Ангелы плачут над Русью — страница 8 из 10

Глава первая

Идти уже не было сил. Во всём теле боль ужасная и жгучая, в голове красный туман.

— Не дойти мне до дому... — шептал Даниил, продираясь сквозь заросли дремучего леса. — Не дойти...

Он едва переставлял ноги, спотыкался, падал, давно весь ободрался в кровь и обтрепался. Мучили жажда и голод.

— Где же ты, моя сторонушка?.. — шевельнул пересохшими губами князь. — Где ты, Черлёный Яр?.. Не могу я больше... Не могу...

И вдруг, раздвинув кусты ненавистного уже леса, он увидел реку. Упал, но из последних сил дополз до берега и с жадностью начал пить. Пил долго, а потом вытянулся на песке и, пригреваемый ласковым солнцем, уснул.

Но это был даже не сон, а бред. Князю привиделась другая река, Воронеж, и крутой берег, залитый ярким светом. А вон воронежский детинец, из новых, с желтизною, брёвен сложенный, его родной, любимый город Воронеж, куда его когда-то посадил князем дядя, незабвенный Святослав Липецкий... И вдруг на берегу показался огромного роста воин в золочёном шеломе и серебристой кольчуге, по ветру развевается густая длинная седая борода...

— Кто ты, витязь дивный?! — изумился Даниил.

— Хранитель Земли Русской, Святогор! — величественно пророкотал богатырь.

— Я умираю, витязь, помоги мне... — простонал Даниил.

— Негоже князю хныкать и жаловаться! — сердито сверкнул глазами богатырь. — Смотри, как залита слезами и кровью земля русская! Топчет её нечисть татарская, а ты, как пьяница, в грязи валяешься. Подымайся, собирай дружину, освобождай Родину!..

Святогор внезапно исчез, и потемнело кругом. Низко-низко поплыли серые густые облака.

— ...Вставай, чего валяешься? — наклонилась над князем жена его Аксинья. Печальна, сурова, в глазах скорбь и страх.

— Аксинья, Аксиньюшка! — потянулся к ней Даниил. — Где ж ты была, родимая? Не вижу я без тебя света белого, нету мне житья на земле одинокому!.. Откуда ты, моя милая, ты же мёртвая...

Аксинья нахмурилась и сквозь пелену туманную, уже издали, глухо молвила:

— Улета-а-а-ю, сокол мой ясный, улета-а-аю!.. А ты — вставай...

— Вставай, чего валяешься?

Над князем столпились люди. Он не сразу понял, кто они и где он находится. Потом вдруг угадал и тихо прошептал:

— Тяпка...

— Знаешь меня, чужак?! — изумился разбойник. — Ты кто?

— Князь... — пробормотал Даниил.

— Кто?! — подскочил Рус.

— Князь... Даниил.... Александрович...

Рус вскрикнул:

— Князь Даниил?! Господи, да на кого ж ты похож!..

— Князь! — заорал и Тяпка и бросился поднимать несчастного. — А мы ж тебя за бродягу приняли! Ты ж так обтрепался, так изувечился, князюшко наш дорогой! — обнимал Даниила Тяпка. — Где же ты пропадал? Как до нас добирался?

— Далёко я был, ой далёко... — охая от боли в железных объятьях разбойников, говорил князь Даниил. — А я на Воронеже?

— На Красивой Мече, но всё равно дома, — отвечал Тяпка. — А сейчас идём в наш дом. В баньке попаришься, а там видно будет...

Глава вторая

Тяпка, Рус, татарин Кезинер, который был крещён в Тешевом монастыре и получил православное имя Михаил, а также Силай и ещё несколько новых соратников Тяпки собирались бросить лихую жизнь, принять постриг и закончить свои дни праведниками. «Нашим домом» Тяпка называл несколько изб и небольшую деревянную часовенку, стоявшие в укромном месте в глухом лесу на возвышенности недалеко от устья Красивой Мечи. Там разбойники решили построить обитель и заняться богоугодными делами.

Даниила хорошенько попарили в бане. Рус берёзовым и дубовым вениками размягчил и ублажил его усталые мышцы, выбил из измождённого тела и кожи грязь. Могучий Тяпка как ребёнка отнёс на руках обессиленного князя в избу и уложил в чистую постель. Измученный долгими мытарствами Даниил мгновенно уснул. Да так глубоко и долго он спал, что друзья стали беспокоиться — не помер ли? Однако волнения были напрасны — князь был тих, но жив, и на второй день к вечеру проснулся.

Необычная истома в теле чуть ли не напугала Даниила. Он привык бежать без оглядки, красться, таиться, озираться, а тут было так легко, так приятно, что и шевелиться не хотелось. И не верилось, что все мытарства уже позади.

Вошёл и присел у изголовья Тяпка.

Даниил улыбнулся:

— Давно я приятности такой в теле не имел...

— Намучился, намаялся, — кивнул Тяпка, — а баня все болести сняла, раны залечила.

— А долго я спал?

— Долгонько, княже. Мы уж за твою жизнь опасаться стали. Но слава Богу — сон на пользу пошёл.

Князь через неохоту встал. Тяпка подал ему простую льняную одёжу. Даниил надел сермяжный зипун и, оглядев себя, подумал: «В Ельце переоденусь».

На пороге появился Рус:

— Во, княже, хорошо! Проснулся?

— Проснулся.

А Тяпка вдруг спросил:

— С нами останешься, Даниил Александрович, али как?

Даниил замотал головой:

— Нет, мне в Елец надобно!

— А зачем?

— Как зачем? Я ж князь Елецкий!

— Не обижайся, княже, — неловко глянул на Даниила Рус, — но туда стезя тебе заказана.

— Кем?

— Татарами.

— Что?..

— Не дадут они тебе снова в Ельце вокняжиться, — поддержал брата Тяпка. — Тебя Ногай приказал сыскать, поймать и колесовать.

— В Ельце татары тебя дожидаются, — сообщил Рус. — Их специально Ногай прислал. Как только объявишься, сразу вместе поволокут к Ногаю и тебя, и твоего сына. Не ходи в Елец, княже. Там сейчас прочно сидит твой малолетний сын Афанасий, ему здорово помогают бояре Хитрых. Его Ногай не велел трогать, пока ты не появишься.

— Почему так?

— Это уж я не знаю.

— И что же делать? — помрачнел Даниил.

— Да оставайся с нами, — пробасил Тяпка. — Мы вот хотим постриг принять...

— Я в монахи не собираюсь! — отрезал князь. — А вы татар, что в Ельце сидят, знаете?

— Не знаем.

— Ахмата среди них нету?

— Ахмата нету, — покачал головой Рус.

— А не знаете, жив?

— Говорят, жив, по степи с Ногаем шляется.

— Вот кто виновник наших бед! — вспыхнул князь Даниил, и все с удивлением посмотрели на него. В нём, обычно кротком и мягком, вдруг проснулся зверь, алчущий крови зверь. — И пока эта ехидна ползает по Святой Руси, я не буду спокоен, где бы ни находился!

— Княже, но мы-то не сможем тебе помочь... — тихо пробормотал Рус.

— Почему?! — топнул ногой князь.

— Мы ж говорили, — поднялся с лавки Тяпка. — К постригу готовимся, уже смиренные молитвы читаем...

— Сколько же меня предавали! — сверкнул глазами Даниил. — Порфирий предал, а теперь и вы!..

— Не знаю я никакого Порфирия, — обиделся Тяпка, — но мы тебя не предаём. Пойми, не можем мы боле разбойничать.

— С каких это пор вы борьбу праведную разбоем считаете?! — разгневался князь. — Ладно, оставайтесь... монахи!

— Постой, княже! — вошли в избу Силай с Кезинером. — Мы с тобой.

— Тогда идём...

— Погоди, княже, не пори горячку! — загородил Даниилу дорогу Тяпка. — Не торопись, дай подумать!

— Да что тут думать?! — Князь грубо оттолкнул его. — Кругом стонут и плачут обездоленные, дети-сироты защиты ждут, а вы в кельях отсидеться решили? Эх-х, как батьки Кунама не стало, так сынки — бегом в монастырь! Кишка без него тонка?

— Да ничего не тонка! — заходил по избе в волнении Рус. — Только много кровушки мы пролили, пора б и покаяться...

— Ладно! — решительно отрубил Тяпка. — Хватит браниться. Раз князь пожелал ещё татарской крови политься, пусть ведёт нас. Ахмата сыщем и казним смертью лютой. Только, чур, княже, потом сразу сюда и ты с нами...

— Там видно будет, — неопределённо пожал плечами князь. — Но сперва я всё-таки в Елец наведаться хочу.

— Снова-здорово! Нельзя, угадают!

— А кто ж его угадает? — хмыкнул Силай. — Вона как изменился, да и оброс весь. Его теперь и мать родная не угадала бы. Я с тобой, Даниил Александрович!

— Тихо! — поднял руку Тяпка. — Будь по-твоему, княже, но умоляю: не откройся там. А то забудешься, увидишь сына, размякнешь...

— Не размякну, — стиснул зубы Даниил. — Я уже не тот, что был раньше. Ни слезинки в глазах не осталось, ни воску в душе. Сына увидеть хочу — не боле того.

— Идите, — безнадёжно махнул рукой Тяпка. — Только возьмите с собой Кезинера, с ним надёжнее...

Глава третья

Смерчем прошёл по Руси хан Батый, много уничтожил городов и весей. Пали тогда и Курск, и Рыльск, и Елец, запустела земля Черниговская. Были срублены под корень роды курских и елецких князей. Чудом уцелели из черниговских Ольговичей лишь брянская, новосильская, карачевская и рыльская ветви. Но возродиться рыльским князьям на старом, в пойме Сейма, месте татары не позволили: тамошняя степь вместе с развалинами Курска и Рыльска вошла во владения Золотой Орды. Поэтому князья Рыльские вынуждены были уйти на северо-восток, на пустующее место пограничного Елецкого княжества. Но сам Елец возрождать они не стали, то ли по причине спорности территории (ведь на отстроенный город смогут тогда претендовать некоторые родичи-Ольговичи), то ли по иной какой причине — не их вотчина, например, и не им там жить. Они основали новый город, чуть в стороне от елецкого пепелища, на реке Воргол. Так образовалось Воргольское княжество, а рыльские князья стали именоваться князьями Воргольскими. Но, отдавая дань традиции, князья именовались и Рыльскими, хотя Рыльска уже не было.

Однако и Воргольское княжество просуществовало недолго. И пятидесяти лет не прошло, как разразилась междоусобная война между Олегом Воргольским и его родичем-соседом Святославом Липецким. А татарам то было на руку: к чему им, особенно бесермену темнику Ногаю, иметь рядом со своими кочевьями княжества воинственных Ольговичей и Ярославичей. И вослед за погибшими полвека назад Курском и Рыльском сгинули Воргол и Липец. Но упорные князья Липецкие, воспользовавшись замятнёй в Орде, возродили на старом месте Елец...

В елецком детинце воздух был напоен запахом свежего тёса и пьянящим духом природных красок. Князь Даниил даже не угадал свой город.

«Дорофей с Марфой славно потрудились, — подумал он. — Хорошие помощники князю Афанасию...»

Бывший владыка Ельца долго бродил по улицам. Он встречал знакомых людей, но его никто не узнал. На него либо вообще не обращали внимания, либо смотрели как на обычного простолюдина, которых тут было много. Даниил остановился возле княжеских хоромов. Там кипела жизнь: челядь сновала туда-сюда, выбегала на улицу, видимо, к чему-то готовясь.

— Что происходит? — поймал за руку рыжего холопа Даниил Александрович. — Что за переполох?

— Да никакого переполоху! — отмахнулся тот как от назойливой мухи. — Вот любопытная смердяга, всё знать надо!

