудом спасшийся от ужасной гибели мужичонка.
Повсюду, издавая трупный запах, лежали полуразложившиеся тела. Среди них были и священники Успенской церкви.
— Хоть и некогда нам, но нужно похоронить православных! — приказал князь. — Тут и Демьяна подождём с его разбойниками.
— А где попа взять? — спросил Силай. — Нельзя ведь хоронить без отпевания...
И вдруг из леса показались два человека в чёрных рясах. Они подошли к князю Елецкому, и один сказал:
— Бог в помощь, витязь прекрасный!
— Спаси и вас Бог, святые отцы, — ответил князь. — Вас нам и впрямь сам Господь послал. Хотели предать погибших земле, но как же без отпевания?
— А мы их уже хороним, — пояснили монахи. — И отпеваем.
— Но откудова вы? — удивился князь.
— Из Тешева монастыря. Как узнали о великой беде в Липеце — тут погибли и наши братья, — так сразу пришли. Скоро придут ещё и братья из Поройской пустыни. Вместе спорее будет.
— И этих тоже хороните? — указал князь перстом на труп татарина.
— И этих, а как же? — пожал плечами монах. — Их свои, басурмане, не похоронили, но мы же не басурмане! Правда, татар хороним отдельно.
— Значит, мы вовремя, — кивнул князь. — Вместе быстро управимся...
Пока отпевали и закапывали погибших, прибыл отряд Кунама. Довольный Демьян аж сиял. Его чёрные кудри трепались на ветру, а рядом, как прилипла, скакала жена, татарка с христианским именем Мария.
Отдав последние почести павшим, пополнившаяся казаками Кунама дружина князя Даниила Елецкого вышла на Половецкий шлях и двинулась к Дикому Полю.
Разноголосица птичьего пения подбадривала русских витязей. Шелестели деревья, нашёптывая им что-то сокровенное, родное и вливая в усталые души новые силы.
Перешли реку Байгору. Князь Даниил остановил дружину, объехал её, осмотрел оружие и приказал:
— Держаться всем вместе, словно кремник! Если случится принять бой — нападать разом, не отставая и не опережая! Действовать смело и напористо! В походе расслабиться, но быть начеку! А сейчас рысь-сь-ю! За мной! Вперёд!..
Колонна тронулась. Загудела земля под копытами боевых коней. Ещё не склонила голову перед завоевателем Южная, Липецкая и Воронежская Русь. Русский народ Черлёного Яра...
Глава восьмая
Василий Шумахов проснулся, чувствуя себя так легко, как будто и не было вчера тяжёлой боли в голове. Солнце поднялось уже высоко над горизонтом и слепило глаза, а вокруг вовсю гудело кочевье. Блеяли овцы, ревели верблюды, собаки кружили вокруг овечьих стад, безукоризненно выполняя свои обязанности.
Вдалеке послышался топот конских копыт и лай собак. Это табунщики гнали с пастбищ коней.
— Значит, сегодня выступим! — обрадовался Василий и поспешил к юрте Харалдая.
А тысячник держался за голову и стонал:
— Ой, болит! Ой, тяжко мне!
— Что случилося, славный бахадур? — удивился Василий. — Аль нездоровится? Аль простыл?
— Да какое там простыл! Ой! Вчера, уж после твоего ухода, удумал полечить голову вином, да не рассчитал. А сейчас... Ой! Череп просто раскалывается! Брысь! — Отпихнул Харалдай ластившуюся к нему ночную девку. — Не до тебя!
— Да ты, гляжу, и блудом занимаешься? — усмехнулся Василий.
— А ты не занимаешься? — раздражённо буркнул тысячник.
— Нет! — отрезал Шумахов.
Харалдай внимательно посмотрел на него воспалёнными глазами, точно хотел что-то сказать, но снова застонал:
— Ой-ой! Чем же башку полечить?
— Слушай, нам ехать надо, — посерьёзнел Шумахов, и тысячник болезненно поморщился:
— Да послал я за конями, послал! Сейчас пригонят, и будем собираться.
Харалдай походил ещё взад-вперёд по юрте, а потом махнул рукой и, схватив с полки глиняный кувшин, стал жадно пить, пока кувшин не опустел. Утёр губы и с наслаждением протянул:
— О-о-ох!..
— Вино? — поинтересовался Василий.
— Сдурел? Какое вино? — возмутился татарин и сел на ковёр, закрыв глаза. Через пару минут открыл, заулыбался и облегчённо пробормотал: — Проходит! Хороший кумыс, крепкий!..
В юрту вбежал сотник Кезинер и доложил, что воины к походу готовы.
— Хорошо, иди, я сейчас, — ответил тысячник. — И ты тоже иди, — указал на дверь Василию.
Солнце уже припекало изрядно. В воздухе стояла пыль, поднятая конями. Василий еле нашёл в табуне своего скакуна. Вернее, конь угадал его. Завидя Василия, гнедой красавец встал на дыбы и заржал. Умный конь успел за эти дни привыкнуть к своему новому хозяину. Василий подошёл к гнедому, похлопал по холке, повёл к юртам и оседлал. Конь стоял как вкопанный, пока Василий садился на него. Но лишь всадник дёрнул поводья, гнедой мгновенно тронулся с места.
А вот и лихой тысячник показался. Осадил своего скакуна рядом с Василием и задорно крикнул:
— Ну, славный витязь, на святое дело с Богом!
И оба всадника, слегка подпрыгивая в сёдлах, помчались вперёд, обгоняя не очень торопившихся татарских воинов.
