КА3МАКИ И УШКУЙНИКИ
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Глава первая
Когда татарские всадники, размахивая в бессильной злобе саблями, скрылись в туманной дымке на далёком берегу Ахтубы, ушкуйники, чтобы перевести дыхание, замедлили работу вёслами.
— Фу ты, еле ушли, — стряхивая пот со лба, молвил Порфирий и сел на лавку возле борта ушкуя. — Сушите вёсла, ребята, отдохните чуток и дальше наверх пойдём.
Козьма, второй человек в ватаге после Порфирия, поплевав на палец, повертел им по сторонам и предложил:
— Ветер сильней подул с юга, можно и парус кинуть.
— Пожалуй, киньте, — согласился Порфирий, а сам опустил голову и задумался.
Раздался громкий хлопок. Белая с цветастыми узорами парусина напузырилась и потянула ладью без весельной подмоги.
— Живой? — указывая перстом на Даниила, присел на корточки возле Порфирия Козьма.
— Что? — очнувшись, дёрнулся Порфирий. — Кто живой?
— Да вон энтот, князь он там али кто?
— А-а-а... Да, князь. Позови знахаря Прошку, пущай глянет. Должно быть, живой.
Худощавый, шустрый и вертлявый Прохор засуетился, наливая в ладони какую-то жидкость и натирая ею тело больного.
— Эй, Порфирий, по косе конница тащится! — удивился Козьма.
— Сильно мы к берегу склонили, выворачивай на середину, а то ишь, погоню устроила татарва! — резко поднялся с лавки Порфирий. — Видать, и впрямь знатного человека мы спасли. Небось до нутра достал он татар, коль они так злобствуют.
— А вот весло им в глотку и нас и князя заполучить! — выругался Козьма. — На-кась, выкусь!
— Откуда же он? — спросил кто-то.
Порфирий пожал плечами:
— Из какого-то Липеца, князь Александр... Да безумец он просто! — махнул рукой.
— Почему безумец?
— Да разве ж в степи с татарами совладаешь? С воды их достать можно, а со степи... Отчаянный человек.
— Допекли, видно, басурмане, — поднял голову Прохор.
— Ну, живой? — спросил Порфирий.
— Живой, — деловито кивнул знахарь. — У него сабельная рана в груди, и голова разбита. Но кости целы, руда течь перестала, сердце стучит. Он сильный, выдюжит.
— А где же этот Липец? — поинтересовался Козьма. — Куды нам его везти?
— Да наверное, на реке Липице, — глубокомысленно заметил Прохор.
— Какой Липице! — хмыкнул Порфирий. — Там Юрьев-Польской[6] стоит, а не Липец.
— А вот и нет! — не сдавался Прохор. — Юрьев-Польской на реке Колокше. Я там был.
— И я там был и никакого Липеца не видал! — доказывал Порфирий. — А когда договаривался его принять, мне сказали, что князь с какого-то Воронежу. С Дону, короче, вот он откудова!
— Ого-го, — покачал головой Козьма. — Да это тот, что близ Дикого Поля Воронеж? Слыхал. Князья тамошние черниговского роду.
— Черниговского али рязанского, нам всё одно, — отрезал Порфирий. — Главное, он русский князь... Всё, хватит спорить! Ты, Козьма, смотри внимательней за берегом, а ты, Прошка, за больным приглядывай. Очнётся, сам расскажет...
Уходящее за горизонт солнце окаймило серебром и золотом западную сторону небосвода. Яркие краски заката, отражаясь в рябом зеркале Волги, назойливо лезли в глаза и веселили души ушкуйников.
— Свежесть-то какая! Радость какая! — в истоме воскликнул Порфирий. — А, братцы?..
Ушкуйники — речные разбойники, которые, смекнув о слабости татарской на водном пространстве, стали ею пользоваться. Неуязвимые на обширной глади Волги, они внезапно нападали на прибрежные татарские селенья и кочевья, грабили их и, безнаказанные, уходили. В то время это была единственная возможность тревожить татар, давать понять, что и они могут быть биты. Ханы Золотой Орды требовали от русских князей урезонить ушкуйников, но то ли князья не хотели этого делать, то ли и в самом деле не могли, — они сквозь пальцы смотрели на бесчинства разбойников.