Челядинец убежал, а Даниил покачал головой:

— И Гришка меня не угадал. А наглый какой! Знать, я действительно ликом переменился. Ну, в лужи не гляжусь, может, и впрямь сам себя не узнаю...

Но продолжение мыслей у него оборвалось, потому что откуда ни возьмись набежала толпа, закружила, затолкала князя так, что он чуть не упал. Толпа хлынула на княжеский двор, и Даниил, почесав затылок, пошёл следом. Дёрнул за рукав одного из зевак:

— Это что за потеха тут предстоит?

— А ты чё, нездешний?

— Ага.

— Суд княжеский.

— А-а-а, вон оно что, — понимающе кивнул Даниил и вдруг поймал на себе взгляд Силая. Недалеко от Силая стоял Кезинер и тоже косился на него. Князь усмехнулся: «Вот дружки-соглядатаи!»

И тут все зашумели: «Князь! Князь!..»

Даниил сразу сына и не угадал. Афанасий уже не был пелёночником, сам топал впереди бояр, медленно и важно.

— Сыночек ты мой, кровинушка моя!.. — дрожащим голосом прошептал Даниил. — Да кто же тебя научил ходить так важно? Истинный князь!..

Справа от Афанасия вышагивал боярин Дорофей Космачов, слева — Афанасий Хитрых. Позади свита, но Марфы Хитрых видно не было.

— А где ж Марфа Андреевна? — спросил Даниил соседа. — Жива ль?

— Жива, — кивнул горожанин. — Только её посадник Дорофей от выхода княжеского отстранил.

— За что?! — удивился Даниил, но ельчанин насторожился:

— Эй, а ты случаем не лазутчик? Одёжа сермяжная, а говор боярский. Надо бы Дорофею доложить, пущай прикажет на дыбе длинником шкуру тебе пощупать. Или татарам про тебя рассказать?

Такой поворот событий никак не входил в планы Даниила. Он хотел было уйти, но ельчанин остановил:

— Куда же ты, мил человек? Да не скажу я никому, не скажу. А насчёт Марфы... Ей Дорофей заявил, что, мол, не женское дело за князем на людях появляться, блюди хозяйство, а с церемониями без баб разберёмся. Марфа Андреевна женщина кроткая, послушалась, вот сейчас и занимается трапезной частью хозяйства.

— А про князя Даниила не слыхать? — вырвалось у пришельца.

Ельчанин глянул на него так зорко, что у Даниила похолодело внутри. Но вроде пронесло. Горожанин опустил голову и буркнул:

— Разное про него бают. Одни сказывают, что в Орде сгинул, свово батюшку князя Александра выручая.

Другие — что где-то в лесах, как его батька раньше, скрывается и скоро в Ельце объявится.

— А ты-то как думаешь? — прищурился Даниил.

— Я думаю, — почесал затылок горожанин, — что князь наш погиб. Не могли его татары из Орды живым выпустить. Хотя, с другой стороны, чего это они по всему Черлёному Яру который месяц рыщут? Люди думают, что князя выискивают и коли поймают, то вместе с князем Афанасием казнят.

От этих слов у Даниила помутилось в голове. Он пошатнулся и чуть не упал. Ельчанин поддержал его, но Даниил уже взял себя в руки:

— Ничего-ничего, пройдёт. Это у меня бывает...

А на княжеском крыльце всё шло своим чередом. Князь Афанасий с помощью Дорофея забрался в стоявшее на возвышении кресло, и Афанасий Хитрых объявил о начале суда. Потом громко, от имени князя Елецкого, заговорил Дорофей, но Даниил его не слушал, думая о своём.

«...Люди меня не угадывают, и это хорошо. Я смогу проведывать сына тайно, без огласки. А открываться никак нельзя: загублю и себя, и сына, и всё княжество...»

Справа раздался шум. Грубо расталкивая горожан, через толпу пробиралась группа татар.

— Что это?.. — пробормотал Даниил, и кто-то из ельчан дрожащим голосом прошептал:

— Опять князя ищут... А главный у них Вагиз, пёс бы его побрал, брат Ахмата!

— Брат Ахмата?.. — протянул Даниил.

Посадник же Дорофей, не обращая внимания на татарскую возню (привык, видно), продолжал вершить от имени князя Афанасия суд.

И вдруг Даниил заметил, что к Вагизу подошёл его недавний собеседник и начал что-то говорить на ухо. А за спиной — шёпот Силая:

— Пригнись, княже! Уходим...

Кони мчали седоков резво. Несколько минут — и они в лесу. Сзади слышался шум, переполох в городе, топот копыт татарских лошадей. Но татары не знали леса и скоро отстали. Отъехав от Ельца на приличное расстояние, беглецы, чтобы дать коням отдохнуть, спешились. Силай подошёл к Даниилу:

— Княже, ты с кем там разговаривал, знаешь?

— Нет, а с кем?

— С татарским прихвостнем Маркелом.

— Кто ж он такой? — побледнел Даниил.

— Наследник Рвача по душегубским делам. Он куда-то, вот эт во, исчезал, а теперь опять объявился и надо ж, прямо перед тобой!

— А что ж сразу не предупредил? — возмутился Даниил. — Он же небось угадал меня!

— Нэбось, — буркнул Кезинер.

— Не мог я предупредить, — насупился Силай. — Он меня тоже знает. Поднялся б тарарам, и Дорофей обязан был бы нас схватить, иначе самому несдобровать. Им там тоже не мёд. Татары Дорофея и Афанасия Хитрых наверняка трясут. Этот Вагиз хоть и пожиже своего братца Ахмата, но тоже бес с рогами. Ладно, поехали. Дома подумаем, что делать.

Глава четвёртая

Князь Даниил с Силаем и Кезинером прискакали на Кунамский хутор уже заполночь. Их встретили дозорные, проснулись и Тяпка с Русом.

В избе зажгли берёзовые лучины, сели на лавки. Только князь не находил себе места, метался по горнице, бормоча:

— Он же у меня выспрашивал, выуживал, в глаза, сволочь, заглядывал!..

— Про кого он? — шепнул Силаю Тяпка.

— Да про Маркела. Похоже, тот его угадал, — заёрзал на лавке Силай.

— Какой Маркел?! — удивился Тяпка.

— Ты, братуха, память уже потерял? — хмыкнул Рус. — У нас один Маркел, Буня. Олега Воргольского и Рвача прихвостень.

— Ах, да! — хлопнул себя по коленке Тяпка. — Эта скотина осталась в Ельце. И что случилось?

— Маркел возле князя тёрся, вот что, — насупился Силай. — А потом Вагизу настучал. Мы еле ноги унесли.

— Говорил я, не надо в Елец ходить! — буркнул Тяпка.

— Мы что ж, по своей земле ходить не имеем права?! — взъерошился Даниил. — Я, между прочим, дома!

— Ну ладно, ладно, не ерепенься, княже, — оробел Тяпка. — Это значит, и Вагиз тута? Он же вроде к Потаю уехал.

— Думали, уехал, а он по лесам шастал, — пояснил Силай. — Неймётся перед братом выслужиться.

— Да чихал он на брата, — заметил Рус. — Он теперь не под братом, а под Ногаем, перед тем и выслуживается.

— Да пускай хоть перед чёртом! — рыкнул Даниил. — Однако... Однако его вылазки в лес нам на пользу...

Тяпка вздрогнул:

— Убивать Вагиза в пределах княжества нельзя!

— А почему? — пожал плечами Силай.

— Как почему? — вскочил с лавки Тяпка. — Да за него Ногай от Ельца и ельчан мокрого места не оставит!

— Погоди, — поморщился Даниил. — Я ж не о том. Я хотел сказать, что его можно на меня, как на живца, отсель в степь выманить, а там, глядишь, и Ахмата найдём. Оба за всё и поплатятся.

Молчали долго. Наконец Рус кивнул:

— Можно попробовать. — Повернулся к Кезинеру. — Тем более что Михаил с нами.

— Во! — всплеснул руками Тяпка. — А чем он поможет?

— Мишка, тебя Маркел знает? — спросил у татарина Рус.

— Маркела?.. — повторил Кезинер. — Не встречал.

— Маркел — тварь хитрющая, — тоже заходил по избе Силай. — Он всё видит, всё слышит. Хотя он и долго не был в Ельце, но Кезя там уже бывал, и не раз. Его могли приметить Маркеловы холопы. Да и Вагизовы татары, поди, тоже будут дивиться — откудова такой выискался?

— Говорю же, спешить не стоит, — снова ветрел Тяпка. — Присмотримся, приглядимся...

— Да некогда приглядываться! — рассердился князь. — Осень на дворе. Зима вот-вот нагрянет!

— Ну и что — зима? — не сдавался Тяпка. — За зиму и присмотримся, а весной сообразим, что делать с этими Вагизами да Ахматами!

— Замолчите! — стукнул кулаком по столу Рус. — Междоусобник завели! Ты, князь дорогой, тоже поостынь маленько. Зачем сразу лезть на рожон? Сам попадёшься — полбеды, а вдруг сына загубишь?

Даниил сел на лавку, обхватил голову руками и умолк. Молчали и остальные. Наконец Тяпка вздохнул:

— Спать пора. Утро вечера мудренее. Завтра поране подымемся и на свежую голову покумекаем. Не обижайся, княже.

Даниил поднялся и ушёл в свою избу. Разошлись и остальные обитатели хутора.

Глава пятая

Уже отпраздновали новолетие. Утренние зори стали холодными, лес покрылся накидкой дивной яркости и красоты. Быстро начались и так же быстро успокоились проливные осенние ледяные дожди со жгучими ветрами. Выглянуло яркое посвежевшее солнышко — и опять установилась тихая тёплая погода.

— К зиме назад не воротимся — льды зажмут под Биляром, и что тогда? — отговаривал атамана от похода по Волге на выручку брата Коня Варфоломей.

— А зачем нам Биляр? — возразил Конь. — Я уверен, что татары далеко не ушли и где-то рядом, может, на реке Пьяне.

— В Пьяну заплывать нельзя, — забеспокоился Ипат. — Там слишком мелко, татарва перехватит — и конец.

— А к чему заплывать? — пожал плечами Конь. — Поблизости высадимся на берег Волги, подкараулим юрт побогаче, возьмём кого-нибудь из татар в полон, и пускай их родичи ищут Вепря.

— Батька, а он дело гутарит, — поддержал Коня Аристарх. — До Пьяны недалече, погоду на «бабье лето» склонило, смотри, как солнышко палит. Подержится тепло-то недельки две-три.

— До Пьяны мы за три не управимся, — стоял на своём Варфоломей. — Давайте ждать до весны.

— Да весной Вепрь уже на галере горбатиться будет! — побледнел Конь. — Не хотите помочь, так и скажите, один уйду.

— До Покрова погода постоит, — вступился за Коня и Ипат. — А за это время мы кой-чего сделаем и обратно в Торжок воротимся.

Порфирий Пантелеевич молча взирал на спорящих.

— Всё! Ухожу я! — кинул суму на плечо Конь. — Не воины вы, а бабы!

— Ладно, не кипятись, — вздохнул атаман. — Была не была — поплыли...

Ушкуйники расселись по местам, взялись за вёсла, и судно быстро поплыло вниз по течению Волги. Погода действительно стояла тёплая. Можно было бы подумать, что и впрямь вернулось лето, кабы не низкое солнце да жёлтые с красным отливом прибрежные леса и луга. По ночам, правда, было зябко, но ушкуйники, народ бывалый, закалённый, этой прохлады не боялись.

К одному из полудней они достигли устья Пьяны. На Волге было так тихо и так спокойно, что невольно все говорили вполголоса. Да и вообще — к чему шуметь-то?

— Приплыли... — вздохнул Аристарх. — Есть тут юрты, точно.

— Держитесь пока середины, — приказал Порфирий. — К вечеру по кострам определимся, к берегу подойдём и...

Осенние дни уже короткие. После полудня солнце быстро побежало к закату. Стемнело...