Князь Александр открыл глаза и не сразу сообразил, где находится. Но, увидев татар, всё понял. Да, его крепко охраняли, а за состоянием его здоровья зорко следили татарские знахари. По настоянию Самуила Телебуга принял к пленнику особые меры предосторожности: до хазарина дошли вести о движении к Сараю какой-то русской дружины и о непонятных перемещениях юрта неблагонадёжного Харалдая.
«Что это значит? — напряжённо думал Самуил. — Русь покорена... Что же означает этот дерзкий поход?..»
Князя Липецкого охраняли серьёзно: сотня отборных бахадуров постоянно находилась неподалёку от тюрьмы да два десятка охраны рядом с пленным. Едва Александр пришёл в чувство, на него надели деревянные колоды. Князь понял, что участь его решена, и стал молиться, готовясь к мучительной смерти.
А к Телебуге пришёл Самуил и после церемониала приветствия Великого хана, едва они остались одни, сообщил:
— Тысячник Харалдай покинул свои кочевья на берегах Бузулука и движется в сторону Сарая.
Телебуга побагровел:
— Взбунтовался?!
— Похоже на то. Ведь он дружен с князем Александром.
— А где Ногай?
— Ногай от нас ещё далеко, но из степи дошли слухи, что какая-то русская дружина миновала его и тоже устремилась к Сараю.
— На соединение с Харалдаем?
— Не знаю. Но в донесениях про ту дружину, я думаю, больше вымысла, чем правды. Какой безумец рискнёт напасть на Золотую Орду?
— А про Харалдая правда?
— Как то ни прискорбно, повелитель.
— А откуда тебе это известно?
— В отряде Харалдая есть мои люди, и они передают мне обо всём, что делает этот неверный шакал!
Телебуга задумался. Потом встрепенулся и приказал:
— В случае попытки освобождения князя сразу же зарезать! По какой дороге идёт Харалдай?
— Пока вдоль левого берега Бузулука, а потом, наверное, у устья Терсы перейдёт Медведицу — и на Сарай.
— Вышли ему навстречу две тысячи всадников! — велел хан, с каждой минутой всё больше свирепея. — Загнать его в Медведицу и там утопить! А русские как идут?
— Не знаю, но дозоры выставлены, и, если они появятся, Великий хан тотчас же будет об этом оповещён.
Глава девятая
Выйдя на Терсу в устье Елани, Харалдай остановил своё воинство. Пасмурнело. Дневной зной сменила вечерняя прохлада. Все спешились, на конях остались только дозорные во главе с сотником Мараачы.
— Просмотри всю Терсу до самого впадения в Медведицу, — сказал ему Харалдай. — Особенно внимательно лесистые места. Как бы нам на засаду не нарваться.
— Слушаюсь! — Дозорные ускакали.
Василий подошёл к реке и пристально поглядел вдаль. За его спиной шумно вздохнул Харалдай.
— Всё голова болит? — поинтересовался Шумахов.
— Нет, — пожал плечами Харалдай. — А что?
— Да так... Если не болит, то должна быть ясной.
— Ну? Не тяни шакала за хвост, укусит. Говори!
— Не поспеем мы вовремя, так едучи.
— А ты хочешь коней загнать и свалиться перед Телебугой без сил? Может, нас уже тумен возле Медведицы поджидает!
— Откудова Телебуга о нашем движении узнает? — удивился Шумахов.
— Ты, Василий, хоть и долго в Орде жил, а ума не набрался. У Телебуги и Самуила, будь он неладен, глаза и уши везде.
— Ну а как же мы вызволим князя, коли им о нас всё известно?
— Не знаю, — пожал плечами тысячник. — Я уже посылал в Сарай своих лазутчиков...
— А почему мне не сказал?! — рассердился Василий.
— Это мои самые преданные люди, и о них я молчу.
— Ну ладно, молчи. Когда поговорим?
— Да тихо ты! Тут люди Самуила шныряют. Потом...
Зной разморил Василия, и он уснул и спал так крепко, что разбудили его только ночью и позвали к Харалдаю. Тысячник был один и заговорил шёпотом:
— Князь охраняется. Все броды через Итиль перекрыты. Ни хитростью, ни коварством вызволить его невозможно: надёжнейшие сторожа — не проведёшь, не перехитришь. Да и как через Итиль перейти? Стоял бы Сарай на правом берегу, а то ведь почти на Ахтубе. Нам надо не известный Самуиловым нюхачам и слухачам брод найти. И освобождать князя нужно неожиданно, навалившись всей тысячей сразу. Если получится, мы его немедля переправим на Итиль к новгородским ушкуйникам.
— К кому-к кому? — удивился Василий.
— Ну, даёшь! А ещё русский! — рассмеялся Харалдай. — Это же речные разбойники из Великого Новгорода. Про город такой тоже не знаешь?
— Знаю! — обиделся Василий. — Ты про разбойников говори.
— А что про них говорить? Спускаются вниз по течению Итиля на ладьях-ушкуях от Калязина, Углича либо от самого Булгара, грабят все прибрежные поселения. Их даже в Сарае боятся.
— И хан такое терпит?!
— А что он с ними сделает? Конница на широкой реке бессильна, а воевать на воде мы, брат, не умеем.
— Выходит, ушкуйники — те же казаки?
— Выходит. Только казаки в степях да перелесках, а эти с реки бьют. Так вот, мои люди с ними договорились, и они сейчас близ Сарая шныряют. Да вообще-то они недавно тут появились, потому ты и не слыхал.
— И ты нашего князя хочешь этим душегубам отдать?! — побледнел Шумахов.
— А по-иному не получится, — покачал головой тысячник. — Если вызволим Александра, нам надо сразу уходить на восток, к Тохта-гу-хану. А как уходить с больным-то? Ушкуйники будут близко, в Ахтубу войдут и, едва услышат, что в Сарае замятия, причалят к берегу. Коли всё будет удачно, мы передадим им князя, а сами рванём в степь.
