Английский футбол. Вся история в одной книге. Люди. Факты. Легенды — страница 3 из 35

3.1 Вратарь, готовый к бою

Время жить

Его называли принцем голкиперов. Он не просто стоял на воротах — точнее, вообще не стоял, а наводил порядок на своей половине поля, по множеству раз обегая подведомственную территорию. Рейд за рейдом: атака отбита, неприятель выдворен, отделение перешло в контрнаступление…

Защитников тогда (лет за пятнадцать до войны) в командах было мало — все по-суворовски шли в нападение, защищаясь атакой. Играли по чудовищной с точки зрения сегодняшнего оборонительного футбола схеме с двумя (2–3 — 5) или даже с одним (1–2 — 7) защитником. В оборону игроков ссылали за серьезную провинность или стабильное недомогание — это был своего рода футбольно-полевой штрафбат. Но Ли Ричмонд, он же Дик, Руз — будучи вратарем, с удовольствием брал на себя еще и функции защитника: стремительно и дерзко выбегал из ворот на десятки метров, чтобы прервать атаку соперника, — нередко после столкновения с Рузом игроки отлетали на несколько метров, теряя сознание. Но таковы тогда были обычаи: они настаивали на том, что футбол — это контактная игра настоящих воинов. И не случайно правилами не разрешались замены (пройдет полвека, прежде чем командам впервые разрешат заменять травмированного вратаря и одного травмированного полевого игрока) — об усталости и о своих ранах воин вспоминает уже после боя — в случае, если остается в живых. И жизнь у игроков тогда была «без удобств»: достаточно сказать, что великие футболисты той эпохи, которыми гордилась вся империя, добирались в день матча до стадиона… на общественном транспорте.

Представьте: Дэвид Бэкхем или Криштиану Роналду бежит от своего дома до вокзала, втискивается в переполненную электричку (пропала прическа!), доезжает стоя до требуемой станции, от которой до стадиона остается пройти еще пару-тройку километров. После этого необходимо отыграть 90 минут на уровне мирового стандарта (а английский футбол и был тогда мировым стандартом) в условиях активных физических единоборств с реальным риском для жизни. Футболисты оставались играть на поле даже со сломанными руками и ногами, не допуская численного перевеса неприятеля.

Умри, но играй. Смены не будет. И все это счастье — за 4 (четыре) фунта в неделю!

Но вернемся к нашему герою. В те дальние-дальние годы в футболе действовало несуществующее ныне правило: «голкипер может на своей половине поля играть руками, но не носить, а отбивать мяч». Что в связи с этим делает остроумный Руз? Выбежав из ворот и перехватив руками передачу соперника, он бежит, подбрасывая мяч руками, до самой центральной линии поля, и оттуда, как гранату, посылает его к окопам противника. Правила не нарушены, отделение наступает, зрители в восторге. А еще в перерыве Руз любил посидеть на перекладине. Поболтать ногами, семечки полузгать да с болельщиками поговорить о колониальной политике империи. Уже ради этого стоило идти на футбол…

Или ради того, чтобы посмотреть, как Руз отражал пенальти. Он стал первым вратарем, который при пробитии одиннадцатиметрового удара сбивал с толку пробивающего, эксцентрично виляя коленями, — потом этот вратарский трюк назовут «ноги-спагетти».

И зрители шли на Дика Руза. На диво. На театр одного голкипера (не попавшие на стадион, заполняли залы мюзик-холлов, где пела в то время несравненная Мэри Ллойд). Когда Руз вернулся в «Сток Сити» из «Эвертона», аудитория «Стока» сразу же выросла на 300 процентов — ведь на стадион тут же потянулись женщины: ну как было не пойти посмотреть на высокого, сильного, быстрого, красивого, прыгучего, бесстрашного…

Это было его время. Стоило жить и играть в футбол стоило.

Однажды во время международного матча принц голкиперов заговорился со зрителем — с пеной у рта спорили о праве наций на самоопределение в условиях индустриального прогресса — заговорился до того, что не заметил, как удалился от ворот на расстояние, не покрываемое никаким прыжком. А тем временем шотландский защитник, поверив своим глазам, ударил по пустым воротам — и пришлось вынимать мяч из сетки. Обидно, конечно. Зато назавтра об этом говорила вся империя — от Лондона до самых до окраин.

А перед гостевым матчем Уэльса с ирландцами валлиец Руз появился с перевязанной рукой, доверительно сообщив журналистам, что будет играть со сломанными пальцами. Ирландцы стали заранее праздновать победу, на что и рассчитывал Руз: все его пальцы, а также руки, ноги и голова — работали исправно. Кумир отыграл блестяще, Уэльс победил 3–2.

Таким был Дик Руз — вратарь, готовый к бою. В эпоху, когда всякий бьющий по мячу мечтал стать профессионалом, Дик Руз принципиально оставался любителем и учился на врача, заканчивая экстерном медицинский факультет Королевского колледжа. Но ведь любителю в футболе запрещено получать деньги от клуба — как же быть с оплатой его труда? Этот вопрос Руз решает как обычно — остроумно и эффективно. Не надо заработной платы — просто оплачивайте мои накладные расходы (зарплата футболиста ограничивалась законом, тогда как накладные и представительские расходы клуба — нет). Каких только счетов не пришлось оплатить клубам, в которых играл Руз — принц знал себе цену, не стеснялся, не скромничал: дорогие костюмы, модные ботинки, престижные рестораны… А однажды Руз опоздал на поезд, который увозил его команду в Бирмингем. Другой бы локти кусал, а кумир не растерялся. Зная, что на подъездных путях стояли частные поезда в ожидании заказов от состоятельных клиентов, он нанимает один из таких составов. Поехали! — Руз махнул рукой, будучи единственным пассажиром в поезде. Счет — на 31 фунт (очень большая сумма: зарплата квалифицированного шахтера составляла в те годы 2 фунта в неделю) голкипер попросил выслать в бухгалтерию клуба.

В итоге кумир британских болельщиков стал объектом расследования со стороны английской Футбольной Ассоциации, которая постоянно получала жалобы от его конкурентов. Руза попросили расшифровать расходные счета. Руз, решив посмеяться над чиновниками, начал список с подробного описания пользования платными туалетами — где, когда, сколько, из-за чего… Смеялась вся империя. Темза вспенилась. Чиновники отстали.

Но Руз мог не только пошутить, но и взорваться, например — наброситься на судей с нецензурной бранью, а однажды во время торжественного обеда после матча со своим бывшим клубом Руз, услышав от болельщика оскорбительное высказывание в свой адрес — рванулся, выбил из-под обидчика стул и ударил по лицу, не поскупившись на силу (этим Руз в корне отличался от джентльмена Вивиана Вудворда, о котором — позже)…

Говорят, что быть гением — значит дать направление. По тропинкам, протоптанным Рузом, шли и Дэвид Бекхэм (который гламурен не менее чем футболен), и Лев Яшин (который чертовски далеко бросал мяч руками, делал акробатические сэйвы и далеко выходил из ворот для наведения порядка), и Эрик Кантона (который и плюнуть в болельщика мог, и ногами в физиономию прыгнуть на недобрую память). И если боги воскрешали мертвых, то Дик Руз воскрешал живых (полуживых) — замученных тяжелой монотонной работой (которую еще надо было найти) и невыносимыми бытовыми условиями существования. Придя на стадион, люди забывали о своем бремени, хотя бы на полтора часа расправляли плечи и поднимались над бесцветным и беспроглядным бытием, ведь на поле выходил принц голкиперов и начиналось фантастическое театрально-футбольное зрелище.

В то время во Франции уже лет десять существовал режиссерский театр, в котором всеми процессами руководил режиссер, вырабатывавший концепцию и расставлявший актеров на сцене. Футбол же еще не был тренерским. Команды в большинстве своем каким-то чудесным образом обходились без человека, который бы внедрял игровую модель и следил за дисциплиной на поле (даже список футболистов, выходивших в основном составе, тренеру, или, как его тогда называли, — секретарю клуба, спускали свыше; представьте, если бы сегодня главный тренер сборной России получал факс со стартовым составом за полчаса до начала матча от Совета Безопасности Российской Федерации). Зато Дику Рузу никто не мешал: он сам режиссировал свое представление и делал на поле что хотел. И это «что хотел» получалось у него на загляденье: Руз стал полубогом, героем британского времени. Бесстрашно, как и положено герою, бросался он на шедшего в атаку противника — только что не стрелял, благо винтовки в руках не было. Впрочем, и атакующие в долгу не оставались — за пять лет до войны нападающий «Ньюкасла», пытаясь выбить мяч из его рук, раздробил Рузу запястье.

Какой без запястья вратарь? Перчатки на полку? Нет, Руз держит удар и возвращается в футбол, где торжество и вдохновенье, казалось, только его и ждали… Но почтальон всегда звонит дважды: за два года до войны английская Футбольная Ассоциация, заваленная жалобами на манеру игры Дика Руза, корректирует правило игры голкиперов: отныне вратарям запрещалось играть руками вне своей штрафной площадки.

Рузу перекрывают кислород.

И Руз, понимая, что его футбольное время вышло, кладет на полку свои характерные белые перчатки.

Вернувшись к карьере врача (Руз был бактериологом), принц голкиперов переезжает в самый фешенебельный район Лондона, ведь, чтобы был в империи порядок, кумир должен жить в столице (вор — сидеть в тюрьме, а вождь — иметь доступ в темное время суток к самому красивому телу империи). Руз ходит в модном костюме, посещает престижные столичные клубы — всеми любимый и… неженатый! Парней тогда много холостых гуляло на улицах Британской империи, но самым востребованным женихом был конечно же он, Дик Руз, — а раз так, то мимо него просто не могла пройти, не задев, самая популярная и экстравагантная певица довоенной Англии. Их часто и раньше видели вместе — то Руз забредет на концерты несравненной Мэри Ллойд, то Несравненная окажется на стадионе, когда в Лондон пожалует «Сандерленд» и его голкипер будет творить на поле чудеса футбольно-эксцентрического жанра. Впрочем, прелестей брака Руз так и не изведал, поскольку певица всякий раз при встрече уже оказывалась замужем, правда — всякий раз неудачно: ее мужья поголовно спивались и в большинстве своем, напившись, самозабвенно дубасили Несравненную (видать, не пели Мэри в детстве русскую пророческую: «Когда будешь большая, отдадут тебя замуж — во деревню большую, во деревню чужую; мужики там дерутся, топорами секутся…»). Руз в эту ловушку не попал. Сделал правильный ход. Но зато угодил в другую…

Руз открывает свой гламурный бизнес «обед со звездой». Сначала с кумиром можно приятно отобедать, а потом послушать, как он рассказывает о пережитом. Гонорар Руза в ходе подобного шоу составлял 50 фунтов, а это означало, что за три часа непыльной работы в разговорном жанре Руз получал столько, сколько самый высокооплачиваемый футболист той прекрасной эпохи зарабатывал… за три месяца. Все дело было в установленной для английских футболистов максимальной зарплатной планке в 200 фунтов в год. 200 фунтов, конечно, соответствовали годовой зарплате декана Лондонского университета, но поверить сегодня в то, что величайший футболист эпохи получал 4 фунта (сто кружек пива в лондонском пабе) в неделю — просто невозможно. И тем не менее так оно и было, причем за превышением выплат тщательно следили компетентные органы Футбольной Ассоциации. А вот за Мэри Ллойд никто, кроме мужей, не следил, и за ту же неделю она зашибала 400 фунтов, то есть — в СТО РАЗ больше!