— Поплыли к берегу, — велел атаман. — Ну-ка, все внимательнее в степь вглядывайтесь.

— Да вон, вон костёр забрезжил! — первым вскрикнул Варфоломей. — Вон, по левому берегу Пьяны!

И правда, вдалеке то разгорался, то затухал огонёк: видимо, разжигал его кто-то неопытный. Но наконец разжёг.

— В Пьяну не заходим, — тихо предупредил атаман. — А то потом не выгребемся.

— Батька, а может, зайдём? — предложил Варфоломей. — Ведь оттудова пойдём по теченью, и река нас быстро в Волгу вынесет.

Порфирий потрепал бороду, кивнул:

— Лады, рискнём... Давай, заплывай. Греби к огню. Ближе, ближе...

Опытные ушкуйники гребли и подворачивали, подворачивали к берегу. Наконец послышалась татарская речь.

— Спать укладываются, — заметил Аристарх.

— Ага, они рано ложатся, — подтвердил Ипат. — И встают рано.

Привычные к набегам с реки ушкуйники кошачьим манером выбрались на берег и подобрались к стойбищу татар. Один из дозорных насторожился: это под ногой Коня хрустнула сухая ветка. Ушкуйники замерли, и дозорный вскоре успокоился. Новгородцы продолжили путь, и через минуту дозорные были бесшумно сняты и обезглавлены. Нападавшие, не мешкая, ворвались в один из разбитых на отшибе шатров и, не дав опомниться уже дремавшим его обитателям, заткнули им рты, связали и поволокли в лодку.

— Гребите! Гребите! — полушёпотом командовал атаман. — Скорее к Волге!

— Кого поймали-то? — поинтересовался Конь.

— Потом разберёмся! — рыкнул Порфирий.

Пленников оказалось пятеро: двое мужчин и три женщины. Когда забрезжил рассвет, Порфирий приказал освободить их от кляпов и спросил:

— По-русски бельмекаете?

— Я — бельмес, я — бельмес! — затараторил пожилой степняк лет пятидесяти. Он был одет в атласный голубой с жёлтой каймой халат. Глаза карие, крупные, лицо явно не монгольского типа.

— Половец? — спросил его Порфирий.

— Половца, половца, кыпчака! — забегал глазами по сторонам полонянник.

— Боязно, рожа поганая? — выругался Аристарх, а Варфоломей заметил:

— Половец — тот же татарин, даже хуже природного татарина. Эти половцы хуже любого монгола стали. Они сейчас в Орде верх берут. Приспособились, сволочи! В Сарае чистых, первозданных татар-монголов малость осталось. Бывшие половецкие конюхи-карачу всем заправляют.

— Нам его родословица не нужна! — вмешался в разговор ушкуйников Конь и повернулся к пленнику: — Жить хочешь?

— Хотела, хотела!..

— А эти кто? — показал на остальных Конь.

— Сина моя, жена моя, сноха моя, доча моя...

— О-о-о, — протянул Конь. — Всё семейство?

— А что ж одна жена-то? — удивился Аристарх. — У вас их много бывает. Ты что, бедняк?

— Бедняка, бедняка, — утвердительно закивал пленник. — Ещё восема жена в другой шатра, бедняка...

— Ого! Вот это бедняк! Девять баб! Так их же кормить надо...

— Бедняка, бедняка, девят жена, двадцат дэти. Род моя...

— Ну так вот, — наклонился к нему атаман. — Хочешь, чтоб твой род жив остался?

— Хотела, хотела...

— Ты Ногайской орды?

— Нагая, Нагая...

— Короче, ежели хочешь, чтоб семейство твоё уцелело, то сейчас же отправишься обратно на берег, отыщешь в степи татарский отряд, который взял в полон русского человека, его вон брата, — показал на Коня Порфирий, — и выручишь его, понял?

Пленник приуныл:

— Степ болшой... Где я могла искала какая отрада?..

— Жить захочешь — найдёшь, — угрожающе глянул на него Аристарх.

— Поняла, поняла, — побледнел половец — и Коню: — Кто твоя брата и откуда его полона брала?

— Из Керженца. Вепрем зовут, — ответил Конь.

— Вепра, Керженца... Поняла-поняла!

— Сейчас мы тебя на малой лодке на берег отвезём, — сказал атаман. — На всё про всё неделя времени.

— Неделя не успевала! — опять затараторил татарин.

— Жить захочешь — успеешь, — оскалился Аристарх.

— Ладана, ладана!..

Порфирий кивнул:

— Найдёшь Вепря, освободишь его из полона и привезёшь на то место, где мы тебя сегодня оставим. И потом получишь свой выводок. Да гляди, не вздумай на нас татар навести. Заметим неладное, сразу всех твоих в воду кинем. Камни им на шеи прямо щас привяжем. Понял?

— Поняла, поняла! — испуганно выкатил глаза степняк.

— Ипат! Аристарх! Отправьте его на берег! — приказал атаман...

— А хороша у змея дочка, — заметил, вернувшись обратно, Аристарх. — Я б на такой... женился!

— Ну и за чем же дело? — усмехнулся Порфирий. — Отца дождёмся — посватаем и вези её домой, она тебе много татарчат нарожает.

— А я щас, без сватовства хочу! — присел на корточки возле девушки Аристарх.

— Не трогаль Вазиха! — бросился на Аристарха молодой татарин.

— Отстань, басурман! — ударил его кулаком в лицо Аристарх. Юноша стукнулся затылком о кадку с водой, рухнул и затих.

Вазиха прижалась к борту ушкуя, дрожа всем телом.

— А ну перестань! — кинулся в заступу татарам Конь. — С безоружными да с бабами сладить — не велика доблесть!

— Жалеешь?! — возмутился Аристарх. — А они нас не жалеют! Вон твою слободу вместе с твоей женой сожгли, брата в полон увели. Он теперь, чай, не на пуховых перинах нежится, а голодный, холодный спину гнёт на этих скотов!.. Ты, парень, коль уж попал в волчью стаю, то по-волчьи вой. У нас, ушкуйников, к татарве жалости нету. Вот походишь с нами по Волге — привыкнешь и татарок насиловать, и татарам головы рубить... Привыкнешь!

— Остынь, Аристарх! — вмешался атаман. — Конь прав. Мы их целыми и невредимыми должны оставить, а то не на кого менять Вепря будет. Позови знахаря, пущай этого сопляка в чувство приведёт.

Аристарх недовольно пошёл за лекарем и больше к пленникам не приближался.

Прошёл день, другой, и под вечер ушкуйники вдруг увидели на берегу условные сигналы, извещающие о том, что татарин вернулся. Его доставили на ушкуй, и Порфирий сразу спросил:

— А Вепрь где?

— Нета Вепра, — едва не заплакал татарин.

— А пошто вернулся?

— Сказал, что нета.

— Не нашёл его?

— Нета степ... Урус... Тама...

— Вепрь на Руси остался? — удивился атаман.

— Да. Урус. Я нашёл сотник Сухэ, которая забирала Вепра Керженца.

— А почему ты у него Вепря не забрал? — разозлился Порфирий.

— У него нета Вепра.

— Ты что нам мозги морочишь? — стал подбираться к татарину разъярившийся Аристарх. — Вепрь убит? Если убит, то ты со своими выродками на дно Волги пойдёшь...

— Не убивал Сухэ! — упал на колени татарин. — Живая Вепра, живая, но у Сухэ нета!

— А где он? — схватил пленника за грудки Конь. — Продал?

— Маркяла забирала!

— Что за Маркяла? — прищурился Порфирий. — Утоплю, сука!..

— Не нада! — завизжал татарин. — Я не виновата... Вепра Маркяла забирала. Если бы Вепра у Сухэ бывала, я бы её забирала. А она у Маркяла.

— Это, наверное, тот Маркел, о котором я ещё в Керженце говорил, — догадался Пыряй. — Который и навёл татар на Керженец. Так? — повернулся Пыряй к несчастному.

— Така, така, елецкая баярина Маркяла!

— Елецкий боярин?.. — Атаман повернулся к Коню: — Что будем делать?

— Брата искать, — упрямо насупился Конь.

— А с этими что? — бросил жёсткий взгляд Порфирий на пленников. — В Волгу?

— Не нада! Я не виновата! — глотая слёзы, завопил татарин. — Я дорогу вама искала!

— Да отпусти ты их, атаман, — махнул рукой Конь.

— Нет, погоди! — подошёл Аристарх к Коню: — Он тебе брата нашёл?

— Нашёл, — ответил Конь.

— И где же он?

— В Ельце.

— Значит, не нашёл, — ухмыльнулся Аристарх.

— Нет, нашёл, — твёрдо заявил Конь, — и надо его отпустить.

— Ладно, — махнул рукой Аристарх. — Мужиков и баб отпускаем, а молодку оставляем.

— Не убивай доча! — с новой силой завопил татарин.

— Да никто её убивать и не собирается! — засмеялся Аристарх. — Может, я жениться на ней хочу.

Вазиха так прижалась к борту ушкуя, что, казалось, хотела слиться с досками, спрятаться в них. Она дрожа умоляюще смотрела на атамана. Молодой татарин, еле отошедший от удара Аристарха, тоже смотрел умоляюще и не произносил ни слова.

— Я получала от Сухэ за Вазиха калыма! — взмолился отец. — Она должен был жена Сухэ!..

— Ах, вон что! — злорадно пропел Аристарх. — Этот разбойник хочет получить такой яркий полевой цветочек? Нет, батька атаман, — повернулся Аристарх к Порфирию. — Тем более теперь я её не отдам. Она мне и правда полюбилась, батька. Отсылай их всех на берег, а девку оставь. Я действительно жениться на ней хочу.

— Но она ж басурманка! — возмутился Порфирий.

— Перекрестим.

— Не трогал доча! — продолжал заливаться слезами отец. — Сухэ мене убил!..

— Заткнись! — толкнул его ногой Аристарх. — Заткнись по-хорошему, а то на дно к русалкам поплывёшь!..

Когда татар сажали в лодку, девчонка рыдала взахлёб, а родичи её подняли такой вой, что даже многое видавшим на своём веку ушкуйникам стало не по себе. А Конь и вовсе расчувствовался.

— Да отпусти ты её, Бога ради! — попросил Аристарха.

— Не отпущу! — рявкнул Аристарх. — Полюбил я её!

— Да какая же в такой жестокости любовь? — плюнул Порфирий.

— Такая, — буркнул Аристарх и потащил татарку на корму ушкуя.

Глава шестая

Вазиха открыла глаза, глянула вокруг, вспомнила, что случилось, и отвернулась, но не заплакала. Аристарх кинулся к ней с миской каши, хотел покормить, но она молча отказалась. Так прошёл день. За ним другой. Аристарх не отходил от пленницы ни на шаг, пытаясь её накормить, но всё без толку: татарка к еде не прикасалась.

— Ведь помрёшь же с голодухи! — с досады швырнул парень ложку за борт, а товарищам пожаловался: — Она прям как неживая!

— Дык посади тебя в клетку — и ты не больно живой будешь, — усмехнулся Ипат.

— А что я её, в клетке держу? — обиделся Аристарх. — В Новгороде-то лучше жить, чем в кибитке по степям шляться!

— Где кому лучше, а где хуже — человек сам определяет, — потрепал его по плечу атаман. — Тебе лучше в Великом Новгороде, а ей в степи, среди запахов травы полевой, заливистых песен жаворонков, среди воя волков и тявканья шакалов. Ей хорошо с родичами, с матерью родной, а ты её от них оторвал.

— Чай, не неженка! — недовольно надулся Аристарх. — Небось отец её кнутом так стегал!

— А откудова знать? — прищурился Порфирий. — Может, она в их басурманской семье любимицей была. Видал, как брат за неё заступался, да и папаша белугой выл.

— Ерунда всё это, — не сдавался Аристарх. — Татары — народ злой. Им бы только шкуру с кого содрать.