— Слушай, тысячник... — Василий помолчал. — А почему ты так легко согласился пойти против самого Великого хана?
— Не доверяешь? — сверкнул глазами Харалдай.
— Понять хочу, — вздохнул Шумахов. — А вдруг нам конец...
— А от Телебуги мне так и так конец! — резко отчеканил Харалдай. — Чуть раньше или чуть позже — какая разница? Мне, Васька, к Тохте прибиваться надо, и нашим походом я, может, милость его приобрету. Понял?
— Понял, — кивнул Шумахов. — Тогда... Знаешь, у меня тоже уши есть. Разве твои лазутчики ничего подозрительного по дороге не обнаружили?
Харалдай чуть замялся:
— Ну-у... Ну слышали в устье Терсы при переправе конский топот и голоса. Но там не больше сотни всадников, их мы в случае чего уничтожим одним махом. Погоди, скоро дозор возвратится, тогда и ясно будет, что там, на берегу Медведицы...
Заалел рассвет, и в шатёр заглянул нукер:
— Дозор вернулся, господин!
— Зови, — приказал Харалдай.
Вошёл сотник Мараачы, доложил:
— Терса по обоим берегам свободна. Только в устье возле леса какие-то всадники.
Харалдай с Василием переглянулись.
— Какие всадники? — повысил голос тысячник. — И сколько их?
— Не разглядели, — сокрушённо развёл руками сотник. — Там близко не подойти, а ввязываться в бой ты не велел.
— Да это понятно, — поморщился Харалдай. — Ну а вдруг большая засада? Несколько тысяч, а?
Мараачы замотал головой:
— Какие тысячи, господин?! По шуму — сотни две, не больше.
— Ладно, иди, — приказал Харалдай. — Там рассвело?
— Рассвело, господин...
— Надо было Кезинера послать, — проворчал Харалдай. — А этот — размазня... — И встал.
— Авось пронесёт? — неуверенно проговорил Василий.
— Вот-вот! — фыркнул тысячник. — Из-за этих ваших «авось» да «небось» вас и бьют почём зря! А у нас таких глупых слов нет. Мы чётко исполняем приказы командиров и потому владеем половиной мира. Ладно, иди собирайся, скоро выступаем...
Восток уже горел вовсю, когда Харалдаево воинство двинулось в путь. С шага перешли на рысь, к полудню приблизились к устью Терсы.
Харалдай послал вперёд сотню Кезинера. Разведчики скоро возвратились и сообщили, что в лесу стоит конница, но немного. Что за конница — неизвестно.
— Неужели нельзя было кого-то схватить и привезти сюда? Мы бы у пленного быстро дознались об их намерениях! — сердито вспылил Харалдай.
— Да как схватить-то, если они носа из леса не показывают? Они только из-за деревьев стрелы пускают, а в лес мы не пошли, опасно! И вообще, я не уверен, что это татары. Уж очень странно ведут себя!
— Он, вишь ты, не уверен, — с издёвкой взглянул на сотника Харалдай. — Ну и что делать? — повернулся к Василию. — Атаковать?
— Давай попробуем.
— Да что ж вы сегодня все как варёные? — совсем вышел из себя Харалдай. — Вас шакал покусал или злые духи околдовали?!
Татары угрюмо молчали: им вовсе не хотелось проливать свою кровь за каких-то русских.
— Так атакуем? — снова спросил Харалдай.
— Давай, — опять пожал плечами Василий.
— А если едва начнём через Медведицу переправляться, враги нам в спину ударят?! — чуть не взвизгнул Харалдай.
— Давай выходыль вныз на правый берег Медведыца, — спокойно и рассудительно заговорил по-русски Мараачы. — Там и переправляйса будем. Там я зналь хорошая брод. И так будем зналь намерены та коныца. Если она хотить нас бить переправа, то там не можут укрыть леса. Там нету леса. Она вся буде на виду, и тогда она отказаться своя попытка.
— Верно, Мараачы, — уже спокойнее согласился с сотником Харалдай. — Поворачиваем на юг!
Повернули. Однако... Однако это, видимо, не устраивало сидевшего в засаде противника. Из леса выскочили сотни две всадников и с ходу неожиданно врубились в хвост Харалдаева воинства, где находился Кезинер со своими людьми. Опытный сотник сразу развернулся и принял бой. С десяток воинов с обеих сторон попадали с коней сражёнными. К Кезинеру присоединились ещё несколько сотен, стараясь окружить врага. Однако вопреки обычной тактике заманивания нападавшие не отступили, а позволили себя окружить. И тут Харалдай понял, что против него действует многочисленная рать, основные силы которой находятся в засаде и только и ждут, когда его тысяча по уши завязнет в этой мясорубке, чтобы, окружив, разгромить её. И едва он скомандовал отступление, как из леса вырвались конные полчища. Уходить поздно, нужно было срочно перестраиваться в линию и бросать окружённых. Бегство же означало полное поражение и неминуемую гибель. Воинство Харалдая развернулось навстречу противнику, укрывая свои фланги в лесу, и приняло бой. На время положение было выправлено, однако ханская конница нескончаемым потоком всё выходила из леса, и Харалдай рыкнул:
— Да их тут тысячи две, если не больше! Не выдержим!..
Глава десятая
Перейдя Байгору, дружина князя Даниила Елецкого углубилась в степь. По пути русские смельчаки разгромили несколько случайно встреченных отрядов из Ногайской орды, пытавшихся остановить их, и слухи о набеге каких-то сумасшедших урусутов дошли наконец до Ногая.