Лишь в последнее время произошло долгожданное выравнивание благосостояния футбольных и эстрадных исполнителей, своего рода — встреча на золотом песке, после чего Андрей Аршавин уже может смело пригласить Филиппа Киркорова в столовую для обсуждения ситуации вокруг Сирии, не думая о том, что, заказав обед, придется напряженно подсчитывать денежные ресурсы.

Ресурсы же Дика Руза — творческие, удивительные, жизнеутверждающие — похоже, были исчерпаны. От пылающего костра остались тлеющие угли, грозный орел превращался в лакированного уличного голубя. Время строить и жить истекало.

Но шоу должно было продолжаться…

Время умирать

…и шоу продолжалось. Изголодавшаяся старуха Смерть, давно искавшая масштабную добычу, не верила своему счастью: империи сцепились в вязкой, жестокой, зачастую нерезультативной борьбе. «Только бы у людей не проходила Ненависть, — твердила Смерть, затачивая свою косу, — Только бы война удалась…»

Сначала в армию набирали добровольцев: крепких высоких мужчин ростом не ниже 183 и объемом груди не менее 89 сантиметров, — таких как Дик Руз. Эти чудо-гренадеры должны были закрыть все вопросы на полях сражений уже к ближайшему Рождеству (в это время создается и Футбольный батальон, куда на добровольных началах должны были записываться игроки британских клубов). Но к Рождеству бойню не закончили, а лишь разожгли аппетиты Смерти. Антропометрические параметры солдат, необходимых и достаточных для победы, стали стремительно снижаться, ведь гренадеров уже практически не осталось — у власти орлиной орлов миллионы, но с какого-то момента и миллионы заканчиваются (на третий год войны британскому правительству пришлось объявить всеобщую мобилизацию — сначала только для холостых, а потом, когда и холостых не хватило, — поголовно для всех). В Футбольный батальон принимали уже не только футболистов, но и болельщиков, мечтавших повоевать в одном подразделении со своими кумирами (а среди прочих в батальон записались звезды английского футбола Вивиан Вудворд и Эвелин Линтотт). Для болельщиков это был уже не «обед со звездой», а «война со звездой», — только воевать пришлось не на жизнь, а на смерть: из 600 солдат Футбольного батальона 500 либо погибли на полях, либо умерли от ран. Среди прочих погибли школьный учитель Эвелин Линтотт, футболист-масон Джимми Спирс и темнокожий Уолтер Талл. Был тяжело ранен и не смог продолжить футбольную карьеру Вивиан Вудворд. Но перед тем как погибнуть, бойцы батальона устроили одно из самых удивительных зрелищ за все времена существования Вселенной.

В конце первого года войны произошло знаменитое Рождественское перемирие только что насмерть рубившихся дивизий. Смерть взяла тайм-аут на переваривание, и прямо на поле боя состоялся футбольный матч между британской и немецкой командами. Куда смотрели компетентные органы, отвечавшие за поддержание священного духа лютой Ненависти? Вместо того чтобы убивать и быть убитыми, парни из враждующих дивизий играли между собой в футбол. Поиграли, обменялись рождественскими подарками и рукопожатиями. А назавтра этими же руками снова взялись за пулеметы, чтобы уничтожать друг друга во имя мира, процветания и правильных геополитических интересов… Наблюдавший за происходящим из другой галактики вполне мог подумать, что это у них там такая игра — большие команды соревнуются в массовом убийстве, а в перерыве избранные из числа оставшихся в живых с обеих сторон чисто по-дружески катают мяч…

А что же Дик Руз? Не вечно же ему рассказывать в гламурных ресторанах о своих подвигах на футбольном поле! В лакированном голубе еще не умер орел — война оказалась весьма кстати.

Не дождавшись создания Футбольного батальона, Руз вступает в Королевский армейский медицинский корпус и готовит раненых для отправки в лондонские больницы в госпитале близ Руана, где находилась британская военная база (в лазаретах и больницах часто выступала с концертами несравненная Мэри Ллойд — но с Рузом в этот раз они не пересеклись: было не до любви — Руз втягивался в войну)…

Принц голкиперов непосредственно соприкасается со Смертью, которая сама не ожидала, что все так удачно сложится. Десятки тысяч солдат ежедневно записывались в книгу мертвых, и если в Средние века число так называемых федави (моментально жертвующих собой по приказу руководства) было невелико, то теперь на верную смерть ради укрепления империи пошли в массовом порядке.

Отработав в руанском госпитале, Руз возвращается в Англию, а затем первой же весной войны отправляется по морю к живописному проливу Дарданеллы — участвовать в авторском проекте Уинстона Черчилля по усмирению Турции. Но проект не удался. Спектакль провалился. Народу полегло при этом много, но ведь на то и существует театр военных действий, чтобы предоставлять свою сцену для триумфальной пляски Смерти. Трупами земля полнилась, да и море решительно не отставало. Вот что пишет (и как пишет!) в те безумные дни Дик Руз своему другу, с которым они вместе выступали за «Сандерленд»:

«Если где-то и был на этой непостоянной планете дьявол, тогда это жаркое, душное, грязное, болезненное место должно быть его домом. Я видел, как резко обрывается молодость — видел неподвижно лежащие под палящим солнцем сотни искаженных тел еще недавно жизнерадостных, строивших планы на будущее молодых парней. Бомбардировки, артобстрелы постоянны и безжалостны, и в конце концов ты просто привыкаешь к бесконечному монотонному тра-та-та… Но при этом ночью звезды на этом огромном небосклоне такие яркие, такие красивые, что ты как будто впитываешь их и дышишь атмосферой чистоты и безмятежности…»

Дик Руз снова возвращается в Англию — там интересно: Уинстон Черчилль подает в отставку с поста министра обороны и отправляется на Западный фронт — правда, не рядовым, а полковником. Туда же, правда — не полковником, а рядовым, направляется и Руз в составе 9-го батальона Королевских стрелков — надоело ему врачевать… Интересно, а пошли бы нынешние великие футболисты на войну, зная, что им предстоит побывать в аду, гнить в холодных, сырых, совсем не пятизвездочных окопах общего пользования и, скорее всего, завершить на этом свой фешенебельный жизненный путь?

Пошел бы рядовым Неймар? Записался бы добровольцем Криштиану Роналду?

Но принц голкиперов считал, что жизнь должна быть зрелищна (на нас ведь смотрят) — а она потускнела, шоу должно продолжаться — а оно застопорилось. И Руз, отвечая на радикальный вызов судьбы, отправляется воевать во Францию, где протекала красная от крови река Сомма — в самое жаркое, душное, грязное и болезненное место нашей непостоянной планеты.

В рядах британцев воевали в основном федави-новички. Они действительно были готовы в любой момент погибнуть по приказу руководства, только вот боевой опыт у них как назло отсутствовал. Все опытные герои уже перешли в ведомство Смерти, уступив дорогу новобранцам. Говорят, что новобранцы пошли в свое первое (и для многих тысяч — последнее) наступление, катая перед собой футбольные мячи (кто набивал, кто пасовался, кто просто отрабатывал рывок и поступательное движение) — настолько парни были уверены, что после недельной артподготовки соперник либо полностью деморализован, либо отсутствует как класс. Но соперник вполне себе существовал и вдарил шквальным пулеметным огнем по вразвалочку идущим, поигрывающим в мяч смертникам. В первый день британская армия потеряла 60 тысяч убитыми и ранеными. А всего за четыре месяца битвы на Сомме Смерть получила в свое безраздельное пользование от всех сборных, участвовавших в противостоянии, более миллиона бойцов. Если у Смерти есть календарь, то эти дни Она наверняка разукрасила самым красным цветом.

А что же Руз? Он не был в числе первых погибших на Сомме и оставался в строю — судьба голкипера хранила. Смерть присматривалась и облизывалась. Для нее Руз был настоящим лакомством, деликатесом, а приятное, как известно, — растягивают.

Руз сражался так же храбро, как и играл в футбол. А как эффектно он метал гранаты! Точно мяч — с разбега на чужую половину поля. Руза ценили за невиданный талант метателя и своевременно награждали правительственными медалями. И если на футбольном поле Рузу не довелось посылать мяч в сетку ворот противника по причине сугубо защитного амплуа, то здесь, на поле боя, он отводил душу, частенько попадая гранатой в места скопления братьев во Христе, выбравших для отстаивания не те геополитические интересы…

Но Рузу этого было мало. Он видит, что, несмотря на удачные индивидуальные действия, результат на табло не меняется. Наступательный порыв британской когорты захлебнулся. Гранаты исправно метаются, соперник стабильно уничтожается, а счет при этом — исключительно в пользу Смерти. Война перешла в тягучую окопную фазу, превратившись из блестящего кровавого зрелища в скучнейший ничейный поединок. К тому же в жутких антисанитарных условиях Руз, кроме медалей, зарабатывает себе «траншейную стопу» — болезненную инфекцию. Надо было что-то делать: на поле было скучно, а этого Руз допустить не мог. И принц голкиперов, как и раньше, взял зрелище на себя, сделав невозможное, невероятное.

Принц голкиперов рванулся в атаку, — именно так он выбегал из ворот, чтобы напасть на игрока, осмелившегося прорваться на половину поля его команды — отчаянно и бесстрашно. Рванулся в одиночку: приказа атаковать ни от кого не поступало. Но Руз всегда был режиссером своего собственного представления и приказы отдавал себе сам. Герой британского времени стремительно добежал практически до самых немецких окопов — его скорость и дерзость стали неожиданностью для снайперов и пулеметчиков соперника, — и в упор расстрелял все патроны своей винтовки. Это был его заключительный выход из ворот, решающий проход через поле, — только в этот раз он не остановился у центральной разделительной линии, а добежал до конца, до предела. Тем, кто наблюдал это со стороны (сверху, сбоку, снизу), должно было понравиться. Руз искал смерти — красивой, эффектной. И Смерть, красивая и эффектная, подхватила его на самой последней линии, где еще только можно играть.