— Они злые к иноплеменникам, — возразил атаман. — А в своих семьях так же, как и мы, могут быть добрыми и ласковыми. Даже волчица своих волчат лелеет и защищает ценою собственной жизни.

— Ты, Порфирий Пантелеевич, лучше скажи, как мне её трапезовать заставить, — вздохнул Аристарх. — Может, знахарь что сделает?

— Знахарь здесь не помощник, — покачал головой атаман.

— Прохор помог бы, — заявил Аристарх. — А этот Семён — коновал бестолковый. Прохор бы слово заветное сказал...

— Сам ты бестолковый! — обиделся Семён. — А на басурманов слова заветные не действуют. Как над ней молитву читать, коли она магометанка? А пуще того, не дай Господи, иудейка! Её сперва окрестить надо.

— Так она, голодная, до крестин и не дотянет, — расстроился Аристарх.

— Ну а я-то при чём? — фыркнул Семён. — Я не поп, а знахарь. Моё слово будет действовать только посля купели и первоначальной молитвы священника.

— Взял ты её на свою шею, а теперь не знаешь, что с ней делать! — выругался Порфирий. — Когда мы ещё в Новгород попадём?

— Как когда?! — изумился Аристарх. — Скоро...

— Слушай, ты и впрямь как в тумане. Скоро мы в Нижний, а не в Великий Новгород попадём!

— Домой к весне бы попасть, — подтвердил и Варфоломей.

— А где ж зимовать? — вытаращился на товарищей Аристарх. — И куда же вы навострились?

— В Елец.

— В какой Елец? Туда дороги нету.

— Есть.

— А по какой реке?

— По Оке и Проне.

Аристарх всплеснул руками:

— Варфоломеюшка, что за Проня?

— Река такая, приток Оки. Я там был. Правда, по ней ни на ушкуе, ни на струге не пройдёшь.

— А на чём же?

— Да на ладьях, — важно пробасил Ипат.

Варфоломей возразил:

— Хоть бы на лодках-каючках пройти. Там через Ранову — на Дон и в Елец.

— А мне как быть? — совсем пал духом Аристарх. — Что мне с татаркой делать? Батька, она ж как дите малое!

— А тебя, дурака, предупреждали! — отрезал Порфирий Пантелеевич. — Не надо было брать!

— Так кто же знал, что так получится.

— В реку её! — рявкнул Ипат. — А чтоб не мучилась, камень на шею.

— Я те, поганец, дам — в реку! — кинулся на него Аристарх. — Сам вперёд к водяному на дно пойдёшь!

— Ну, ты, полегче! — оттолкнул его Ипат. — Задолбал уже всех своей татаркой!

— Прекратить! — гаркнул атаман. — А то я вас сам помирю. — И решительно взялся за рукоять меча. Глянул сердито на Аристарха: — Тебя в Нижнем пересадим вместе с твоей дохлой невестой на какой-нибудь купеческий струг и отправим в Великий Новгород или Торжок. А сами поплывём вверх по Оке в Елец.

— Да как же так, батька?! — взвился Аристарх.

— А так! Нам лишняя обуза ни к чему. Мы на Волгу вышли не девок татарских щупать, а вызволять из полона русского человека.

Парень уставился на вожака шальными глазами, а потом вдруг рванул к корме:

— Да ты будешь жрать али нет? — заорал, чуть не плача, на полуживую Вазиху и опять схватил миску. — И зачем я с тобой связался?! Вот змея ворожбённая! Всю душу вымотала!..

Вазиха приоткрыла глаза, посмотрела отрешённо на Аристарха и снова закрыла. Аристарх же так грохнул о палубу миску с едой, что она разлетелась вдребезги.

— Разбитая посуда на счастье, — спокойно молвил атаман. — Скоро Нижний, готовьтесь, ребята...

Глава седьмая

Ушкуй Порфирия Пантелеевича причалил к берегу Волги напротив Нижнего Новгорода. Погода стояла тихая, солнечная, но слегка прохладная — настоящее «бабье лето».

На берегу разгружались и загружались товаром струги, ладьи и прочие торговые суда.

— Ну что, Аристарх? — подошёл к парню атаман. — Всё не ест твоя зазноба?

— Ты знаешь, батька! — засветился радостью Аристарх. — Сегодня проглотила кусочек хлебца и ключевой воды попила. Я специально на берег бегал, из родника набрал.

— Ну, даст Бог, выживет, — пожал плечами Порфирий. — Ладно... Я щас на пристань схожу, найду какого-нибудь знакомого купца и отправлю вас с ним в Новгород Великий.

Парень помрачнел:

— А может, я всё же останусь?

— Хватит чепуху молоть, — поморщился атаман. — Ты хороший воин, преданный товарищ, но эта баба нам обуза. Коль уж так души в ней не чаешь, вези её домой. Там твоя маманя её отогреет, откормит, отпоит — будете счастливы. А походы у тебя ещё будут. Всё. Пожди. Я скоро.

Атаман ушёл и правда скоро вернулся, улыбаясь во весь рот:

— Ну, парень, забирай свою любую, какие есть пожитки и пошли на струг купца Прокопа Селяниновича.

— Селянинова?

— Селянинова. А что?

— Нет, ничего. Он хороший человек, — заулыбался Аристарх. — Ещё мой батька Федот у него товарищем был. За море вместе ходили, в Дербент за товаром, аж до Персии добирались.

Перебросив за плечо котомку, Аристарх поднял Вазиху на руки и легко сбежал с ушкуя.

— Ба, кого я вижу! — удивлённо пробасил хозяин струга. — Аристашка, сынок! Проходи, Федотыч, проходи, любезный! Вон там, на корме, возле моего обиталища располагайся. Самое лучшее место, лепо оттудова на Волгу смотреть. А кого несёшь?

— Невесту.

— Захворала?

— Захворала.

— Ладно, подлечим. Неси её, там мягко.

Аристарх аккуратно положил Вазиху на тюфяк. Бросил рядом котомку, повернулся к Порфирию Пантелеевичу и обнял его:

— Ну, прощай, батька. Не задерживайтесь в походе. В Новгороде Великом я тебя ждать буду. До встречи.

— Непременно поспешу, Аристашка, — молвил в тон Порфирий. — Как выполним свой обет, поможем Коню — и сразу назад. Но путь опасен, сам знаешь. Всё может случиться.

Порфирий ушёл. Аристарх сел рядом с татаркой, развязал котомку, достал краюху хлеба и глянул на Вазиху, но она уже спала, угревшись под тёплым одеялом. Ушкуйник не стал её будить и сам откусил от краюхи...

— Проголодался? — Рядом стоял Прокоп.

Аристарх пожал плечами:

— Да нет, просто...

— Я распорядился: когда скажете, принесут ухи, поедите горячего. Спит? — заглянул в лицо Вазихи Прокоп — и вдруг отпрянул, как ошпаренный.

— Ты что?! — удивился Аристарх.

Купец медленно покачал головой:

— Ничего, показалось... Татарка?

— Татарка. А что?

— Ничего... — Однако в глазах Прокопа блестели слёзы. Он отошёл, оглянулся, постоял и опять пошёл неверным шагом вдоль борта струга.

— Что с ним? — Аристарх испуганно посмотрел на Вазиху: не померла ль? Да нет, дышит ровно, щёчки зарозовели. Аристарх успокоился и, на солнышке пригревшись, задремал. Но долго спать не пришлось. Кто-то толкнул его в плечо, и Аристарх проснулся. Рядом стоял юноша.

— Трапезовать будешь?

Аристарх хотел было отказаться, но вспомнил про Вазиху. Ласково погладил девушку по голове:

— Потрапезуй, милая...

Вазиха вяло открыла глаза и посмотрела на Аристарха. Но теперь в её взгляде появилась какая-то ещё далёкая, но уже пробивающая себе дорогу жизненная искорка. Она даже чуть приподнялась на локте.

— Оставь миску и хлеб, — предложил юноше Аристарх. — Я сам её покормлю.

Видимо, долгое голодание измучило девушку. А горячая наваристая уха так пахла!.. Аристарх радостно кормил Вазиху с ложки и сам невольно глотал слюну.

Насытившись, Вазиха отодвинула миску в сторону, смущённо глянула на Аристарха и отвернулась. А парень и сам смутился: держал в руках полмиски недоеденной, ароматной ухи и...

И:

— Есть хочешь? — спросила девушка.

— Хочу! — изумлённо пробормотал Аристарх.

— Так ешь, не стесняйся!

Аристарх мгновенно опустошил миску и, облизнув ложку, спросил:

— Ты говоришь по-русски?

— Говорю.

— А кто ж тебя научил?

Вазиха не ответила и снова отвернулась.

«Да она русская! — замелькало в голове Аристарха. — Не такая смуглая и раскосая, как степнячки... Полонянка?..»

— Ты русская?

Но Вазиха опять не ответила.

Аристарх весь истерзался сомнениями. Кто его любимая? Татарка? Но почему так чисто говорит по-русски? А если русская, то почему это скрывает?

Он вспомнил странное поведение Прокопа. Купец явно что-то знает...

До Юрьева-Повольского плыли ещё несколько дней. Прокоп возле молодой пары больше не появлялся. Даже спал теперь не на своём месте у кормы, а посередине струга, на грубом тюфяке. Однажды Аристарх снова попытался разговорить Вазиху.

— Так кто ж ты, милая?

— Я — милая?.. — покраснела она.

Аристарх тоже покраснел, смущённо завертел головой:

— Да, милая! Я ведь с первого взгляда полюбил тебя.

Глаза девушки повлажнели.

— И потому оторвал от родичей? От батюшки?

— Погоди! — встрепенулся Аристарх. — Твой батюшка татарин?

— Да.

— И он плохо говорит по-нашему. Так кто же учил тебя нашей речи?

— Матушка.

— Как — матушка?! — ещё сильнее удивился Аристарх. — Она же совсем ни бельмеса по-русски! Я ж её видел. Она с тобой на ушкуе была.

Вазиха грустно улыбнулась:

— Ты маму Гульнуру за мою матушку принял. Но она не матушка...

— Во! А кто же?!

— Батюшкина жена.

— Мачеха?

— Почему мачеха? Моя матушка — первая жена батюшки, — пояснила Вазиха. — Первая и самая любимая. И она — русская.

— Полонянка?.. — раскрыл рот Аристарх.

— Была полонянкой — стала женой, — пожала плечами Вазиха.

И вдруг:

— Юрьев-Повольский! — раздался грубый голос Прокопа Селяниновича. — Щас причалим!

— Вот хорошо-то! Я тогда за ключевой водой схожу, — обрадовался Аристарх.

Глава восьмая

Панкрат возвратился уже за полночь. Сторожа его сразу угадали и впустили, не мешкая.

— Будить или не будить хозяина? — спросил старый дозорный Аким.

— Пускай спит, — махнул рукой Панкрат. — Дело неспешное, до утра потерпит. А я тоже устал, отдохнуть хочу.

Измученный дорогой, Панкрат еле добрел до постели и сразу уснул. Но отдохнуть как следует ему не пришлось. Трофим, как всегда, поднялся до зари, оделся, зевнул в кулак и спросил постельничьего холопа:

— Панкрат не вертался?

— Ещё ночью, — кивнул холоп.

— И вы, собаки, молчите? — взревел Трофим. — Ко мне его! Живо!

Пока Трофим умывался, прибежал Панкрат. Хозяин недобро глянул на него, зло спросил:

— Дрыхнешь? Лень обуяла?

— Я не хотел, господин, тебя беспокоить, — втянул голову в плечи Панкрат.

— Нет, ты уж побеспокой. Говори, Коня убили?

— Почему Коня? — испугался Панкрат. — Ты ведь велел Прова с Сильвестром...

Трофим прищурился:

— Это когда ж я такое злодеянье тебя заставлял делать?