Порфирий, мужик богатырского роста и сложения, наводил ужас на татар. Да и все его соратники-новгородцы были под стать своему вожаку и в удали, и в силе. Вольнолюбивые, свободные, они уничтожали грабителей, убийц своих соплеменников, выручали из татарской неволи попавших в беду русичей. Ну и грабили, конечно. Вот и сейчас, насытившиеся разбоем и одновременно гордые, что на этот раз даже спасли аж князя русского, возвращались ушкуйники домой.
Глава вторая
Как из ямы вырвалось сознание Даниила. Где-то рядом слышались незнакомые голоса, доносилась протяжная, щемящая душу песня. Дощатый настил, на котором лежал князь, почему-то качало, и слышался плеск воды. Солнце стояло в зените и обнимало тёплыми, ласковыми лучами, однако оно же и назойливо лезло в глаза, вызывая ломоту в и так больной голове. А от этой ужасной качки просто тошнило!..
Даниил не мог понять, где он. Хотел повернуть голову, оглядеться — и не смог, лишь застонал от новой боли. И солнце пропало вдруг, а вместо него заполыхала огненная удушливая головешка, которая ударила по лицу... Потом головешка исчезла, и вместо неё появился оскал с дышащей жаром пастью жуткого чудища. Ужас объял больного, и он снова очнулся. Над ним склонился человек с лопатистой бородой.
— Князь Александр очухался! — услышал Даниил раскатистый бас.
— Отец жив? — еле пошевелил он губами.
— Чево-то лопочет? — послышался другой голос.
— Да не пойму. Что ты сказал? — ещё ниже наклонился бородач.
— Мой отец... жив?.. — прошептал Даниил.
— Жив-жив. Знамо, жив! — торопливо закивал бородатый и, опять повернувшись к кому-то, буркнул: — Про отца бормочет. Эй, мил человек, а кто твой отец?
Но князь его снова не слышал. В его сознании теперь горела степь, и языки огня касались лица Даниила. Он хотел бежать, но не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. И так всё страшно, и так всё больно... И вдруг... И вдруг пламя исчезло, а но выгоревшей степи помчались кони, а потом... Потом степь оказалась не степью, а морем, которое бушевало и плескалось, но по нему неудержимо неслась татарская лава. А впереди скакал важный татарин, и на острие копья он нёс окровавленную голову князя Александра. Татарин что-то крикнул, махнул копьём и швырнул голову в Даниила. «Отплывай от берега! — кричала голова. И она всё не падала, а летала и кричала, только почему-то чужим голосом: — Греби дальше от берега!.. На плёс греби!.. Уходи на середину!..» Потом послышался сильный удар, треск дерева и истошный вопль:
— В борт попал раскосый!
— Не пробил? — испуганно спросил другой человек.
— Кажись, нет. Уходи, уходи, налегай! Шибче! Шибче!..
Потом что-то шлёпнуло по воде.
— Во, видал? Уже не достаёт! — возбуждённо заметил первый. — Кажись, ушли. Ну что, зайцы косые? Кишка тонка достать ушкуйников! А вот хрен вам в рожу!..
Даниил открыл глаза. Вокруг суетились люди, на него они не обращали никакого внимания. Князя замутило, и он простонал:
— Пи-и-ить...
Но стон был таким тихим и слабым, что его никто не услышал.
«Как больно, как тяжко, — мелькнуло в голове Даниила. — Где я? И что это за люди?..»
— Пи-и-ить...
На этот раз его услышал Порфирий и гаркнул во всю глотку:
— Прохор, окаянная душа! Ты пошто князя на солнцепёке бросил?
— Так я ж помогал отбиваться, — стал оправдываться знахарь.
— Без тебя с татарвой сладим! — не унимался Порфирий. — За больным гляди! Почему навеса нету? Ты его зажарить собрался? Ежели с ним что случится, я тя самого на костре поджарю!
Порфирий толкнул Прохора в спину и ушёл, а знахарь ещё с кем-то сделали матерчатый навес над князем, принесли воды и попоили страдальца. Даниилу стало легче. Он вздохнул:
— Я где?
— У нас, — ухмыльнулся Прохор.
— А вы кто? Друзья?
— Друзья, друзья. А ты князь?
— Князь...
— Александр?