Через шесть лет Мэри Ллойд, играя на сцене, потеряла сознание. Оборвав себя на полуслове, она упала как подкошенная. А зрители, решив, что именно так и прописано в сценарии, устроили овацию — уж больно натурально получилось. На похоронах Несравненной казалось, что весь Лондон пришел провожать свою звезду.

А тело Руза, как и тела многих других погибших, не нашли. Может быть, он просто с той поры исчез? Просто красиво куда-то делся, сразу же затерявшись в грядущем…

А в грядущем было на что посмотреть. Навоевавшись до одури, люди построили новые стадионы и концертные залы, стали петь новые песни и играть в другой, послевоенный футбол, поклоняясь новым кумирам, полубогам и героям. Игра действительно изменилась: появились великолепные газоны, гуманные правила и сверхъестественные гонорары. И только гении остались гениями. Удивительными, фантастическими, невероятными.

А среди первых гениев игры, захватившей планету, несомненно был Ли Ричмонд Руз — вратарь, готовый к бою.

3.2 Основное и дополнительное время Вивиана Вудворда

Футбол считался забавой пролетариата. Английские рабочие, отработав на фабриках и угольных шахтах, спешили на стадион, чтобы увидеть, как другие рабочие — а многие из игроков числились поначалу на тех же предприятиях — вдохновенно месили грязь на поле, покрытом кочками и рытвинами, пытаясь закатить мяч в ворота, в которых не было ни сетки, ни перекладины. Новая игра, переживавшая подростковый период, болела бесконечными физическими единоборствами, благо правила еще мало что запрещали. Слабые духом и здоровьем на поле не задерживались.

Отец Вивиана Вудворда, успешный архитектор, состоятельный человек и почетный гражданин Лондона, футбол не любил и хотел, чтобы его сын играл в крикет и теннис, что было гораздо безопаснее для жизни и на десять порядков солиднее, престижнее и куртуазнее. Но больше всего Джон Вудворд мечтал о сыне-архитекторе.

И сын пошел учиться. Карандаш, лекало, ватман, штангенциркуль, поле, мяч…

Что бы там ни говорил отец про забаву пролетариата, Вивиана все равно тянуло на грязный и абсолютно неровный газон. Причем притяжение было взаимным — футбол также потянулся к Вивиану.

Новой игре нужны были новые исполнители. И новые зрители. И не успели к воротам приделать перекладину и сетку, как на поле появились… маги и джентльмены. А на стадионе… наследные принцы. В 25-м году футбольной эры (1878) на матч в честь 50-летия правления королевы Виктории приходит принц Уэльский, будущий король Эдуард VII.

В последний раз английский король оказывался в такой массовой рабочей среде 500 лет назад — тогда Ричард II, хоть сердце его и не было львиным, вынужден был выйти на разборки в открытое поле, где монарха поджидали десятки тысяч участников восстания Уота Тайлера, неплохо разгромивших к тому времени город Лондон. Восставшие распотрошили королевские винные погреба и уже успели повесить или зарубить изрядное количество знатных, духовных и состоятельных особ, да и просто юристов, попавшихся под руку, оснащенную топором, на пути к справедливости. Встреча в грязном поле с трудящимися не предвещала королю ничего романтического, но Ричард, будучи 14-летним подростком, приехал: все равно до него бы добрались, — от воли народа, вскрывшего винные погреба, никакой Тауэр не спасет.

Впоследствии Ричард II отомстит народу за излишне бурное проявление воли, издав указ о полном и безоговорочном запрете футбола. Правда, то, что в XIV веке называли футболом, слабо напоминало игру, захватившую Англию через пять столетий. Уж больно демократичными были тогда правила — разве что холодное оружие нельзя было применять (кроме случаев, когда уж очень хотелось), а так — свобода действий ничем не ограничивалась: деревня на деревню с целью занести мяч на чужую площадь. Футбол без границ. Людям нравилось. Королевской администрации — не очень: трудящиеся отвлекались от полевых работ и выполнения гражданского долга в виде учебной стрельбы из длинного валлийского лука.

Кстати — завершал свой жизненный путь король, запретивший в Англии футбол, далеко не лучшим образом: в заточении, низложенным, умирающим от голода. Грустно, не по-королевски. Не надо было запрещать.

К мысли о бесперспективности запретов на футбол пришел и отец Вивиана Вудворда — особенно после того, как на трибуне лондонского стадиона «Кеннингтон Овал» побывал представитель королевской семьи. К тому же, хоть Вивиан и выступал уже в 12 лет за сборную школы по крикету, а в теннис обыгрывал даже своего тренера, — но настоящие чудеса он творил именно на футбольном поле, обладая удивительными скоростными данными и экстравагантной техникой владения мячом.

Что ж, пусть парень играет в футбол. В конце концов — наверняка думал папа будущего великого нападающего — и христианство зарождалось отнюдь не среди профессоров, лордов и архитекторов. Иисус проповедовал по сути тем же рабочим, что ходят теперь на футбольные стадионы. В общем, папа Джон махнул рукой.

Только вот не затеряется ли Вивиан — легкий, неказистый и худощавый как борзая — среди мощных английских парней, исповедовавших силовой футбол?

Нет, теряться Вивиан Вудворд не собирался. Он становится звездой футбольной команды колледжа, а в 16 лет — центральным нападающим команды города Клактона, выступавшей в первом дивизионе Северного Эссекса (городок на море, курортный — как выйдете из Лондона, берите на северо-восток, через 100 километров будете на месте). Тем временем Джон Вудворд, решив поддерживать сына в его начинаниях, занимает должность вице-президента этой команды. Папа у Вивиана силен в управлении, — и Вивиан Вудворд отвечает отцу взаимностью, продолжая усердно, по бартеру, учиться на архитектурном факультете в университете города Хариджа — самого северного прибрежного порта Эссекса, в двадцати километрах от Клактона. Таким образом, статус профессионального футболиста Вивиану оказался просто не нужен: он стал профессиональным архитектором. Можно и дворцы проектировать, и голы в свободное время забивать.

И вздохнул наконец-то с облегчением отец…

А вот Вивиану расслабляться было как раз некогда — он весь день работает архитектором, по вечерам блестяще выступает за крикетный клуб «Спенсер и Лоун Теннис», а в выходные подтверждает статус лучшего теннисиста Англии. И при всем при этом… его приглашают в набирающую обороты футбольную команду «Тоттенхэм».

Лондон это все-таки не скромный прибрежный курорт. И если у «Клактона» были энтузиазм и чистосердечные намерения, помноженные на свежий морской воздух, то у «Тоттенхэма» был и построенный в 1899 году самым модным и авторитетным архитектором того времени — Арчибальдом Литчем — 36-тысячный стадион, легко заполнявшийся столичной публикой, и завоеванный через пару лет Кубок Англии (именно на тот кубковый финал — первый из двух — впервые в истории пришло более 110 тысяч зрителей). Неплохой набор, согласитесь. Но покорили Вудворда все-таки не амбиции молодой команды и не изыски лондонской архитектуры, а условия контракта, которые аналогов во Вселенной не имели. Клуб гарантировал своему дебютанту, что он может играть тогда, когда ему будет удобно. Переводя с юридического на человеческий, это выглядело так:

«…а будете идти с работы на тренировку по крикету мимо нашего стадиона, загляните, пожалуйста, — вдруг там парни в этот момент мяч гоняют. Не откажите уж тогда в любезности, займите свое место на поле — 30 тысяч зрителей (и среди них уже несколько лордов) придут на игру исключительно ради Вас…»

Вивиан Вудворд сразу стал лучшим в команде — что немудрено. Его берегли и лелеяли: «Тоттенхэм» понимал, что стал владельцем уникального алмаза. У Вудворда вообще все везде получалось, — все, к чему бы он ни прикасался. Если архитектура — это застывшая музыка, то в основном времени Вивиана Вудворда явно застыл Вольфганг Амадей Моцарт. Легкий и гениальный. У австрийца была волшебная флейта, у англичанина — магические бутсы и волшебное прикосновение: когда Вивиан выходил на поле, грязная силовая игра рабочего класса преображалась в тонкое удивительное искусство.

Достаточно высокий — 189 см — и худощавый, Вудворд отлично играл головой, выигрывая борьбу на втором этаже у более высоких и крепких защитников. Он никогда не лез напролом, а старался преодолеть оборону за счет технических изысков и неожиданных финтов, врываясь в штрафную площадь на широком шаге и искусно пряча при этом мяч от удивленных соперников — ну чистое барокко, если вдуматься. Для английского футбола это было уникальным явлением, тем более что высоким игрокам такая техника владения мячом и телом вообще несвойственна.

Вудворд дебютирует в сборной Англии и забивает три гола в первых четырех матчах. «У нас появился человек с магией в бутсах!» — рапортуют журналисты. И Вудворд действительно проводит сеансы футбольной магии: в 1908 году он устанавливает сумасшедший рекорд — 21 гол в 13 матчах за обе — национальную и любительскую — сборные Англии в течение одного календарного года. В том же году побеждает с капитанской повязкой на лондонских Олимпийских играх, став лучшим футболистом Игр (футбол впервые был допущен на Олимпиаду). Ну и на десерт — выигрывает титул чемпиона британских островов.

Год Вивиану удался.

Но в следующем — Вудворд легко и непринужденно бьет свой же рекорд, забивая в 10 матчах сборных 25 голов. А в 1912 году становится самым возрастным футболистом, выигравшим стокгольмские олимпийские золотые медали, и опять — в ранге капитана и лучшего игрока Олимпиады. Алмаз сверкал своими гранями. Основное время Вудворда завершалось блестящей футбольной серенадой (а учитывая то, что первый чемпионат мира по футболу пройдет еще только через 18 лет, — победителей довоенных Олимпийских футбольных турниров можно смело считать чемпионами мира, стало быть, Вудворд — двукратный чемпиона мира).

В 14 матчах, когда капитаном был Вивиан Вудворд, сборная Англии одержала 12 побед — и это также уникальный случай в футбольной истории.