— Дык... Не заставлял... — застрясся всем телом Панкрат. — Это... ушкуйники Прова с Сильвестром побили.

— Вот то ладно, — кивнул Трофим. — А по чьему приказу?

— По... но приказу Порфирия Пантелевича...

— Так-так, понятно, — заулыбался Трофим. — Ну что ж, Пантелеевичу угодил, теперь угоди Платоновичу.

Панкрат утёр испарину со лба.

— А... как ему угодить?

— Да просто, — пожал плечами Трофим. — Посажу тебя на струг, плывущий в Великий Новгород, разыщешь там купца Порфирия Платоновича и доложишь, что атаман ушкуйников Порфирий Пантелеевич побил его людишек Прова и Сильвестра, а также Трофимова проводника Фрола...

— Как Фрола? Фрола никто не убивал! — вскрикнул Панкрат. — Фрол дома должон быть!

— Убили, стервецы, Фролку, убили, — горестно развёл руками Трофим.

— Да кто ж?!

— Знамо, ушкуйники. Я ить посылал Фрола проводить Прова и Сильвестра до Керженца, — невозмутимо пояснил Трофим, — а потом холопы мои нашли его в лесу зарезанным.

— Так это небось его Пров с Сильвестром убили! — вытаращил глаза Панкрат. — А до Керженца он и не дошёл...

— Ты дурак! — повысил голос Трофим. — Тебе говорят: Фрола нашли под Керженцем. Там же побили и Прова с Сильвестром. Их тела мои ребята привезли в Юрьев-Повольский и похоронили по-православному, отпевал протопоп Стефан. Ты, Панкрат, плохо, очень плохо соображаешь.

— Прости, господин, я всё понял! — рухнул на колени испуганный холоп. — Да-да, точно! Фролку тоже убили ушкуйники, и об том я скажу Порфирию Платоновичу.

— Сказать мало, — усмехнулся купец. — Надо заставить его избавиться от этого наглого ушкуйника и его прихвостней-разбойников!

— Всё сделаю, господин, всё сделаю.

— Ну, ладно, иди отдыхай. Будешь нужон, позову.

С невесёлыми мыслями вышел от хозяина Панкрат.

«Фрола побили по приказу Трофима, — думал он. — Чтобы в глазах Порфирия Платоновича достоверней выглядело убийство ушкуйниками Прова и Сильвестра. И ведь так и меня могут, когда выполню это паскудное задание... А может, и раньше, и тоже свалят на ушкуйников, ведь и я, как и Фрол, был в Керженце...»

Сзади раздался стук. Панкрат вздрогнул и оглянулся: никого.

— Тьфу, чёрт! — плюнул. — Теперь от тени собственной шарахаться буду!..

Спускаясь по лестнице, он встретил шедшего, видать, к хозяину Онисима, особо доверенного Трофиму холопа, выполнявшего самые чёрные поручения купца. Панкрат похолодел от тяжёлого взгляда Онисима и покрылся мурашками: «А вдруг хозяин велит ему меня придушить, а самого пошлёт в Новгород?..»

Панкрат еле доплёлся до дома, озираясь при любом шорохе. Даже скрип собственной калитки его испугал. Опомнившись, перекрестился и вошёл в избу, оглядывая все углы: а ну как там тать? Но в избе никого не было. Панкрат боязливо сел на лавку и просидел так до вечера.

«Спать надо, — подумал наконец. — А где? В избе? Нет, не усну. Пойду в сад, в укромное местечко».

На всякий случай он прихватил вилы. Ночь выдалась на редкость тихая и от луны светлая. Всё вокруг хорошо просматривалось, вроде никого не было.

«Ежели убивать, так уж заявились бы, — маялся холоп. — Может, нынче не станут...»

С тем он и уснул. Но сон был рваным и тревожным: рядом всё время сновали какие-то грязные бабы, и Панкрат раз десять просыпался в холодном липком поту. Следующие несколько ночей были не лучше, и однажды под утро к нему всё-таки пришли. Но не Онисим, а хоромный холоп Лука.

Лука коротко сказал:

— Хозяин зовёт.

Панкрат собрался с духом, помолился и пошёл к купцу. Трофим был в палате не один. С ним завтракал какой-то дородный человек.

— Заспался, Панкрат, — обгладывая мясо с жирной кости, прошамкал Трофим. — Ты что, пьянствовал?

— Нет, господин! — пробормотал холоп.

— А что ж распух, как утопленник?

От слова «утопленник» Панкрат совсем сник, еле пискнул:

— Здоров я, здоров!

— Так в Новгород Великий ехать сможешь?

— Смогу! — обрадовался Панкрат.

— Ну, гляди. А то я тебя заменю.

— Нет-нет, не надо! Я, господин, готов ехать куда и когда угодно!

— Тогда собирайся. Вот купец великогородский Прокоп Селянинович, он согласился взять тебя на свой струг и довезти до Новгорода. Завтра отплываете...

Глава девятая

Ранним утром тёплого осеннего дня хорошо выспавшийся Панкрат ступил на струг Прокопа Селяниновича. Он всё вертел головой, ожидая подвоха, и путался у всех по ногами, пока помощник Прокопа Епифан не рявкнул:

— Да что ж ты кружишься?! Иди на место!

— А где место-то? — огрызнулся Панкрат.

— Вон туда, к борту иди, — толкнул его Епифан в спину. — И сиди там, не мешайся.

Панкрат присел, где было велено, бросил рядом котомку с пожитками. Вокруг царила суета, однако шагах в трёх двое ещё спали.

Панкрат достал из котомки холстину, подстелил её под зад и прислонился к борту. Потом вынул краюху хлеба, вяленую рыбу, мясо и стал есть.

Красное солнце лениво выползало из своего лежбища. Казалось, оно не выспалось, зевало, и вдруг — точно испугавшись, что опоздает, стало быстро белеть и подниматься ввысь.

Время шло, а струг всё не отплывал. Оказывается, ещё не весь товар, идущий из Юрьева-Поводьского в Новгород, был загружен. Людишки сновали с берега на струг и обратно, таская мешки и другую кладь.

Поев и смекнув, что плыть ещё не скоро, Панкрат решил сходить на берег за водой. Споткнувшись, чуть не наступил на спящих соседей, но обошлось, никого не потревожил. А возвращаясь обратно, чуть не уронил флягу с водой: он узнал Аристарха. Посерев от страха, юркнул на своё место и прошептал:

— Во дела... Зачем он тута?.. По мою душу?.. Что ж делать-то?..

Он вскочил, схватил котомку и засеменил прочь.

— Куда?! — раздался грубый окрик за спиной.

Беглец замер. Его одолел ещё больший страх, ноги подкосились, и он присел.

— Ты куда? — повторил Епифан.

— Мне тама неловко, — ткнул назад Панкрат. — Я на корме не могу, тошнит. Мне бы где посерёдке...

— Ты что, баба беременная? Укачивает?

— Не баба, но укачивает, — шмурыгнул носом Панкрат. — Мне бы в тенёк.

— Так и на корме тоже тень имеется.

— Мне бы поболе.

— Вот дурак! Осенью башку не напечёт.

— Всё одно дурно, — едва не пустил слезу Панкрат.

— Эх, дубина, а ещё в плаванье собрался! Иди вон туда, — показал Епифан в сторону противоположного борта посередине струга. — Только там ещё свободно.

— Ох, спасибочки, прям то, что нужно! — чуть не закланялся Панкрат.

— И смотри мне, — покрутил возле его носа увесистым кулаком Епифан. — Ещё пикнешь, сразу за бортом окажешься.

Панкрат заторопился на новое место. Расстелил холстину и сел, не спуская глаз с Аристарха.

Наконец струг оттолкнулся от берега, тяжело заскрипел вёслами и поплыл. А вскоре и Аристарх проснулся. Заметив это, Панкрат поднял высокий ворот кафтана, надвинул шапку на глаза и притворился спящим, сквозь лёгкий прищур поглядывая на ушкуйника. К Аристарху подошёл Епифан и поставил рядом кувшин.

А Аристарх потянулся, встал и, положив локти на борт струга, загляделся на речную гладь. Вскоре и Вазиха открыла глаза.

— С добрым солнышком, милая! — сказал парень. — Есть будешь?

— Мне бы водицы, — попросила Вазиха. — Что-то жажда томит, во рту пересохло.

— А вот, — протянул ей Аристарх принесённый Епифаном кувшин. — Вот. Холодная.

Девушка попила, вернула кувшин и, утерев рушником губы, села поудобней. Вздохнула:

— Значит, всё-таки в Новгород меня везёшь. А зачем?

Аристарх помрачнел:

— Ты опять? Я ж сказал — жениться хочу. Иль я тебе не люб?

Вазиха опустила голову:

— Ты грубый. Ты лишил меня семьи...

— Не, ну а как же иначе? — рассердился Аристарх. — Тебя увезли бы, и где потом искать? Со сватами по степи мотаться?

Вазиха не отвечала. Вообще-то она почти уже свыклась со своим положением, и где-то в душе у неё даже затеплилась лёгкая приязнь к Аристарху. Он не Сухэ — высок, широкоплеч, белокур, статен, красив. Сухэ же коренаст, кривоног и узкоглаз...

Молчали долго. Наконец парень буркнул:

— Давай потрапезуем, что ли?

Вазиха повернулась к нему, едва ли не впервые за всё время плавания улыбнулась и кивнула:

— Давай...

Они не замечали недоброжелательных взглядов Панкрата. Аристарх не раз проходил мимо него, но, увлечённый своею спутницей, не видел никого вокруг. Он даже на Епифана, который приносил еду, не обращал внимания.

Проплыли Волгу, вошли в Тверцу. Епифан предупредил:

— Торжок скоро. Порфирий говорил, что ты в Торжке сойти можешь.

— В каком ещё Торжке! — отмахнулся Аристарх, не сводя влюблённых глаз с Вазихи.

Епифан пожал плечами и ушёл, а когда через Мету вошли в Ильмень, Вазиха спросила:

— Это море?

Аристарх наконец очнулся. Огляделся кругом и воскликнул:

— Да мы ж к устью Волхова подплываем, а Торжок?!

— А тебя предупреждали, — заметила Вазиха. — Тот, который еду носил. Так ты уже дома?

— Дома... — пробормотал Аристарх. — Только не мешало бы в Торжке остановиться...

— И что теперь делать? — забеспокоилась Вазиха.

— А ничего! — махнул рукой Аристарх. — Щас к матушке с батюшкой пойдём.

Глава десятая

Струг Прокопа Селяниновича причалил к берегу Волхова, и Панкрат, не дожидаясь команды, засеменил по сходням, чуть не свалив по пути в воду Епифана. Тот едва устоял и, с трудом удержав равновесие, выругался:

— Вот скотина чумовая!

Аристарх с Вазихой собирались не спеша. У сходней их поджидал Прокоп Селянинович. На этот раз купец без волнения, но очень внимательно рассмотрел девушку и спросил:

— Ты из степи?

— Да, — смутилась Вазиха.

— А сюда как попала?

— Он принудил...

Прокоп Селянинович недобро глянул на юношу, но потом вроде смягчился:

— Не обижает?

— Нет-нет! — горячо заверила Вазиха и, помолчав, добавила: — Думаю, мне на Руси хуже не будет...

— Ладно, — ласково молвил Прокоп Селянинович. — Вы идите домой, а я, как освобожусь, приду к Аристарху. Мне с тобой, дочка, о многом потолковать надобно.

— О чём? — удивилась Вазиха.

— Второпях не обскажешь. Потом.

— Милости просим, Прокоп Селянинович! — вмешался Аристарх. — Я жениться на ней хочу, и её покрестить надо. Тогда и на свадьбу тебя позовём.

— Ну, добро, добро, идите.

— А знаешь, где я живу?

— Как же не знать — кивнул купец. — Твой батька Федот...