— Чего они хотят? — спросил темник прискакавшего из степи вестника.
— Неизвестно! — ответил тот.
— А в каком направлении движутся?
— В сторону Сарая!
Ногай задумался. Его уже немолодое, коричневое, всё в морщинах лицо сморщилось ещё больше. Он долго сидел молча, а потом повернулся к советнику:
— Кто бы это, по-твоему, мог быть, и что ему нужно?
Советник прищурился:
— В Сарае Телебуга посадил в колоды князя Александра Липецкого...
— Ну и что? Думаешь, липецкая дружина идёт выручать своего князя?
— Вполне возможно. От этих разбойников всего можно ожидать.
— Да-а-а... — покачал головой Ногай. — Вот же достались соседи... Это они нападают на наши кочевья?
— А кто ещё, — кивнул советник. — Их надо остановить и разгромить.
— Не надо, — медленно сказал вдруг Ногай. — Пропустите и не чините им зла.
— Но... — попытался возразить советник, и Ногай вспыхнул:
— Что — «но»?! Тупая башка! Зачем я держу тебя, если ты не можешь сообразить самого простого?!
Советник в страхе рухнул на колени и стал целовать руку Ногая. Темник зло оттолкнул его:
— Прекрати! — Чуть поостыв, добавил: — Иди, Вагиз. Иди и распорядись, чтобы русским не чинили никаких препятствий. Если их цель Сарай, то они найдут там свою погибель, но и ослабят этого наглеца Телебугу. Я разберусь с сарайским прохвостом, а потом сровняю с землёй Липецкое княжество. Твой брат Ахмат сожжёт их города, сёла, монастыри и церкви, где они молятся своему богу, а глупые монахи пишут никому не нужные летописи, прославляя ничтожных русских князей!..
Услышав своё имя, в шатёр заглянул Ахмат:
— Я здесь, повелитель...
Ногай свирепо уставился на него:
— Что ты хотел?
Ахмат смешался:
— Я... я думал... Я хотел вызваться уничтожить этих русских...
— И ты такой же дурак, как твой брат! — рявкнул Ногай. — Я же сказал — не трогать! Пошёл вон!.. — В лицо Ахмата полетел серебряный кубок. — Пошли вон оба, безмозглые бараны! Ну и мерзость породил достопочтенный Темир!..
Братья как очумелые бросились из юрты.
— Не мог предупредить, что Ногай в гневе! — шипел Ахмат.
— А кто тебя звал?! — огрызался Вагиз.
— Уйди с глаз моих, собака!
Ахмат прыгнул на коня и ускакал в степь.
— Сам собака! — проворчал Вагиз.
Глава одиннадцатая
Чудеса, да и только! Дружина князя Даниила шла по степи и не встречала на пути больше ни одного татарина. Будто вымерли.
Степь донская, раздольная. Много рек и речушек, которые преодолевали легко, только на Хопре малость задержались: река широкая. Но переправились и через Хопёр, выбрались на берег и расположились лагерем на открытой местности — вся округа просматривалась на несколько поприщ вперёд. Однако осторожный Даниил приказал выставить дозоры.
— В степи ни души, к чему бы это? — спросил у Кунама князь.
Атаман прожевал кусок солонины, кивнул:
— Сам диву даюсь. Что-то тут не так, но что?..
— Да перепугалась татарва и разбежалась без оглядки! — махнул рукой Демьян.
Кунам усмехнулся, налил себе квасу, выпил и вытер усы:
— А ты бабу свою спроси, боится она тебя али нет.
— Это ты про что?! — вспыхнул Демьян.
— А про то, что я вот, к примеру, не припомню случая, чтоб татары русских испугались и уклонились от схватки. Нет, что-то тут не так, хитрит Ногай.
Кунам прожевал ещё кусок, приложился к корчаге.
— Но где-нибудь его хитрость проявится, хотя... Хотя владенья Ногая мы, похоже, уже проскочили. Тут уж небось Телебуга заправляет.
— Гадай, не гадай, ничего не выгадаешь, — заключил князь. — Сворачиваем трапезу и едем.
И снова дружина двинулась по степи. Ехали долго, вдоль берегов речек, названий которых не знали. В такую даль даже кунамовцы сроду не заглядывали. И вдруг впереди показалось облако пыли. Дружина остановилась.
— Что это? — пробормотал князь. — Что там происходит?
— Вот, по всему, и западня Ногая или Телебуги, — процедил Кунам. — Дальше не пройдём, застава...
— На заставу не похоже, — возразил князь Даниил. — Господи, да там бой!
— Точно! — кивнул Кунам. — Слышите конский храп и крики? Но кто с кем воюет?
— Так вот почему Ногай отцепился! — воскликнул Демьян. — Ему не до нас, поди, с Телебугой схлестнулся.
— Надо бы разведать, — повернулся Кунам к князю.
— А кого послать? С нашими белыми рожами... — посетовал Демьян.
— Это у тебя-то рожа белая? — усмехнулся Рус.
— Да у нас же татарка есть! — хлопнул себя по лбу атаман. — Её и пошлём.
— Я Машку одну не пущу! — заявил Демьян.
— Ну и езжайте вдвоём. За ихнего сойдёшь, — усмехнулся князь.
— Я по-татарски не знаю!
— А ты молчи, — посоветовал князь. — Но разведать, что там творится, необходимо, понял?
— Понял, княже, сделаем...
Демьян махнул рукой, и они с Марией, поднимая пыль, поскакали вперёд. Они мчались во весь опор, пока не подъехали на опасное расстояние. И действительно, сражались между собой татары, но Мария не узнавала их. Хотя одно она знала точно: будучи сама из Ногайской орды, заявила, что ногайцев здесь нет.