Всего же за 8 лет выступлений за национальную сборную Результативный Наконечник Атак, как его романтично назвали журналисты, забил 29 голов в 23 матчах, что позволяет Вудворду и сегодня — по прошествии ста с лишним лет — занимать место в десятке лучших бомбардиров сборной Англии. По количеству голов Атакующая Английская Борзая делит 9–10 места с Фрэнком Лэмпардом, но по средней результативности за матч (1,26) Вудворд — первый. С ним не сравнится ни Боби Чарльтон (0,46), ни Гари Линекер (0,6).

В любительской сборной, игравшей с командами, составленными как из любителей, так и профессионалов, его результат еще более фантастический: 44 гола в 30 играх, средняя результативность — 1,47. И такого показателя нет уже ни у кого. Ни у Герда Мюллера — 1,1, ни у Ференца Пушкаша — 0,94, ни у Пеле — 0,84.

Тягаться в результативности с Вудвордом может разве что Моцарт: 4,7 крупных (оперы, симфонии) и 2,2 мелких (пьесы, сонаты) произведения за календарный год жизни, включая грудной период, при условии высочайшего качества создаваемого.

Но как только на Олимпийских играх потребовалось уступить место Наконечника Атак другому, капитан команды Вудворд тут же отошел назад и стал работать на поле плеймейкером, архитектором комбинаций. В конце концов, красивый, гармоничный футбол — та же архитектура. И пламенеющую готику можно создавать не только в камне, но и на футбольной арене.

Как такого не любить? Вудворд был любимчиком публики!

Не любили его только английские защитники — мощные и совсем не деликатные парни, пришедшие из регби, которые все время пытались ликвидировать угрозу в его лице на физическом уровне, — с 1906 года Вивиана стали преследовать травмы.

За пять лет до войны Вудворд решает на некоторое время оставить активные выступления в футболе, уйдя из «Тоттенхэма», и сосредоточиться на карьере архитектора. А затем неожиданно для многих присоединяется к совсем еще молодому тогда лондонскому клубу под названием «Челси». Свой выбор Вивиан объяснил тем, что… поле «Стэмфорд Бридж» было ближе всего к его работе и дому.

По большому счету Вудворду было все равно за кого играть.

Оставаясь любителем, он не был привязан и к деньгам — хотя с точки зрения современных футболистов то, что в конце недели получали парни, катавшие мяч столетие назад, деньгами назвать нельзя. Вивиан происходил из состоятельной семьи и сам неплохо зарабатывал на архитектурном поприще. Более того, он отказывался даже от компенсации транспортных расходов — как в клубах, так и в сборных. Английская Футбольная Ассоциация пыталась заставить Вудворда получить причитающиеся ему деньги за триумфальное турне со сборной Англии по Европе, но тщетно — не взял.

Можно сказать, что Вудворд был независимым и свободным человеком.

Его нельзя было подкупить, переманить и заставить делать то, что шло вразрез с его принципами. В наше время мы часто видим, как игрок, забивший гол, подбегает к фанатской трибуне и демонстративно целует эмблему клуба на своей футболке. Ну или просто показывает на нее, если футболка к тому моменту запачкалась. Это означает, что он любит клуб до глубины души, предан ему до гроба и так далее. Болельщикам это, конечно же, нравится. Правда, через несколько месяцев этот самый игрок может вполне себе спокойно перейти в другую команду вследствие более выгодного контракта.

Вивиан Вудворд любил футбол и был патриотом не того или иного клуба, а красивой игры. Своего рода странствующим футбольным рыцарем, выступавшим в рыцарских турнирах. Он играл за себя, за свое понимание игры в мяч ногами.

Это было ново для того времени — также, как странно для нынешнего (при этом не будем забывать, что Вивиан провел 132 матча за «Тоттенхэм» и 106 за «Челси»).

Итак, — вначале был футбол, и был он грязным, грубым и ни разу не элегантным.

Но как-то раз на стадион пришел наследный принц — и следом за ним на трибунах стали появляться лорды, а на поле — настоящие джентльмены, и прежде всего — Эвелин Линтотт и Вивиан Вудворд. Джентльмены принесли с собой честность, порядочность и благородство.

Футбол как в баню сходил, став чище и прозрачнее.

Вудворд демонстрировал такое благородное поведение на поле, что игроки часто обращались к нему «сэр». Однажды он сильно и точно ударил по воротам — рефери показал на центр. Однако вместо того, чтобы бежать к трибунам за овациями, сэр Вивиан направился к арбитру сообщать, что мяч все-таки не пересек линию ворот и гол надобно отменить. В другой раз судья назначил пенальти за игру рукой в штрафной соперника. Любой другой скорее бы поставил мяч на точку, но любого другого сэром не назовут. Вивиан идет к судье доказывать, что… игры рукой у соперника не было.

Он был серьезно болен справедливостью.

Судья не соглашается и упрямо ставит мяч на точку: пробивайте одиннадцатиметровый, сэр Вудворд, и не выносите мне мозг! Тогда Вудворд подходит к мячу для исполнения приговора и… вместо сильного и точного удара — демонстративно отбрасывает мяч в руки голкиперу, да будет все по-честному!.. И это был не единственный случай восстановления справедливости при неправильно назначенном пенальти.

Вудворд не стеснялся быть джентльменом среди тех, кто джентльменом не был. Он оставался собой в любой толпе: «Be yourself, no matter what they say…»

А перед началом матча он обязательно пожимал руки каждому игроку — по собственной инициативе. Тогда данная форма приветствия еще не была принята, но вот как раз на это Вудворду было ровным счетом наплевать.

В итоге судьи стали часто спрашивать его мнение по поводу спорных эпизодов. И верили ему на слово. И после этого никто из соперников уже не оспаривал принятое решение, потому что за ним стояло слово Вивиана Вудворда. Судье достаточно было посмотреть на него — и если Вудворд кивал головой, значит нарушение или гол действительно были. Репутация Сверкающего Алмаза была непоколебима.

Бывают играющие тренеры. В принципе и директор клуба может выйти на газон в составе своей команды. Но играющий арбитр — это нечто совершенно странное, запредельное и уникальное. Тем не менее именно им и был на поле джентльмен Вивиан Вудворд. Представить подобную ситуацию сегодня, в эпоху тотальной симуляции, командного эгоизма и коррупции головного мозга, просто невозможно. Скорее можно поверить в воскрешение мертвых и пришествие инопланетян, чем в то, что игроки в наше время будут вести себя на поле так, как это делал Вивиан Вудворд.

Пример джентльменов не оказался заразительным. Благородство и честность, как выяснилось, не передаются воздушно-капельным путем, эпидемии порядочности зафиксированы не были. Все эти качества появляются с конкретными личностями, которые ими обладают, и с ними же безвозвратно уходят из нашей жизни…

Наверное, таких как Вудворд ангелы должны брать живьем на небо — тем более что там наверняка тоже играют в футбол.

Но ангелы не торопились.

И, вместо выхода на небесное поле в рамках чемпионата рая за команду «Архангелы Юнайтед», Вудворд попадает в ад Первой мировой войны в составе знаменитого Футбольного батальона.

«Если где-то и был на этой непостоянной планете дьявол, тогда это жаркое, душное, грязное, болезненное место должно быть его домом», — пишет с места боевых действий принц голкиперов Дик Руз.

Войной прерывается футбольная карьера и заканчивается основное время Вивиана Вудворда. С войны не вернулись ни Дик Руз, ни Эвелин Линтотт.

А Вудворд? Как говорится — знал бы, не вернулся…

На второй год войны «Челси» вышел в финал Кубка Англии. С одной стороны Ла-Манша был ад, а с другой — шел розыгрыш очередного турнира Футбольной Ассоциации. И это вовсе был не розыгрыш — и воевали, и играли по-настоящему, до победы. И хотя Сверкающий Алмаз, Вивиан, целый год не притрагивался к мячу, клуб разыскал его на фронте и добился разрешения на использование майора Вудворда в кратковременных футбольных целях — в финальном кубковом матче.

Но Вивиан отказался. Ведь это было бы несправедливо по отношению к тому, кто в таком случае сядет на скамейку запасных — к игроку, который провел все матчи и вывел команду в финал…

Матч на «Олд Траффорде» прошел без Вудворда. На глазах у 50 тысяч зрителей, одетых преимущественно в военную форму, отчего встреча вошла в историю как «финал в хаки», «Челси» проиграл. Все дальнейшие футбольные соревнования были приостановлены до окончания войны.

А тем временем Вудворд появляется в Лондоне, пытаясь вылечить поврежденное взрывом ручной гранаты правое бедро. Потом снова едет на фронт, где остается в живых, точнее — в полуживых, и в 1919 году возвращается в свой родной Клактон. А вот в большой футбол он не вернется уже никогда.

Пошло дополнительное время Вивиана Вудворда.

Вудворд работает исполнительным директором «Челси» — занимается скаутской работой, продвигая идею воспитания собственных молодых талантов. Все бы хорошо, но начались интриги, борьба за влияние: футбол вышел из подросткового возраста и стал болеть уже взрослыми болезнями. В 1930 году Вудворд во второй раз уходит из «Челси» — из-за трансфера Хью Галлахера, также кстати обладавшего феноменальной результативностью и еще более трагичным финалом своего дополнительного времени (в матчах Первого английского дивизиона Хью в 355 матчах забил 246 голов (больше всего — за «Ньюкасл Юнайтед» и «Челси») и занимает по этому показателю десятое место в истории, опережая Уэйна Руни на начало 2018 года на 38 мячей и 12 позиций, а в сборной Шотландии результативность Хью еще удивительней: в 20 играх он поразил ворота 24 раза! — всего же в 624 матчах Галлахер забил 463 мяча). Вивиану не нравились сильно пьющие и неуправляемые футболисты, да и сам трансфер был далеко не прозрачным…

Вудворд больше уже никогда не будет связан с футболом. Что-то сломалось в его искрометной судьбе — перестало получаться. Решает он завязать и с архитектурой, и уединившись в родных пенатах, организует собственную молочную ферму. Но и этот бизнес разваливается: пропало волшебное прикосновение. Либо в дополнительное время оно просто уже не работало.

О Вудворде начинают забывать.

Правда, во время Второй мировой войны Вивиан опять при делах — служит начальником гражданской противовоздушной обороны родного Клактона. Видимо, он был единственным футболистом топ-уровня, участвовавшим в двух мировых войнах.

После войны начинает разваливаться уже здоровье Вудворда — он переселяется в частный приют, и в том ему помогли, отдадим им должное, и Футбольная Ассоциация, и оба столичных клуба, в которых он играл. Что делает теперь энергичный и талантливый Вивиан Вудворд? Разводит голубей, ходит на рыбалку. Только что грибы не собирал — не росли в Северном Эссексе лисички.