— Да это понятно, — перебил купца Аристарх. — Только мы теперь живём не на посаде, а в городе, возле Софии. Уж года два как перебрались.

— Ну хорошо, что предупредил. А батька-то как?

— Прибаливает, — вздохнул Аристарх. — Ну, прощевай, Прокоп Селянинович. Спасибо за всё...

В это время Панкрат уже направлялся к хоромам Порфирия Платоновича. Он озирался по сторонам и сокрушённо шептал:

— Что же делать?.. Аристарх в Керженце был, меня хорошо знает... Зачем он тут? Может, Трофим ещё чего надумал? А Аристарх прибежит к этому Порфишке-купчишке, скажет, что, мол, Панкрат продал ушкуйникам Прова и Сильвестра, и всё... Но он вроде не торопится, с бабой какой-то завязался... Всё равно, надо поскорей рассказать Порфирию Платоновичу о судьбе его холопов и бежать. Ох, куда ж деваться-то? К Трофиму возвращаться нельзя, наверняка прибьёт. Вот доля несчастная!.. — Панкрат замер. — Стоп! А может, рвануть на родину, на Кильмезь, откудова меня забрал в полон и сделал холопом Трофим? Но что я на Кильмези делать буду? Там ведь Трофимовы разбойники всё пожгли и всех побили... И кто меня там ждёт? Да и добраться нелегко. По дороге помру с голодухи, к тому же щас осень, а к Кильмези, поди, уже зима подбирается... Страшно, ой как страшно!..

С невесёлыми мыслями подошёл Панкрат к воротам Порфирия Платоновича. Он тут уже бывал, сторожа его признали и впустили во двор. Пара минут — и Панкрат в приёмной палате. Порфирий Платонович сидел на лавке, смотрел надменно и сурово.

— Тебе от купца Трофима Игнатьева, Порфирий Платонович, самый низкий и доброжелательный поклон, — согнулся в поясе Панкрат.

— Незваный гость — не к добру. Небось с дурными вестями пожаловал?

— Угадал, Порфирий Платонович, — побледнел Панкрат. — Вести недобрые...

— Говори, я ко всему готов.

— Твоих молодцов Прова и Сильвестра ушкуйники Порфирия Пантелеевича побили! — выпалил Панкрат.

Порфирий напрягся:

— Чем докажешь, что ушкуйники? А может... вы?

Панкрат аж взопрел.

— Так с ними погиб и холоп Трофимов Фрол!..

— Я не знаю никакого Фрола, — спокойно до жути проговорил купец. — И почему я должон тебе верить? Мои холопы к вам прибыли, чтобы вы им помогли с Порфишкой справиться и поймать этого проклятого Коня, а вы их порешили.

— Да не мы! — возопил Панкрат.

— А доказательства?

— Доказательства?.. — задумался Панкрат и вдруг как в омут ухнул: — Доказательства приплыли с купцом Прокопом Селяниновичем! На струге его прибыл ушкуйник Аристарх, который и участвовал в убийстве Прова и Сильвестра!

Хозяин скрипнул зубами:

— Ладно, узнаем...

— Ну, я пошёл, — заторопился Панкрат.

— Куда?! — удивился купец.

— Как куда? Обратно домой. Я своё дело сделал, обо всем тебе доложил — пора и честь знать... — попятился Панкрат.

— Э, нет! — топнул ногой Порфирий. — Не по-христиански гостя голодным отпускать. Аполлинарий!

— Да не велик я гость — холоп... — пустил слезу Панкрат. — Меня ж хозяин ждёт...

— Подождёт. Аполлинарий! Отведи этого в горницу, где засовы покрепче, пущай пока у нас поживёт. Он с дороги устал, пущай потрапезничает да поспит, а ты охраняй, чтоб никто его не обидел. Ведь у нас в Новгороде людишки дрянь, до смерти забить могут, а это гость желанный.

— Я не хочу есть! — со слезами молил Панкрат. — Я не хочу спать! Я домой хочу!

— До дома далеко — до моей перины близко. Мы не можем быть негостеприимными. Правда, Аполлинарий? — повернулся к палачу купец.

— Правда, — утробным жутким голосом ответил тот.

— А скоро мы к тебе и твоего дружка Аристарха приведём, — добавил Порфирий. — Вам веселей будет, и тогда вы оба расскажете, как и где убивали моих верных Сильвестра и Прова.

— Да не...

— Веди, Аполлинарий, веди, — кивнул купец. — Пущай поспит, а то ведь в тёмной с крысами в обнимку потом не уснёт...

И Панкрат, больше не препираясь, с замершим сердцем поплёлся следом за Аполлинарием.

Глава одиннадцатая

Перебрался Федот из купеческого посада в детинец. Накопил денег, с Прокопом Селяниновичем товариществуя, построил себе добротные хоромы и зажил спокойно. Торговлю бросил, сил уж нету. Зато ею сын Аристарх занялся, с Порфирием Пантелеевичем подрядился. Правда, шепчутся, что не торгует он, а ушкуйничает, но это уж наветы. Завидуют! Недавно уплыл опять. И вдруг... И вдруг заявился, нежданно-негаданно.

— Сынок! — обнял Аристарха отец. — Что так скоро? А это кто? — кивнул после лобызаний на смуглую стройную девку.

— Это невеста моя, — пояснил Аристарх.

— Откуда ж?! — изумился Федот.

— Долгая история, батя, потом расскажу, дай опомниться.

— Хорошо-хорошо, проходьте...

— Сыночек! — всплеснула руками мать — и новые объятья, вопросы и расспросы. Накрыли стол. Сели за трапезу.

— А знаешь, батя, с кем я воротился? — спросил, жуя, Аристарх.

— С кем, сынок?

— С Прокопом Селяниновичем.

— С Прокопом? — удивился Федот. — Всё плавает?

— Плавает, батя.

— И как он?

— Да ничего, бодрый, крепкий...

— А куда же Порфирий Пантелеевич девался?

— Дальше поплыл.

— В зиму?

— Должно быть, в зиму, — пожал плечами Аристарх.

Старик понизил голос.

— Слышь, а к кому нам её сватать идти? — кивнул в сторону женской половины.

— А ни к кому! — хмыкнул Аристарх, и лицо Федота вытянулось:

— Она что, сирота?..

— Не, татарка, — пояснил сын. — В степи поймал.

— Татарка?! — ахнул Федот. — Наших девок тебе мало?

— Да я, бать, эту полюбил, — вздохнул Аристарх.

Федот покачал седой головой:

— Веры-то хоть нашей?

— Не нашей, но покрестим, — заверил парень.

— Во, тля! Что-то Антон к нам спешит, — вытянул шею к окну Федот. — Али случилось что?

— Какой Антон? — поинтересовался Аристарх, обсасывая кость.

— А ты забыл? Холоп Порфишкин, сынка которого я когда-то от смерти спас. Вот он с тех пор меня, коли что, обо всяких вещах упреждает.

В горницу влетел Антон да как заорёт:

— Беги, Аристарх! Беги! Люди Порфирия Платоновича за тобой идут! Хозяин велел тебя схватить!

— За что? — оцепенел Федот.

— Не знаю! — замотал головой Антон. — Всё, побежал, а то увидят — не сносить мне головы! — И выскочил из горницы.

Федот заметался из угла в угол:

— Спасайся, сынок, спасайся! Порфишка злое задумал!

— Чего это я из своего дома пойду? — фыркнул Аристарх. — Да и куда?

— Беги в Торжок, у нас ведь и там дом есть. А Порфишка зверь, он тебя со свету сживёт!.. — Отец выглянул в окно и побледнел: — Всё, поздно... А ну живо в клеть, там схоронись!..

Федот выволок сына из горницы за рукав и, протащив через сени, втолкнул в клеть и приказал запереться изнутри на засов. Аристарх запёрся и огляделся. На стене висел отцовский меч. Парень схватил его и вырвал из ножен, приготовившись встречать незваных гостей. Те не заставили себя долго ждать: шумно ввалились в дом, и старший грубо спросил:

— Где твой щенок?

— Ты это об ком? — нахмурился Федот.

— Об Аристархе. Где он?

— За товаром на Волгу уплыл.

— Он нонче возвратился.

— А я не видал.

— Брешешь, старый пёс! Дома он!.. — Пришельцы стали открывать все двери, толкнулись и в ту, за которой скрывался Аристарх.

— Нету его тама! — закричал Федот. — Да хоть бы и был, вам-то что надо?

— Не нам, а нашему хозяину! — отрезал старший. — Навались, ребята!.. — И от тяжёлых ударов дверь затрещала.

— Ну, холопьи шкуры! — рыкнул Аристарх. — Я вам покажу!..

Он отодвинул засов, и нападавшие толпой ворвались в тесную клеть. Двоих Аристарх ранил, но остальные накинулись на него, сбили с ног, обезоружили и, связав, поволокли к Порфирьевым хоромам.

— Тати! Разбойники! — кричал Федот.

— За что вы его?! — вопила мать Аристарха. — За какую провинность? Сыночек мой дорогой!..

— Аристарх! Аристарх! — плакала стоявшая рядом с нею Вазиха.

Но их никто не слушал. Аристарха бросили в телегу за углом и увезли.

— Ах, горе-то какое, ах, горе! — заламывала руки мать. — Что же нам делать, отец? У князя надо суда искать!

— Какого князя?! — огрызнулся Федот. — Наши князи только по полям друг за дружкой гоняются да татарам задницы лижут. А до Новгорода Великого им давно дела нету! Тьфу!..

— Тогда к посаднику иди!

— Баба ты неотёсанная! — ещё пуще разозлился Федот. — Он тем же Порфишкой и посажен. Разве он за нас заступится!

— А что ж делать-то?

— Я лучше к Прокопу Селяниновичу пойду, — встрепенулся Федот. — Он своим способом на Порфишку управу найдёт. Лучше любого князя и посадника на место его поставит.

Глава двенадцатая

Порфирий Платонович был купцом тёмного доходу. Сам он почти не выезжал из Новгорода Великого, но богатства текли к нему широкой рекой. Щупальца его подручных доставали до самых окраин Руси и шевелились далеко за её пределами, доходя даже до Дербента.

Порфирий имел также вес в делах государственных, и без него не обходилось ни одно значимое событие в Новгороде, даже призвание князя или избрание посадника. И ему казалось, что достиг он такого могущества, что может безнаказанно похищать, пытать и даже казнить любого неугодного ему человека.

Под хоромами, в сырой клети, и томились эти самые неугодники. Там же учинялись допросы. Узников пытали при помощи различных приспособлений, в том числе и дыбы.

По случаю взятия Аристарха из тёмной были выдворены мелкие неслушники, которых ждала участь нелёгкая. Но — повезло. Аристарх с Панкратом интересовали сейчас купца куда в большей степени, и потому он велел гнать всех остальных взашей, чтоб не мешали.

Аристарха бросили на пол, не развязав, и он не мог даже пошевелиться. На спину сразу же влезли мерзкие голодные крысы. Аристарх похолодел, и вдруг скрипнула дверь, крысы бросились врассыпную, а в темницу с факелами в руках вошли несколько человек, среди которых Аристарх угадал Порфирия Платоновича и его известного на весь Великий Новгород душегуба Аполлинария.

— Подыми его, Полинарка! — приказал купец. — И избавь от лишних пут.

Аполлинарий, взяв за ворот, поставил Аристарха на ноги и убрал все путы, кроме ручных.

— Ну, Аристашка? — сел на лавку напротив узника купец. — Пошто ты убил моих верных слуг Сильвестра и Прова?

«Во... — обомлел Аристарх. — Я только до Новгорода добрался, а он уже знает... Да кто ж доложил-то? Ну, влип... Говорил отец: беги — не послушался... Эх, в Торжке надо было со струга сходить... Сгноит меня теперь этот пёс, крысы в подвале сожрут...»

При воспоминании о крысах по телу Аристарха пробежала невольная дрожь, и Порфирий осклабился:

— Трясёшься, ушкуйная душа? Страшно? А ну отвечай!