— Что? — не понял Даниил.
— Я спрашиваю, ты князь Александр?
— Нет...
Прохор вытаращил глаза:
— А кто же?!
— Князь Даниил Елецкий...
— Во, а кто ж тогда князь Александр?
— Мой отец... — прошептал Даниил и, дёрнувшись, от резкой боли снова потерял сознание.
Глава третья
Долго плыли вверх по Волге ушкуйники. Даниил до сих пор был на грани жизни и смерти. Он то приходил в сознание, то опять впадал в забытье, однако в моменты прозрения вспоминал о своих злоключениях и рассказывал о них своим спасителям. И когда благополучно миновали булгарский город Биляр и вошли в пределы Руси, когда вёсла коснулись своей, русской волжской воды, Даниилу стало легче. Его начал лечить воздух Родины...
Но хотя вокруг уже была Русь, ушкуйники продолжали проявлять осторожность.
— До Нижнего недалече, — озабоченно проговорил Порфирий. — А кто сейчас во Владимире князем — Дмитрий Переславский али Андрей Городецкий, а можа, Данила Московский?
— Да нам-то какая разница? — пожал плечами Козьма.
— А такая! — строго глянул на него старшой. — Ежели Дмитрий, то нам итить сподобней, тута Городецкого владенья. Но ежели Андрей, то туго придётся: ему татары уже небось донесли о наших подвигах и непременно потребуют споймать нас. И в Нижнем наверняка уже поперёк Волги какая-нибудь засада имеется. Андрей будет из пупа лезть, чтоб угодить татарскому хану, словить нас и отправить в Сарай вместе с князем этим, как его...
— Елецким, — подсказал Козьма.
— Во-во, Елецким...
— В Кстов починок заглянуть надоть, — предложил Прохор.
— Заглянем, — согласился Порфирий, вглядываясь вдаль. — Козя, давай бери челнок и сходи в Кстов. Повидай наших, расспроси, что и как. Там Никодим уже должон знать, что в голове у Андрея Городецкого сидит. А мы пока тута на Волге побарахтаемся.
На воду спустили двухместную лодочку, на которой Козьма с ушкуйником по имени Фома уплыли в разведку.
С берега потянул ветерок и возмутил гладь Волги. Вспенившиеся волны с возмущением ударили в борт ушкуя, и он закачался, запрыгал. Намаявшись так, ладья успокоилась. Но не успокоились ушкуйники. Проводив на берег Козьму, они с волнением стали ждать его возвращения.
Внешне спокоен был лишь князь Даниил. Он явно шёл на поправку и уже привык к водным качелям. А сейчас — то ли свежий ветер придал силы, то ли они и так уже возвращались в тело, но впервые за время странствия князь попросился встать. Прохор помог ему, и Даниил присел возле борта, опершись локтями на дощатый выступ.
«И куда ж мне теперь? — думал Даниил. — Липец уже не восстановить, в Ельце показываться нельзя. Да и цел ли Елец-то? Небось ногайцы спалили всё сплошняком до самой Тулы и Рязани. А жив ли сынок, кровинушка моя, Афонюшка?..»
Тоска взяла душу князя, горло перехватила печаль, дышать стало трудно, и из глаз полились слёзы. Хотел их стереть, но не смог: слаб ещё, беспомощен. Так и сидел, всхлипывая и шмыгая носом.
— Что, князь, думки затерзали? — раздался за спиной голос Порфирия.
Даниил вздрогнул, тяжко вздохнул:
— Всё я потерял, Порфирий, всё!.. Княжество татары сожгли, людей побили... Куда мне теперь? Слыхал я ваш разговор. Князь Андрей Городецкий меня продаст, князь Дмитрий Переславский — продаст. Все меня продадут, да и вам я обуза. Уж лучше утопите меня или заколите, как вепря, и в воду бросьте, только татарам не отдавайте! Прошу тебя, Порфирий!..
— Да ты что, князь! — замахал руками вожак ушкуйников. — Мы за тебя не только татарину, любому глотку перегрызём. Козьма щас узнает на берегу, что да как, вернётся, а потом мы переправим тебя в Новгород Великий. В монастыре отлежишься, а дале как хоть. Хошь с нами по Волге гуляй, хошь домой иди. Конём снабдим, поможем, ежели надо — с тобой поедем. Коли там всё тихо, княжество своё возродишь, а не дадут татары — к нам вернёшься. Мы завсегда рады будем. В Новгороде Великом жить станешь...