— Хан воюй, — кратко сказала Мария. — Нагай нет.
— А с кем же рать? — удивился Демьян.
— Не знай!
Дёмка поскрёб затылок:
— Чёрт, как же на ту сторону заглянуть?
— Лес, — бросила Мария.
— Молодец, Машка! — обрадовался Демьян. — Верно! Обойдём эту свору лесом и выйдем в затылок супостату Телебуги. Вперёд!
Лазутчики быстро доскакали до леса. Он был низкорослым, кустарниковым, без трои и дорог. Ветки беспощадно хлестали по лицам, раздирая их в кровь. Вот и поляна. Показались спины татарских воинов...
— Это же Харалдаева дружина! — обомлел Демьян. — Слушай, Машка... Так это, выходит... наши?.. Но где же сам Харалдай? — пытался отыскать в круговерти боя тысячника Демьян.
— Вон! — крикнула Мария и вихрем помчалась сзади татарского строя. Демьян — за ней.
— Вон! — снова прокричала Мария, указывая на одного из сражавшихся и остановила коня.
— Точно он! — обрадовался Демьян. — Эй, да басурман его забивает!.. — Налетев сбоку, Дёмка со всей силы ударил ордынца мечом, разрубив его едва ли не до седла. А Харалдай, не обратив внимания на своего спасителя, снова кинулся в сечу.
Дёмка даже обиделся.
— Харалдай!
Тот не слышал. Кругом стоял невообразимый шум: ржание коней, лязг металла, дикие крики и стоны людей.
— Харалдай! — что было мочи гаркнул Демьян, и тысячник оглянулся:
— Ты?.. — Подскакал: — Откуда?!
— Оттуда! — ощерился Дёмка. — Приказывай, что делать!
— А что ты со своей бабой сделаешь? Ханских раза в два больше, чем нас. Все тут поляжем! — обречённо махнул рукой Харалдай.
— С нами дружина князя Елецкого! — ухмыльнулся Демьян.
— Какого князя? — не понял Харалдай. — Хотя какая разница! Хоть лешего! Где она?
— Недалече, на той стороне, — показал Демьян.
— Так что ж ты стоишь, как истукан? — заорал тысячник. — Нас вот-вот раздавят в лепёшку! Быстрей гони к своим и бейте им в спину!..
И Демьян, впервые забыв про жену, опрометью помчался обратно. Мария — следом.
...Ханская конница вот-вот должна была смять Харалдаеву тысячу. Натянутая до предела тетива вот-вот лопнет. Харалдай уже охрип, подбадривая своих бахадуров и суля подмогу, — всё бесполезно. Нет, сражались они отчаянно, но то было отчаянье обречённых — о какой помощи он кричит, думали воины, наверное, сошёл с ума. И вдруг...
Что это? Что с врагами? Они с испуганными воплями поворачивают строй и падают, валятся с седел под ударами неведомых союзников... Русские!.. Так вот какую подмогу имел в виду Харалдай. Точно с небес послали им спасенье кому Аллах, кому Христос, кому Сульдэ[5]. Враг в панике метался в кольце окружения, но бой был недолгим: много воинов Телебуги пали на поле брани, но большинству удалось бежать и по берегу Медведицы уйти в степь...
А победители, русские и татары, радостно обнимались. Василий Шумахов обомлел, увидев среди дружинников сына с невесткой. Но долго отдыхать не пришлось.
— Надо переправляться через Медведицу и быстрым маршем двигаться на Сарай, — сказал Даниилу Харалдай. — Пока Телебуга не опомнился и не убил князя Александра.
Даниил удивился осведомлённости тысячника, однако виду не подал, согласно кивнул и направил коня к реке...
Глава двенадцатая
В Сарай прискакал первый вестник поражения.
— Харалдай на Иловле! — вопил он.
Разгневанный Телебуга приказал сломать воину хребет. Затем ещё одному. И ещё, и ещё... Однако, по мере увеличения их числа, Самуил посоветовал хану не сокращать количество собственных воинов, а готовиться к отражению набега бунтаря, который к тому же, по словам беглецов, усилился дружиной какого-то русского князя.
— Зачем всем хребты ломать? — спросил разъярённого хана Самуил. — От их смерти мало проку. Лучше думай, что делать. Эх, давно я тебе говорил: пора кончать с этими христианами! Татарское христианство противоестественно, а Харалдай в Орде, как заразная болезнь. Так, глядишь, всех склонит к своей вере, а сам ханом захочет стать. Русских рабов освободит и с их помощью править будет.
— Не допущу! — затрясся в ярости Телебуга. — На кол его! На кол!
— Правильно! — закивал Самуил. — И князя Александра тоже на кол!
— Не на кол! — бесился хан. — Немедля срубить ему голову и на пику!.. В поход на изменников! Собирай войско, я сам его поведу! Я раздавлю их! Чего ждёте, бездельники?! Вперёд! — заорал Телебуга на своих военачальников, и те бросились срочно собирать находящихся в Сарае воинов.
— На бродах через Итиль Харалдая подкараулим? — спросил Самуил.
— Нет! Пускай переправляется, я его к Ахтубе прижму! — скрипнул зубами хан.
А несколько нукеров ворвались в темницу князя Александра.
«Всё, конец... — понял князь. — Дай, Господи, силы стерпеть муки!..»
Но ему была уготована быстрая смерть.
Один из палачей схватил Александра за волосы и ударом сабли отсёк голову. Через час голову князя насадили на пику, и всадник, взявший в руки этот страшный штандарт, поскакал впереди ханского войска, выступившего навстречу Харалдаю.