— А ты кто, князь али посадник, чтоб я пред тобой отчитывался? — упрямо мотнул головой Аристарх.

Купец ухмыльнулся:

— Я хуже посадника, и отвечать тебе придётся.

— Лучше отпусти по-хорошему, — насупился Аристарх. — За меня Порфирий Пантелеевич от этого крысиного гнезда брёвнышка на брёвнышке не оставит!

— Погодь, и до твоего благодетеля-живодёра ещё доберусь! — заверил купец.

— Сам ты живодёр!..

— Аполлинарий! — вскочил Порфирий с лавки. — Подвесь его на дыбу!

Аристарха схватили и подвесили на дыбу руками за спину, вывернув плечевые суставы. Ушкуйник застонал от боли.

— Ну, скотина? — подошёл к нему купец. — С кем убивал моих ребят?..

Вообще-то Порфирию Платоновичу и так было ясно, кто убил Сильвестра с Провом, однако в голове его созрел план: обвинив Аристарха, добраться до своего тёзки-ушкуйника. Но для этого требовалось выбить из Аристарха признание в причастности к преступлению Порфирия Пантелеевича.

— Ничего я не знаю и никого не трогал, — твёрдо повторил Аристарх.

— Аполлинарий! — свирепо рявкнул купец. — Привяжи к ногам этого недоноска бревно и поддёрни повыше!

Холопы снова засуетились, привязывая дубовое вымоченное бревно, а Аполлинарий потянул за верёвку, вывернув плечи несчастного почти наизнанку. Тот дико закричал.

— Отвечай, пёс! — не унимался купец. — Ты верно сказал, что я не посадник, однако тут присутствует человек посадника, и твоё признание попадёт куда следует, а ты со своими дружками-ушкуйниками будешь предан суду. Говори, собака!

Аристарх молчал.

— Ладно, не хочешь по-хорошему — не надо. Я и без тебя знаю, что ты их побил по приказу ушкуйного атамана Порфирия Пантелеева. Сейчас увидишь. Эй! Исай! — крикнул купец. — Тащи сюда Трофимова посланца!

Холоп убежал, а Порфирий Платонович повернулся к пленнику:

— А куда же Порфишка-ушкуйник уплыл?

— Куда надо, туда и уплыл, — стиснул зубы Аристарх.

— Ну ладно... Аполлинарий! Опусти его.

Палач ослабил верёвки, и ступни Аристарха чуть коснулись пола. Через некоторое время в темницу робко вошёл человек, и Аристарх вскрикнул от изумления, угадав Панкрата.

— Хитёр Трофим, но тут промашку дал, — прошептал ушкуйник.

— Что-что? — насторожился Порфирий Платонович.

— А то, что этого гада Трофим и к нам в Керженец подсылал, чтобы мы там встретили Сильвестра и Прова. Он был у нас и рассказал о твоём намерении убить охотника из Керженца по имени Конь.

— Брешешь! — аж подпрыгнул от злости Порфирий Платонович и, повернувшись к помощнику посадника, поспешно затараторил: — Брешет он всё! Холопов я посылал в Керженец за товаром и заодно попросил разузнать, нет ли там для продажи лошадей. А Порфишка-разбойник с помощью этого душегуба, из-за своих грабительских выгод, чтобы я там не торговал, а они с юрьевским купцом Трофимом ушкуйничали, побили моих людей.

— Во заливает! — усмехнулся Аристарх. — И глазом бесстыжим не моргнёт.

— Он побил Прова и Сильвестра? — подбежал к Панкрату купец.

— Он... и... Порфирий Пантелеевич! — испуганно пробормотал тот.

— А Трофим тебя в Керженец посылал?

— Не-ет...

Распахнулась дверь, и:

— Беда! — заорал кто-то с порога.

— Какая ещё беда? — удивился Порфирий Платонович. — Пожар, что ли?

— Хуже! Осада!

— Татары?! — разинул рот Порфирий.

— Хуже! Люди Прокопа Селяниновича!

Купец побледнел:

— Что им надо?

— Тебя требуют.

— Сам Прокоп тама?

— Да.

— Ещё один разбойник выискался... — прошипел Порфирий Платонович. — И куда только посадник смотрит!.. Исай, скажи смутьянам, щас выйду.

После пребывания в темнице дневной свет ослепил купца. Щурясь и прикрывая глаза ладонью, он услышал гулкий стук в ворота усадьбы и угрожающие крики:

— Открывай, сучий сын, а то ворота снесём!

Порфирий испуганно взбежал на крыльцо и увидел, что подворье окружено плотным кольцом людьми Прокопа Селяниновича. А с этим купцом, Порфирий знал, — шутки плохи. Самого Прокопа хозяин не видел, но от ворот раздался вдруг его голос:

— Открывай добром, Порфишка!

Порфирий Платонович тоненько крикнул в ответ:

— Ты пошто средь бела дня озоруешь, Прокоп Селянинович? Степенный купец, а такое себе позволяешь — в чужой дом без приглашенья врываться!

— Это ты, Порфирий, белоденечный тать! — был ответ. — Ты ворвался в дом товарища моего Федота и насильно умыкнул его сына!

— Аристарх — убийца моих холопов!

— Не тебе судить, Порфирий, кто убийца, а кто праведник! Ты не посадник!

— А у меня тут помощник посадника!

— Помощник — сошка мелкая. Пока добром прошу, Порфирий, отпусти Аристарха! — ещё громче крикнул Прокоп Селянинович. — Не выпустишь, усадьбу твою в щепки разнесу, а тебя на заборе повешу, понял?

Порфирий поёжился: осаждавшие окружили подворье так, что мышь не проскочит. Да притом все они хорошо вооружены. Послать к посаднику за помощью — никто не пройдёт, и до вечевого колокола не добраться... Эх, думал же у себя колокол на всякий случай повесить, так и не повесил — вот и томись теперь в осаде... Может, погодить? Может, сам собой дойдёт до посадника слух о Прокоповых безобразиях?..

Порфирий встрепенулся, когда увесистым бревном люди Прокопа со всего маху так ударили в главные ворота, что они затрещали. Следом послышался новый оклик купца:

— С петлёй на шее болтаться собрался, а, Порфирий?

Эта угроза совсем вывела его из равновесия, и он визгливо заголосил:

— Стой, Прокоп! Стой! Щас отдам парня! Веди его, Исай, — повернулся к холопу. — Да не забудь развязать.

— А с Панкратом что делать? — наклонился к уху хозяина Исай.

— Ничего! — рявкнул Порфирий. — Пущай в тёмной сидит!

Исай скоро привёл Аристарха, который сердито растирал затёкшие от верёвок запястья.

— Забирайте! — крикнул Порфирий.

— Открывай ворота! — приказал Прокоп Селянинович.

— Ишь чего захотел! — огрызнулся Порфирий. — Пущай через забор лезет! Исай, возьми людей и перекиньте этого бугая через забор!

Холопы засуетились вокруг Аристарха, а Порфирий шепнул помощнику посадника:

— Иди в хоромы. Потрапезничай пока, а я скоро. — И одному из слуг: — Проводи и угости по-хорошему, осетринкой. А когда Исай управится с Аристархом, то пришли его ко мне.

— А где ты, господине, будешь?

— В тёмной. У нас с Аполлинарием там ещё дело имеется...

В темнице сидел и дрожал, дожидаясь своей участи, Панкрат. Увидев Порфирия Платоновича и Аполлинария, он совсем пал духом и забился в угол, но палач своей огромной ручищей схватил его за шиворот и подтащил к дыбе.

— Ну а теперь отвечай, — елейно процедил купец. — Ты навёл Порфирия-разбойника на моих людей?

— Дык по приказу Трофима... — прошептал Панкрат.

Порфирий Платонович кивнул:

— Трофим за своё злодеянье ответит. А пока тебе отвечать придётся.

— Смилуйся, господине, я ведь невиновен! — слёзно взмолился Панкрат, когда Аполлинарий начал выворачивать ему руки и вязать их супоневыми верёвками.

— Сдохнешь на дыбе — тогда и смилуюсь! — ухмыльнулся купец.

— Прости, господине! Я отслужу!

— И как ты, продажная душа, отслуживать собираешься?

— Я убью Аристарха!.. — прорыдал Панкрат.

— Его я и без тебя убью, — заявил Порфирий. — Аполлинарий, тяни верёвку!

— А-а-а! Больно!..

— Больно? — удивился Порфирий. — А ну-ка, Аполлинарий, врежь ему по голому пару раз длинником!

Палач засучил рукава рубахи и взял длинный кнут на короткой ручке, как вдруг услышал окрик Порфирия:

— Стой! Сдох, что ли?!

Панкрат, белый как мел, неподвижно висел на дыбе.

— Развяжи, — приказал купец. — Он мне живой нужен.

Аполлинарий положил Панкрата на земляной пол и приложил ухо к его груди.

— Сердце стучит.

— Ну-ка окати водой.

Когда холодная вода коснулась тела Панкрата, он опять заорал:

— За что?.. Я не виноват!

Порфирий шагнул к нему:

— Заткнись и слушай!

— Слушаю, слушаю!

— Я отпущу тебя, но с одним условием. Служить мне будешь, живя у Трофима.

— А что я должон делать? — начал успокаиваться Панкрат.

— Сперва ничего, а потом видно будет. Живи тихо и ничего не предпринимай, пока я сам или кто из моих людей тебе что не прикажет.

Панкрат сглотнул:

— Убьёт меня Трофим...

— За что?! — удивился Порфирий.

— А за что он Фрола убил, который Прова с Сильвестром в Керженец провожал? Он часто ни за что убивает...

— Скажешь ему, что теперь связь у нас будет только через тебя, другого человека от него я не приму. Ну и докажи Трофиму, что ты парень надёжный.

— А вдруг не сумею? — повесил нос Панкрат.

— Жить захочешь — сумеешь. Аполлинарий, распорядись, чтоб его накормили, напоили, дали отдохнуть, собрали в дорогу и отправили в Юрьев-Повольский. Можно с каким-нибудь купеческим стругом до Нижнего.

— Понял, хозяин. — Аполлинарий вытолкал Панкрата из темницы, а Порфирий Платонович вышел следом и увидел Исая.

Тот поклонился в пояс:

— Звал, хозяин?

— Звал. Мотай на ус: Аристарха из Новгорода не выпускать.

Исай округлил глаза:

— А как? Он теперь у Прокопа точно у Христа за пазухой.

— Как хочешь! — рассердился купец. — Но чтоб через пару дней он опять сидел у меня в тёмной.

— А может, его подстеречь и убить?

Порфирий замотал головой:

— Он тута живой нужен. Я сам его убью...

Глава тринадцатая

Прокоп Селянинович, зная норов Порфирия Платоновича, понимал, что тот не оставит Аристарха в покое. И он решил забрать его в свои хоромы, где было относительно безопасно. Епифану же приказал усилить охрану усадьбы и следить за людьми Порфирия. Затем Прокоп дал задание ещё одному своему верному товарищу перевезти в хоромы и невесту Аристарха Вазиху.

К ней у Прокопа Селяниновича было особенное отношение. Девушка была очень похожа на исчезнувшую около двадцати лет назад его любимую дочь Анну. Тогда они жили в Торжке, и пятнадцатилетняя Анна вместе с подругами пошла в лес в ночь на Ивана Купалу и домой не возвратилась. Все её сверстники были целы и невредимы, а она как в воду канула. Многие думали, что утонула: молодёжные игрища проходили на берегу Тверды, и вокруг было множество озёр и болот. Тело искали везде, но не нашли, а вскоре прошёл слух, что Анну украли татары, молодой татарский воин из окружения торжокского баскака. Мол, он как-то увидел Анну и до беспамятства влюбился, однако понимая, что Прокоп Селянинович добром не отдаст дочь в степь, в ночь Ивана Купалы выкрал её. Прокоп Селянинович тосковал долго, бил челом баскаку, ездил в степь, но безрезультатно. И вот, много лет спустя, он увидел на своём струге... пропавшую дочь.