— Спаси тебя, Порфирий, Христос... — прошептал Даниил. — Я поправлюсь и в долгу не останусь...
— Ладно-ладно, князь. Не трать силы попусту, они ещё пригодятся. Ложись, поспи. Ещё неизвестно, как нам в Новгород пробираться придётся, посуху али по воде. Ложись... — Порфирий помог Даниилу лечь и ушёл.
Глава четвёртая
Томились ушкуйники, Козьму дожидаючись. Вот и восток заиграл, первыми красноватыми лучами забрезжил. Скоро утро, а Козьмы всё нет и нет.
«Не схвачен ли татарами или людьми Андрея Городецкого? — думал Порфирий. — Недобер час, нагрянут на ладьях на нас басурмане — не отобьёмся. А может, ещё кого послать, чтоб осторожно осмотрел враждебный берег?.. Да нет, Козьму так просто не взять, не дастся он в руки супостатам... А вдруг всё-таки взяли? Что тогда? Ладно, подожду ещё чуток, там видно будет...»
Восток с каждой минутой всё краснел и золотился, разгребая черноту по краю, а потом и по всему небосводу, пряча под пробивающуюся голубизну сонливые звёзды.
Порфирию уже совсем невтерпёж. Заходил взад-вперёд по ладье, споткнулся обо что-то и заорал:
— Варфоломей!
— Што надо, батька? — подбежал молодой рыжеволосый ушкуйник.
— Почему беспорядок? — ещё пуще взревел Порфирий. — За борт захотел? Всякую дрянь разбросали, пройти нельзя! Убрать!
— Слушаюсь! — кинулся наводить порядок Варфоломей.
— Ипат! — позвал другого подчинённого Порфирий.
— Я!
— Как думаешь, почему так долго Козьмы нету?
— Да всяко может быть, батька, — пожал плечами Ипат. — Я уж и сам размышляю, не беда ль приключилась? Козьма на ход быстёр, а тут...
— Собирайся! — сурово зыркнул на него атаман. — Бери Савватея, спускайте другой челнок — и к берегу. Да не сразу вылезайте, присмотритесь, чтоб не попасться супостатам.
— Будет сделано, батька! — Ипат побежал к корме за Савватеем.
Вскоре из-за перистых облаков на горизонте выглянуло солнышко и несуетливо, медленно, но верно стало выбираться из своей ночлежки на небосвод.
— А вона Козьма плывёт! — закричал вдруг Прохор.
— Где? — вскинулся Порфирий. — Не вижу!
— Да вон же! — тыкал пальцем в мутную даль знахарь. — Вон точка! Это чёлн... Козьма...
И правда, вскоре в редком летнем утреннем тумане прояснился челнок. Фома грёб, а Козьма сидел подбоченясь и что-то увлечённо товарищу рассказывал. И Фома то и дело бросал грести, заливисто хохоча.
— Вот скоты беззаботные! — выругался Порфирий. — Тут места себе не находишь, думаешь, их в живых давно нету, а они веселятся, как девки на Ивана Купалу!
Поднимались лазутчики на борт ушкуя тоже не спеша, ухмыляясь и щерясь.
— С чего веселье? — строго спросил Порфирий.
— Да это я Фоме рассказывал, как однажды с тремя татарками сразу в голопуза играл, а Фома не верит и гогочет как жеребец, — пояснил Козьма.
— Ты что мелешь! — гаркнул атаман.
— Да точно, батька, так всё и было! — обиделся Козьма. — Вспомни, как три года назад мы взяли много татарских баб, а под Биляром... наслаждались. Вот тогда я и...
— В морду хочешь? — взвился Порфирий. — Тебя зачем посылали?
Козьма побледнел, а Фома, хихикая, улизнул от греха подальше.
— Да нормально всё, — пробормотал Козьма.
— Что Никодим сказал? Кто во Владимире княжит?
— Я говорю, всё хорошо. Кто князь — не понять: то ли один, то ли другой, а то ли и третий.
— Где Андрей Городецкий?