И вот рати сблизились, и... ужас охватил Даниила и всю его дружину при виде того, как надругались над прахом князя Александра Ивановича поганые. Но потом гнев и жажда справедливой мести пересилили страх и ужас, и под бесстрастным взором мёртвых глаз убиенного дружина с рёвом бросилась на врага.
Не отставали от русских и бахадуры Харалдая: в смертельной схватке схлестнулись два конных потока, и округу огласили крики и стоны людей, ржанье коней, лязг и скрежет металла.
Увы, месть слепа. Она лишает осторожности и рассудительности, и князь Даниил, презрев опасность, шёл как простой воин в самую гущу врагов, забыв в горячке и думать о руководстве дружиной. Он был охвачен одним стремлением — убивать...
И тщетно Василий с Демьяном пытались вытеснить его из сечи. Как одержимый рубил князь направо и налево, пока не настигла его татарская сабля. Правда, Мария тут же снесла с плеч татарина голову, но было поздно. Даниил зашатался в седле, и Демьян с Василием едва успели подхватить его и, уже беспамятного, вывести из боя.
Заметивший это Харалдай крикнул:
— Васька! Тащите князя к Ахтубе! Там ушкуйники ждут!
— Я их не знаю! — отозвался Василий.
— С тобой мои люди пойдут!..
И Шумаховы с десятью татарами, увозя раненого князя, поскакали прочь. Но уже возле самой реки их стала настигать погоня.
— Принимай князя, мурло! — заорал, шлёпая по воде и передавая Даниила ушкуйнику, как ребёнка, Демьян.
На берегу же завязалась злая сеча между горсткой храбрецов и ханской сотней. Полетели стрелы, и одна воткнулась в плечо бородатому ушкуйнику. Тот охнул и свалился на дно ладьи. Остальные успели уложить князя на приготовленный на днище настил.
— Эй, да он жив ли?! — гаркнул вслед рванувшему обратно к берегу Демьяну рулевой. — Ты чё побёг? Вертайся! Куды нам твово князя везти?
Дёмка растерялся и заметался между берегом и ладьёй:
— Да там же жёнка моя и товарищи погибают!..
— Не, ну а нам-то чё делать?! — рявкнул ушкуйник.
— Маша! Маша!.. Постойте! — отчаянно закричал Демьян. — Бабу мою заберите! Она за князем ходить бу... — В грудь ему вонзилась стрела, он на миг замер, а потом упал в реку, и вода Ахтубы сомкнулась над ним.
— Дэмян!.. — Из гущи схватки вырвалась Мария и бросилась к мужу. Но длинная стрела настигла и её, и захлебывающийся крик: «Дэмян!.. Дэмян!..» — был всё глуше, глуше, и наконец река приняла свою следующую жертву.
Ушкуйники налегли на вёсла и торопливо отплыли от опасного берега, направляясь к Волге. Татары же, расправившись с Данииловой охраной, бросились по берегу за ними, но, только без толку постреляв из луков, злобно ругаясь, вернулись обратно.
Погиб в том бою и Василий Шумахов, а вот участь Харалдая оказалась ужасной. От его тысячи и русской дружины осталась лишь горстка воинов. Зажатые в тесном кольце, из которого удалось вырваться только Кунаму с кучкой казаков, татар и липчан, они держали круговую оборону до последнего. Раненый и залитый кровью Харалдай рухнул без памяти, а очнулся уже с колодами на шее и руках.
Его привели к хану. Измученного, но несломленного, поставили на колени.
— Ну что? Довоевался? Ты на кого руку поднял? Ты, червь навозный, хотел спасти урусутского раба Искандера?! Забыл закон степи, закон предков, которые всегда были врагами русских? Мы хотели примерно казнить раба Искандера, но ты помешал этому. Так что мы с ним самим за это сделаем, а? — Хан повернулся к Самуилу.
— Он же, кажется, христианин, — невозмутимо пожал плечами тот. — Вот и надо распять его на кресте. Пускай повисит и помучается...
А Харалдай от этих слов просто просиял. Он не желал смерти почётней, чем смерть на кресте. Но Самуил сразу же заметил перемену в настроении пленника и покачал головой:
— Погоди, Великий хан, он радуется! Тогда измени своё решение, чтоб не радовался. Давай жарить его на медленном огне.
— Нет! — воскликнул хан. — Лучше будем поливать предателя кипятком, пока его тело не превратится в варёное мясо!..
Умирал Харалдай мучительно и долго. Огромная толпа, затаив дыханье, наблюдала за всеми деталями казни. Палачи лили на него кипящую воду, протыкали плоть раскалёнными прутьями, а он смотрел невидящими глазами в высокое небо и беззвучно молился. Молился по-татарски Христу...
И наконец даже у Телебуги сдали нервы. Не выдержав жуткого зрелища, он вскочил, ударил Самуила, стал бить руками и ногами своих нукеров и, срываясь на визг, приказал поджечь плаху.
Плаха была подожжена со всех сторон, и вскоре пламя скрыло от глаз собравшихся последние страдания на этом свете тысячника Харалдая. Раба Божьего Харалдая...
Глава тринадцатая
Остатки отряда Кунама вместе с уцелевшими татарами из тысячи Харалдая и липецкими и елецкими дружинниками, чудом вырвавшимися из окружения, ринулись на север. Проехав полпоприща, атаман приказал остановиться и оглянулся. Погони не было. К нему подъехали Кезинер, Аникей, Рус, Тяпка и Силай.
— Нашим памоч думала? — спросил татарский сотник.
— Им уже никто не поможет, — вздохнул Силай.
Кунам скрипнул зубами:
— Сколько нас осталось?
— Да с сотню, — пожал плечами Тяпка.
— Да-а-а, — покачал головой Кунам. — Не густо... Но что же с князем Даниилом?