В 1953 году его не без труда находит представитель столичной прессы. Журналист, оказавшийся первым человеком за последние два года, который пришел навестить величайшего футбольного таланта своей эпохи, — предполагал, что его с радостной улыбкой встретит тот самый Сверкающий Алмаз — ну может, чуть потускневший по краям — ведь звезда обязана сиять до «дней последних донца». Результативный Наконечник Атак выйдет в холл, элегантно, как и 40 лет назад, поигрывая мячом, наглядно демонстрируя, что магия в его бутсах пропасть просто не может…

Журналист ошибся: встречал его немощный, парализованный старик в инвалидном кресле.

Держу пари, что я еще не умер, — говорил ему Отсверкавший Алмаз. Годы не то что взяли свое — они просто перечеркнули принадлежность человека к своему прошлому.

В конце дополнительного времени Вудворда застыла совсем другая музыка — гнетущая и болезненная. Моцарт в последние годы жизни, а умер он в 35 лет, тоже сильно болел, но именно тогда из-под его пера вышла легкая и светлая «Волшебная флейта». Тяжело заканчивал свой жизненный путь и Ричард II — король, запретивший в Англии футбол. В хрониках о Ричарде было написано: умер от сердечной меланхолии. В переводе с медицинского на человеческий это означает — не выдержал изменившейся, рванувшей вперед жизни.

В 1954 году, всеми забытый и брошенный, джентльмен Вивиан Вудворд, великий Сверкающий Алмаз, умирает в приюте для стариков. Причем одиночество в те годы означало абсолютную оторванность от мира — не было еще Интернета с множеством всякого забавного, социальных сетей с френдами и страничками клубов, мобильной связи и кабельного телевидения.

В знаменитой песне «You’ll never walk alone», ставшей гимном футбольных болельщиков, в первую очередь «Ливерпуля» — поется о том, что «ты никогда не будешь один». А Вудворд оказался в полном и безоговорочном одиночестве. От него он и умирал, а не от старости и болезней. Это как играть при пустом стадионе — скучно и бессмысленно. Про тебя забыли — отключили от человечества.

Вивиан Вудворд прожил больше, чем Дик Руз и Эвелин Линтотт вместе взятые, но те вовремя ушли из жизни и давно уже играли в Высшей лиге за «Архангелов».

3.3 Школьный учитель в центре поля

Эвелин (Ивлин) Линтотт учился на учителя — чтобы профессионально сеять разумное, доброе, вечное. Когда он погиб на Западном фронте Первой Мировой Мясорубки, родителям отослали его вещи — их было совсем немного: ничего лишнего. Но даже среди этого минимума нашлось место трем книгам. Больше не уместилось.

Еще Линтотт любил играть в футбол, и это тоже у него получалось весьма неплохо. Начал за 14 лет до войны центральным нападающим в «Уокинге», где носил капитанскую повязку и много забивал, практически в каждом матче. И все бы ничего, но тут его команде, и футболу в целом, срочно понадобились полузащитники — схема с семью нападающими, пытающимися наперебой забить свой гол, уходила в небытие вместе с Викторианской эпохой. А где же их взять, полузащитников? В каком графстве их выращивают — там, где баклажаны, или там, где вереск? Желающих бегать от штрафной до штрафной, разрушать по правилам и созидать не по шаблону, играя не на себя, а на команду — было немного. Работа грязная и незаметная, голы забивают другие…

В рассказе Джека Лондона юный мексиканец, которому предложили неприятную, грязную работу, спрашивает:

— Это для революции?

— Да, для революции.

— Хорошо, — сказал он.

Точно также и Линтотт — мгновенно откликается на сигнал о помощи и не глядя меняет свою судьбу. Отныне и до конца своей жизни Эвелин Линтотт играет в центре поля. Здесь он тоже сеятель: посеешь правильно атаку — пожнешь всенепременно гол.

И все это бесплатно: Линтотт — любитель, зарабатывающий на жизнь преподаванием. В то далекое странное время многие футболисты играли на поле из интереса. Великий Дик Руз был врачом, войну начинал, работая в госпитале Руана, правда — в мирное время оплаченными накладными расходами, выходившими за рамки игровой необходимости, — не брезговал. А неудержимый Вивиан Вудворд, напротив — денег от футбола не брал, работал архитектором, спроектировав уже после войны главную трибуну стадиона в Антверпене.

Удивительный был тогда футбол — в воротах стоял врач-бактериолог, атаки завершал архитектор, а в центре поля порядок наводил вездесущий школьный учитель…

При этом судьбы Эвелина Линтотта и Вивиана Вудворда сплелись как пара змей: оба до последнего не хотели становиться профессиональными футболистами, сохраняя любительский статус и отлично выступая в конкурирующих командах Южной Лиги, оба одновременно были приглашены сначала в любительскую, а затем уже и в основную национальную команду Англии. Ну а с началом войны оба, не задумываясь, вступили добровольцами в знаменитый Футбольный батальон…

Но до войны еще восемь лет. Футбольная Ассоциация Англии создает национальную любительскую сборную — слишком много было талантливых футболистов, которые не хотели становиться профессионалами — и Линтотт занимает в ней место левого полузащитника. Первый матч в Париже со сборной Франции заканчивается со счетом… 15–0 (нашлось, где разгуляться Вудворду). Подобный разгром сборная Франции уже терпела от англичан — на полях с естественным покрытием при Креси и Пуатье. Причем французы выходили на поле — а шла Столетняя война — в подавляющем численном большинстве, но англичане брали тактикой и индивидуальным мастерством. В разгроме на парижском стадионе «Парк де Пренс» — через пять с половиной веков после Креси и Пуатье — также сказалась выучка английских игроков, да еще и составы команд были выравнены согласно утвержденным правилам. Все ждали, что во втором тайме на поле выйдет и спасет Францию Жанна д’Арк, но чуда не произошло, так как замены еще не были разрешены.

На этом любительская сборная Англии — тон в которой поначалу задавали Вудворд и Линтотт — не остановилась и, встречаясь со сборными других стран (составленными как из любителей, так и из профессионалов), в 20 первых матчах оставалась непобежденной. Славная была команда.

И славно играл Линтотт. За 7 лет до войны он проводит первый матч за «Куинз Парк Рейнджерс» и вскоре становится первым футболистом этого клуба, которого, несмотря на его любительский статус, приглашают в основную сборную Англии.

В это же время английские игроки создают Профессиональный Союз футболистов. И хотя денег от футбола Линтотт не получал, — а все члены Союза обязаны были заплатить вступительный взнос и делать ежемесячные отчисления, — он все равно становится членом нового профсоюза: из солидарности (в те давние годы была у людей такая причуда).

— Что тебе до них, Эвелин, сын Линтотта? — дивились в округе, — Это же их дело, не твое. Ты же молод — иди, бери от жизни все! Чего ты ввязываешься? — Vita brevis, Эвелин, vita brevis…

И что удивительно — английские футболисты (а в Союз вошли и платили взносы 1300 игроков!) выбрали своим первым Председателем (причем выбрали двукратным перевесом) именно его, Эвелина Линтотта. Как говорил пастор Шлаг неугомонному Штирлицу — вам можно доверять: у вас глаза честного человека.

Профсоюз боролся за права игроков — например, предлагалось изменить установленный потолок в зарплате — 4 фунта в неделю (футболистам было обидно, что сборы на новых вместительных стадионах увеличивались, а зарплаты намертво застыли) — и увеличить смехотворный трансферный бонус, полагавшийся игроку: при стоимости трансфера ведущих футболистов в 1000 фунтов (а эту сумму в полном объеме получал клуб), игроку выплачивалось не более 10 фунтов «отступных». Члены нового профсоюза задавались даже смелым вопросом: а почему бы не поменять числа местами? Это было первое организованное выступление трудящихся мяча против действий Футбольной Ассоциации — главного исполнительного органа английского футбола.

Работы было много. Кто будет редактировать журнал Союза футболистов и сеять в нем злободневное, солидарное, накипевшее? Конечно, школьный учитель, обученный слову (вместе с братом Фредериком, журналистом). А по воскресеньям Эвелин Линтотт выступал еще и… проповедником без духовного сана.

Представляете — как выглядело бы сегодня объявление о проповеди кого-нибудь из нынешних магистров дриблинга и точного удара?

«В воскресенье в кафедральном соборе атакующий полузащитник Криштиану Роналду проповедует на тему „Блаженны алчущие“. Первые ряды молитвенных скамеек забронированы для владельцев сезонных абонементов…»

Но в те далекие предвоенные годы проповеди футболиста никого не удивляли. Линтотта уважали. К нему прислушивались.

За шесть лет до войны «Куинз Парк Рейнджерс» с Линтоттом на правом фланге полузащиты выигрывает Южную Лигу. При этом Эвелин продолжает преподавать в одном из колледжей Северного Лондона. Сколько у него было часов в сутках?

Линтотт по-прежнему остается любителем — его все устраивает. Но за 5 лет до войны у его команды начались непредвиденные и весьма серьезные финансовые трудности. Чтобы выбраться из этого коллапса, необходимо было продать кого-нибудь из ведущих игроков — за кого предложат хорошие деньги. За Линтотта, например, «Брэдфорд Сити» предлагал более 1000 фунтов — только вот получать деньги за любителя было нельзя.

— Это для революции? — спросил мексиканец.

— Да, для революции.

— Хорошо, — сказал он.

Чтобы помочь своей команде, Линтотт обращается в Футбольную Ассоциацию и получает статус профессионального футболиста. И спасает свою команду, перейдя в «Брэдфорд».

Странные были тогда люди — как будто и вправду с другой планеты. Разве могут возникнуть в наше время, когда сеют шкурное, алчное, волчье, — у футболиста подобные мысли? Возникают прямо противоположные — как извлечь из своего клуба максимальную для себя прибыль.

А у Линтотта, тем временем, уже другая головная боль: теперь лихорадит его новую команду — и Эвелин спешит на помощь, спасая «Брэдфорд Сити» от вылета во второй дивизион. И конечно же, играет во всех четырех матчах основной сборной Англии. Четыре матча — четыре победы. Разница забитых и пропущенных мячей: 18–4. Похоже, кто-то совсем неплохо отрабатывал в центре поля.