— Он не то в Новгороде Великом, не то в Переславле с братом Дмитрием замиряется, а может, опять в Орду подался, ярлык на Великое княжение у хана клянчить. Короче, им не до нас, путь по Волге свободен, можем плыть хоть сейчас.
— А что татары? — Порфирий смотрел исподлобья. — Они же у нас на виду всё время носились и не давали на берег ступить. Где этот отряд?
— Никодим видел какой-то небольшой отряд, который умчался на север. Но он нам не страшен. По словам Никодима, эти татары из Сарая. А в Орде опять замятия, Ногай все пути к Сараю перекрыл. Так что этих татар никто и слушать не будет. Да и некому слушать: передрались Александровичи за стол Владимирский, а нам то на руку.
— Кому это — нам? — процедил Порфирий.
— Ну, ушкуйникам... — несмело проговорил Козьма.
— Нам хорошо — Руси плохо! — отрезал атаман. — Ладно, пора трогаться. Ипата с Савватеем дождёмся и плывём к Нижнему...
Глава пятая
Солнце медленно поднималось по небосводу, сбрасывая красноту и наряжаясь в белый цвет. И так реденький, клочковатый туман совсем растворился в потеплевшем воздухе, окончательно ушли на дневной покой звёзды.
Порфирий, несмотря на заверения Козьмы в безопасности пути, велел проявлять осторожность. А для прикрытия главной ладьи, с князем, он приказал другим ушкуям идти вперёд, «протаптывать дорогу». Ушкуи имели вид купеческих судов, и властям было почти невозможно доказать, что товар ушкуйников приобретён разбойным путём. Однако на ладье Порфирия находился раненый князь, что при встрече с татарами наверняка стало бы причиной для её разгрома. Вот почему Порфирий и укрылся за другими судами.
— В случае чего их первыми проверят, а мы будем знать об опасности, — сказал он. — Тише гребите, тише...
И правда, ушедшие вперёд ушкуи были не просто остановлены — на них кто-то напал. Издалека слышался шум, крики. Видать, нешуточная там заварилась свара.
— Ах ты сука! — врезал Козьме по скуле Порфирий. — Значит, говоришь, нормально всё?!
— Да не я то! — взвыл Козьма. — Это Никодим!..
— А не продался ли он татарам? — прищурился атаман. — Замечал я, что он хороводы стал водить с какими-то подозрительными людишками!
— Да что ты, что ты! — побелел Козьма. — Никодим не продажный, я ему верю!
— А я не верю! — оскалился Порфирий. — Видал, как наших ребят шматают! Что делать? Не пройти нам Нижний без досмотра, а досмотрят, обнаружат князя, и тогда всем голов не сносить.
— А давай его у Никодима в Кстове спрячем, — неожиданно предложил Козьма.
— Да ты совсем уже рехнулся! — затопал йогами атаман. — На Никодима никакой надёжи нету, а ты собираешься у него князя прятать?! Да он тут же сдаст его татарам! Слушай, а может, вы с этим поганцем заодно?
— Мы все заодно! — огрызнулся Козьма. — А Никодим не имеет с татарами дел. Ты и меня подозреваешь, а мы столько лет делили вместе и радости и беды! Как ты мог на меня так подумать?
— А как я должен думать, коли ты предлагаешь отдать князя на растерзанье волкам! — орал Порфирий. — Ты или предатель, или доверчивый дурак!
Козьма долго молчал. Потом судорожно сжал кулаки:
— Узнаю, что Никодим продался, собственными руками задушу!
Атаман зло усмехнулся:
— Это после разбираться будем. А сейчас что делать? Вперёд путь закрыт...
— Есть путь, о котором Никодим наверняка не подумает, — вмешался Фома.
— Говори! — приказал Порфирий.
— Через Керженец, левый приток Волги.
— Через Керженец?! Да там же тупик!
— А что делать? — развёл руками Фома. — Войдём в Керженец, дойдём до истока, оставим там ушкуй и посуху до Узола...
— До какого Узола?! — снова загорячился Порфирий. — Через Узол в Городец попадём, а в Городце нас засада ещё злее, чем в Нижнем, ждёт!
— На Оку пробиться бы, — заметил Козьма. — А там по Клязьме, по Тезе — и опять на Волгу выйдем.