Сначала Прокопу показалось, что он бредит, что к старости его стали посещать видения. Присмотрелся: девушка вроде бы похожа на Анну, но у гостьи глаза карие, а у Анны небесно-голубые. И дочь его была лицом бела, волосы, как спелая золотистая нива, а эта девушка смугла и русоволоса. Но чертами — вылитая Анна. И Прокопа как прострелило: да это же дочь Анны!.. И потому он так рьяно кинулся спасать Аристарха: и как сына своего купеческого товарища, и как жениха обретённой, поистине чудом, внучки.

Потрапезовав с Аристархом, Прокоп Селянинович собрался было отдохнуть, но в покои вошла Вазиха. Купец вскочил с лавки и, волнуясь, заговорил:

— Проходи, дочка, проходи, вот и суженый твой тута!

Вазиха засмущалась, прикрыла концом платка лицо, но по глазам было видно, что она рада видеть Аристарха живым и невредимым.

— Садись, милая, садись! — продолжал суетиться Прокоп Селянинович.

Вазиха несмело села рядом с Аристархом. Парень тоже засмущался. В другое время, конечно, Прокоп Селянинович оставил бы молодых наедине. Однако сейчас...

— Аристарх, — вздохнул он. — Ты слыхал, наверное, что у меня много лет назад пропала дочь?

Аристарх кивнул:

— Да, батя про твою беду сказывал.

— Ну так вот, — снова обратил взор на Вазиху купец. — Эта девушка, которую ты хочешь взять в жёны, точь-в-точь вылитая моя пропавшая дочка.

Аристарх оторопел. Вазиха тоже была ошеломлена и даже, забыв девичьи приличья, открыла лицо.

— У тебя же мать русская? — продолжил Прокоп Селянинович.

— Русская, — несмело ответила Вазиха.

— А она не рассказывала, откудова родом?

— Рассказывала... Из сказки.

Прокоп тоже обомлел:

— Из какой сказки?!

— Она говорила, что её родина — Сказка Русь.

— А в каком городе она родилась, говорила? — воскликнул Прокоп.

— Я не запомнила, — жалобно прошептала Вазиха. — Она про Русь всё толковала, да про матушку свою...

— А не Любавой называла она матушку? — аж побледнел купец.

— Любавой? — оживилась Вазиха. — Да, Любавой! Да-да, так она всё время повторяла!

— А её саму-то как зовут?

— Айназа.

— Её в мусульманство обернули?

— Да она вроде Аллаху не поклоняется, хотя наш юрт магометанский. Даже Ногай, говорят, уже веру арабскую принял. Но мама всегда при себе имеет три христианские иконки: Иисуса Христа, Богородицы и Николая-угодника. Она на эти иконки молится, и отец ей не запрещает.

— Айназа... Анна... — прослезился Прокоп Селянинович. — Да ты ж, девочка, внучка моя родная!

Он в порыве нежности притянул к себе растерянную Вазиху, крепко прижал к груди.

— Доченька моя... — гладил её по голове. — Внученька моя... Сколько ж я вас искал... Где только не побывал, чтобы найти. Мать и бабушка ваша горя не выдержала, померла без времени... И вот вы отыскались, родимые... Епифан! — крикнул купец.

— Его нету, — буркнул Аристарх.

— Ах, да! — спохватился Прокоп Селянинович. — Он же следит за подворьем Порфирия Платоновича... Митяй!

Холоп вошёл и поклонился хозяину.

— Вот что, Митяй. Иди и распорядись: мы скоро в Торжок отплываем. — Холоп ушёл, а купец повернулся к Аристарху: — Поедем в Торжок, а оттудова двинемся на поиски моей дочери. Вазиха, где кочует сейчас твой отец?

— Я точно не знаю, — несмело проговорила Вазиха, — но наш юрт вроде самый северный из Ногайской орды. Мои родичи, наверно, кочуют от реки Пьяны к Сейму и зимовать будут у развалин Курска и Рыльска.

— А сейчас где они?

— К Битюгу должны подходить...

— Где этот Битюг? — поднял глаза купец на Аристарха.

Тот молча пожал плечами.

И вдруг:

— Прокоп Селянинович! — ворвался в горницу запыхавшийся и весь залитый кровью Епифан. — Мы Исая споймали! С ним были ещё четверо холопов Порфирия Платоновича. Они тайно хотели проникнуть в твои палаты. Мы их заметили, окликнули, а они обнажили мечи. Короче, Исая взяли, остальных побили. У нас один убитый и трое ранено. Что делать?

— Этот Порфишка, пока мы тут, не успокоится, — сверкнул глазами Прокоп. — Но мне щас некогда с ним возиться. Исайку гоните взашей, а ты вот что скажи: знаешь Битюг-реку?

— Слыхал, — кивнул Епифан. — Течёт по Половецкой степи, в Дон слева впадает.

— Можно туда добраться?

— Добраться-то можно, но далеко.

— А какие там пограничные русские княжества?

— Самое близкое — Липецкое, но оно вроде татарами разорено.

— Постой-постой! — воскликнул Аристарх. — Там рядом, кажись, ещё и Елецкое...

— Может, Воргольское?

— Да нет — Елецкое!

— Ну, это когда было? — протянул Епифан. — Ещё до Батыгина разорения. Там жил мой дед, а после рядом появилось Воргольское княжество, неспокойное и бедовое, с рыльскими князьями... Ведь Рыльск и Курск Батыга тоже стёр с лица земли и запретил там князьям селиться, вот рыльские Ольговичи и подались на Воргол, а липецкие Ярославичи им не препятствовали: одного ж, Святославова корня. Но воргольцы с липчанами поссорились, вернее, татары их стравили, и пожгли друг друга. Сейчас там, должно быть, пепелище...

— А я знаю князя Даниила Елецкого! — заявил вдруг Аристарх. — Ему, кстати, на подмогу ушёл Порфирий Пантелеевич.

— Так знаешь туда дорогу? — посмотрел на Епифана Прокоп Селянинович.

— Поздно, зима на носу, — вздохнул Епифан. — Ты как хочешь — по воде или посуху?

— А как быстрее?

— Быстрее на конях. Ведь мы не за товаром?

— Не за товаром.

— А по воде труднее. Там реки малые, а зима рядом. Примёрзнем к какой-нибудь речушке и околеем от холоду.

— Ну всё, хватит разговоры разговаривать! — заволновался Прокоп Селянинович. — Готовь, Епифан, струг на Торжок. А там коней возьмём — и в Елец.

Глава четырнадцатая

Прокоп Селянинович с товарищами прибыли в Торжок ранним осенним утром. Над Твёрдой висел клубистый бледно-синий туман, и поначалу даже не было видно, куда пристать. Но опытный лоцман Епифан всё же сориентировался в туманной дымке, и массивный струг мягко причалил.

Кинули трап, и Прокоп Селянинович скомандовал:

— На берег!

Первой на землю ступила судовая прислуга, следом, держа за руку Вазиху, Аристарх, за ними — сам купец. Но не успел Аристарх сделать и шагу, как из тумана, точно нечисть, выскочили вооружённые люди и напали на них.

Прокоп Селянинович успел подхватить Вазиху на руки и взбежал с нею по трапу обратно на струг. Аристарх оказался в самой гуще заварухи и даже успел проломить череп одному из врагов. Но схватка скоро закончилась. Несколько нападавших были убиты, а двое кинулись в воду и скрылись в тумане.

— Кто это были? — возбуждённо кричал Прокоп. — Кто?

— Рядом лодка стояла... чужая, — заметил один из людей Прокопа Митрофан.

— По-моему, в ней был Исай, — хмуро буркнул Епифан.

— Исая мы в Новгороде повязали! — изумился купец.

— Так ты ж сам приказал отпустить его! — вздохнул Епифан.

— Догнать и потопить! — свирепо заорал Прокоп.

— Матвей, Кирилл, Семён! — скомандовал Епифан. — Живо в лодку. Я с вами. Эта скотина от нас не уйдёт!

— Потопить их! — топал ногами купец. — А пса Порфишку, вернусь, на его заборе собственными руками повешу!..

Епифан уплыл. Аристарх с Вазихой опять собрались на берег, но Прокоп Селянинович не пустил их.

— В Торжке, окромя Исая, много Порфирьевых подонков шляются, — отрезал он. — Бережёного Бог бережёт, сидите пока на струге.

Долго ждали Епифана. Туман давно рассеялся, солнце уже прошло свой полуденный путь, когда показалась лодка.

— Ну? Что там? — ещё издали заорал Прокоп Селянинович.

Епифан не ответил. А подплыв к стругу, угрюмо глянул на купца и хрипло сказал:

— Как в воду канул...

— Не догнали?!

— Не догнали... — Епифан злой, как чёрт, поднялся на струг. — Он, мразь, где-то на берегу затаился. Всю Тверцу избороздили вдоль и поперёк, а его как и не бывало!

— Так может, это и не он был?

— Да он! Истинно его рожу я видел! — дёрнул плечом Епифан. — Он меня, сука, околдовал! Я вот будто вижу его, а поделать ничего не могу. Ведьмак поганый! Он где-то рядом, рядом...

— Теперь Исайка как навозная муха от нас не отстанет, — задумчиво произнёс купец. — Теперь постоянно держи ухо востро. Аристарх, вам с Вазихой надо на струге сидеть, да и мне тоже. А ты, Епифан, ступай на берег и купи коней порезвей, потом на них поедем в Елец. Сколько нас будет?

— Да человек пятнадцать, — почесал затылок Епифан. — Вазиха тоже?

— А как же! — удивился Прокоп Селянинович. — Она дорогу будет показывать.

— Какую дорогу? — тихо прошептала девушка.

— Кочевую стезю твоих родителей, — пояснил Прокоп.

Вазиха насупилась:

— А зачем?

— Как зачем?! — всплеснул руками купец. — Чтоб мы отбили у татар мою дочь.

— А вы спросили, желает она, чтоб её от семьи отбивали? — побледнела Вазиха.

— А как же? Она ж по Руси тоскует!

— А потом по семье тосковать будет! — отрезала девушка. — Столько лет живёт в кочевье, привыкла. У неё там муж, дети! Вы про это забыли?

Прокоп Селянинович проворчал:

— Ты, внучка, будто раньше не знала, куда и зачем мы путь держим.

— Знала! — вспыхнула Вазиха. — Но я не могу наводить на свой дом врагов!

— Да какие же мы враги, милая?! — оторопел купец.

— Самые настоящие! — не сдавалась Вазиха. — Вон Аристарх налетел, что коршун, и силой оторвал меня от родительского очага, не спросив ни меня, ни родителей, желаем ли мы того!

— Но сейчас ты ж довольна? — испуганно привстал Аристарх.

— Сейчас, может, и довольна, но на свой юрт вас не поведу. Там без рати не обойдётся, а вы коварные, вы можете убить моего отца, побить братьев. И мама, опять же говорю, уже свыклась со своей жизнью и менять её не захочет.

— Но должен же я с дочкой-то повидаться! — чуть не заплакал Прокоп Селянинович. — Я так долго её искал, по ночам бредил встречей с нею... Внученька, я клянусь, что с голов твоих родственников ни один волос не упадёт и помимо воли Аннушки ничего сделано не будет. Раз она привыкла к другой жизни, пускай там живёт, но я должен увидеть её!

Вазиха молчала.

С шумом и руганью вернулся Епифан. Взойдя на струг, сказал Прокопу Селяниновичу:

— Кони готовы, можно ехать.

— Ну что, внученька? — робко повернулся купец к Вазихе. — Поехали?

Девушка вздохнула:

— Поехали...

ЧАСТЬ ПЯТАЯ