В матче с Уэльсом (в котором тяжелую травму получил великий Дик Руз) Линтотта приставили к знаменитому валлийцу Билли Мередиту — королю тогдашнего футбола, первой настоящей футбольной суперзвезде XX века. Школьный учитель просто выключил короля из игры — причем без крови и переломов, шума и пыли, деликатно и намертво. К концу игры Англия вела 7–0. Мередит остановился, развернулся к своему Деликатному Выключателю и заорал: «Убирайся к чертовой матери, учитель хренов! Слышишь? Вы и так уже семь раз забили, тебе что, мало? Что ты мне играть не даешь?» Линтотт слушал молча, улыбаясь, в перебранку с суперзвездой не вступал. И продолжал свое деликатное дело.

Всего же Линтотт сыграл за сборную Англии семь раз. Может, у школьного учителя был эффект победного присутствия? Шесть побед при одной ничьей. Разница забитых и пропущенных мячей — 29–7!..

В национальном первенстве Линтотт доводит «Брэдфорд» в первом полном сезоне до седьмого места. В следующем — до пятого. И завоевывает четыре различных кубка. При этом, будучи местной звездой, живет весьма скромно. Его пытаются втянуть в бизнес по производству спортивной амуниции — и бизнес со звездой пойдет лучше, и звезде отвалится. Втянуть не получается: Линтотт находит себе место в одной из местных школ. Стойкий оловянный учитель. И лицо у него какое-то благородное…

Но за два года до войны захват талантливого полузащитника производит знаменитейший в будущем английский тренер Герберт Чепмен, только что пришедший тренировать «Лидс». Чепмен умел уговаривать: «Брэдфорду» — соблазнительный трансферный гонорар, Линтотту — новый качественный уровень и максимальную годовую зарплату. При этом годовую зарплату в 208 фунтов Чепмен стал выплачивать Линтотту тогда, когда до конца года оставалось 10 месяцев, а это значит, что в пересчете на неделю Линтотт получил более 4 фунтов, что запрещалось Футбольной Ассоциацией.

Чепмен сам обнаруживает ошибку, сообщает Линтотту, и школьный учитель… тут же отдает излишек денег. Оба — игрок и тренер — спешат уведомить Футбольную Ассоциацию о случившемся. Футбольная Ассоциация долго думала — что ей делать в тяжелых условиях повышенной принципиальности, и в итоге для порядка оштрафовала клуб на 125 фунтов…

Налицо какой-то откровенный Беспредел Честности и Разгул Справедливости.

Линтотт, кто бы сомневался, стал капитаном «Лидса». Он ведь действительно умел быть лидером — своей игрой и благородным, мужественным поведением учитель вдохновлял товарищей по команде. Нельзя было рядом с Линтоттом играть безразлично, в полсилы. Просто не получалось. На фоне Линтотта и вялый оживает.

Но, начиная со второго сезона, Эвелина стали преследовать травмы, и за год до войны капитан, передав свою повязку Джимми Спирсу, первому футболисту-масону, уходит из футбола. Чуть раньше из футбола ушел и вратарь, готовый к бою, — Дик Руз. А бой не заставил себя долго ждать: 4 августа 1914 года Англия объявила войну Германии. Лорд Китченер, новый министр обороны, обратился к защитникам интересов империи: «Родина нуждается в вас». И Линтотту показалось, что снова обращаются к нему. Как там спрашивал мексиканец?..

Разумное и доброе пришлось отложить. Линтотт записывается добровольцем в армию в самом начале военных действий. В графе «род деятельности» — пишет «школьный учитель» (хотя вся страна знала его как профессионального футболиста) и отправляется на курсы подготовки к смерти. Довольно быстро становится сержантом (грамотность помогла), а в декабре первым из профессиональных футболистов получает офицерское звание лейтенанта.

А тем временем, как это ни странно, футбольные матчи в Англии продолжаются. Возникает парадоксальная ситуация. Идет война. Гибнут — и с каждым днем все больше — граждане Британской империи, и при этом на стадионах продолжается обычная футбольно-развлекательная сага, отвлекающая население от ощущения устойчивой ненависти к врагу. Пикантность ситуации заключалась в том, что всеобщую мобилизацию Англия до 1916 года не объявляла — надеясь на то, что с врагом можно будет справиться силами добровольцев. И многих данное положение дел коробило. «Таймс» печатает возмущенное письмо: «Каждый клуб, который сейчас держит у себя профессиональных футболистов, укрывает солдат от требуемого набора. А каждый зритель, который сегодня платит, проходя на стадион, вносит свой посильный вклад в победу Германии». Футбольная Ассоциация делает официальный запрос в Военное министерство — следует ли прекратить проведение турниров. Из министерства приходит удивительный ответ: думайте сами, решайте сами — играть или не играть.

Дальнейшие переговоры привели к любопытному компромиссу: матчи проводить можно, но в перерыве каждой встречи в обязательном порядке на стадионах должна проходить агитация и набор в вооруженные силы.

Кстати, королевские скачки в это время также не приостанавливались, но по этому поводу «Таймс» пафосных писем не публиковала.

Впрочем, Линтотта все это уже не волнует. Он одним из первых записывается в знаменитый Футбольный батальон, и перед тем как попасть в роковую французскую бойню, отправляется в Египет, чтобы оградить Суэцкий канал (то есть доступ к нефти) от турок, захвативших Синайский полуостров. Сделать это оказалось не очень трудно — достаточно сказать, что англичане потеряли в тех боях всего 22 человека (то есть два полных футбольных состава), тогда как турки — не менее полутора тысяч (три полные футбольные Лиги).

Отработав египетскую вахту, Линтотт переправляется во Францию, где происходит уже настоящая, триумфальная пляска смерти. Ну а если уж погибать, так в битве при Сомме — там в первый же день полегло около 20 тысяч британских солдат, одним из которых был и Эвелин Линтотт.

Линтотт повел взвод в атаку — шел под огнем не горбясь. Когда первая пулеметная очередь свалила его в центре поля боя, он поднялся — как профессиональный боксер после нокдауна. Ведь еще не выполнена установка тренера, соперник не выключен из игры, а значит надо идти вперед, чего бы то ни стоило. Подумаешь — пуля в груди. Вторая пулеметная очередь снова сбивает его с ног — но Линтотт встает на колено, вынимает револьвер, показывая бойцам, что нет пути назад, и в который уже раз ведет команду за собой, пока третья решающая очередь не ставит точку в его искрометной судьбе.

Линтоту было тогда 33 года — сколько же еще может быть Учителю…

Повезло ли Вудворду, который выжил, но получил тяжелое ранение (легких ран Первая Мировая Мясорубка практически не производила)? Это уже другая история. Меняться судьбою, а уж тем более не глядя, как на фронте говорят, — Линтотт не стал и отыграл свой матч без дополнительного времени.

Тело его не нашли. Остались фотографии, блокноты с записями, документы.

И три книги.

Так сверкнула и погасла звезда Эвелина Линтотта — человека с благородным лицом, школьного учителя в центре поля.

3.4 Без права на ошибку

В Британии не любили чужаков. Да где ж их любят? Чужак — подозрителен, он не такой, как принято в данной местности. Таит в себе угрозу. Это бомба замедленного действия — рванет в самый неожиданный момент. Другое дело, свои: свой, конечно, и убить может, и ограбить — своего же, — и по голове по-свойски дать, — но как-то, согласитесь, от своего по морде получать гораздо приятнее. Естественнее.

Нам уже известно, что при Эдуарде I в 1290 году из Англии изгнали евреев — это был первый подобный случай в европейской истории. Многие англичане, включая короля, одалживали деньги у еврейских ростовщиков, — понятно, что денег все время не хватает, а ростовщики как раз предлагали взаймы — причем в самый неподходящий момент: как раз, когда они в самом деле были нужны. Раз предлагают — надо брать. Но уж очень не хотелось потом отдавать, да и нечего было — расходы хронически превышали доходы. Все это нервировало и раздражало английских граждан. И тогда король и его остроумное окружение придумали как выйти из этого щекотливого долгового положения. Часть евреев можно ликвидировать за нервирование английского народа, а остальных выгнать с острова. И тогда долги можно вообще не отдавать. А конфисковав оставленное имущество, можно пополнить поредевшую казну и укрепить собственность королевской семьи.

Примерно через сто лет во время восстания Уота Тайлера не повезло фламандцам, осевшим в Лондоне и преуспевшим в торговле. Восставшие, которым не нравилось доминирование чужаков в торговле, останавливали в столице прохожих и требовали сказать по-английски «хлеб» и «вода». Любой фламандец говорил эти слова с акцентом — уж больно непростые там звуки для иммигранта, — так что в тот злополучный день многие фламандцы иммигрировали во второй раз — на тот свет.

Первые темнокожие общины появились в Британии при Тюдорах, в XVI веке — в большинстве своем при Елизавете I. Появились и прижились: на территории самой Англии никогда не было рабства, да и угрозу коренным британцам негры и метисы не представляли — в долг под проценты не давали и в торговле не конкурировали. Ну а когда в XIX веке сформировалась Британская империя — крупнейшее из когда-либо существовавших в истории государств, над которым, как известно, никогда не заходило солнце, — к Туманному Альбиону потянулись иммигранты со всех колоний. И белым во многих сферах британской деятельности пришлось потесниться.

Но кто-то с другим цветом кожи должен был первым выйти на футбольное поле…

Эндрю Уотсон

Эндрю Уотсон родился за 6 лет до футбольной эры (1857) в Британской Гвиане (ныне Гайане), приютившейся на северо-востоке Южной Америки. Уотсону повезло: он был сыном шотландского сахарного магната Питера Миллера, который присмотрел себе в жены тамошнюю темнокожую девушку по имени Роза Уотсон — они же там все симпатичные, на юго-востоке Южной Америки… Ребенка перевозят в Британию, где он, дойдя до соответствующей возрастной кондиции, усердно изучает философию и математику в университете Глазго, превосходя своих сверстников в науках и демонстрируя неординарные способности в футболе.

Неудивительно, что уже в 19 лет его берут в клуб «Гроув Парк» на позицию крайнего защитника — причем Эндрю мог играть как слева, так и справа. Чего только он не мог: в этом небольшом клубе он работает еще и в качестве секретаря-администратора, подтверждая высшее образование. Качественный рост необычного защитника (мало того, что темнокожий, так еще и образованный) продолжается — сначала Уотсона включают в состав сборной Глазго на матч со сборной английского города Шеффилд (шотландцы выиграют с минимальным счетом), ну а затем, в 1879 году, приглашают в самый престижный клуб Британии — «Куинз Парк».

Таким образом, Эндрю Уотсон стал первым темнокожим футболистом Великобритании и первым темнокожим футболистом, выигравшим футбольный турнир: через три года его команда стала обладателем Кубка Шотландии.