— Вот недоумок! — Порфирий уже охрип. — Как ты на Оку выберешься? На Оку, балда, опять же через Нижний идти надо!
— А-а-а... — раскрыл рот Козьма.
— Вот те и «а»! — передразнил Порфирий и повернулся к Фоме: — А ты в чём-то прав. Вернёмся к устью Керженца, только от его истока пойдём не на Узол, а посуху в Юрьев-Повольский. Там у купца Трофима часть товара оставим, возьмём у него ушкуй — и в родной Новгород...
Ушкуйники повернули ладью обратно, к устью Керженца, и к полудню второго дня добрались до истока речки без приключений: Керженец течёт по дикому, дремучему лесу, сюда не то что татары, а и люди исконных языков почти не заглядывают.
Таёжный, заколдованный, страшный лес был населён лишь зверьём, и только у самого истока Керженца лежала небольшая слободка, населённая помесью славян и финнов. Заброшенные миром жители той слободы, впрочем, особо не бедствовали. Вдали от татарского глаза и княжеских усобиц они жили за счёт богатых даров природы, охотой и рыбной ловлей. Заглядывали иногда сюда новгородские купцы, но слобожан не обижали: забирали у них пушнину, мёд, а взамен давали оружие, ткани, посуду. Фома знал про слободу понаслышке, как и Порфирий. И ушкуйники с некоторой опаской поглядывали на местных.
— Здравы будете, селяне! — сойдя с ладьи и озираясь по сторонам, поприветствовал собравшихся на берегу Порфирий.
— Здрав будь и ты, заезжий молодец! — ответил один из стариков. — С чем пожаловали в нашу глухомань?
— С добром, — заверил Порфирий. — Хотим обменять свой товар на ваш.
— А что можете предложить, и что вам надобно?
— Вам мы хотим дать ладью, а у вас взять лошадей с телегами.
— А на кой нам такая большая? — резонно заметил другой, дремучий на вид, но вполне сообразительный старик. — Такая огромная ладья нам без надобности.
Порфирий хмыкнул: и впрямь, на кой ляд на Керженце ушкуй?
Однако местный народ оказался покладистым и согласился посторожить ушкуй, а самих ушкуйников с их добром за часть товара перевезти на телегах в Юрьев-Повольский.
— И больного оставьте тут, — предложил охотник с не то именем, не то кличкой Олень. — До Юрьева его не довезти, уж больно слаб. А мы его поднимем на ноги, он у нас быстро понравится.
И тут Порфирия осенило.
— А и правда, может, останешься? — повернулся он к вынесенному на берег князю Даниилу. — И нам не придётся тащить товар на лошадях Бог знает куда. Вернёмся прежним путём на ушкуе на Волгу и без тебя в Новгород Великий смело поплывём.
— А потом... заберёте?.. — От волнения у Даниила пересохло в горле.
— Непременно! — обнадёжил Порфирий. — Выздоравливай, княже, у добрых людей... Вы не дадите нашего друга в обиду? — пристально посмотрел он в глаза Оленю.
— Не дадим, — заверил тот.
— Не дадим! Не дадим! Как можно гостя в обиду дать! — загалдели остальные.
На том и порешили. Князя Даниила перенесли в избу Оленя, а ушкуйники уплыли восвояси.
Глава шестая
Солнце красовалось на самой вершине небесного купола, когда ушкуй достиг окрестностей Нижнего Новгорода. Плыли вдоль крепостной стены кремля с предельной осторожностью. Гребцы, изнурённые солнцепёком и постоянным напряжением, озирались по сторонам. Атаман, уповая на южный ветер, приказал поднять паруса. Свободные от вёсел ушкуйники были начеку. Особенно почему-то волновался Козьма: то краснел, то бледнел, испуганно вертя головой.
Это насторожило Порфирия, и он подозвал Прохора:
— Смотри за Козьмой, Прошка. Что-то он мне не нравится.
Знахарь кивнул:
— Мне тоже.
— Если нас будут проверять, глаз с него не спускай. Главное, чтоб не шепнул кому о местонахождении князя. Головой отвечаешь.
— И за Фомой надо приглянуть, — заметил Прохор. — Они вместе на берегу были.
— Этого позови ко мне, — велел атаман.
Явился Фома:
— Звал, Порфирий Пантелеич?
