— Тяжело вам будет, госпожа, — хмыкнул капитан, угадав мысли хозяйки. Он мог себе позволить вольность: не первый год при Робертин, не раз помогал ей, а то и спасал. — Такой загадки у вас ещё не было.
— Так сообразим. На что нам голова дана?
— Да больно хитро загадано.
До города засветло не доехали, потому ночевать остановились в расположении королевских войск. Командовавший отрядом герцог дю Мэн встретил посланницу кардинала учтиво, отдал ей свою палатку. Мрачно при этом пошутил, что ему всё равно спать не придётся. В конных обозах в течение последних двух дней пало сорок лошадей. Язвы на губах, истечение из носа, короткое сопящее дыхание… На войне нет мелочей. Как бы решительно не были настроены солдаты короля, без обозов и свежей пищи болезнь примется и за них. Именно так провалилась прошлая осада Ла-Рошели, и повторять ошибку в этом году нельзя. Болезнь же запросто может быть делом рук кого-то из гугенотов.
Робертин на это только кивала. Герцога она знала неплохо, и сейчас обратила внимание на то, как он осунулся в дни наступления. Герой ещё прошлой кампании против еретиков-протестантов, теперь он спрашивал долги с многих «старых знакомых»: их след тянулся ещё с неудачной осады Монтобана. Дю Мэн допрашивал пойманных ночью и днём, в погребах, в тени палаток, разложив жаровню и дыбу в придорожном лесочке… где придётся.
Утром небольшой отряд добрался до Ла-Рошели. Подъезжая, Робертин подумала, что нет ничего прелестнее городов на рассвете. Вчерашняя пыль улеглась, прибитая ночным дождиком, но сейчас небо чисто над крышами, в окнах аккуратных домов пригорода благоухают розы, и качают своими пушистыми головками астры. И даже стоявшие вдоль дороги виселицы и конское ржанье просыпающихся солдатских обозов не нарушало простодушной прелести. Пушки молчали, Ла-Рошель сдалась без осады — и это самое хорошее. Работая на Его Высокопреосвященство, Робертин приходилось исполнять разные приказы, в том числе убивать своими руками. Наверное, потому она и не любила смерть. Точнее считала, что если не удалось выиграть тайный поединок одним лишь умом, без завершающего удара ножом в спину — победа становится неполной.
Город походил на растревоженный муравейник. Во все стороны сновали предпочитавшие чёрный цвет в одежде гугеноты, среди них яркими пятнами мелькали разноцветные камзолы королевских солдат и католиков. Капитан Сатурнин поймал за плечо одного такого солдата и потребовал:
— Где комендант? Веди.
Солдат пытался было спорить и при этом вывернуться, сбежать, но хватка у Сатурнина была железная. Перехватив суровый взгляд благородной дамы, солдатик окончательно сник и понуро повёл отряд к дому, который занимал комендант города.
Комендант встретил незнакомую женщину холодно. Не будь она дворянкой, вообще бы не пригласил в кабинет. Но даже разрешив войти, лишь встал, но не вышел из-за стола. Даже не предложил присесть. Робертин молча вручила свои документы. С удовольствием посмотрела, как меняется выражение лица: с высокомерного на растерянное, даже чуть испуганное. Комендант на всякий случай раза три перечитал бумаги, чуть ли не облизал печати короля и Первого министра. Убедившись, что документы подлинные, поклонился:
— Готов оказать содействие, госпожа.
Робертин, не спрашивая, пододвинула кресло и села.
— Меня интересует всё, связанное с поимкой лорда Монтегю. Вы знаете, кто это?
— Да-да госпожа, сейчас.
Комендант подошёл к стоявшему в углу буфету — вместо посуды там теперь была свалка бумаг и всякого хлама. Достал небольшой испачканный альбом. Отдал маркизе. Девушка открыла и пролистала. Вперемешку рисунки церквей и монастырей, крепостных башен и улиц, католических монахов и простых мирян, девушек, мужчин, стариков.
Комендант в это время торопливо рассказывал.
— На следующий день солдаты место, где Монтегю поймали, ещё раз обшарили. Сами понимаете.
Сатурнин кивнул. Добыча. Вдруг что-то ценное выпало?
— В канаве один из солдат и нашёл альбом. Смотрит — сплошь непонятная мазня свинцовым карандашом, потому отдал сержанту. Тот сообразил передать книжицу мне.
А ты увидел повод напомнить о себе в выгодном свете и передал доверенному лицу Его Высокопреосвященства — мысленно закончила за него Робертин.
Тем временем комендант позвонил в колокольчик на столе. Вошёл адьютант.
— Проводишь посланца Первого министра, покажешь, где можно ночевать. Вы ведь к нам надолго?
— Мосмотрим.
Местом для проживания Робертин выбрала один из домов, принадлежавших раньше зачинщикам мятежа. Их казнили, имущество отошло в казну, но пока не продано новым хозяевам. Едва умывшись и пообедав с дороги, девушка принялась рассматривать находку уже внимательно. Вперемешку рисунки церквей и монастырей, крепостных башен и улиц, католических монахов и простых мирян, девушек, мужчин, стариков. Очень много, похоже, Монтегю с ним не расставался. Рисовал везде, где только мог. Зачем?
— Странный альбом…
— Почему, госпожа? — поинтересовался капитан, тоже рассматривавший рисунки.
— Загадочный. На первых рисунках попадаются и девушки, и молодые парни. А дальше только несколько мужчин. В разных местах и в разных одеждах. Зачем они переодевались, а Монтегю их рисовал?