Шотландский «Куинз Парк» того времени — это как «Манчестер Юнайтед», «Ювентус» и мадридский «Реал» в одном флаконе: игроки этой команды стали основой первой в истории национальной сборной по футболу — сборной Шотландии 1872 года, приняли непосредственное участие в организации Кубка Англии, Кубка Шотландии и шотландской Футбольной Ассоциации. И появление темнокожего футболиста в составе такого клуба было, мягко говоря, неожиданно. Это, если бы сегодня в основном составе «Реала» вышел молодой оленевод из Северо-Восточной Сибири. И не просто вышел, а заиграл, оказавшись на своем месте, и не просто заиграл — а повел бы за собой команду…

Однако именно это делал на поле Эндрю Уотсон — он хорошо владел мячом, быстро переходил от обороны к атаке, был думающим футболистом (образование помогло) и точно пасовал.

И еще ему основательно везло: первый темнокожий футболист не испытывал какой-либо серьезной дискриминации. Во-первых, Уотсон был джентльменом, образованным молодым человеком из состоятельной семьи. А во-вторых, в Шотландии в то время гораздо больше «доставалось» ирландским эмигрантам, которые, убежав от голода в своей стране, оказались на самом дне шотландского общества. Именно ирландцы стали героями местных анекдотов — ну, как у нас чукчи и Василий Иванович Чапаев. Конечно, могли случаться проявления расизма на бытовом, уличном уровне, но зафиксированных записей об этом не осталось.

Зато осталась запись иного рода: во время финального матча Кубка Шотландии в 1881 году игрок «Дамбартона» Маккинон ударил Уотсона. Судья пропустил этот момент, но шотландская Ассоциация вызвала обоих на специальное заседание и заставила Маккинона публично извиниться — футболисты пожали друг другу руки. Уотсона уважали и в обиду не давали.

В марте этого же года Уотсон был приглашен в сборную Шотландии, чтобы на лондонском «Кеннингтон Овале» его команда разгромила англичан 6–1, отомстив за обезглавленную тремя веками ранее Марию Стюарт. Таким образом, Уотсон стал первым темнокожим футболистом, сыгравшим за национальную сборную и первым темнокожим капитаном национальной сборной. Через два дня «клетчатая материя» также на выезде одолела Уэльс 5–1, а через год Эндрю сыграл свой последний матч за сборную Шотландии — шотландцы, по сложившейся уже традиции, победили англичан, на этот раз в Глазго. Следующий темнокожий футболист вышел в составе сборной Шотландии через 122 года…

Все получалось на футбольном поле у Эндрю Уотсона, да вот только денег футбол не приносил — до введения профессионального футбола оставалось еще пять долгих лет — а надо было содержать семью, и в 1882 году Эндрю перебирается в Лондон, где, выстраивая инженерную карьеру, становится в составе ныне несуществующего клуба «Свифтс» первым темнокожим футболистом, игравшим в розыгрыше Кубка Англии. Затем — через два года — его принимают в элитный лондонский футбольный клуб «Коринтиан».

Это была не просто спортивная команда, это был клуб джентльменов. Футболисты «Коринтиана» — любители, состоятельные выпускники престижных университетов, игравшие как в футбол, так и в крикет, и в теннис — старались и играть по-джентльменски. Например, могли отказаться от пробития пенальти, если были уверены, что судья ошибся (так впоследствии будет поступать Вивиан Вудворд). Вместе они не только играли, но и проводили свободное время, создавая клуб в широком смысле слова. И в такое закрытое сообщество был допущен темнокожий Эндрю Уотсон! В этом жизненном тайме ему и вправду везло.

В одном из турне по Англии, в котором принимал участие и Уотсон, «Коринтиан» обыгрывает обладателя Кубка английской Футбольной Ассоциации «Блэкберн Роверс» со счетом 8–1. Серьезные ребята были эти джентльмены!

Будучи финансово независимым человеком, Уотсон периодически ездит в Глазго, продолжая выступать за «Куинз Парк» — в благотворительных матчах и в розыгрыше Кубка Шотландии, — его с радостью выставляют в основном составе.

В 1887 году Эндрю Уотсон, женившись во второй раз (его первая жена умерла три года назад), переезжает с семьей в Ливерпуль, где работает морским инженером и играет за футбольный клуб «Бутл» — главный соперник «Эвертона» в те годы.

Завершив футбольную карьеру, — как раз когда футболистам в Британии разрешили официально получать деньги за свою игру — Уотсон устроился на работу на один из кораблей, благо из ливерпульской гавани всегда по четвергам суда уходили в плавание к далеким берегам… Уотсон уплыл из одной своей жизни, наполненной славой и успехом, в другую, где следы его теряются в водовороте событий нового времени.

Долгие годы считалось, что в конце концов он перебрался в Австралию, где и умер в начале XX столетия. И лишь совсем недавно выяснилось, что Эндрю Уотсон — темнокожий иммигрант, показавший миру, что футбол открыт для всех, и входящий, по мнению британских журналистов, в десятку лучших шотландских футболистов XIX века, — тихо и скромно доживал свои дни в одном из западных пригородов Лондона и умер, всеми забытый, от пневмонии в 1921 году.

Артур Уортон

Уортон родился на восемь лет позже и на несколько тысяч километров восточнее Эндрю Уотсона — в британской колонии Голд-Кост (в настоящий момент — Гана) на западе Африки. Мать его также была местной уроженкой, отец — наполовину шотландец, наполовину гренадец. Как и в случае с Уотсоном, родители вывезли своего ребенка в Англию, чтобы дать ему образование и направить по стопам отца, который был методистским священником. Артур был послушным ребенком и терпеливо учился на профессионального проповедника, но в один прекрасный день понял, что не может жить без спорта и что именно спорт должен стать его проповедью и судьбой. Уортон великолепно выступал в соревнованиях по велоспорту, регби и крикету, а в легкоатлетическом спринте его результаты были просто феноменальны. И конечно же парень не мог не играть в футбол, — причем, обладая выдающимися спринтерскими способностями, Артур выбирает место в воротах, лишь иногда «по необходимости» выступая на позиции вингера.

Первой командой Уортона стал «Дарлингтон», откуда его и переманил в «Престон» знаменитый тренер и менеджер той эпохи Уильям Саделл. Но раз переманил, да еще и Саделл — значит, было за что переманивать! Артура любили болельщики — где бы он ни играл. Любили за эксцентричность, за смелость, за новую, непривычную вратарскую технику.

Уортон активно вел себя возле своих ворот — был хозяином положения в штрафной площадке, не давая спуску нападающим соперникам. Можно сказать, что он проложил дорогу принцу голкиперов Дику Рузу.

Впервые во время навесов и прострелов Уортон начал отбивать мяч кулаками — в этом случае вратарь не становился объектом нападения со стороны соперника, — а в те годы атака голкипера разрешалась и арбитр свистел только в случае откровенных нокаутирующих ударов.

Одним из первых Уортон стал использовать специальные защитные перчатки — ведь игроки тогда, не стесняясь, пытались выбить мяч, зафиксированный в руках вратаря.

Артур любил стоять не в центре ворот, а рядом со штангой, чтобы, дождавшись удара по воротам, вытянуться в красивом затяжном прыжке, за что его и прозвали «жаворонком». Отменная реакция и прыгучесть позволяли ему работать на публику и получать заслуженные овации. Но самым фирменным номером Уортона, его визитной карточкой, был уникальный футбольно-акробатический трюк: он подпрыгивал, хватался за перекладину и, подтягиваясь, выбивал мяч ногою. Иногда при этом ему удавалось зафиксировать мяч между ногами, что было уже высшим пилотажем. Представьте — из этого положения Уортон еще и атаковал подбегавших нападающих: «подходите — ну, ближе, ближе!..»

Один из болельщиков вспоминает уже в 30-е годы следующего столетия:

«Помню, как Уортон подпрыгнул, повис на перекладине и поймал мяч, зажав его между ног, в результате чего три форварда, которые неслись вперед, упали прямо в сетку ворот. Аудитория просто взорвалась от хохота и аплодисментов. С тех пор я не видел подобного сэйва, хотя смотрю футбол больше 50 лет…»

Знаменитый голкипер Уильям Фулк, по прозвищу Толстяк, сменивший Уортона в воротах «Шеффилд Юнайтед», решил однажды во время матча повторить трюк своего предшественника. Фулк повис на перекладине, но не учел одного — он весил около 150 килограмм — не зря же его прозвали толстяком. Перекладина переломилась надвое. Матч пришлось отложить…

Итак, в 1886 году в течение двух лет Артур Уортон играет за «Престон Норд Энд» — а ведь тогда это был лучший клуб в Англии, а стало быть, и в мире. Правда, наивысшим достижением «жаворонка» в составе этого клуба будет выход в полуфинал Кубка Англии: Артур уйдет из команды, не дождавшись первого в истории золотого дубля в исполнении «Престона». Его эксцентричная и крайне рискованная манера игры не всем приходилась по вкусу, а главное — что любая ошибка становилась поводом для нападок. Он же был чужим, с другим цветом кожи. Своим многое сходило с рук. А чужому, как и саперу, нельзя ошибаться…

В том же году двадцатилетний Уортон выигрывает финальный забег на 100 ярдов на соревнованиях любительской Ассоциации легкой атлетики на «Стэмфод Бридж», устанавливая мировое достижение — 10 секунд ровно. По сути, это был первый мировой рекорд как таковой. Уортон стал первым темнокожим атлетом, выигравшим легкоатлетический чемпионат, и первым рекордсменом мира. Ну и уж до кучи — в следующем году он выигрывает велосипедную гонку между Блэкберном и Престоном. Эти годы можно смело назвать расцветом его необыкновенного таланта.

В 1888 году была организована английская Футбольная Лига, объявившая футбол профессиональным видом деятельности. И в следующем году, выступая за «Ротерхэм Таун», Уортон уже официально получает деньги за свою работу, став первым темнокожим профессиональным футболистом.

В 1894 году «жаворонок» приходит в «Шеффилд Юнайтед», — следовательно, Артур Уортон — первый темнокожий футболист, выступавший в Первом дивизионе английского футбола. Но и это еще не все: через два года Уортон, отыграв в воротах команды «Стэйлибридж Роверс», пробует себя на посту ее наставника, то есть — становится первым в истории темнокожим футбольным тренером. Тренируя этот клуб, он взял в качестве игрока совсем еще юного Герберта Чепмена — в будущем великого английского футбольного менеджера.