Атаман вздрогнул:
— Звал. Возле меня будь, не отходи ни на шаг. Понял?
— Понял, атаман, понял!.. — Фома вздохнул: — Кажись, досмотра не будет, скоро к устью Оки подойдём.
— Может быть, может быть... — рассеянно протянул Порфирий.
Уже почти миновали стену кремля, как неожиданно, споро работая вёслами, наперерез ушкую выплыл десяток челнов с вооружёнными людьми. На передней лодке в полный рост стоял нижегородский воевода и кричал:
— Опусти парус и остановись, купец!
— Что будем делать? — подбежал к Порфирию Прохор.
— Спустить парус! Сушить вёсла! — скомандовал Порфирий и — Прохору: — Подчиняться, вот что будем делать. Иди на своё место, да не забудь о нашем уговоре.
— Понял, атаман, иду...
На ушкуй поднялись люди из Нижнего, с ними несколько татар. Воевода, поправляя на поясе меч, рявкнул:
— Кто купец, подь сюды!
Порфирий, дёрнув за рукав Фому, — за мной, мол, — подошёл к воеводе со словами:
— Я купец Порфирий Пантелеев.
— Откуда путь держишь и куда?
— Из Дербента в Новгород Великий с товаром.
— А не тать ли ты часом? — прищурился воевода. — Вон татары бают, что видали тебя у берега Сарай-Беркая, где была резня с липецкими разбойниками, и что у тебя на борту раненый князь — разбойник Даниил.
— Мы мирные купцы, воевода, — ничуть не смутившись, заговорил Порфирий. — Ничего плохого не делали и никакого князя у нас нету. Купеческие ладьи все одинаковые, немудрено и ошибиться. Может, кто-то и промышляет разбоем, только не мы. И нет, говорю, у нас никакого князя.
— Ребяты, — повернулся воевода к своим людям. — Сыскать князя!
Начался повальный обыск. Нижегородцы переворачивали всё, что попадалось под руку. Заглядывали под лавки, парусину, тюки с добром. Прохор же не спускал глаз с Козьмы, а тот, заметив это, заволновался ещё сильней, забегал глазами. К нему, будто невзначай, подошёл человек, показавшийся Прохору знакомым.
«Где-то я его видел», — подумал знахарь.
А Козьма растерялся, отвернулся от подошедшего и засеменил к корме ушкуя. Нижегородец за ним, и Прохор тоже.
— Што пристал, как орепей! — вспыхнул Козьма.
— А што?
— Чё ходишь за мной?
— Где хочу, там и хожу. Этот тоже вон ходит, — кивнул Прошка на нижегородца. — Ему чего надо?
— А ты сам спроси! — огрызнулся Козьма.
Смекалистый нижегородец прошёл вдоль борта, остановился и завертел головой, словно кого-то выискивая. Прохору показалось, что Фому, но Фома не мог оторваться от Порфирия.
— Ах, собаки... — прошептал Прохор. — Ничего у вас, аспидов, не получится!..
Время шло. К воеводе подбегали соглядатаи и докладывали, что ничего подозрительного на ушкуе не обнаружено. Однако воевода продолжал повторять:
— Ищите, ищите! Тута он, тута!
Но наконец и сам, видимо, понял, что искать бесполезно, и гаркнул на Порфирия:
— Где князь?
— Да какой князь?! — удивился Порфирий.
— Сам знаешь какой, поганец!
— Ты меня с кем-то путаешь, воевода, — покачал головой Порфирий. — Я купец, а не боярин, и с князьями не якшаюсь!
— На дыбу бы тебя, купец! — засверкали глаза у воеводы.
— А попробуй! — Атаман обнажил меч. Мгновенно ощетинились оружием и его соратники. Однако кровопролитие предотвратил тот человек, который пытался перешептаться с Козьмой. Он махнул рукой и крикнул:
— Не трогай их, воевода! Нету у них князя. Это мирный купец.
Воевода скрипнул зубами и велел своим людям покинуть ушкуй. Но тот, подозрительный, проходя мимо Козьмы, как показалось Прохору, что-то тихо сказал ему.
«Ладно, — подумал Прохор. — С Козьмой мы разберёмся, пущай только эти молодцы уйдут...»
«Молодцы» ушли, а ушкуйники поплыли дальше.