— Его, раненого, а может, и убитого — не разглядел, увезли с поля боя, — снова подал голос Тяпка.
— Кто и куда?
— Шумаховы, а куда — не знаю.
— Понятно... Ладно, — махнул рукой атаман. — Какие из нас теперь вояки? Самим бы уйти невредимыми. На нас сейчас вся степь охотиться будет, как на бешеных волков. Куда идти? На север? На запад? Да ещё Волгу переплыть надо. Где броды, Кезинер, знаешь?
— Знал, но не тута. Далше... Север... Блызко.
Вскоре нашли брод и перешли Волгу.
— А теперь куда? — снова повернулся к Кезинеру атаман. — На запад?
— Запад? — переспросил Кезинер. — Пагон блызко. Тама Медведыц река.
— Да-да! — согласился атаман. — Погоня уже, наверное, близко. Если татары настигнут нас на переправе, то конец! А если на север идти, какие там реки?
— Тама блызко Карамыш, небалшой река, — пояснил Кезинер.
— А дальше?
— А далше Медведыц узкый, начал.
— Ладно, некогда рассусоливать, — заторопился Кунам. — Поехали на север!
Как и предполагал Кезинер, Карамыш беглецы преодолели легко и, не останавливаясь, устремились на север. Но усталость брала своё. Кони выбивались из сил, и Кунам видел, что недолго и загнать их. И если не отдохнуть, то первый же встречный татарский отряд разобьёт их наголову. Но где остановиться? Кругом степь, всё видать на целое поприще. Нужен лес, обязательно нужен лес. Только там можно будет хоть немного передохнуть.
Кунам придержал коня, дожидаясь отставшего Кезинера.
— Будет на нашем пути лес? — тяжело дыша, спросил татарина.
— Нада спат?
— Да, нужен отдых, иначе лошадей загубим! — И только Кунам договорил, как под одним всадником рухнул конь. Отряд остановился.
— Вот видишь! — встревожился атаман. — Где же лес?
— Лес ест... блызко.
— Кто упал? — крикнул Кунам.
— Липецкий дружинник, — отозвался Тяпка.
— Дайте ему запасного коня!
— Да мало их у нас, на всех не хватит, — почесал голову Тяпка.
— Так что же теперь — людей бросать?!
— Эх, вот бы на какой-нибудь юрт набрести, — размечтался Тяпка. — Мы б табун у татар отбили!
— Нам бы сейчас Бог дал просто ноги отсюда унести! — грозно глянул на сына Кунам. — А ты — табун! Пустая у тебя голова, сынок, совсем пустая!
Тяпка смущённо юркнул за спины товарищей.
Кони чуть отдохнули, и атаман прыгнул в седло.
— Веди нас к лесу, Кезинер.
Скоро и впрямь показался довольно обширный зелёный массив. Беглецы двигались по нему, пока не нашли большую поляну. Расседлали коней и пустили их попастись.
День клонился к закату. Запах лесной свежести, ароматы цветов и ласкающие слух разноголосые трели птиц разморили измученных воинов. Все начали засыпать.
— Дозор нужна, — предупредил атамана Кезинер.
— Какой дозор? Ложись и спи! — Кунам, зевнув, уткнулся лицом в траву и сразу же захрапел.
Но Кезинер не лёг, он сам возглавил пеший дозор из своих татар. А Кунам проспал до полуночи. Разбудила его лёгкая прохлада.
— Кезинер, ты где? — тревожно всматриваясь в темноту, позвал атаман.
Однако было тихо. Косой месяц невозмутимо глядел свысока, звёзды подмаргивали атаману. Тишина и безмятежный храп воинов. Значит, все живы. Значит, всё спокойно. В сонной мгле виднелись мирно жующие траву кони.
— Но где же всё-таки Кезинер? — прошептал Кунам. — Не сбежал ли к своим? — закралось в голову недоверие к сотнику.
Он поднялся, прошёлся по поляне. Под кустами вповалку спали его беспечные ребята. Похоже, надоело им бояться, да и жизнь уже не так дорога: кругом смерть, кровь, пепел... Устали все. Ах, как устали!..
«Пора ехать, — думал Кунам. — Но где Кезинер?..» Он вошёл в лес и почти сразу же наткнулся на человека с саблей в руке. Выхватил свою и... услышав негромкий гортанный возглас, опустил.
— Кезинер?.. Ты что тут делаешь?!
— Ты дозор не ставила, моя люды караул, — бесстрастно пожал плечами сотник.
— Ехать нора, — вздохнул атаман. — Хоть и темно, но ты дорогу знаешь — поехали.
— Подымай люды, — согласился Кезинер.
Как растревоженный сонный улей загудела поляна. Воины быстро вскакивали, искали коней, седлали их и готовились в поход. Из леса выехали на рассвете. Тишина и роса на траве обещали солнечный день. Впереди скакали Кунам, Кезинер, Тяпка и Рус. За ними Силай, Аникей и все остальные.
И вдруг Кунам резко осадил коня — из-за огромного кургана навстречу им выплывала конная лава. Шагах в ста вся степь была усеяна, как тараканами, конницей. Первым скакал могучий всадник и, смеясь, орал что-то по-татарски.
— Ну всё, не уйти... — прошептал Кунам. — Кто они?
— Нагай! — буркнул Кезинер.
— А этот чего вопит?
— Хвалыт, что одын нас в полон взяйл.
— Ах, сучье вымя! — выругался Кунам, подстегнул коня и намётом кинулся на наглеца. И вся сотня бросилась в смертельную схватку.