В 1902 году Уортон завершает футбольную карьеру — к сожалению, добиться большего Уортону не давало пристрастие к алкоголю. Уортон содержит паб, затем работает на шахте — совсем не просто было бывшему спортсмену с темным цветом кожи найти работу. Представляете сегодня Поля Погба, работающим по завершении спортивной карьеры перевозчиком грузов на шахте где-нибудь в Лотарингии? Но тогда были другие времена. Умер Артур Уортон в нищете и забвении…

В течение 71 года могила Уортона на кладбище в Эдлингтоне (недалеко от Йорка) была безымянной, его просто «поместили» под землей. Потом на ней соорудили надгробный камень, а в 2003 году Уортон был официально занесен в Зал Славы английского футбола в Национальном футбольном музее. В этом же Зале вместе с ним оказались Гари Линекер, а также коллеги Уортона по вратарскому цеху — Пат Дженнингс и Петер Шмейхель. И первое, что видят теперь посетители, войдя в просторное фойе музея (сейчас он размещается в Манчестере) — это огромный портрет Артура Уортона. Можно сказать, что Уортону наконец-то повезло, правда — посмертно.

А в октябре 2014 года в городе Бертон в честь Артура Уортона был установлен памятник, высеченный из бронзы, которому позавидовали бы и Дик Руз, и Лев Яшин: вратарь, отрывающийся от земли в высоком полете, вытаскивает мяч из-под перекладины. Что ж, неугомонный «жаворонок» наконец-то обрел свое достойное место в футбольной истории.

Уолтер Талл

Уолтер Талл родился в двадцать пятом году футбольной эры (1888) — когда Эндрю Уотсон уже завершал свою футбольную карьеру, а Артур Уортон был на пике реализации своих талантов — в английском портовом городке Фолкстон (графство Кент). Как у вас с генеалогическим деревом — спрашивают в Британии и внимательно смотрят в глаза, — ведете ли вы свой род от норманнов или англосаксов? Воевали ли ваши предки на стороне Белой или Алой Розы? Уолтер был внуком раба и сыном плотника, переехавшего в Англию с Барбадоса (это на другой стороне Атлантического океана, рядом с местом рождения Эндрю Уотсона — туда норманны и англосаксы, а также йорки с ланкастерами не заглядывали) и женившегося на местной англичанке. Быть сыном плотника и внуком раба — не лучшие стартовые условия для успешной карьеры в консервативном и подозрительном британском обществе.

Судьба решила испытать Уолтера на прочность по полной программе, как Бог испытывал Иова: когда мальчику было семь лет, умерла мать, а двумя годами позже скончался отец. Уолтер и его старший (на два года) брат Эдвард оказались в одном из приютов Восточного Лондона. Было, мягко говоря, непросто. Братьев спасало то, что они держались вместе, доказывая свое право на существование. И вдруг — очередное испытание для Уолтера: Эдвард покидает приют. Его усыновила семья из Глазго…

В 12 лет Уолтер остается один в лондонском приюте для сирот.

Ни матери, ни отца, ни родственников, ни друзей. Один, да еще и не такой, как все: с другой, темной кожей. Можете представить себя на его месте? Чужим среди своих в детдоме и абсолютно одиноким? Уолтер ухватывается за единственную соломинку — начинает играть в футбол за команду приюта. Чтобы выжить. Чтобы зацепиться за жизнь, которая неслась мимо и готова была его раздавить или не заметить, чтобы вписаться в жестокий недружелюбный мир, вечно отторгающий чужака, который претендует на кусок общего пирога…

В футбол надо было играть не просто хорошо, а на редкость хорошо — и это у Талла получается. Он выделяется среди сверстников, становится редким, действительно особенным, к нему присматриваются и наконец в 1908 году приглашают поиграть в «Клэптон». С этим клубом Талл выигрывает сначала кубок Лондона, а затем и кубок Футбольной Ассоциации среди любителей, а значит, Уолтер Талл — первый темнокожий футболист, выигравший трофей английского футбола. При этом за ним денно и нощно следили скауты «Тоттенхэма». Сделав прощальный тур со своей первой командой по Аргентине и Уругваю (и став первым темнокожим футболистом, сыгравшим на полях Латинской Америки), Уолтер переходит на знаменитый сорокатысячный «Уайт Харт Лейн». Кажется, Талл поймал волну, сделав ставку на футбол. Его выпускают в основном составе, и он забивает — быстрый, старательный, работоспособный форвард (первый профессиональный темнокожий полевой игрок). Только есть одна небольшая проблемка: в гостевых матчах Уолтера стабильно освистывают и оскорбляют. Более того, еще и свои могут зашикать, если вдруг темнокожий — внук раба — запорет голевой момент.

У Талла не было права на ошибку. Заступаться за него было некому — папа его не был сахарным магнатом, сам он университетов не заканчивал. Он был другим, чужим среди своих, а люди готовы это сносить, только когда все идет по маслу, когда урожай, тепло и всего хватает. Талл играл хорошо, но роботом все-таки не был: как и любой игрок, он мог ошибиться — и в эти моменты за него «бралась» аудитория, припоминая ему, что он нездешний, не белый, детдомовский, и дедушка воли не видал… От этого и руководство клуба относилось к Таллу настороженно — к чему господам лишние проблемы с конфликтами?

Не родись красивым, а родись своим. Талл родился чужим — и вскоре он уходит из «Тоттенхэма». Его подписывает будущий великий английский тренер Герберт Чепмен, работавший тогда в «Нортгемптоне». Нортгемптон — не Лондон. Здесь темнокожих практически никогда не видели, и диковинного нападающего приняли и полюбили. В ответ Уолтер Талл сделал такой качественный скачок, что сами «Рейнджеры» — могущественнейший в то время клуб — хотели увезти его к себе в Шотландию. В первых 12 матчах Талл забивает 9 мячей, становится героем города — его именем назовут впоследствии улицу, ведущую к местному футбольному храму — и любимцем аудитории. Его фотографии печатались в газетах и на спичечных коробках, кажется, еще немного и он обязательно будет в сборной Англии…

Он действительно попал в сборную Англии. Но только в другую: на футбольных амбициях Уолтера Талла ставит крест Первая мировая война (а первый темнокожий наденет футболку сборной Англии только через 64 года). Талл не раздумывая откликается на призыв лорда Китченера («вы нужны Британии») — и в декабре 1914 года едет в Лондон, чтобы стать первым игроком «Нортгемптона», ушедшим добровольцем на фронт.

Впрочем, сделать это оказалось совсем непросто: согласно предписанию британского военного ведомства № 38 от 1914 года — «…отряды, составленные из представителей цветного населения диких племен и варварских рас, не должны быть задействованы в сражениях между цивилизованными государствами».

Здесь что ни слово, то шедевр. Но Талл берет и эту, бюрократическую, высоту — после ряда консультаций его все-таки записывают в уникальный британский Футбольный батальон под номером 55 (кстати, на футбольном поле номеров у игроков в те годы еще не было).

До ноября 1915 года Талл проходит военную подготовку в Лондоне, при этом выезжая в Нортгемптон на матчи чемпионата Лиги, а затем в составе Футбольного батальона отправляется во Францию. К лету Талл уже дослужился до сержанта — начинается первая кровавая битва на Сомме. Рядом погибают великие Эвелин Линтотт и Дик Руз, а Талл, получив в декабре осколочное ранение, отправляется в Англию на реабилитацию. О чем он думает в это время? О том, что война — это ад? Или о том, что в окопах все равны, все одинаково темнокожие — почерневшие от дыма, гари и грязи, от беспрерывной канонады и близости смерти?..

Оправившись от ранения, Уолтер Талл не спешит возвратиться во Францию: его стремительный жизненный путь пройдет через Шотландию, где он подаст заявление в школу подготовки… офицеров.

Это был беспрецедентный случай. Темнокожий, внук раба, детдомовский, — ему нечего было делать в этой школе, негры и мулаты не могли занимать командных должностей! Составители норм и предписаний отказывались поверить в то, что темнокожий может командовать белыми людьми, а белые готовы подчиняться представителю другой расы. Но нормы и предписания — это не физические постоянные величины. Они могут меняться. Храбрость и мужество Талла, его дисциплина и умение вести за собой — сделали свое дело. Все офицеры, воевавшими с ним во Франции, единодушно рекомендовали его для поступления, и из общего правила было сделано исключение. Поздней весной 1917 года Уолтер Талл становится первым британским темнокожим офицером. Следующий темнокожий офицер появится в Британии только через 23 года.

Младшего лейтенанта Талла посылают в Италию, где также шли кровопролитные бои. Итальянцы долго думали, — на чьей стороне воевать, и в итоге присоединились к Британии и ее союзникам в надежде отхватить себе дополнительные территории, но вместо раздела земель получили тяжелейшую окопную войну с Австро-Венгрией. Отряд Уолтера Талла блестяще — без единой потери — форсирует быструю горную реку Пьяве, за что молодого темнокожего офицера представляют к Кресту Героя. А в начале последнего года войны Талла опять перебрасывают во Францию — именно там происходит решающее весеннее наступление. Уолтер, чувствуя, что война подходит к концу, пишет брату Эдварду о своих планах на будущее — он хотел переехать в Шотландию, где жил и работал Эдвард, ставший первым темнокожим стоматологом в Великобритании, хотел играть за «Глазго Рейнджерс», хотел, как и Эдвард, создать семью, хотел…

Но у войны были другие планы. Уолтер Талл начал войну в первой битве на Сомме, а во второй — погиб в возрасте 29 лет. Его солдаты — белые, но с почерневшими лицами, потомки норманнов и англосаксов — тщетно пытались вынести с поля боя тело своего темнокожего лейтенанта под непрекращающимся огнем обезумевшего врага…

Жизнь Эндрю Уотсона, как и жизнь Артура Уортона, четко делится на две части. Сначала они воодушевленно брали недосягаемые до них планки и добивались успеха, а потом что-то надламывалось в их судьбе, как будто заканчивалась нить Ариадны, и они оказывались в мрачном лабиринте, выход из которого неизвестен. Уолтер Талл же напротив, — распрямлялся со временем как сжатая пружина, стремительно и уверенно распутывал жизненный клубок, сумев выйти, правда — дорогой ценой — из заколдованного лабиринта.

Всем им пришлось разрушать каноны и бороться со стереотипами, которые складывались веками, и все они, отстаивая свое право на талант и успех, прокладывали путь другим — тем, кто пойдет следом. А значит — и великий благополучный Пеле, и великий хромой Гарринча должны быть благодарны первым темнокожим футболистам.

Вот этим.

Послесловие