Сатурнин пролистал альбом, внимательно всматриваясь.
— Половину страны исколесили.
Робертин задумчиво перелистнула несколько страниц:
— Будто девку рисовал, которая ему особо полюбилась. Только не замечала я за Монтегю содомского греха.
— Если позволите, госпожа… Монтегю очень хороший художник. Или тот, кто рисовал. Тут не одно лицо, везде разные люди.
Робертин озадаченно спросила:
— Вы хотите сказать, что тут везде нарисованы разные мужчины?
— Да. Это схожие лица, а не одно. Вот эти, — Сатурнин пролистал альбом и ткнул в несколько рисунков, — трое разных мужчин.
— С таким поразительным сходством? Что ж, они близнецы, что ли?
— Мочки ушей разные. Морщинки на лбу разные. И характер лиц различный. Я немного учился в Италии, было время, когда хотел бросить шпагу и заняться рисованием.
— Вот как. А давайте-ка наведаемся завтра в обитель Сен-Мишель. Я её узнала, она на одном из рисунков. И как раз недалеко. Сегодня отправьте кого-нибудь уведомить настоятеля. Попробуем, не откладывая, распутать хотя бы начало клубка.
Решив не смущать монахов, Робертин переоделась в мужчину — молодого юношу-дворянина, приставленного в помощь капитану отряда. Выехали ещё на рассвете. Дорога в буковом лесу долго петляла вдоль ручья, пока отряд не въехал на мощёную площадку на холме, ограждённую с трёх сторон увитыми хмелем тяжёлыми каменными стенами, с четвёртой стороны — отвесным обрывом в реку. Два послушника в чёрных рясах молча, с удивительным проворством развели половинки ворот. Кони шагом вошли во внутренний двор. Встречные монахи, завидев дворянина, низко кланялись и дальше спешили по делам. Телохранители остались во дворе, капитана и молодого дворянина один из монахов повёл вглубь монастыря по галереям и тёмным деревянным террасам. По дороге присоединились к шествию полненький невысокий отец казначей и отец-эконом с густыми, словно орлиные крылья, бровями. В трапезной встретил сам аббат — ещё не старый мужчина с усталым лицом домовитого хозяина.
— Добро пожаловать, защитники истинной католической веры! — сказал аббат и распахнул широкие рукава приглашающим жестом.
Робертин осмотрелась. Не зря их с капитаном вели кружной дорогой. Все обитатели монастыря собрались здесь. И в лицах послушников, и в неподвижных позах старых монахов, и даже в каменных глыбах стен, в безмолвии колоколов и сдержанном скрипе дощатых полов — во всем сказывалась радость. Пусть король и отменил эдикт своей бабки-протестантки о том, что гугеноты имеют право забрать любую католическую собственность, под Ла-Рошелью на королевский запрет частенько смотрели сквозь пальцы. Обитель не один год жила под страхом разорения.
За столы усаживались только монахи. Чувствовалось, что за дверьми идёт толкотня и споры: кому из молодых послушников подавать. На почётные места сели гости. Служки через плечи сидящих уставляли стол сыром, хлебами, чашами с виноградными гроздьями. Робертин про себя отметила, что хотя не время поста, мяса нет: видимо, весь скот был угнан англичанами.
Разговор шёл неспешно, аббата и остальных очень интересовали и новости военные, и вести из столицы — но они боялись показаться настойчивыми. Внезапно один из монахов задрожал, привстал с лавки, захрипел и упал на пол. Задёргался, изо рта пошла пена. Соседи ничуть не удивились. Спокойно двое прижали бесноватого к полу. Сунули между зубов палку, поправили язык, чтобы не задохнулся.
— Тяжки испытания наши, — вздохнул аббат. — Отец Доминик всегда очень благочестив был. Прицепилсяк нему бес, он к нам в обитель ушёл. Отпустило, много лет его нечистый за нашими стенами трогать не смел. А тут сначала еретики против короля злоумышляли, потом нехорошие люди приезжали…
Тем временем послушники подняли обмякшего в беспамятстве после приступа падучей собрата, унесли. Робертин заметила, что капитан не сводит глаз с монаха. Когда его унесли, Сатурнин потянулся взять хлеба, как бы случайно наклонил голову к девушке и вполголоса сказал:
— Вы не обратили внимания?
— Нет, а что?
— А монах-то… из альбома.
Аббат продолжил. Видимо, ему очень хотелось поделиться тяжестью на душе.
— Как приехал этот… так и посыпались на нас несчастья.
— Кто приехал?
Аббат вздохнул:
— Вроде хороший человек. Задумал за здоровье и успех короля часовню поставить, а с собой богомаза привёл. Отец Доминик ему понравился, он его рисовал. А дальше, как уехали, всё одно за другим. Сначала у брата нашего опять падучая началась, кричал, что холод его держит изнутри, не может пошевелиться, а нечистый его выспрашивает и искушает. Потом англичане скот угнали, а свои же, свои — всё сено увезли.
Возвращаясь в город, Робертин ни разу больше не вспомнила про лица в альбоме. Её захватила совсем другая мысль. На память пришёл рассказ герцога дю Мэн про отравленных лошадей и жалоба аббата, что в монастыре забрали все корма. Не этим ли на самом деле занимался Монтегю? Росписи для церкви — хороший повод втереться в доверие к незнакомым людям. Человек падок на грех Тщеславия, легко согласится позировать, чтобы его лицо оказалось на церковной фреске. Тем временем можно подсыпать яду в припасы. Или пустить в колодцы моровую язву, а потом кричать: это всё люди короля, раньше такого не было.