Кунаму действительно попался сильный противник. И то ли годы уже брали своё, то ли татарин был очень искусным воином, но одолеть его атаман никак не мог. Выбиваясь из сил, он продолжал сражаться, и вся его сотня, уже рассеянная по степи, отчаянно билась, но таяла на глазах.
«Остарел,— мелькнуло в голове атамана. — Конец мне...» — И сокрушительный удар татарского богатыря свалил его с лошади. Первым заметил гибель Кунама Тяпка. Неимоверным выпадом он заколол своего противника и кинулся на убийцу отца. Боль, отчаяние и злоба всецело овладели им, и через несколько мгновений татарин, обливаясь кровью, рухнул с коня.
— Кучнее держитесь, кучнее! — заорал оставшимся воинам Тяпка. — Рус! Я прикрою, поднимай тело атамана! Кезинер! Аникей! Пробивайтесь ко мне! Ну, взял, Рус?
— Взял!
— Ребята! Окружайте Руса! Пробиваемся! Пробиваемся! Кучнее!..
Татары, мешая друг другу, пытались остановить смельчаков, но те, прорубая себе дорогу, выскочили на простор и стали отрываться от преследователей. Тяжелее всех было Русу. Конь его под двойной ношей выбивался из сил.
— Брос! — крикнул Кезинер. — Он не жив!
— Заткнись, татарская морда! — заорал Тяпка. — Рус, не бросай! Мы батю по-православному похороним!..
— Конь не сдюжит! — прохрипел Рус.
— Я щас! — крикнул Тяпка, заметив, что неподалёку скачет кобыла без седока. Он ловко поймал её за уздечку и поравнялся с братом. — Перекидывай атамана на седло! Я поддержу!
Рус перебросил тело отца на свежую лошадь, а Тяпка, перехлестнув ремнём, привязал Кунама к седлу. Проскочив глубокую балку, беглецы увидели, что погоня отстала. Судя по всему, ногайцы не сочли нужным преследовать жалкую кучку уцелевших врагов.
— Что за река впереди? — спросил, перейдя на лёгкий галоп, Тяпка Кезинера.
— Я говорыл — Медведыц. Перейты река и лево. Там укройся балшой лес. Потом Хопор, снова лес и Воронэж...
Медведица была неширока, и когда беглецы вступили в лес, то наконец-то перевели дух.
— Отдыхаем недолго, в прошлую ночь выспались, — предупредил Тяпка. — Рус, давай атамана снимем, пускай тоже... отдохнёт...
— Эх, батя, батя! — заплакал Рус.
— Некогда ныть! Отдыхай! Скоро снова в путь. Сколько нас осталось? — спросил Тяпка. — И где Аникей?
— Убили Аникея, — сев на траву, вздохнул Силай. — А осталось нас девять...
...Храбрецы долго добирались к Воронежу. А вот и заветный берег любимой Матыры...
— Дома мы, Силай! Дома, Тяпка! — не скрывая слёз, кричал Рус.
Однако Тяпка был суров.
— Отец портится — не довезём! — хмурясь, сказал он. — Сразу в Поройскую пустынь поехали. Там отцы-монахи отпоют его — и двинем в свои места, в верховья Дона-батюшки...
Послесловие
Через некоторое время, когда Ногай покончил с Телебугой и в Сарай-Берке воцарился Тохта-хан, злобный темник возвратился в воронежские дубравы и выбил из них последние, едва теплящиеся ещё остатки русской жизни. Пустынным стал на многие столетия весь юг Черлёного Яра — земля, покрытая трупами, пеплом, впоследствии забытая и неузнаваемая потомками.
Никто уже не помнил о славном прошлом здешнего народа. Лишь звёзды глядели с высоты на безжизненные воронежские леса и светили тихим ясным светом над могилами героев, да неутомимый месяц посматривал по ночам на обильно политую кровью землю Липецкого княжества.
Поросли бурьяном и новым лесом руины былых городов. Затянуло паутиною память о героическом княжестве, как будто и не было его. Как будто русская жизнь была только возле Киева, Новгорода, Суздаля, Владимира, Ростова Великого и Москвы, возле Рязани и даже Пронска.
Но были ещё и Липец, и Воронеж, и Онуз. Тяжела оказалась судьба их жителей в период монгольского завоевания. Большинство побили, остальные, спасаясь, ушли на север. И расплодилось тут зверьё вместо людей, и не трогали его охотники — некому было трогать. После Ахматова побоища несколько веков не ступала здесь нога оседлого русского человека.
А через сто лет после описанных событий, в 1389 году, в этих местах побывал митрополит Московский Пимен. И вот что он писал, путешествуя по Дону.
«Мы же в воскресенье... сели на суда, поплыли рекою Доном вниз. Было же это путешествие печально и уныло, была всюду пустыня, не было видно там ничего: ни града, ни села; если и были в древности грады красивые и выдававшиеся по красоте селения, теперь только пусто всё и невесело. Нигде не было видно людей, только пустыня великая и зверей множество: козы, лоси, волки, лисицы, выдры, медведи, бобры, птицы, орлы, гуси, лебеди, журавли и прочее. И всюду была пустыня великая. Во второй же день речного плавания проехали мы две реки, Мечу и Сосну, на третий же день проехали острую Луку. На четвёртый же день проехали Кривой Бор; а на шестой же день прибыли к устью Воронежа реки.
На следующий же день, в воскресенье, в память святого чудотворца Николы (9 мая 1389 года), приехал к нам князь Юрий Елецкий (потомок Михаила Черниговского) со своими боярами и со многими людьми. Послал к нам вестника и князь Великий Олег Иванович Рязанский. Он же исполнил повеление и воздал нам честь...»
Светлой памяти героев афганской войны
Чапека, Каширова и Перегудова посвящаю